Текст книги "А и Б сидели на трубе (СИ)"

Автор книги: Виктор Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

   Божена разогнула сложенные по-турецки ноги и кокетливо посмотрела на собеседника:

– А вот тебе, наверняка, слабо с нашего хуторка слинять. А, Алик? Ведь слабо? Слабо? Слабобибо! Слабубибо!

И она засмеялась, смешно помахивая ножками в ярко зелёных гетрах.

– Конечно, слабо, – хмыкнул сидевший рядом коренастый паренёк с зачёсанными на бок русыми волосами, – Зачем мне с хутора? Ну, за-чем?

Последнее слово было произнесено по слогам и, по всей видимости, тот, кого ветреная Божена называла Аликом, ни в малейшей степени не собирался делать с их хутора и полшага.

– Зачем? Как, «зачем»? А разве тебе не интересно?

– Ничуть.

– И никогда не бывало интересно?

– Никогда.

– Так уж и никогда-никогда?

– Ну, порой я, конечно думаю...

– Вот видишь! – чуть не подпрыгнула от радости Божена, – Ты думаешь.

– А кто не думает. Только цена этим думам – три старых щепки. Как ты с хутора уйдёшь? Ну? И ещё – куда?

– А куда-нибудь, – Божена откинулась, подставив лучам уходящего солнца свою рожицу с забавно вздёрнутым носиком и горстью веснушек, – Куда-нибудь туда, куда можно дойти. Ну, наверх. Ведь оттуда к нам всё прилетает, значит – там кто-то есть. Вот.

– Не факт.

– Как это, «не факт»?

– А так. Ты оттуда хоть когда видела людей?

– Неа.

– И я не видел. И никто не видел. Ни людей, ни записок.

– А вдруг мы просто... не знаем?

Алик, не отстёгивая крючка от арматуры, поднялся и прошёлся взад-вперёд по трубе.

– Боженка, ты прям, как маленькая. Думаешь, мне б Богдан не сказал, если б что было? Да у нас и так все всегда знают, что и когда сверху падает. Не надо к репродуктору идти.

– Ну, то в большую сеть. Там всё под контролем. А, если в малые?

– Не знаю. Я ставил сетку, так всё впустую.

– А папке попадалось! Вот не веришь? А попадалось, попадалось!

Она отстегнула свой крючок, перескочила к соседней трубе и начала возле неё выделывать разные коленца, желая раздразнить скучного Алика.

– Не выделывайся. Навернёшься – кто рожать будет?

– Фи, какой ты нудный! Рожать! Мне до «рожать» еще надо дозреть. Вот!

– Вот и зрей. А что, кстати, попадалось-то? – всё же проявил заинтересованность Алик.

– А не скажу!

– Значит, врёшь!

– А вот и не вру. Вот раз были печенюшки. Правда-правда. Вот в такой упаковочке и надпись – «Солнышко». Представляешь?

– Ух, ты...

– А ещё как-то – конфетки. Целый кулёк. И имя у каждой «Школьные». Значит, там есть школы. А в них едят конфеты. Здорово, да?

– Здорово. Если не брешешь.

– Да знаешь что?

– Ладно. Пошли. А то о еде, да о еде. Её и так – не ах. А мы тут с тобой опять чуть не до заката. Скоро вечерний трамвай.

Вечерний трамвай стоило пропустить, находясь от него как можно дальше. Это не утренний. Утренний карабкается снизу, а потому идёт медленно-медленно. А вечерний летит на всех парах. Струёй воздуха может и снести кого. Даже, если ты с крючком. За ним потом не зря проверяют, не повредил ли чего. Впрочем, пока всё было в порядке. Но это пока. Ну а сам факт какого-либо движения по вертикали уже говорила хотя бы той же Божене о том, что жизнь крутится. Трамваи и сеть. А в остальном...

Божена не помнила той жизни, что была до часа Икс. И Алик не помнил. Даже бабка Алика, старая Берта, говорит, что была ещё слишком мала, когда мир встал торчком. Тогда многие просто улетели вниз. И рухнуло многое. А они остались. Справа – земля. Слева – небо с солнцем, каждый день взбирающимся наверх. И – трамвайные пути. По ходу движения светила. Так и стали жить. А потом по путям пошли трамваи. Трамваи не останавливались на хуторе, но уже все понимали, что на этом свете они не одиноки. Что где-то тоже есть жизнь.

Божена порхала по арматуре, не всегда накидывая крючок на прутья. Она молодая, она ловкая, она не чета Алику, который уже родился, кажется, со страховочным ремнём в зубах. Ну и что, что им с детства внушали, что улететь вниз проще простого, ну и что, что ежегодно кто-то с хутора да срывался вниз. Она же не кто-то. Она Божена Рыльска. Нет, в присутствии старших тише и покладистей девочки не найти, но когда они с Аликом вдвоём. О...

– Боженк, да не несись, как заполошная, – послышался снизу голос запыхавшегося Алика, – Я вот всё думаю. А может и вправду по путям, а? Туда и обратно. Проскочим между трамваями. Только вот что. Надо хоть карту какую, а то...

– Карту? Это к Йозефу. Он у нас, вроде, книжник, – Боженка зацепилась крюком и сделала эффектное движение ногами, – Только ни-ни о том, для чего. Ты понял, да?

Не то, чтоб она не доверяла Йозефу, не то, чтоб тот мог проболтаться, если ОНА его попросит, но ведь Йозеф мог и сам захотеть с ними. А вот этого уже допускать не стоило. Это Алик, хоть и тугодум, но сам по себе – как глыба. А Йозеф... Нет, «Йозеф» и «путешествие» – слова из разных словарей. И использовать их вместе – «фи». Хоть паренёк он и учёный, но... Вот учат их, учат, а всё почему-то не тому, что для жизни нужно. «Как быть матерью» – это да, это самое первое. Ну, что поделаешь, если мало девочек на хуторе рождается? А она... Может, она не для этого себя бережёт? Может, ей суждено посмотреть мир и показать себя? Выбраться с хутора. Хотя бы по трамвайным путям! А что?

– Понял. Завтра тогда на смене, да?

Сменой назывались их дежурства на трубе. По сути, весь хутор обслуживал трубу и сетку. Разве что кроме тех, кто смотрел за детьми и выращивал еду. В сетку сверху сбрасывали новую одежду и кое-что для быта. А за это давление газа в трубе надо было поддерживать стабильным. Так было всегда. А кто сбрасывал и по какому принципу – Божена не знала. Может, знал Войтек, который числился на хуторе первым старостой, но с ним она не состояла в приятельских отношениях, а потому довольствовалась, как и большинство, лишь досужими слухами.

Алик был в их смене за технаря. Во время обхода он проверял, все ли крепления исправны, не проржавела ли арматура и хорошо ли смазаны шарниры. От этого зависело многое. В том числе и безопасность каждого из хуторян. Это внутри построек можно было не опасаться за свою жизнь. А снаружи находиться было куда опаснее. Особенно в непогоду, во время ветров. Между домами и постройками ещё во времена дедов была натянута сеть арматуры, по которой местные жители передвигались словно обезьяны, полагаясь на собственную ловкость и крючки для зацепа.

Боженка же значилась подавальщицей. Не сильно квалифицированный труд, но у них на хуторе девушек берегли. Ради их женской миссии. А потому не допускали до опасных моментов. Хотя, кто мог остановить Боженку, если у неё то и дело кровь в жилах играет? Алик? Так он же свой, из соседнего дома, с ним она излазила ещё в детстве все подвалы, чердаки и арматуру окрестности. Алик ей потворствует, то бишь, попросту закрывает глаза, если ей вздумается покрасоваться и порисковать так, чтоб дух захватило у каждого, кто видит её трюки.

***

А после смены... После смены они в этот раз направились к Йозефу.

– Ты ж сам обещал! – расширила свои глазки Божена, когда Алик попытался сделать вид, что не помнит об их вчерашнем разговоре. Тот почесал затылок и потопал вслед за весело скачущей подружкой. Куда ж ему от неё? Кто приглядит за егозой? Йозефа, собственно говоря, Алик недолюбливал. То ли ревновал, то ли просто не уважал должность писаря, на которой значился тот. Ведь что такое писарь? Так, фитюлька, которая даже по арматуре не лазит. Разве ж это занятие для настоящего парня?

Йозеф был ещё на службе, когда Боженка с Аликом забрались в его рабочий кабинет. Он сидел и что-то чертил на расстеленной на полу бумаге. Пол здания, куда они пришли, до часа Икс был стеной. Посреди него красовалось широченное окнище. Во многих помещения поверх таких окон давно уже сделали настилы, но Йозеф, после назначения писарем в своей конторке настил убрал, поставил только небольшие бортики, чтоб не навернуться. И теперь он каждое утро наблюдал восход солнца, не сходя с рабочего места.

– Нравится мне, – говорил Йозеф Боженке, щурясь из-под своих огромных очков, – Такие блики...

Очки были старые, и только один глаз Йозефа даже с ними видел более-менее. Очки достались ему ещё от бабушки Божены, своих оптиков на хуторе не было. А сверху... Разве ж там кому придёт в голову, что снизу нужны очки с мощной оптикой?

– Йоська! – Начала Божена ещё с порога, – Дело есть. Только ты, лапуля, нам поможешь.

«Лапуля» из уст Боженки слегка передёрнуло Алика, но тот только поморщился, поудобнее устроившись на арматуре, ведущей из двери, расположенной на потолке. Не то, чтоб ему самому хотелось так называться, но в отношении Йозефа подобное обращение казалось ему несколько фамильярным.

– Я... весь внимание... – Йозеф выглядел несколько растерянным. Он даже от волнения вытер суховатой рукой пот с шеи, забыв про тряпичку, служившую ему вместо платка.

– Понимаешь, лапуль, мне вот с Алеком хочется разузнать, а трамвайные пути, они куда ведут? Вот жёлтая тарелка семафора – так? А дальше куда?

– Это... это карта нужна, – засуетился парень, – Она есть, она где-то у меня есть.

– Да ты не мельтеши, лапуль, – улыбнулась Боженка и встряхнула рыжими кудряшками, – Нам просто ин-те-рес-но! А то трамваи, трамваи, а куда, чего?

– Вот! – Из-под залежей документов углу Йозефом была извлечена потрёпанная брошюра, – Тут всё есть! Это атлас!

– Лапуль, ты как-то поконкретнее, а? Я же девочка, мне чем проще, тем лучше.

Алек отклеился от арматуры и подсел к ним.

– Атлас? Это где карты, да?

– Правильно мыслишь. Смотри, вот большая, тут вся вертикаль.

– И что? Это много или мало?

– Много, очень много, – Йозеф на большой карте отчертил ногтем маленький кусочек и перевернул несколько страниц.

– Вот то, что я а показал тут. А вот это вот – наш хутор. Ясно?

Божене ничего ясно не было. Впрочем, так глубоко она и не собиралась вникать. А Алик на что? Зря она что ли его сюда притащила?

– Пока слабо... Погодь. Вот тут ратуша, вот труба, а где сетка?

– Не было тогда сетки, когда карту делали. Всё вообще лежало, а не стояло.

– Слышал... Только всё как-то не верится. Сколько себя помню – на вертикали.

– И я, и она, впрочем – оно к делу не относится, – Йозеф сдвинул очки на переносицу, – Смотри лучше дальше. Вот тут низ, тут верх.

– Понятно. Не считай совсем за идиота.

– Уговорил-уговорил, – Йозеф покосился на Боженку, которая, по всей видимости, уже потеряла интерес к атласу и осматривала то, что хранилось у Йозефа на столе, – Тогда дальше – что у нас снизу?

– Так...пути трамвайные загибаются и потом какой-то хуторок.

– Точно. А в месте загиба какой цвет? Зелёненький. Понижение высот.

– То есть эти, трамваи, по потолку почти ездят, так?

– А я пройдусь там на руках, – пропела Боженка, тем временем уже закрутившая на арматуре свои любимые кульбиты.

– Никуда ты не пройдёшься. Роди сперва, а потом уж...

– Сам роди!

Алик глубоко вдохнул, успокаивая себя. Спорить с этой егозой было бесполезно.

– Ладно, проехали. Йось, не сердись на неё.

Йозеф только улыбнулся. Сердиться на Божену он не мог. От слова «вообще». Он просто таял в момент её присутствия, и взбалмошная девчонка пользовалась этим, как хотела.

– Да, ничего. Я продолжу, можно? Наш хутор на горке стоял. Вот сверху что видим?

– Тоже хутор, только большой? – в голосе Алика было одновременно смущение и радость от точного ответа.

– Городок. Оттуда нам и сбрасывают в сеть... А от нас, если кто сорвался...

Палец Йозефа прочертил прямую по карте, которая упёрлась в синие квадраты.

– В море?

– Кто ж его знает, что там сейчас. Мы же на холме.

Йозеф вздохнул. Его старший брат упал с хутора три года назад, и, чтоб его найти, нечего было и думать.

– А куда ходят трамваи?

– Ну, ты спросил! А вы что? – Йозеф прищурился, словно о чём-то догадался. Божена даже за его спиной округлила глаза. Комбинезон Йозефа, смешно подпоясанный двукабельным проводом, уже казался не на два, а на все четыре размера больше тела худосочного парня.

– Мы? Мы ничего. Ин-те-ре-суемся, – Расцвела в улыбке Божена, – Ску-у-учно, – протянула она. Пойдём, Алик. А то у Йозефа дела. Лапуля ж развлёк нас? Развлёк. Мы и ещё к нему придём. Только он, бяка, меня так и не угостил. Йосичка, ты разве забыл, что даму надо угостить чем-нибудь вкусненьким?

Йозеф, которого пришедшие взяли в оборот с самого их появления на арматуре под потолком, только улыбался. ЧуднАя всё же эта Боженка. Чудная, а хорошая. Вот и «лапулей» называет. Никого так не зовёт, только его. А за что, спрашивается? Впрочем, ей вскоре рожать надо будет. А от кого, это как старосты решат. В таком деле разве молодым девчонкам и парням доверять можно?

***

– Ты понял? Городок. Нет, я бы и вниз сходила, да там на руках надо.

– Совсем с арматуры рухнула? Трамвай пойдёт, что делать станешь?

– Вот потому мы и пойдём наверх. Ты хоть что там понял? Сколько туда карабкаться и вообще?

– Проверить надо, – Алик остановился. – Пошли-ка на железку. Ты на шухере постой, а я пролезу от мастерских до сетки. Там, вроде, как раз примерно десятая часть того, что от сетки до городка, на который Йозеф указывал. Или двенадцатая. Если за час доберусь – как раз уложимся между трамваями, если тормозить не будем.

– Какой ты ску-у-чный... Протянула Боженка. – Тебе всё рассчитать...

– А тебе раз-раз и полезли. Думаешь, до нас не пытались? Это так говорят, что просто сорвался кто...А мне вот теперь кажется, что были умники, кто тоже любил рисковать. Жаль Йозефа спросить нельзя. Он же и в архивы имеет доступ...

На пути вышли в сумерки. Уже после вечернего трамвая. Времени было более чем достаточно. Хватиться их тоже никто не должен был. Как-то так само получилось, что они оба своим сказали, что идут к Йозефу. А Йозеф во все времена был человеком, вызывающим доверие.

– А почему полезешь ты? – только спросила Боженка перед тем, как Алик по арматуре подлез к путям на расстояние прыжка.

– Я медленнее, – парень был категоричен, – Тебе будет радостно, если ты успеешь, а меня расплющит трамваем?

Нет, об этом она просто не подумала. И как только Алик зацепившись крючком за шпалу, покинул опалубку, рванула вверх, под сетку, чтоб встретить его там. Да и предупредить, если вдруг кто чужой заинтересуется странным движением.

На сетке вечером не людно. Есть дежурный, который сидит в кабинке и скучает. Главное тут – не упустить момент, если что-то свалится сверху. Тогда уж надо организовывать бригаду и вытаскивать прибывший товар, потом отправлять его на досмотр. Сегодня дежурила тётка Агнежка. Она мерно шевелила спицами, лишь иногда бросая взгляд на сетку и идущие от нее сигнальные шнурки.

– Тёть Агнежка, а можно я тут послежу, а? – хитренькой лисичкой шмыгнула Божена в кабинку.

– Тебе чего, делать нечего? – подняла та глаза от своего вязания.

– Ну, как-то так. Хотелось уединиться... А этот Алик... Прилип, как... Я уж ему говорю, что девочка имеет право на личное время, а ему всё неймётся. Даже с поцелуями лезет, а разве можно, а?

Конечно, Алик ни с какими поцелуями к ней не лез. То есть, может, ей и хотелось бы, чтоб он полез, чтоб дать ему укорот, но разве этого увальня раскачаешь на поцелуи? Вот на путешествие вроде сегодня раскочегарила – уже подвиг.

Тётка Агнежка, у которой было уже то ли девять то ли одиннадцать детей (всё зависит от того, считать с «упавшими» или без) тоже мечтала о личном времени. Но где ж его взять на хуторе? Разве что тут. И то приходится для мелких вязать носочки и шарфики.

– Ладно, следи, – покладисто отозвалась она. – Только тихо тут. А то знаю тебя, стрекоза!

– Да я сама тишина! – вспыхнула Боженка и уселась на пороге будки, пристально вглядываясь в черную точку, снизу приближающуюся по путям к сетке.

Алик между тем одолевал шпалу за шпалой. Это вначале дело двигалось быстро. Потом стало труднее. Хоть мышцы у него были не то, что у Йозефа, но монотонно втаскивать себя вверх, даже опираясь на шпалы ногами – задача не для слабаков. Главное в этом деле, как он понял – не сорваться. А для этого надо что предпринимать? Правильно, хорошо держаться крюком. К концу путешествия Алик каждой своей мышцей почувствовал, что, если он хочет вместе с Боженкой благополучно долезть до городка, одного крюка мало. Надо ещё один, причём такой, чтоб напоминал бы кайло. Такие были на хуторе у тех, кто исследовал окрестности, но там весь инвентарь хорошо прятали на ночь. Хорошее снаряжение достать по нынешним временам трудно. Либо надо делать самому. А ещё он понял, что они не успеют. Вот не успеют – и всё. Даже если он пойдёт с этой же скоростью, и нигде они с Боженкой не будут отдыхать, добраться между трамваями не получится. Значит – придётся пережидать. И лучше пережидать утренний трамвай. Он хоть не снесёт вместе со всем инструментом. А как его переждёшь? Придётся научиться за две секунды зарываться в землю. Или... Или отходить в сторону.

– Слушай, подруга, – Поднял усталые глаза Алик, когда наконец-то перевалился через край сетки. – Это нереально.

– Ой, он уже скис... Скис, скис, объевшись крыс!

– Да не скис, а... Сколько я лез? Вот и множь теперь. А ещё отдыхать надо. В час хоть минут десять. Сдохнем иначе. Расплющит и точка. И ещё. С собой продовольствия взять надо. Кто его попрёт?

– Ой, да двое суток как-нибудь...

– И пить будешь тоже как-нибудь?

-Ну...

-Гну. Ладно, не сердись. Подумаем ещё.

Алик поднялся и, поманив Боженку, вышел за пределы сетки.

– Питание, предположим, я возьму на себя. Как и где – не спрашивай. А ты как, с нашими скаутами ведь на короткой ноге? С тебя снаряжение на двоих. Без него я не стронусь.

– Ну, Аличек... – Начала было Боженка, но тут же прекратила свои попытки дальнейшего воздействия. Если уж этот парень сказал «никуда» – лучше промолчать. Ведь передавишь, а ответственность на кого ляжет? А ведь тут дело не в простом закручивании двух гаек вместо одной. Это Йозеф за «лапулю» полезет хоть на руках, хоть без рук, не думая о последствиях. Да только долезет ли?

***

«Скаутами» хуторяне называли мобильную группу, которая занималась освоением новых территорий. У них было лучшее снаряжение. Туда брали только самых ловких, самых сильных, самых умелых. И ещё – опытных. Тот же Алик мог туда попасть, но – лет через пять – шесть, если хорошо себя проявит. И те, соответственно глядели на него и подобных ему свысока, – вот подрастёт «молодняк», тогда и разговоры будут. А пока – не по Сеньке синяя фуражка. Другое дело Боженка. Девушка, которой вскоре предстояло войти в брачный возраст, волей-неволей притягивала к себе интерес ещё не старых мужчин, большинство из которых ещё не обзавелось семьёй.

Вот к ним-то и направилась Боженка через день или два, когда вместе с Аликом по вечерам уже точно составили перечень всего того, без чего поход не мог состояться.

– Ай, всё равно всё не учтём, но лучше перебдеть. – категорично заявил парень, приторачивая к своему служебному ремню очередную фляжку.

Но раздобыть снаряжение оказалось делом куда легче, чем казалось Алику. Это Божена уже готовилась охмурять по очереди каждого скаута, примеряя в мыслях, поцелуи с кем из них покажутся ей менее противными, и сможет ли она от скаута отделаться одними поцелуями.

Так, между прочим, в целях исключительно разведки обстановки, проскользнула Боженка в боковую дверь подъезда скаутской базы.

– Здрасте. А это вот вы тут и снаряжаетесь, да?

Говорят, что наивность порой проходит там, куда опыт даже не пустят. Боженку пустили в святая святых. Пока она щебетала о самых достойных парнях, которые делают своё дело во благо... эти самые парни снимали потные жилеты, точили крюки и меняли подшипники на инвентаре. Некоторые даже голышом направлялись в душ, импровизированный душ из водного резервуара, наполнявшегося из родника, совсем не стесняясь того, что перед ними представительница иного пола. Раз пришла – посмотри на нас, красивых и сильных. Может, подскажешь потом старейшинам, что... Почему-то все парни на хуторе считали, что женский пол как-то может влиять на то, кто будет отцом их детей.

– Ой, мальчики, а может у вас что прохудилось? Я тут могла бы помочь...

В ответ на вырвавшиеся слова нечиненого белья Боженке накидали целую стопку. Выскочили, чтобы накидать даже те из душа, на ком кроме кожи не осталось ни лоскутка. И дело пошло. Божена, не сильно торопясь, латала скаутскую одёжу, вместе с тем выслушивая истории о героических достижениях разведки и новых объектах для освоения.

– А можно и мне с вами как-нибудь? – наконец скорчила она забавную рожицу и огляделась. – Я буду лапушкой. Я ж ловкая, вы знаете.

– Нет, – категорично отсёк в зародыше Боженкины планы глава скаутов Якуб, дядька с тёмной чёлкой ниже бровей и щетиной по всему лицу (насколько знала Боженка, точно женатый).

– Да ладно ты, – возразил ему высокий блондин с перебитым носом, раздевающийся напротив, – Я б с ней недалеко куда в паре сходил.

– И я б сходил, – донеслось справа.

– И я.

– И куда с необучкой? Рехнулись? – Якуб оглядел товарищей, – Она ж не застегнёт ничего по путному.

– И правда, может, мне дадите, что похуже, а? Я вот тут на хуторе отработаю. Над сеткой. А потом – с вами. По очереди... – Глаза Боженки обещали каждому, что именно он станет тем, с кем она пойдёт в парный поход.

– Ну, разве так... – Сдался и Якуб, Только дайте что поновее. А то навернётся с вашим старьём.

Унесла с собой девушка столько, что прихватить можно было в поход даже Йозефа.

***

Вышли через восемь дней. Всё это время осваивали новое снаряжение, учились быстро отползать от трамвайных рельсов и зависать на крюках, отдыхая. Даже Боженка, у которой в голове, по мнению Алика, ветра было больше, нежели между двумя сохранившимися ещё со времени часа Икс «высотками», теперь понимала, что лёгкой прогулочка не получится. На груди и спине сделали торбочки, на поясах висело всё, что могло пригодиться в пути.

– Пошли.

Солнце уже зашло. Вечерний трамвай пронёсся мимо. Алик шаг за шагом поднимался по шпалам, как по ступеням. За ним двигалась Божена, двигалась легко, нагрузку на неё Алик всё же выдал поменьше.

– Ты девочка, – объяснил он, – что дам, то и неси. Не спорим.

Божена уже не спорила. Она и сама уже была не рада, что спровоцировала парня на эту вылазку. Как-то так получилось, что не он последовал за ней, как ей хотелось изначально, а она шла за ним и помогала ему в его же походе. Теперь девушка видела лишь подошвы Алика, землю на его подошвах, рубчики на его подошвах. А он видел небо. И шпалы. И лез. Было скучно. Возвращаться назад ещё не хотелось, но Божена чувствовала, что скоро эти мысли непременно появятся в её голове. Потому что лезли куда-то, не знай куда. Потому что лезли не знай зачем. Она только-только познакомилась поближе с такими симпатичными парнями, какими являлись «скауты». И они обещали её сводить в парные походы. При этом это всё было почти под присмотром и вполне безопасно. А тут...

– Привал. Висим на крюках.

– А-алик! Я ещё не устала! Может дальше, а?

– Попей водички. Я отсчитываю шпалы. Сейчас легко, потом будет тяжелее. Нам всю ночь лезть.

– Аличек, а может назад? Ну, погуляли и будет. А потом сожжём нашу эту одежду! Раз – и костерок! Прикинь, как круто!

– Здрейфила? Слабобибо?

Божена обиделась. Это были её слова. Это были её фразы. Это она должна была подстрекать Алика. Это она должна весело подтрунивать над ним, своим оптимизмом внушая ему тягу к активным действиям.

– И ничуть. Я тебя проверяла. Ладно, отдохнули.

Она ещё раз глотнула водички из фляги, отцепилась крючком, на котором висела и полезла вверх опережая Алика:

– Догоняй, улиточка.

– Мы же договорились, что я впереди...

– Договорились – передоговорились. Кто не успел, тот опоздал. Отстанешь – пеняй на себя!

Теперь она уже неслась не со скоростью Алика. Теперь лёгкую на подъём девушку ничто не сдерживало. Она прыгала по шпалам, как белка. Она была первой, она была главной, она вела эту экскурсию. И вверху были уже не ребристые подошвы Алика, вверху было небо! Шикарное летнее небо!

– Эй, там, под горой? Ещё не выдохся?

Боженка глянула вниз. Алик полз далеко внизу.

– Ты как?

– Куда гонишь? – Алик, добрался до Божены и еле перевёл дыхание. – Ты что, одна собралась? Я больше не вынесу твоего такого темпа. Я пойду так, как шёл, а ты...

– Да ладно, Аличек. Ну, скучно же. Хочется размяться. Далеко ещё, а?

– Далеко. Меньше третьей части сделали. Ладно, пропусти вперёд.

Алик снова вышел на лидирующие позиции и начал так же методично, как и в начале своего пути передвигать конечности со ступеньки на ступеньку.

Сделали ещё привал, потом третий, четвёртый. После пятого Боженке перестало хотеться скакать. На шестом она обвисла на крюках и сказала, что больше не может, если только не выкинет хоть что-нибудь из того, что несёт.

Алик подумал, взял на себя её переднюю сумку и перевесил часть её фляжек к себе на пояс.

– Пойдём ещё медленнее. Хочешь, натянем верёвку между нами? На следующей остановке будем спать.

– Как спать? В висе на крюках?

– А ты сможешь придумать что-то лучше?

Боженка не могла. Правда и спать не хотелось. Хотелось просто упасть и пусть сетка поймает её. Она покачается в ней, как... Она. Боженка на секунду закрыла глаза, а когда открыла их, Алик уже уполз далеко вперёд. Так она что, задремала что ли? Так было нельзя!

– Алик, Аличек! Ты говори, ты хоть что-нибудь говори. Я ведь сейчас чуть не заснула. Правда-правда!

Она сама не заметила, откуда взялись силы. Вроде бы вот только что она мечтала свалиться в сетку и вот уже с реального перепуга лезет, как оглашенная, а мышцы слушаются, словно и не напрягались вовсе.

– Аличек, а если отсюда упасть, мы в сетку упадём, да?

– Нет. Пролетим по шпалам. Как трамвай.

– Ой! Может уже отдых а?

Алик взглянул вниз на её широкие глаза и... согласился. Всё же он был хорошим парнем, её Алик. Она не зря взяла его с собой. Что бы она одна тут накурлыкала, без этого коренастого русоволосого парня.

– Помнишь – не меньше десяти метров влево. И потом – на шпунты. Давай, я помогу.

Как Боженка заснула, она не помнила. То ли Алик привязал её к земле, ставшей вдруг пологой, а не отвесной, то ли она сама на неё свалилась, но проснулась она только, когда откуда-то сверху послышался знакомый ещё по хутору свист.

«Трамвай», – пронеслось в голове у девушки и замерло где-то вдали

– Вставай, засоня, двигаем дальше, – тихий голос Алика, казалось, раздался тотчас же, после того, как прошёл свист затих в отдалении.

– Я, я не сплю, – девушка повела головой. – Я уже готова.

– Хлебни водички.

Божена открыла глаза, оттянулась и... поняла, что она плотно пристёгнута.

– Свободу женскому полу! Я что, без твоих пристёжек упала бы?

– Не знаю. Но мне этого не хотелось бы.

– Ладно, отстёгивай и давай – полезли.

В этот день карабкаться было тяжелей, чем вчера. Мышцы, не успевшие за несколько часов сна полностью отдохнуть, гудели. Хорошо ещё, что появился наклон и движение уже больше напоминало карабканье по ступеням лестницы. Очень крутым, но всё же ступеням.

– Аличек, там ещё далеко? – то и дело спрашивала Божена.

– Далеко, три или четыре пролёта. Я, кажется, уже вижу какие-то строения...

Лучше бы он этого не говорил. Лучше бы вообще не говорил, а только полз себе вверх со своей монотонностью метронома.

– Дай, дай! Где строения? – И откуда только силы взялись в её теле, за минуту до этого еле передвигающемся вслед за Аликом? Девушка закинула свои крючки далеко вперёд, за голову Алика, и по его спине начала пробираться наверх, туда, где уже виднелись или хотя бы собирались завиднеться в утренних лучах, ползшего вслед за ними по путям солнца контуры городка.

– Погоди, тише ты, Боженка, а...

Она оттолкнулась от его плеча, прижалась ко шпалам, взглянула туда, куда указывал парень, но...

Но в этот момент крюк, на который он опирался, выскользнул из потных пальцев. Алик отчаянно хватнул воздух левой рукой, раз, другой, и на секунду завис в хрупком равновесии.

– Дай, дай... – Его кисть сжималась и разжималась, Казалось, брось Боженка ему верёвку, и он полезет дальше, лишь пожурив её за дурацкую выходку. Ведь, Алик – это – гора, это надёжная глыба, это фундамент, из которого растёт всё её миросозерцание.

– Аличек, я... – Но момент был уже упущен. Пальцы парня в очередной раз сжались и медленно – медленно его тело начало клониться в сторону вскарабкивающегося на небосвод светила.

– Я, я... я люблю тебя! – выдохнул он и... Божена бросила взгляд на его удаляющееся тело, на его лицо с округлившимися глазами и открытым ртом и, резко отвернувшись, уткнулась в рукав своей куртки. Вот и строения. Вот и поход. Кому, ну кому он теперь нужен? Зачем, ну зачем ей куда-то идти, если Алик... Если его нет. «Нет». Слово резало пространство и время. Слово кричало Божене, что это она, она одна несёт вину, за всё, что случилось, За всю эту чёртову прогулку, за гибель друга. Божена висела на крюках и не знала, что делать дальше.

Но время лечит. Плакать можно час, можно полчаса, Если совсем неймётся – сутки. Но это будет уже спектакль на публику или истерика. Плакать на весу куда менее комфортно, чем плакать у себя в комнате. Если ничего не делать, ничего и не изменится. А Божена всегда была человеком действия. Прыгать за Аликом? Это был выход. Но не для неё. Спускаться обратно? Тоже нет. Тогда получится, что всё то, что они предприняли – напрасно, что все силы, вложенные в достижение городка, потрачены на что? Нет. Так не будет. Она себе не простит малодушия. Она вообще себе ничего не простит. Она теперь будет другой. Не такой, как раньше. Она будет жить за двоих. Она будет страховаться за двоих. Если прежде Алик был тем плечом, на которое девушка всегда могла опереться, то теперь она будет думать, как он. За себя и за него. Она одна дойдёт туда, куда они шли вдвоём. Ведь это так просто – надо только передвигать ноги и время от времени отдыхать. Через каждые сколько? Ну, пусть будет через пятьсот шпал. Понемножку. Если устанет – побольше. Она успеет. Она обязательно успеет до вечера. Ведь он сказал – всего три или четыре перехода. Не больше.

Переходов оказалось семь. Слёзы текли по щекам и не могли остановиться. Руки дрожали, но она разминала пальцы и даже привязывала себя во время перерывов к шпалам, чтобы не улететь. Куда только делась та ветреная веснушчатая девчонка, смеющаяся в лицо опасности? До первых строений добрался дрожащий комок нервов. Добрался и замер, не зная, что же делать дальше. Ведь она, она-то предполагала когда-то, что тут уже собрались их чествовать, как победителей, как героев, что толпа сияющих горожан с распростёртыми объятиями их примет и будет долго выспрашивать об их походе, о трудностях, которые довелось преодолеть легендарным путешественникам,