Текст книги "Разведчик Линицкий"

Автор книги: Виктор Юнак

Для солдат полков сводного корпуса продвижение вперед не играло особой роли. Говоря о войне, они всегда болтали о бое – о его удали и ярости, или о бабе (справится ли она с хозяйством, не забалует ли?), или о Боге. Вопрос о том, захватим ли мы чужую землю, которую здесь неудобно было пахать, их мало интересовал. Поэтому настроение нижних чинов оставалось все тем же – как при наступлении, так и при отступлении.

Скрытность сосредоточения и выдвижения к месту переправы, быстрота и четкость действий позволили застать противника врасплох. В образовавшийся в результате успешной атаки прорыв был брошен сводный кавалерийский корпус с заамурскими конными полками.

Наконец, у Городенки головной конный разъезд обнаружил вражеские позиции, которые по приказанию командира Отдельной гвардейской бригады в конном строю атаковали два эскадрона гродненских гусар и бригада пограничной стражи. Головной эскадрон не смог преодолеть проволочные заграждения и попал под убийственный пулеметный огонь. Понеся большие потери, конная группа отступила.

А командир 3-го Заамурского пехотного пограничного полка полковник Циглер вел свой полк под ураганным огнем через германские проволочные заграждения по-скобелевски, верхом. Участники той атаки навсегда запомнили своего командира, старика с развевающимися бакенбардами, ехавшего впереди цепей и кричавшего:

– Помните, заамурцы, что Георгиевские кресты висят на германских пушках, а не на пулеметах!

Солдаты полка дошли до неприятельских позиций – их трофеями стали 2 орудия, 10 пулеметов, в плен было взято 14 вражеских офицеров и 1695 солдат 7-й австро-венгерской армии.

– Не подведи, ребята! – вел свою сотню в бой и ротмистр Линицкий. – Не осрамим штандарты Его Величества!

Едва русские эскадроны подошли к первой линии окопов, преодолев проволочные заграждения, австрийцы в панике бросали ружья, поднимали вверх руки или выкидывали белые флаги. Сердобольные русские солдаты, ничего дурного не подозревая, подходили к австрийцам, дабы пленить сдавшихся и отправить в тыл к своим, но в последний момент некоторые австрийцы снова хватали свои ружья и расстреливали русских в упор. И это было их роковой ошибкой – больше ни одному австрийцу веры не было: такие коварные повадки только озлобили русских солдат и в плен почти уже не брали – расстреливали на месте.

Вот уже и вторая линия окопов опустела от драпавших австрийцев. Дальше началось просто бегство.

Линицкий со своей сотней напал с правого фланга на бегущих австрийцев. Те, не ожидавшие такого, сначала остановились, в шоке и от безысходности поднимая руки. Пока заамурцы одних брали в плен или расстреливали, другие, опомнившись, еще яростнее бежали назад, к своим тылам, периодически приостанавливаясь и отстреливаясь, нанося немалый урон. Таких заамурцы просто рубили. Работал шашкой и ротмистр Линицкий.

Вот уже и Городенки проскочили, преследуя отступающего противника. Устали все: и отступающие, и преследующие их. Но кураж так легко было не остановить. К тому же был приказ командующего Юго-Западным фронтом генерала Брусилова отбросить противника за реку Прут. А приказы на войне нужно выполнять.

Разгоряченный ротмистр Линицкий летел на своем верном четвероногом друге впереди своей сотни, раскрасневшийся, с горящими глазами. Вот и еще какое-то поселение. Он глянул вправо – там со своей сотней мчался его друг ротмистр Васильев. Но тут Линицкий обратил внимание, как поредела сотня Васильева. Неужели и у него такие же потери. Он оглянулся назад: да, урон в сотне немалый, но никто и не думал укрываться от пуль. Линицкий лишь успел повернуться, чтобы оценить путь до ближайшего поселения, и в этот момент почувствовал, как кто-то (или что-то) больно ущипнуло его в грудь. Перед глазами поплыли разноцветные круги, руки отпустили поводья, и Линицкий упал наземь, даже не успев закрыть глаза, в которых застыл весь ужас непонимания и боли, приключившихся с ним.

Его тут же окружили верные заамурцы. Вскоре рядом оказался и верный друг ротмистр Васильев.

Преследование противника продолжалось двое суток. Приказ командующего был выполнен – противник отброшен за Прут. Но потери были тяжелые: 1-й и 2-й Заамурские конные полки из пятисотенного состава были сведены в трёхсотенные. Генерал Брусилов прислал телеграмму: «Нижним чинам, участвовавшим в конной атаке, – мое спасибо и жалую всем георгиевские кресты». И слов на ветер генерал не бросал. 1-й и 2-й Заамурские конные пограничные полки получили необычное отличие: офицеры – золотой гусарский галун на шаровары (так называемый «гусарский зигзаг» шириной в 1 вершок, установленный приказом по военному ведомству № 446 в 1911 году), а нижние чины – оранжевый басон (полувершковой ширины, утвержденный приказом по военному ведомству № 100 в 1909 году). Скорее всего, эти своеобразные лампасы имели целью отразить старые казачьи традиции, свято хранившиеся в среде российских пограничников.

Были и конкретные награды. За отличия при проведении конной атаки у Городенки командир 1-го Заамурского конного пограничного полка П.Н. Колзаков, командир 2-го Заамурского конного пограничного полка А.С. Карницкий, ротмистры Б.-Э.Л. Мосцицкий, А.А. Пяновский были награждены орденами Святого Георгия 4-й степени, а подполковники К.Н. Стоянов, К.К. Ягеллович, ротмистры Л.И. Линицкий, В.А. Васильев, А.А. Левшиновский, Н.А. Люман, М.П. Хабаров, П.Г. Полторацкий, А.Ф. Езерский, штаб-ротмистры Н.А. Базоркин, П.С. Корчинский, В.В. Враштил – Георгиевским оружием.

Спустя почти год после гибели высочайшим приказом от 7 февраля 1916 года Линицкий Леонид Иванович, ротмистр 1-го пограничного Заамурского конного полка, был награжден военным орденом Святого великомученика и победоносца Георгия (посмертно).

Линицкие дали российской армии еще одного георгиевского кавалера. Младший брат Леонида Ивановича Александр Иванович Линицкий еще в 1906 году окончил Николаевскую академию генерального штаба и войну встретил в чине полковника. И тоже был кавалеристом – начальником штаба 4-й кавалерийской дивизии. А в начале 1915 года был при штабе 10-й армии, дислоцировавшейся в Гродно, откуда 1 февраля был послан в Олиту с приказом об отстранении от должности командира конного отряда генерала Леонтовича. А вскоре был назначен командиром 3-го драгунского Новороссийского полка. За отличия в командовании этим полком 12 января 1917 года Александр Иванович высочайшим приказом был награжден Георгиевским оружием. Но к тому времени Александр Иванович Линицкий уже был в чине генерал-майора и в должности начальника штаба Кавказского кавалерийского корпуса, действовавшего в Персии.

Еще один брат, самый младший, Владимир Иванович Линицкий, также был офицером российской армии, дослужившийся в годы войны до чина полковника.

3.

Леня Линицкий возвращался с друзьями из гимназии. По дороге они расставались каждый возле своего дома. Линицкие жили в большом доме в пригороде Ахтырки, который по старинке все еще называли деревней Кириковкой.

Станция Кириковка находилась по дороге из Харькова на Сумы посреди чудесных хлебных полей. «Кириковка, пересадка на Ахтырку!» – возглашает в поезде кондуктор, отбирая у Ахтырки билеты. От этой станции идет ветка верст в двадцать до Ахтырки. Ждать на станции нужно часов пять. Каждое лето урожай, сытость, довольство; здоровый полевой воздух гуляет по станции. Маленький Леня любил бегать на станцию и наблюдать там разные забавные картинки. Вот, к примеру, едущий из Харькова помещик, здоровый, загорелый, сидит и поглядывает с отеческой гордостью на сына, которого везет из Харькова отдохнуть; а сынишка, выше папы на голову, в студенческой тужурке и косоворотке, отсыпается после Харькова и никак не отоспится…

Линицкий добирался домой на извозчике. Расплатившись, он быстро добежал до ворот дома, открыл калитку и сразу почувствовал что-то неладное. Каким-то тяжелым воздухом повеяло от дома. Не встречала его, как обычно, сестра, на веранде не был накрыт стол в ожидании его возвращения. Едва прикрыв за собой калитку, он остановился, расстегнул китель, снял фуражку и, держа ее за козырек, почесал макушку. Навстречу ему выскочила служанка с заплаканным лицом.

– Панычу, татка вбылы! – запричитала она.

Икры ног у Лени задрожали мелкой дрожью. Его отец погиб. На фронте. Он прошел всю японскую, там, на чужой земле, а здесь, на родной, – выжить ему было не суждено.

– Нет! – закричал он и, заплакав, бросился в дом. – Мама, скажите, что это неправда!

Но по лицу матери и сидевшей рядом с ним сестры он понял, что это правда, горькая правда войны.

Ночью у него в мозгу родилась мысль – сбежать из дому, на фронт, отомстить за отца. Его отец в редкие минуты общения, когда либо он сам приезжал в отпуск в родную Ахтырку, либо семья навещала его на самом Дальнем Востоке, а в последние предвоенные годы живя постоянно в городе, всегда приучал не только держать свое слово, но и добиваться поставленной перед собой цели. И Леонид твердо решил бежать в действующую армию.

Но и мать, Надежда Петровна, прекрасно знала характер сына, и потому жестко приказала и прислуге, и дочери следить за Леней. А Леня после гибели отца в считаные дни будто повзрослел сразу на несколько лет. Он понимал, что он теперь остался единственным мужчиной в семье и должен всячески помогать матери. Но и не отомстить за отца он не мог. Он посвятил в свои планы только своего двоюродного брата Сергея Солодовникова. И тот одобрил его план и пообещал помочь ему незаметно выбраться из города и сесть на поезд, идущий на запад. Сергей был сыном родной сестры Михаила Арцыбашева, по мужу Солодовниковой.

И вот спустя два дня после происшедшего Леонид не вернулся из гимназии. Он вместе с Сергеем на извозчике, нанятом братом заранее, умчался в Харьков и там, разузнав, какой из эшелонов идет на фронт, вскочил в тамбур последнего вагона уже тронувшегося поезда.

– Маме пока не говори ничего! – крикнул Леонид Сергею. Тот в ответ лишь кивнул и помахал рукой.

Однако, когда вечером Леонид не вернулся, Надежда Петровна все поняла и тут же направилась в полицейское управление.

Надежда Петровна Линицкая, урожденная Арцыбашева, была любящей, но строгой матерью и решительной женщиной. Она приходилась родной сестрой одному из самых популярных и одновременно спорных и противоречивых в те годы прозаиков и драматургов, Михаилу Петровичу Арцыбашеву. Некоторые его произведения еще до войны были экранизированы, в том числе и самим Ханжонковым, а также переведены на основные европейские языки.

Отец Арцыбашевых, Петр, гвардейский офицер, после женитьбы на польке оставил службу и занял должность исправника в уездном городе Ахтырка Харьковской губернии. Кроме брата-писателя у Надежды Петровны были еще две сестры. Нынешний уездный полицейский начальник с превеликим почтением всегда относился к сестрам Арцыбашевым и, разумеется, тут же пообещал Надежде Петровне, что приложит все усилия, чтобы вернуть домой юного беглеца. И слово свое сдержал – направил срочные телеграммы во все полицейские управления городов, через которые проходила железная дорога до Львова и Станиславова.

На одном из полустанков и сняли с поезда спящего Леню. Под присмотром двух полицейских унтеров его в целости и сохранности доставили в Ахтырку. Надежда Петровна не ругала сына, лишь потребовала, чтобы он пообещал ей больше не совершать таких неосмотрительных поступков.

– Но кто, если не я, отомстит за гибель папы? – упрямо и решительно смотрел сын в глаза матери.

– Ты хочешь, чтобы наша семья лишилась второго и последнего мужчины? – не менее решительно ответила вопросом на вопрос Надежда Петровна.

Леня не посмел с ней больше спорить.

А вскоре Ахтырку оккупировали немцы. Учеба в гимназии прекратилась, и Леонид нашел себе новое занятие. С братом Сергеем и еще двумя друзьями он решил выслеживать немецких офицеров и записывать о них информацию, которую, найдя и наладив связи с харьковскими агентами армейской разведки, туда и передавали. А немецких солдат, стоявших на посту или ходивших в патруле, просто выслеживали и убивали. Так в еще довольно юном возрасте в Леониде Линицком проснулся дух разведчика. Но вся его диверсионная деятельность закончилась после того, как один из раскусивших юнцов немецких офицеров выстрелил в убегавшего Леонида. Пуля больно ужалила его в плечо и вылетела с другой стороны. Сквозное ранение было не таким страшным, но все же Линицкому пришлось пролежать дома целый месяц под строгим надзором матери, сестры и прислуги.

Вот так он и прожил весь шестнадцатый год, раздваиваясь в своих стремлениях и поступках. Но его все равно не покидала мысль о бегстве на фронт. Но, понимая, что мать все равно будет против, он решил немного схитрить. Однажды, придя из госпиталя, расположенного в его гимназии, где он с братом Сергеем под предлогом помощи немецким раненым офицерам выпытывал у них разные сведения, с порога заявил:

– Мама, можете себе представить, Юрченко сбежал на фронт?

– Как сбежал? На какой фронт? Ведь он же еще мальчишка.

– Ну да, мальчишка. А вы знаете, мама, нам господин подполковник Богатько еще до прихода сюда немцев несколько раз рассказывал истории про то, как наши сверстники убегали на фронт в действующую армию.

– Но, вероятно, это не совсем правдивые истории, – мать начала догадываться, к чему клонит Леня. Она смотрела на него уже другими глазами: за последний год он повзрослел и сильно возмужал – настоящий мужчина в семье.

– Отнюдь не сказки, – возразил Леонид и зрачки его от возбуждения расширились. – Об этом регулярно публикует сообщения журнал «Искры». Господин подполковник нам даже зачитал одно письмо – семинаристов Омской учительской семинарии. Вот послушайте, я даже тогда записал, – Леонид открыл свою тетрадку, пролистал ее, нашел нужную страницу и зачитал: «У нас нет ничего того, чем мы могли бы помочь Родине, кроме собственной жизни, и мы готовы пожертвовать ею».

После этого и подобного ему других обращений император Николай II выпустил указ, позволяющий студентам вузов идти добровольцами в армию. И почти сразу же на имя руководителей учебных округов лавиной обрушился поток просьб от учеников выпускных классов с просьбой провести им ускоренные экзамены. Воспитанники училищ, семинарий, гимназий, кадетских корпусов просили у своих руководителей отпустить их на борьбу с врагом. Ребята хотели как можно быстрее попасть на фронт, пока война не закончилась.

Вообще-то дети участвовали в боевых действиях с давних времен. К примеру, в Средние века четырнадцатилетние мальчики становились оруженосцами рыцарей, и в их обязанности входили ночной караул и чистка оружия. В XVIII и XIX веках мальчики, которых называли «пороховыми обезьянками» и которые часто были не старше восьми лет, перезаряжали орудия на военных кораблях. До XIX века включительно мальчики в возрасте от 10 лет служили барабанщиками в армиях разных стран.

В России тоже была своя история юных воинов. Их называли кантонистами. И это были несовершеннолетние, а зачастую и вовсе малолетние сыновья нижних воинских чинов, приписанные к военному ведомству. Обучались кантонисты в кантонистских школах, позднее переименованных в гарнизонные школы, выпускники которых обеспечивали армию строевыми унтер-офицерами, музыкантами, чертежниками, топографами, кондукторами, аудиторами, писарями и всякого рода мастеровыми. В школы поступали солдатские дети от 7 до 15-летнего возраста. Все они сначала обучались грамоте, а затем более способные – артиллерии и фортификации, или пению и музыке, или письмоводству, или слесарному мастерству; менее способные – столярному, кузнечному, сапожному и другим ремеслам. По достижении 15 лет способнейшие оставлялись в школах еще на три года для усовершенствования; остальные назначались на службу в войска. И только Александр II коронационным манифестом в 1856 году уничтожил закрепощение сыновей нижних чинов военному ведомству и запретил название кантонист.

Еженедельный журнал «Искры», выходивший в годы Первой мировой войны, регулярно публиковал материалы, посвященные юным защитникам Родины. Военная хроника сохранила большое количество сообщений и отчетов о юных добровольцах и их подвигах. Воевали вчерашние студенты и гимназисты смело и отважно. Под смертельным ураганом немецкой артиллерии они быстро становились взрослыми, учились переносить различные лишения, холод, голод, смерть своих товарищей. К концу 1915 года среднее количество кадровых офицеров на полк составляло около пяти человек. Те из гимназистов, кто уцелел в мясорубке боев, вместе с кандидатами на замещение офицерских постов направлялись в тыл для ускоренной переподготовки. Через шесть месяцев эти безусые ребята в офицерских погонах уже вели в бой целые роты и батальоны. Многие юноши, не имевшие никакого опыта командования, тем не менее выполнили свой долг, заставив солдат, отступавших под напором хорошо оснащенных немецко-австрийских войск, собраться и сражаться.

Стремясь помочь своим отцам и братьям в защите Отечества, на фронт рвались даже ребята помладше, в возрасте от 7 до 13 лет. Они подносили стрелкам патроны, передавали команды в качестве посыльных, под огнем противника на поле битвы собирали патроны и выносили раненых, участвовали в разведывательных и диверсионных операциях. Мальчишек десятками снимали с поездов, следовавших к линии фронта, отлавливали на железнодорожных вокзалах, объявляли в розыск, как «сбежавших из дома». Большинство из них были возвращены родителям, но попадались и «счастливчики», ухитрившиеся стать солдатами или партизанами. Многие из них вели себя как настоящие храбрецы и заслужили боевые награды – Георгиевские кресты и медали. Портреты вчерашних гимназистов в гимнастерках с новенькими Георгиями на груди будоражили воображение их сверстников, и новые сотни «юных бойцов» бежали на фронт. Так, в 1915 году газеты напечатали портрет мальчика-чеченца Абубакара Джуркаева, 12-летнего учащегося реального училища, ставшего лихим кавалеристом.

Некоторые мальчишки пытались действовать «по закону»: заявления с просьбой зачислить их в действующую армию поступили от всех учащихся восьмого класса гимназии города Либавы, от половины старшеклассников Рижской и Казанской гимназий, от учащихся Пензенского рисовального училища… Гимназист 7-го класса Мазур из города Вильно обратился к командующему 1-й армией генералу П.К. Ренненкампфу с просьбой зачислить его на военную службу. И генерал согласился! Мальчик был оставлен при штабе, где даже сделал важное усовершенствование конструкции телеграфа. А потом он погиб, как погибли во время войны миллионы взрослых солдат и сотни пробравшихся в действующую армию детей.

Малолетние добровольцы бежали из Москвы, Петрограда, Одессы, Киева, Новгорода и даже далекого от фронта Владивостока. Бежали из деревень, казачьих станиц. Побеги на фронт были как одиночными, так и групповыми. В газетах тех лет есть рассказ о сыне жандармского ротмистра из города Двинска, гимназисте Сосионкове, который собрал группу из восьми учащихся и отправился на войну.

Что делали мальчишки на войне? Они были ординарцами, штабными писарями, санитарами, подносили патроны, а иногда становились лихими разведчиками. Был и такой случай: шестеро мальчиков-партизан из Псковской и Новгородской губерний, пробравшись в тыл немецкой армии, воевавшей против 2-й армии генерала А.В. Самсонова, подбили из винтовки вражеский самолет.

– Мама, я решил пойти на фронт добровольцем! – наконец произнес Леонид фразу, ради которой он и затеял весь этот разговор. – Я хочу отомстить за папу. Я буду воевать за веру, царя и Отечество.

– Я тебя никуда не пущу! – решительно произнесла мать. – Я не хочу лишиться и последнего мужчины в семье.

– Но почему ты думаешь, что я обязательно должен погибнуть?

Леонид в упор и не менее решительно посмотрел на мать, и она поняла, что своего решения сын уже не изменит.

4.

В начале 1917 года в возрасте шестнадцати лет Леонид Линицкий добровольцем ушел в действующую армию. Но в штабе армии решили по-другому. Юношу-дворянина, да еще и сына офицера, Георгиевского кавалера, племянника генерала сразу направили на подготовку в учебную команду. Обучение в такой команде было не сахар, но Линицкий не ныл, понимал, что в бою будет гораздо тяжелее.

Если в мирный период подготовка унтер-офицеров для русской армии осуществлялась в полковых учебных командах со сроком обучения 7,5 месяца, то сейчас время было дорого, приходилось укладываться в четыре месяца. Преподавание носило по преимуществу практический характер, на классные занятия отводилось не более 16 часов в неделю. Выдержавшие выпускной экзамен по представлению непосредственных начальников и приказом командира полка производились в младшие унтер-офицеры и назначались на вакантные должности.

Впрочем, ситуация в российской армии в это время в корне отличалась даже от ситуации годичной давности.

1 марта 1917 года (за день до отречения императора Николая II) Петроградский совет издал приказ № 1, отменявший принцип единоначалия в армии и учреждавший солдатские комитеты в воинских частях и на судах. Это ускорило моральное разложение армии, снижало ее боеспособность и способствовало росту дезертирства. Параллельно с солдатскими начали формироваться офицерские организации. Система управления и снабжения армии была нарушена, армия стала малоуправляемой, боевой дух военнослужащих снизился, нарастала усталость от войны. Императорские знаки различия и отличия в вооруженных силах были отменены, а сама армия была переименована в «Революционную армию свободной России». Приказом военного и морского министра Временного правительства Александра Гучкова, по флоту и морскому ведомству № 150 от 21 апреля 1917 года, погоны заменены нарукавными знаками различия и введена новая кокарда, на которой была размещена пятиконечная звезда над розеткой с якорем.

Это было время сплошной агитации – в армейские части пробирались агитаторы от большевиков, эсеров, даже анархистов. И каждый пытался донести до вооруженных мужиков свою точку зрения. Разумеется, не оставались незадействованными и учебные команды. В ту, где постигал азы военной премудрости Лёня Линицкий, зачастили большевики. И до того всегда приверженный чувству справедливости и равенства, Линицкий впитывал слова большевиков, словно губка воду.

Между тем обучение продолжалось.

Руководил полковой учебной командой штабс-капитан Штольц, боевой офицер, неожиданно для самого себя назначенный на эту должность. Еще в мае 1915 года, преследуя внезапно появившийся на охраняемом его ротой участке шпионского аэроплана, Штольц упал с лошади на сквозном железнодорожном мосту, ударился поясницей о рельс. Тогда он не обратил на это особенного внимания. Вскоре, однако, он заболел острым воспалением почек, но подавать рапорт о болезни не стал, надеясь на помощь младших офицеров. И вдруг приказом по полку он был назначен начальником полковой учебной команды. Хорошо понимая смысл этого лестного назначения, он, однако, очень боялся, что почки не дадут ему возможности исполнить перед полком свой ответственный долг. Но полковник все же уговорил Штольца не отказываться.

Главную роль в обучении воинским премудростям все же играли в учебной команде боевые прапорщики и унтер-офицеры.

Линицкому, конечно, было проще, чем бывшим рабочим и крестьянам, призванным на военную службу. Те испытали на себе все, что испытывают солдаты от старших по званию: от нарядов вне очереди, таскания мешков с песком от конюшен до лагерных палаток до мордобоя. Так командир учебного взвода, в котором состоял Линицкий, старший унтер-офицер Бородавкин мог одним ударом кулака сбить солдата с ног, а то и просто выбивал солдатам зубы. И Линицкому порою приходилось заступаться за своих товарищей. На что Бородавкин, обидевшись, однажды завел Линицкого в свою палатку и предупредил:

– Смотри, ваше благородие, я сделаю так, что ты никогда не будешь унтер-офицером!..

– Это мы еще посмотрим, – дерзко ответил Линицкий.

– Ты у меня настоишься под шашкой при полной боевой! – в ответ пообещал Бородавкин.

Линицкий добился встречи с болевшим в тот момент Штольцем – снова дали себя знать отбитые почки.

Штольц, к удивлению Линицкого, увидевшего штабс-капитана впервые, оказался человеком с теплыми глазами и простодушным лицом. Некоторое время они оба изучали друг друга, затем Штольц указал на стул, одновременно спросив:

– Ну что, солдат, в службе не везет?

– Никак нет, господин штабс-капитан. Служба для меня легка, однако же унтер-офицер Бородавкин делает все, чтобы отбить охоту у нашего брата к служению Отечеству.

Штольц удивленно посмотрел на юнца, у которого на верхней губе едва светился пушок.

– Однако же и вы не блещете дисциплиной, господин Линицкий. Хотя кому, как не вам, сыну и племяннику офицеров, знать о жесткой армейской дисциплине.

Линицкий опустил глаза, не найдя, что ответить, и тут же поднялся.

– Да вы сидите, сидите, не бойтесь! Я это к тому, что на вас поступила плохая характеристика. Пишут, что вы за четыре месяца обучения имеете десяток взысканий и называете своего взводного командира «шкурой» и прочими нехорошими словами. Так ли это?

– Да, господин начальник команды, – ответил Линицкий. – Но одно могу доложить, что всякий на моем месте вел бы себя так же.

Линицкий рассказал ему правдиво все, как было.

Штольц внимательно выслушал и сказал:

– Идите во взвод, готовьтесь к экзаменам.

Накануне экзаменов Штольц дал солдатам целый день отдыха, а вечером устроил им развлечение, которое удобно было организовать, пользуясь пребыванием команды в здании немецкого клуба, где была сцена и прочие клубные атрибуты. С участием офицеров солдаты украсили большой зал гирляндами и флагами и вообще горячо приняли к сердцу свой собственный праздник.

Штольц был весьма тронут, когда хор команды, которым дирижировал прапорщик Мацюк, исполнил народную песню «За Уралом, за рекой»:

 
– За Уралом, за рекой
Казаки гуляют.
Э-гей, не робей,
Казаки гуляют.
 
 
И стрелою каленой
За реку пускают.
Э-гей, не робей,
За реку пускают.
 
 
Казаки – не простаки,
Вольные ребята,
Э-гей, не робей,
Вольные ребята.
 
 
И на шапках тумаки, —
Все живут богато.
Э-гей, не робей,
Все живут богато…
 

Ефрейтор Васильев прочитал стихотворение Николая Некрасова «Внимая ужасам войны»:

 
– Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя…
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слезы —
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
 

Рядовой Воробьев исполнил зажигательную русскую пляску.

И в конце все тот же командный хор исполнил романс «Вечерний звон».

После исполнения программы, на которое были приглашены офицеры полка, были уже беспрограммный пляс, веселье, рассказы и прочее. Затем были пряники, сласти и пироги, розданные солдатам днем и вечером… Вечер закончился, назавтра был экзаменационный день.

Экзамены Лёня Линицкий сдал весьма успешно, и ему был присвоен чин унтер-офицера. Настало время прощаться с учебной командой.

Когда команда вернулась с поля домой, чтобы завтра с утра разойтись по ротам, Штольц сердечно попрощался с людьми, искренно поблагодарил офицеров за совместную работу и пошел в канцелярию. Но через некоторое время фельдфебель доложил ему, что выстроенная команда просит его к себе. Немало удивившись этому, Штольц все-таки последовал за фельдфебелем. Один из вчерашних исполнителей, Воробьев, выступил из фронта, вынул из патронной сумки бумажку и прочел штабс-капитану приветствие:

– Ваше Высокоблагородие! По окончании нами учебной команды желаем выразить вам нашу искреннюю благодарность за ваше отеческое отношение и за ваше наставление по отношению службы солдата. И мы всем чувством приняли ваше наставление, которое будет служить нам путем для нашей солдатской жизни. Почерпнув новые силы за короткое время, придя в роты, мы, в свою очередь, окажем помощь своим товарищам и научим их тому, что приобрели от вас в это время, и оно должно послужить для лучшего исполнения долга службы, для защиты Родины, в особенности в настоящее тяжелое время, когда вся Россия, как один человек, встала на защиту дорогого отечества. И, расставаясь с вами, еще раз благодарим за ваше наставление и просим принять на память от нас неценный подарок.

Его солдаты вручили Штольцу художественный серебряный портсигар с монограммой «М. Ш.» и надписью: «Е. В.Б. Штабс-капитану М.Г. Штольцу на память от учебной команды 436 пех. полка. 19 9/IV 17».

Штольц был очень растроган и взволнован. Затем солдаты повзводно благодарили своих офицеров и тоже поднесли им по серебряному портсигару.

Разумеется, с точки зрения закона все, начиная со Штольца, совершили его нарушение, так как офицерам вообще запрещается принимать какие-либо подарки от нижних чинов. Но кто может обвинить их в этом? Как было отказать этим людям, отдавшим, может быть, последние гроши, плакавшим при поднесении? Разве русский человек мог бы понять это подчинение закону иначе, как горькую обиду от гордого, холодного человека?

После прохождения подготовки в учебной команде 16-летний младший унтер-офицер Леонид Линицкий был направлен в район боевых действий, в гвардейский Финляндский полк, где вскоре получил чин старшего унтер-офицера.

5.

5 мая 1917 года был назначен второй состав Временного правительства во главе со все тем же князем Львовым, а военным и морским министром стал Александр Федорович Керенский, в первом составе правительства исполнявший должность министра юстиции.

Керенскому досталось тяжелое наследство.

Два месяца революции успели до предела разложить армию. Бoльшая часть тыловых гарнизонов пребывала в состоянии полной анархии. На фронте процветало дезертирство. Солдаты открыто отказывались подчиняться приказам офицеров, при каждом случае угрожая им физической расправой. Дело быстро шло к катастрофе, но социалисты из Петроградского совета по-прежнему были убеждены в том, что главной задачей момента является дальнейшая «демократизация» вооруженных сил. Очередным шагом на этом пути стала «Декларация прав солдата». Согласно этой декларации, военнослужащие пользуются гражданскими правами во всей их полноте, имеют право состоять в общественных, политических и профессиональных организациях и не могут быть подвергнуты телесному наказанию, не исключая и отбывающих срок в военно-тюремных учреждениях. Было объявлено об отмене военной цензуры, отменялось обязательное отдание чести, вместо чего устанавливалось «взаимное добровольное приветствие». Выражения «так точно», «никак нет», «здравия желаем» и т. д. заменялись общеупотребительными «да», «нет», «здравствуйте».