Текст книги "В поисках Тартарии: Перстень Искандера"

Автор книги: Виктор Яиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Виктор Яиков
В поисках Тартарии: Перстень Искандера

Пролог

Въезд в Ставрополь с Деминского круга пролегает под огромными буквами, образующими яркий свод. Это новые городские ворота – светящиеся в темноте и оглашающие границу степи. Легкость, с которой можно сегодня попасть в город немыслима для путника в начале тысячелетия. В те времена местные земли были весьма опасными, а крепость, ныне разросшаяся в крупный город, запиралась на массивные дубовые ворота. Охраняемое огромными земляными валами и каменными стенами, древнее поселение жило своей жизнью. Но люди не властны над временем, и от величия Тартарского городища ныне остались глиняные битые черепки. Тысячелетие существования поселения лишь пыль на страницах учебников. Возможно ли, чтобы сердце древнего города, продолжает биться по сей день в сокрытых катакомбах? Я принимаю эстафету главной роли в его поисках.

Указатели с именем города поставлены задолго до истинной черты Ставрополя. Это важно для путешественника, такого как я, в ночи. Нужно сбавлять скорость.

Путь от Москвы до преддверий Кавказа занял чуть более суток. Безумцем на дороге быть не стоит – если убьюсь на трассе – потеряется последняя ниточка, способная привести к важной находке. Голоса древней цивилизации вновь пропадут в веках.

Заехал в черту города. Теперь главное – не пропустить нужный поворот.

Разместиться планировал не в гостинице, а в предоставленном родственниками летнем жилье. Следовало экономить в ближайшие дни, поскольку «командировка» обеспечивалась исключительно за мой счет. На расследование я вызвался сам и по ряду причин не информировал редакцию Московского журнала, в котором работал, об истинных мотивах. Расскажу о них позже. Главная задача исхода дня – разместиться с дороги на ночлег и хорошенько выспаться перед началом поисков…

Город назначения знаком с юных лет, в нем прошли школьные годы. Не хочу говорить о причинах, приведших к переезду в столицу более десятка лет назад. О том до сих пор отзывается сердце острой болью. Пока не поборю колючие воспоминания во мне, не смогу открыться. Это еще один из доводов, почему решился на поездку – переболеть и выздороветь.

Был в Ставрополе будто в прошлой жизни. Кое-что помню из школьных экскурсий, да походов с тетушкой на рынок. По меркам породнившей Москвы, местные улочки не сложны – два проспекта пересекают друг друга, по диагоналям разрезая город. Остальные дороги прилегают к ним. Большую путаницу создавали частные сектора. Бывшие дачные кооперативы, прирастая к городу, становились полноправными улицами, порой неся в своих названиях дробные цифры.

Именно такую «новую» улицу, не знакомую навигатору, предстояло найти в ночи. Задачу осложняли тучи, заслонившие звезды с луной, а вместе с тем и остатки света. Тетка моя, давно уехала в Краснодар, любезно предоставляя мне свои летние апартаменты в бывшем дачном поселке, оставила весьма смутные координаты жилья.

По ее инструкции следовало вскоре после городской черты свернуть налево в сторону села Татарка и уткнуться в указатель «улица Яблочко». Маленький домик в этом дачном кооперативе тетушка купила после моего отъезда в столичный университет. Помню, она писала о нем в письмах. Даже фотографии присылала – очень гордилась тем, что сбылась ее мечта. А я радовался, что в этом мире хоть у кого-то они сбывались. На ее приглашения приехать в отпуск всегда находил отговорки. Теперь понимаю, что зря – хоть знал бы, куда ехать.

Полученные целеуказания в изменившемся городе мало понятны. То ли после длинной дороги внимание ослабло, то ли инструкции были не исчерпывающими… Вместо долгожданной Татарки я выехал на очередное кольцо. Огромная стела с непонятной метафорой на конце шпиля величала героев-доваторцев, ознаменовывая собой начало широкого и длинного проспекта. Невольно вспомнилось, как все детство считал «героев-доваторцев» некими отважными жителями села, не щадя себя, запасающими хлеб в закрома Родины. При этом они гордо кричали девиз типа: «Даешь… (чего-то там)!». От того и назывались «дАваторцами». Но нет. История подвига этих людей совсем иная. Стелу на кольце, что я проезжал, возвели в честь солдат, воевавших под командованием генерала Доватора, – героя Великой Отечественной войны.

Уныло дежуривший тут же, на кольце, экипаж дорожной службы пояснил мне: «Коль на Татарку надо, тут спускайся, через Белый город». Подсказка полицейских совсем не вязалась с оставленной родственницей инструкцией.

Начинавший покрапывать мартовский дождик бил по натянутым от усталости нервам. Пришлось поднять стекла, сквозь щели в окнах салона просачивались мелкие капельки и прибитый влажным воздухом слой пыли. Где-то вдалеке черная туча озарилась всполохом. Грозы Кавказа, полыхавшие вдали, здесь не слышны, звук рассеивается видневшейся далью. Сотни лет назад с вершины этой горы казаки бесстрашно смотрели на такие грозы. Время сменилось, и сейчас бравые служители правопорядка и ухом не повели от мгновения озаренного неба. Им было не до гроз – оба уткнулись в телефон, демонстрирующий очередной вирусный видеоролик.

Поняв, что более детальной помощи от них не добьюсь, тронулся дальше. Въехал в темноту, забирая вместе с высокими фонарными столбами остатки света. За спиной скрылось многоэтажное здание, резко отделяющее цивилизацию от дремучего леса. Каменный сторож светил отблеском стекол во мрак. Потрясающая контрастность градостроения – лишь сделай шаг вперед, и ты из каменных джунглей двадцать первого века окажешься в «вековечном лесу», наподобие тех, о которых писал Джон Рональд Руэл Толкин. Вот-вот из-за того дерева выбегут хоббиты с кольцом. Отчего-то вспомнилось самое начало той истории… Романтическое путешествие испуганного маленького существа в большом мире. Тропинка сквозь мрачный лес от родной торбы до границы Шира, там, где гарцует пони. В детстве было страшно читать описание «вековечного леса». И, проезжая по лесной дороге в сторону Татарки, я испытывал те же чувства – страх и отчаянное желание выполнить возложенную миссию. Удивительно, как сказка воплощается в жизнь на Ставрополье! Разве что лес этот называется не «Вековечный», а Татарский.

Дорога извивалась, внезапно показывая все новые каверзы в местах разбитого асфальта. Чем дальше я проезжал вдоль густых рядов деревьев, тем более понимал, как далеко заблудился. Узкая дорога с крутыми поворотами не позволяла развернуться. Две полосы разбитой дороги навстречу друг другу плохо просматривались из-за постоянных поворотов, а в наступившей темноте не видно ничего вокруг. Приходилось пробираться прямо по движению, пока виден асфальт.

Фары моего автомобиля поймали вдалеке темную фигуру. Разыгравшаяся фантазия на сей раз рисовала вовсе не упомянутых хоббитов, персонажа не менее загадочного, выше ростом. Я сбавил ход и поравнялся с высоким худощавым стариком в пыльной мешковатой одежде. Впалые глаза и длиннющая седая борода говорили, что передо мной не иначе, как Гендальф!

Остановил машину.

– Уважаемый! – окликнул обернувшегося на свет фар путника. – Так проеду на Татарку? Где тут «Яблочко»?

Человек под дождем приветственно помахал рукой и направился ко мне.

Он вовсе не ожидал приглашений, без лишних церемоний сел на пассажирское место.

– Добрый вечер, – буркнул «Гендальф» и вежливо кивнул головой. Возможно, за приветственный кивок я ошибочно принял старческое потрясывание подбородка.

– Это дорога на… – вновь повторил я, но меня перебили.

– Да, так, на Татарку, – он показал ладонью вперед, повторяя знаменитое движение Владимира Ильича. – Мне туда тоже надо. Довезешь – я тебе покажу путь.

– Хорошо… – промямлил я, переключая передачу автомобиля.

Впрочем, и так бы предложил довести часть пути. Дождь разыгрывался все сильнее, а старик одет явно не по погоде. Неловкое чувство от не исполненных обязательных для попутчиков церемоний знакомства, приковало мои руки к рулю. Протянуть правую ладошку для рукопожатия не решился, а после не кстати стало.

– Мне не совсем в Татарку надо, – принялся пояснять я. – На Яблочко.

– Так ты давно миновал.

– Татарка там? – вопрошающе указал я.

– Там, – согласился попутчик. – И тут. Но твоя цель – там.

Костлявая рука показала за спину, подогнав воздух в салоне автомобиля. От его рясы несло замшелостью и мхом. Ощущение столетий в нем чувствовалось изрядно.

– Нет. Мой дом там! – показал на лево, где предположительно находилась Москва.

– Нет. Там! – настаивал старик, указывая за спину.

Не стал спорить, видать, он не так понял.

– Хорошо. Куда ехать… – растерялся я.

– А куда ты путь держал? Туда и езжай!

– Я ехал весь день, а теперь хочу отдохнуть. Ночлег ищу.

– Ищущий да обрящет! – продекламировал собеседник с детства знакомые строчки.

По правую сторону показалась табличка с указанием тропы в лес, к какому-то монастырю. В почти дремлющем мозгу появилась мысль, что моему попутчику, скорее всего, туда нужно. Он упустил поворот.

– Мужской монастырь иконы пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость» там, – старик сопроводил взглядом мелькнувшую табличку. – Езжай дальше!

Мы спускались с горы. Впереди на черной глади спящей холмистой долины змеей виднелся кусок трассы. Желтой полосой света, маленьким штрихом ненужной на полотне краски, лежал участок дороги, что в нескольких километрах от нас. Гаджет подсказывал, что, скорее всего, огненная змейка проходит у хутора Извещательный. Само его название напоминает о роли Ставрополя и его окрестных селений в истории. Эту тему со школьных уроков я помнил хорошо. Более трехсот лет назад возведенная крепость являлась форпостом от разбойников предгорья. В Извещательном находился дозорный пункт казаков, откуда шли доклады. Прошли века, и проезжая в дождливой ночи по татарскому спуску, видно удачное расположение бывших оборонительных сооружений.

Мое детство проходило в этих степях. Отрадно осознавать, что это первая, за десятилетия, поездка на малую родину. Причем факт моего визита в родные земли – уже большой шаг в победе над своими страхами.

– Сейчас поворот резкий будет направо. Там дорога разбита. Притормози! – скомандовал попутчик. – Доставь, пожалуйста, в верхнюю Татарку!

Беспардонность таковой просьбы возмутила. Внутренний гнев не разгорелся как ввиду усталости, так и от уважения к преклонному возрасту.

– Ну не сердись! – продолжил тот. – Видишь, дождь-то какой! Гляди, и я тебе не случайно встретился. Приедем, Витя тебе покажет путь.

Машину затрясло по грунтовой дороге. Казалось странным, что порой в свете фар выскакивали края огромных бетонных плит. Я припоминал, что в былые времена тут проходила вполне пристойная трасса, соединяющая две половины вытянувшейся деревни. Много лет назад на этом участке сошел сель, перегородивший путь холмом в несколько метров. Дорогу было решено забыть и не ремонтировать, но местные жители прокопали проезд сами.

– Эх, лютует Али, похороненный здесь! – пробурчал старик в тряске автомобиля. Кочки и ямы, вымытые дождями, заставляли колеса под нами плясать.

– Что? – ослышался я.

– Там! – попутчик вновь указал за спину. – Кладбище местное деревенское. Схоронили там одного разбойника.

– Суеверия… – обрезал я и стал прислушиваться к звукам под колесами, как бы не поломалась машина.

Язык его заплетался вовсе не от усталости или испитых зелий. Это самая банальная старость. Ему на вид лет семьдесят или больше. Вроде и не монах, хоть и ряса на нем надета. Нет ни креста, ни четок на запястье – важных атрибутов религиозного культа.

– Я, Владислав! – решился завести беседу.

– Можешь звать меня Игорь, – выдержав паузу, представился тот. – Давно так называли крайний раз. В миру…

– Вы монах?

– Что ты! Нет, – пробурчал тот. – Простой пьянчужка.

Разговор не клеился. Возможно, из-за моей сильной усталости.

Еще пять минут унылой тряски по разбитому спуску, и мы выехали к добротной асфальтной развязке.

– Направо, – показал Игорь. – Вот почти приехали. Верхний район деревни.

Деревня названа вовсе не от народа, населявшего ее, как можно подумать сперва. Оно закрепилось еще со времен построения казаками на Ставрополье первой крепости во времена Екатерины Великой. Меткие на слова, вояки нарекли населенные пункты вокруг по своему разумению да удобству. Эту деревню, например, прозвали «Татарка» из-за населявших ее «нехристей». А для русского человека конца восемнадцатого века разницы особой не было, какой кто национальности. Всех не крещённых они звали татарами – так и появилось имя деревни.

Но это еще по-доброму. Более не посчастливилось другому близлежащему городу. Он лежал на тракте ниже в сторону Тифлиса при удобной развилке, где останавливались торговцы и разный люд. Туда казаки отправлялись «поразвлечься», в том числе и прелюбодеянием. Оттого и закрепилось за тем селением название, прямо описывающее творящееся в нем, причем в очень непристойных словах. Приводить его здесь я не стану, Яндекс в помощь. Один грамотный военачальник, приводящий карты местности в порядок, решил пере обозначить селение, назвав его «Невинномысск».

Снисходительная улыбка напомнила школьного учителя по географии. Подобными он всегда одаривал учеников, не верно указывающих на карте нужную местность.

– Что?

– У тебя футболка с ошибкой. – Указал пальцем на мою грудь.

Вцепившись в руль покрепче, опустил голову как мог ниже, заглядывая на причину интереса пассажира к надписи на моей одежде. Джины, белая футболка. Все по-простому, по-походному. Даже рисунок на футболке казался уместным – славянский богатырь с распущенными по ветру волосами смотрел в даль, держа за поводья своего боевого коня. Надпись над головой воина, стилизованная под старославянский, гласила «Русичь».

– На конце старославянских слов после «ч» не пишется ни мягкий, ни твердый знак.

– «Ять»?

Старик покачал головой.

Подобное примечание смутило, поскольку всегда считал себя знатоком древности, мог с легкостью прочитать псалтырь на витиеватом языке славян. Как выяснилось, до таких мелочей я не пускал свой пытливый ум.

– Все, приехали! – скомандовал Игорь.

Мы подъехали к длинному барачному зданию, где из десятка окон еле светилось одно в дальней стороне.

Хорошо поставленный забор из металла с поблекшим синим цветом выглядел надежно.

Со скрипом отворилась калитка.

– Отец Иеремия! – послышался праздный возглас. – Ты ли это?

– Добрый вечер, Вить! – отозвался Игорь, выходя из машины.

Обойдя впереди капот автомобиля, попутчик сделал жест рукой, приглашая выйти к нему.

Витей оказался мужчина лет пятидесяти со смуглой кожей и пролысиной на голове.

– Помоги парню найти дорогу! – высвободившись от крепких объятий вышедшего из калитки мужчины, попросил Игорь.

Тот похлопал гостя по плечу, направляя к дому по безлюдной улице.

– Благодарю тебя! Да будут поиски твои в городе не оставлены судьбой в помощи, как и ты не оставил шедшего в ночи мокнуть под дождем! – окликнул Игорь.

Я кивнул, вроде: «не стоило беспокойств». Странная молитва… Или проклятие?

– А куда Вам надо? – поинтересовался мужичок, протягивая правую руку.

Я пожал крепкую, хоть и не особо широкую ладонь Вити. От него пахло крепким табаком.

– «Яблочко», но навигатор не знает такого адреса…

– Конечно, не знает! Улица та недавно признана, – перебил Витя. – Ты напиши «ДНТ Юбилейное», и все получится.

Церемоний Витя особо не любил. Стоило отвлечься в экран прибора, как он развернулся и ушел за калитку.

Скрежет металла прозвучал как сухое «пока». На большее я и не претендовал, даже наоборот, хотел скорее, без лишних любезностей сесть в машину и уехать.

Обрадованный высветившемуся на экране маршруту, я мчал в «Юбилейное». Чуть более четырех километров блужданий по деревне в обратную сторону казались совсем крохотным маршрутом.

Прибавил громкости на радио и не заметил, как быстро добрался до теткиной дачи. Ключи были спрятаны в условном месте. А дальше был долгожданный крепкий сон.

Той ночью я спал богатырским сном перед битвой в дачном домике на краю города. Летняя дачка, но настолько уютная и ухоженная, что казалось, еще вчера заботливая женщина хозяйничала тут.

Мне предстояло хорошенько отдохнуть перед грядущими открытиями.

Цель моей поездки в Ставрополь не так проста…

Глава 1 Находка.

За неделю до поездки в Ставрополь.

Из вагона метро я вышел на станции «Парк культуры». Торопиться особо было некуда, поэтому, выключая экран своей карманной читалки, огорчился быстротечностью сегодняшней поездки в метро. Как и многие москвичи, я провожу много времени в пути и так же, как все вокруг в транспорте, трачу время на что-либо более интересное для себя, нежели разглядывание усталых лиц рабочего люда. Сам такой, поэтому ничего нового в их глазах не увижу. Кто-то из них играет в телефон, некоторые залипают в планшет, просматривая очередной сезон нашумевшего сериала. А кто-то, как я, читает. Создал для себя расписание чтения: по утрам, в пути на работу, – новости, вечером, возвращаясь домой, – социальные сети. В рабочих каждодневных поездках – любимые книги. За годы «деловых» поездок в московском метрополитене мне посчастливилось побывать в сотнях миров, разглядывая окружающие вселенные глазами писателей и их героев. Поездки в метро для меня – приятное времяпрепровождение. Работа корреспондентом (или как я гордо представлялся – журналистом) в столичном не особо раскрученном журнале предоставляла уйму времени на чтение в метро. И это еще один плюс к тому, что я перебрался в Москву.

Пройдя турникет, я оказался в просторном холле, по которому во все стороны сновал народ. Огромная станция метро с не менее величественным куполом. Это здание построено в эпоху масштабных свершений и подвигов трудового народа. Все, что мы видим, – великое наследие людей, творящих, воплощающих свои идеи (а не пустые мечты) в жизнь. Купол опирался на четыре угловых выступа с барельефами советского периода. Здесь расположено очень необычное для советской культуры изображение. Обнаженное тело крепкого мужчины контрастировало со знакомыми образами тружениц колхоза, в нарядах, облегающих груди. На противоположном углу рабочий был уже в стандартной трудовой робе. Этот обнаженный мужчина – некий прообраз нового восхищения – восхищения человеческой природой как таковой.

Разгар рабочего дня не позволял снующим мимо прохожим остановиться на мгновение и прочувствовать момент ясного мартовского денька в одном из живописных мест столицы. Выход на улицу из подземки всегда сопровождался особым запахом. С юности ассоциировал этот запах с утренним московским метро. Теперь я знаю, откуда он веет на самом деле. Его я впервые почувствовал десять лет назад, спускаясь с вокзала. По сложившимся обстоятельствам мне пришлось покинуть родной и безмятежный дом, окунуться в пучину городского безумия столицы. Не то чтобы моя родина была дикой деревней. Жизнь в городе детства была приятным безмятежным удовольствием. Или то казалось, в пору моих наивных юных лет… Ставрополь пах абрикосами и медом.

Тогда, у метро, я поймал совсем иной запах – воздух мегаполиса. Его ни с чем не спутать – это запах шоколада и кофе, разносящийся из расположившихся на каждом шагу кафешек и закусочных. Иногда этот запах перебивается аппетитными нотками жареной курицы. В таком аромате нет романтики.

Шоколад и кофе – вот чем с юности ассоциируется Москва. Этот аромат задает ритм городу.

Вдохнув поглубже запах бодрого рабочего дня, я направился к Крымскому мосту. На том берегу Москвы реки меня ждут в Новой Третьяковской галерее. Вернее, «ждут» – громко сказано. Договорился о пропуске туда друг с институтских времен Дима. Он младший сотрудник незначительного помощника искусствоведа при галерее. Эта должность называется одним ёмким европейским словом, но я его забыл. «Мерчендайзер» – это человек, расставляющий товар в магазинах. Дима помогал в организации выставок, что-то таскал из угла в угол под взглядом знающих многое в искусстве седых граждан.

Надо пересечь дорогу по хитрому светофору. Слева, Дипломатическая школа. В детстве, при просмотре программы «Новости», все сотрудники дипломатических миссий казались кристальными гражданами, представляющими собой цвет нации на рубежах Родины. Наверное, любой школьник мечтает о подобной работе (кроме тех, кто хотел стать космонавтом). Приехав в столицу, довелось пообщаться с представителями воспитанников этой школы. На самом деле они мечтают не просто учиться в Дипломатическом вузе, но через это сбежать за границу. В идеале – устроиться в посольство к иностранному государству за далеким бугром и оттуда помогать «буржуинам» наводить мосты с Москвой, переводя на родной язык инструкции специалистов «мирового класса». Теперь, проходя это место, плюю через плечо налево.

Пройдя под одним автомобильным мостом, я вышел на другой – Крымский. Где-то справа, над Штабом Министерства Обороны, гремит вертолет. Там, недалеко, на воде есть площадка для посадки. Если где-то шумит, то знайте – армейцы работают, тихо они не умеют. Значит, все идет по плану. Все заняты своим делом, и даже я, шагающий по мосту к грядущим открытиям. В очередной раз напоминаю себе, что здесь я не для вольных прогулок через Москву-реку. С важной целью.

Завтра в Новой Третьяковской галерее откроется выставка художника-баталиста Василия Васильевича Верещагина. Планируемая экспозиция включает множество произведений художника, относящихся к самым разным периодам его жизни. Дима обещал посодействовать моему репортажу о выставке, предоставив возможность оказаться в залах экспозиции перед официальным открытием. Особого ажиотажа от грядущей статьи я не ожидал. Читатели нынче не так интересуются искусством, чтобы расхватывать, аки горячие пирожки, прессу про очередную (одну из тысячи) выставку в столице. Конечно, грядущая экспозиция дополнена уникальными образцами, музейными экспонатами, и что более – проходит в значимом месте. Печально, фурора это не создаст.

В грядущей статье больше прельщала возможность побродить среди полотен в одиночестве, под шорох завершающих штрихов ассистентов галереи. В последнее время меня тянуло к прогулкам в одиночестве. Наверное, это первые шаги к депрессии. А чего радоваться-то? Сирота с юности, заброшенный в огромный город. Все свое время я тратил на то, чтобы продержаться на плаву – учился и работал, а после вновь работал и оплачивал счета. Некогда завести кошку, не то, чтобы семью. И все бы ничего, но весенний авитаминоз и серость города начинают вбивать гвоздь в мое душевное равновесие. Появилось желание бросить все и начать жизнь сначала.

Но прежде написать статью по теме, которая нравится, а не ту, что заказала редакция. Так сложилось, более прельщали исторические, либо археологические темы. Осваиваясь в Москве, в первые годы я предвидел грандиозные возможности, предоставляемые этим городом. Также понимал, сколько сил и времени нужно положить, чтобы добиться этих возможностей. Наиболее доступным и правильным досугом видел хождение по музеям и выставкам. Каждый свободный выходной я старался посвятить новому культурному месту. Отмечу, что выходных за последние десять лет сиротской жизни было мало.

Помню, гулял по одной из многих галерей современного искусства и рассматривал не экспонаты, а людей, посетивших ее. Для них поход по культурным местам, будь то выставки или театральные представления, по выходным в конце недели, был сродни определенному ритуалу. Возможно, их предки, живя далеко от мест сосредоточения человеческой мысли, воплощенной воочию, как эти музеи, по выходным собирались в единственно доступной точке – религиозном собрании. Походы в церковь к причастию, на которые, в свое время, звала мама, вместо выставок и концертов по выходным.

Скитающиеся от картины к картине люди были чем-то схожи в моем наблюдении. В большинстве эти люди чем-то схожи. У них были в среднем длинные волосы, порой заплетенные в хвостики на затылке, и часто присутствовала борода. Женщины, сопровождавшие таких господ, были различного пошиба. Отличительными чертами наделены те дамы, что ходили меж картин одни. Странно, у большинства были тонкие черты лица, а нос порой вытянут вперед острым кончиком. В последние годы появился особый род посетителей – себя фотографирующих. Это девушки до двадцати одного, обычно парами, которые хихикали по углам от изображенных местами "пиписок" и непременно фотографировались с картинами. Без разбору. Такие посетители с одинаковой глупой улыбкой делали «себяшку» как с портретом Сталина, так и царя.

Порой посещала мысль, что сложно представить среди этих стен бродящим своего отца, охотно рассматривающего представленные полотна. В детстве мы ходили с ним в краеведческий музей. Вне рамок школьной экскурсии, вдвоем – он хотел провести это время вместе. Мы шли, а он рассказывал об особенностях исторических событий. У него было собственное мнение, отличное в деталях от того, что я прочитал когда-то в учебнике. Удивительно, как смотрители залов, услышав обрывки фраз, не поправляли его в заученных репликах и сценариях прошлого. Наверное, сотни либералов, прогуливаясь по коридорам истории, выжгли им безразличие о трактовках реальности, что охранялась. Оттого они устали поправлять «оригинальное» людское мнение.

Но чего я точно представить не могу, так это моего отца, созерцающего картину какого-нибудь импрессиониста. Мы с ним никогда не ходили в художественные галереи, не говорили о живописи. Он знал, где не стоит появляться.

Недостаток такого просвещения был компенсирован мной уже в Москве, в одиноких прогулках меж залов картин.

Перейдя по мосту Москву-реку, я очутился у входа в парк имени Максима Горького. Нужно перейти дорогу к месту, которое я для себя называю «кладбищем истории».

Подземный переход вывел к входу на территорию торжества искусства скульптуры. Перед вратами стоит первый образец такового торжественного нового искусства. "Величие труда" – это статуя из крепкого сплава благородных металлов с суровыми ликами целеустремленных людей. В восьмидесятых годах двадцатого века люди стремились думать, что труд благороден. Они творили образы своих идеалов.

Парковая зона перед Новой Третьяковской галереей была сплошь заставлена памятниками со всей столицы, которые в современных реалиях навевают гражданам не те воспоминания. В этом нет ничего удивительного. Памятники – это не просто скульптуры, возведённые в честь выдающегося человека, но ориентир времени, эталон, на который следует равняться, – будь то комсомольцы первых военных лет или герои гражданской войны. Пятьдесят лет назад люди, вылитые в металле, что ныне стоят на этом кладбище истории, были примером для подражания. Теперь никто не хочет равняться на дедушку Ленина, кормчего Сталина, стабильного Брежнева. Эти памятники когда-то стояли на важных местах города, украшая собой скверы и фасады правительственных зданий. Власть сменилась. И что же, теперь бить скульптуры в утиль? Нет. Решили сделать исторические экспозиции скульптур у галереи. А чтоб ничего не смущало и не навевало горожанам, разбавили их «арт»-объектами экспозиции «Музеон». Как по мне, так хуже и не придумаешь. То искусство, что нужно похоронить, поставили в один ряд с тем, что похоронено новой историей демократической России. Крайним пополнением этого каменного морга истории на моей памяти стал железный Феликс. Он до недавнего времени стоял напротив здания на Лубянке. По Оруэллу в «1984», изымались старые газеты с неверными формулировками и заменялись на «более правильные», от той же даты. В современной Москве история переписывалась, по-своему. Пройдет еще полвека, и рядом с поросшим мхом Сталиным встанет бюст какого-нибудь Путина или Навального. Кто там из них победит?

А вот что не меняется, так это чувства людей от ощущения жизни в свою эпоху. И они работают не на политику, которая продается каждые шесть лет к ряду. Вечное чувство, изложенное в живописи, служит людям веками наглядным примером, каково это, быть человеком. Я говорю о картинах признанных художников, что творили по призванию, а не ради славы и денег.

Далее стояли невнятные фигуры из ржавого металла в непонятных судорогах боли. "Поклонение волхвам", "Чудной квадрат" – образы мыслей моего поколения. Люди, изображающие реальность такой, как они хотят ее видеть. Вспомнилось, как довелось по зиме побывать на фестивале современной культуры, или как такие нынче называют «гик-фест». Молодежь, ряженная в костюмы любимых героев фильмов, различных видеоигр, непременно демонстрация красивых картинки на огромных экранах. Более удивил один экспонат выставки – принтер 3D печати. Он в режиме реального времени печатал скульптуру злодея из нашумевшей космической саги. И это тоже современное искусство, изображающее реальность. Двадцатисантиметровая статуэтка желаемого злодея по плану печаталась девять часов к ряду.

Я свернул по выстланной досками тропинке к галерее. На границе тротуарной плитки и деревянного настила стояло еще одно изваяние. Пожилой человек расхаживал вокруг него, пытаясь отыскать табличку с надписью, поясняющей, "что хотел сказать автор". Четыре вытянутые дугой буквы «П» с боковыми вырезами. Такового пояснения не обнаружилось.

Мне следовало остановиться и пояснить незадачливому ценителю арт-объектов, что сия скульптура – обычное приспособление для парковки велосипедов.

Уродливая стеклянная коробка в три этажа стояла на берегу Москвы, заслоняя собой реку от кладбища истории, по которому я прогулялся. Это было здание Новой Третьяковской галереи. Естественно, на центральном входе меня не пропустили, даже после предъявления удостоверения «пресса». Особо на это не рассчитывал, но попробовать стоило, прежде чем звонить Диме. В идеале хотел бы попасть в зал экспозиции сам, по своему удостоверению, чтобы показать другу некую свою значимость. Придется в следующий раз…

Разрешение на присутствие прессы – вовсе не в его компетенции. Такова была наша черта «дружбы» – каждый пытался показать, насколько преуспел, стал важным человеком. Порой, взваливая на себя решения и обязательства, не свойственные социальному статусу, мы притворялись друг перед другом важными персонами. Не для зависти. Это юношеское соревнование, с годами переросшее в привычку.

Позвонил Диме, в его сопровождении пересек строгий кордон блюстителей истории.

– Спасибо за приглашение. Работа кипит в преддверьях открытия? – я крепко жал его руку. Неподдельно, а с искренней благодарностью за предоставленную возможность.

– Не так чтоб, – Дима тянул руку на себя, пытаясь ускорить приветственный ритуал. – Было по плану, пока Зое не взбрело в голову перевесить «Представляют трофеи» на противоположную стену.