Текст книги "Кто сказал, что все исчезает?"
Автор книги: Виктор Ягодинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Виктор Ягодинский
Кто сказал, что все исчезает?
Кто нам сказал, что все исчезает?
Птица, которую ты ранил, кто знает?
Не остается ли полет?
И, может быть, стебли объятий переживают нас; свою почву.
Райнер Мария Рильке(Письмо к другу. Перевод М. Цветаевой)
В предгорном Крыму, хранящем следы многих цивилизаций и народов, недалеко от Бахчисарая, есть высеченный в скале Успенский монастырь, а за ним пещерный город Чуфут-Кале. Монастырь был построен византийскими иконоборцами в VIII веке, а пещерный град еще раньше – в VI веке для защиты Херсонеса от набегов кочевников. (Долгое время здесь обитало позднесарматское племя – аланы, которые проникли сюда еше в III веке нашей эры). В 1299 году город был захвачен татарским беем Яшлавским. В XIV7 веке татары поселили здесь караимов, город стал называться Кырк-Орк (сорок укреплений). А когда в XVII веке татары покинули город, это место стали называть Чуфут-Кале.
И вот он перед нами: неожиданный мир углубившихся в камень домов и стен с бойницами, глядящими с высоты на блистающую известняком и солнцем дорогу.
– Сейчас я покажу вам кое-что весьма интересное, – сказал наш добровольный гид в поездке по Крыму психиатр В. П. Самохвалов, – может быть, интереснее даже этих древних стен…
Каменистая тропа вывела нас вместе с туристами на одну из городских улиц, хранившую до сих пор следы колес бесчисленных арб. Спускаемся в подземелье. Интерес, пробужденный рассказом экскурсовода, переходит в какое-то благоговение перед этими незамысловатыми и загадочными следами прошлого. В группе воцаряется молчание. Наверное, многие чувствуют то же, испытывают тот же непонятный восторг…
Вдруг тишина прерывается не совсем уместным петушиным криком: кричит вполне солидный на вид, немолодой уже мужчина.
И странно: никого это вроде бы и не удивляет, более того, кто-то подхватывает этот крик, а молодая чета начинает тихонечко потявкивать. Мы невольно присоединяемся к этой вакханалии и с невесть откуда взявшимся озорством тоже начинаем лаять…
Наш гид иронически смотрит на экскурсантов и улыбается.
– Вы знаете, – замечает он, – довольно часто среди посетителей находится человек, который вдруг нечленораздельно кричит в этих пещерах, подражая, например, пению петуха, лаю собаки, мычанию коров или блеянию овец. Нередко, как это было только что среди нас, звукоподражание заражает многих спутников, и подземелье наполняется криками, совершенно не свойственными современным горожанам. А уж если в группе много детей, то приступ животной радости может продолжаться вплоть до посадки в автобус.
Что это? – случайность или влияние какой-то древней силы, проявление неизвестного нам закона?
Разговор наш продолжался на обратном пути и за вечерним чаем. Вот его краткая запись.
Наверное, никто из нас не может просто объяснить, почему мы поддались столь непонятному искушению, сходному с первобытным чувством. А между прочим, здесь нет ничего особенного.
Такое явление сродни обычному эху – кто из нас не кричал в лесу или не пытался услышать отголоски своего «я» в пустой квартире?
А сюсюканье гостей с вашим маленьким сыном? Почему-то солидные люди убеждены, что их исковерканная речь лучше воспринимается ребенком, чем членораздельные и вполне понятные (иногда уже и детям) звуки.
Может быть, это тоже следы седой старины тех первобытных времен, когда простейшие элементы речи неразрывно были связаны с природой, возможно, это невидимый отпечаток, появившийся в нашем сознании еще в начале антропогенеза? Пращуры наши обращались к солнцу и морю с призывами и просьбами, требованиями и мольбами, нередко применяя язык природы: бормотание реки и шелест леса, голоса птиц и зверей. Не оттуда ли традиция звукоподражания природе, ее «оживление» в старинных былинах и песнях?
Многие черты архаического сознания обнаруживаются в искусстве и особенно поэзии. Вот отрывок из Э. Верхарна: Тень как прикосновение щеки Тепла и ласкова. Ветвей печальных слезы Кропят траву сверкающим дождем, На ложе из фиалок тихим сном Забылись ирисы и розы.
Типичное очеловечивание явлений природы в результате сравнения «тень щека», «слезы – дождь», «сон цветов». Антропоморфизм тени, как второго «я» очень характерен для архаического сознания, а потеря тени приравнивается к утрате души (например, продажа тени в романе А. Шамиссо).
Создается также впечатление, что в определенных условиях у человека просыпается скрытая, родовая память, которая срабатывает как давно забытый рефлекс. Комплекс определенных поведенческих архаизмов проявляется, как только возникает подходящая ситуация, причем большинство только следует примеру индуктора, как это было в Чуфут-Кале, не осознавая даже, что тем самым он пробуждает древнейшие слои языка. Наверное, и сюсюканье с малышом также не всегда только имитация сегодняшней речи ребенка, но иногда и подсознательное воспоминание о подобном этапе в нашей индивидуальной истории.
Как же установить истинность таких предположений?
Наверное, так же, как археолог исследует древность. Реконструкция дает возможность сопоставить осколки прошлого, построить из них целостный облик эпохи. Палеонтолог воссоздает древнего антропоида лишь по фрагменту челюсти, а по характеру черепа скульптор устанавливает лицо давно умершего монарха.
Как по форме позвонка, впрессованного в породу, восстанавливается облик динозавра, так и по отдельным, отрывочным элементам нашего поведения можно реконструировать этапы эволюции человеческого сознания.
Не будем брать для «археологических раскопок» психики такие не всегда достоверные или редко наблюдаемые явления, как несвязный бред, или даже описанное когда-то воспроизведение во сне отдельных слов на хинди русской девочкой, никогда не бывавшей в Индии. Гипнотизерам также приходится встречаться с туманными фразами своих пациентов, которые трудно отнести к их родному языку. Оставим в стороне и явления болезненного бреда, распада речи или поведения, хотя они могли бы иметь значение при реконструкции «архесознания».
И без этого вполне достаточно оснований думать, что наше сознание хранит память о прошлом не только индивидуального развития, но и длительной биологической, а затем и социальной эволюции. То есть в онтогенезе мозга как-то воспроизводятся узловые моменты его филогенеза. Если это так, то реликты, знаки прошлого нашего сознания должны проявляться в жизни.
На чем зиждется такое предположение?
На том, что исторический подход является единственно плодотворным для анализа человеческого сознания.
В сущности, сознание является продуктом общественно-исторического развития, а это означает, что в сознании и поведении людей могут проявляться признаки различных стадий общественно-исторического развития.
В применении к задачам разведки «архесознания» (может быть, точнее «протосознания»?) любая знаковая ситуация, в частности элементы поведения или высказывания, включает комплекс моторики (мимика, слова), объект, на который направлен знак (угрозы, защиты и пр.), и интерпретацию (объяснение причины поведения или слова). Специалисты считают, что определенные знаковые системы могут быть привязаны к конкретным нейрофизиологическим механизмам и даже мозговому субстрату. По существу, впервые семиотический метод при анализе психики применил советский психолог Л. С. Выготский, который считал, что реконструкция ранних форм психики возможна на основе выделения пережиточных черт, архаизмов, которые сохраняются в психике современного человека.
Наследственная передача признаков психического склада и даже отдельных форм поведения общеизвестна. Девочка, никогда не видевшая своей бабушки, слово в слово повторяет ее любимые высказывания, некоторые жесты и манеры. Особенно ярко это проявляется в экстремальных ситуациях, скажем, при возбуждении, ссоре, радости. Тогда она, как с магнитофонной ленты, «сыплет» неожиданными для наших дней выражениями, которые ее родители слышали в семье только в детстве. Казалось бы, наследственность, гены… И в то же время что-то иное…
Или другая ситуация. Невеста поссорилась со своим возлюбленным. В ярости рвет его фотографию, выбрасывает дорогой подарок. И вспоминается мысль С. Эйзенштейна: когда девушка, которой изменили, «в сердцах» рвет в клочья фотографию, уничтожая «злого обманщика», она в мгновенности повторяет древнюю операцию уничтожения, изъятия из своего сознания человека через уничтожение его изображения.
Изображение и человек в архаическом сознании были едины, поэтому колдун, совершая магические действия, например, протыкая чучело иглами, фактически имитировал убийство ненавистного человека или зверя (духа и т. п.). Такая расправа, свержение идола равносильны убийству, освобождению от злого рока и т. п. Причем изображения человека и его символы неотделимы.
Следуя этой мысли, можно понять, почему та же девушка не только рвет фотографию жениха, но и уничтожает знаки его существования (особенно власти). Она сжигает его письма и ломает подаренные им украшения.
А отчего в Италии в канун Нового года выбрасывается старая мебель? Может быть, она вызывает воспоминания о неприятностях прошедшего года, избавление от которых символизирует рухлядь, выброшенная за окно.
Но магия может не только вредить, есть и лечебная магия, ритуалы защиты и элементы проявления любовной, военной и другой магии. Отдельные элементы магического ритуала проявляются в той или иной степени и в современной жизни. Только ли из-за соображений гигиены носит врач белый халат?
Один мой знакомый, крупный терапевт, признался, что без накрахмаленного халата он теряет очень много в отношениях с больными.
Нет ли в современном этикете ухаживания элементов любовной игры, нередко схожей с ритуальными сценками из любовных встреч птиц, животных? Конечно, трудно узнать в подношении букета цветов ритуал жертвоприношения, а в многочисленных подарках (конфет, духов) – ритуал угощения, нанесения на тело ароматических веществ и т. п. Можно перечислить десятки фильмов, других произведений искусства, в которых мотивы бегства возлюбленной и погони любимого составляют основное действие. К ним относится и хранение знаков внимания возлюбленных (вспомните «Гранатовый браслет» Куприна). А между тем, это опять-таки идет из прошлых обычаев.
Неправильное соблюдение ритуала или нарушение табу были чреваты для человека в древности массой неприятностей. Возможно, некоторые из них не только травмируют психику, но и обладают реальной опасностью. Табу на поедание определенного продукта может быть результатом его ядовитости.
Любовная магия включает табу на ухаживание за другими мужчинами или женщинами, которые рассматриваются как потенциальные соперники, а лечебная магия – табу на определенные виды пищи, род занятий или прежние привычки. Во всех случаях можно усмотреть реальный вред нарушения запрета, который, однако, у древних был неосознан. Магия, ритуал, табу и в современном сознании имеют существенное значение, и, так же как и у древних, они соседствуют с логическим взглядом на мир. Меняются их формы, символы, однако основа остается той же.
И потому мы продолжаем изучать особенности мышления, которое принято называть архаическим. Символы его иррациональны и эволюционно древни, но они, очевидно (в контексте этого сознания), очень важны для человека. Почему в сознании столь живуче то, что мы называем пережитком, суеверием?
На эти вопросы, конечно, можно получить ответ в многотомных трудах Дж. Дж. Фрэзера (книга «Золотая ветвь») о происхождении языческих ритуалов, особенностей магии у разных народов.
Но – только частично. Для полноты ответа нужно знать особенности нашего архесознания.
На расстоянии более ста километров на восток от Чуфут-Кале, в лесах Старого Крыма, затерялись замшелые стены монастыря Суруб-Хач. Он очень хорошо сохранился. На камнях церкви – искусно вырезанные «хачкары» свидетельства «жития» об усопших. Кельи, монастырский сад с родниками, прикрытыми лианами. Вдоль дороги, ведущей в монастырь, кустарник и деревья.
Но листьев на них почти не видно – ветки сплошь увешаны разноцветными лоскутками. Одни уже истлели, другие привязаны только недавно. Да и мы не удерживаемся и вешаем на деревья ленты, носовые платки, словом, хоть что-нибудь. Вновь срабатывает высокая сила внушаемости, ритуала. По существу, совершается жертвоприношение, истоки которого уходят в глубокие века.
Мы не оставляем все, мы оставляем только часть себя, освобождаясь от болезни, от чувства вины или питая надежду. И когда уходим от травмирующей ситуации, перенеся ее на деталь своей одежды, свою жертву, наступает ощущение катарсиса: очищения, легкости. Но если нет священных деревьев или мест, где может быть принесена реальная или мнимая жертва, не беда: многие оставляют надписи. Вопреки здравому смыслу, эти надписи покрывают почти все места паломничества туристов. Это и деревья, и скалы, и памятники, и пещеры: «здесь были… (имярек) из… год».
Но почему? Все становится понятным, если мы вспомним, что в архаическом и регрессивном сознании имя отождествляется с человеком. Или другой ракурс.
Скажем, школьник, выходя к доске, кладет в качестве защиты амулет-пятак в ботинок. И сколько мы ни будем убеждать мальчишку, что его тройка доказывает хоть какие-то знания, он будет все объяснять пятаком в ботинке. Он не знает ничего о святых мощах, талисманах, магии чисел, ему достаточно веры в силу монеты. И завтра на экзамене срабатывает это поверье уже не только у него, но почти у всего класса. Все убеждены, что Иванов избежал двойки именно благодаря пятаку. Действие и результат связываются неким второстепенным символом автоматически, если только они успешны.
Как говорил наш видный этнограф В. Б. Иорданский, архаическое сознание не «хуже», не беднее, чем научное, логическое мышление, но его можно сравнить с готическим храмом, громада которого скрыта сложной игрой контрфорсов, запутанным смешением орнаментальных деталей и скульптур, тогда как внутри собора удивляет ясность его конструкций, их функциональная красота.
Паралогический тип мышления является своеобразной антитезой логическому мышлению, он апеллирует преимущественно к аффекту и зашифрован символикой подсознательной.
Может быть, этот тип мышления в принципе связан морфологически с недоминантным полушарием головного мозга? Действительно, как показали обстоятельные исследования специалистов по функциональной асимметрии, прошлое время и подсознательная деятельность связаны именно с правым, недоминантным полушарием.
И этот синкретизм (единство «видеть, слышать, понимать») присущ человеку в детском возрасте, когда страшный образ из мультфильма воспринимается ребенком как реальная угроза и легко оживает в сновидении, этот же синкретизм виден и в эволюции практически всех культур, в древнем обрядовом действе, в котором текст, жест и ритуал неотделимы друг от друга.
Еще в 1930 году одесский психиатр Е. А. Шевалев опубликовал свое исследование «О паралогическом мышлении», в котором показал близость детского и магического мышления, а в описании синкретизма подчеркнул, что для этого феномена характерны недифференцированное объединение восприятия и мифологической поэтики, преобладание защитной силы формул или символов, замена естественных элементов сверхъестественными, доминирующее значение веры.
Однако, так же как и в логическом мышлении, в архаическом есть свои законы. Это в принципе иная логика, основанная на строгой символической структуре и иерархии. Некоторые из этих законов теперь известны. В частности, это закон бинарной оппозиции, то есть деление на добро – зло, правое – левое, свет – тень, мужское – женское («янь – инь»). Ребенок сначала не различает этих понятий, затем противопоставляет их и лишь затем видит весь их спектр.
В зашифрованном виде законы архаического мышления содержатся в мифах и сказках. В них прослеживаются магия загадки и отгадки, обмена (в частности, обмена добром на добро), числовая магия (определенное число дней, лет, препятствий, испытаний, и даже голов у Змея Горыныча). Тут вам и семь дней недели и семь дочерей и еще множество «семерок». Поразительно и сходство персонажей сказок в различных культурах, столь же поразительно сходство большинства эпосов. Это единство человеческой культуры демонстрирует единство генезиса человеческого сознания. Нетрудно, однако, видеть, что архаическое, магическое или, как мы его определили, мифопоэтическое мышление, имея столь большое значение у современного человека, есть чрезвычайно важный фактор, который органически сосуществует с логическим, научным мышлением. И это – изучение исключительно важно, ибо с архесознанием связаны истоки религиозности, мистики и, если хотите, этологии человека особенностей его жестов, мимики и вообще «неосознанных» действий. В этом же кроются предпосылки к разгадке некоторых психопатологических состояний.
Миф является предысторией научной классификации мира.
То, что в научном анализе рассматривается как сходство или иной вид отношения, в мифологическом выглядит как тождество, а расщеплению на признаки в мифологии соответствует разделение на части. Таким образом, в основе предрассудка, мифа, мистики, магии, да и религии в целом, лежат некоторые специфические особенности мышления, а их изучение и есть исследование генезиса человеческого сознания, которое в принципе двуедино. Можно предположить, что эволюции культуры сопутствует рационализация мифа («Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»).
При некоторых патологических состояниях, в частности при шизофрении и истерии, особенности поведения отчетливо сходны с поведением, типичным для архаического сознания. В частности, в таком сознании живет целый мир существ – носителей признаков как человека, так и животных, а сам субъект живет будто в переходном мире. В окружении людей с «архесознанием» зачастую встречаются «животные наполовину» (например, русалки). Такие образы часто пугающе безобразны и органически связаны с природой (например, лешие, домовые, буки). В целом их ход мыслей иррационален, и поэтому его трудно предугадать. Однако и в психической патологии, особенно в прошлые века, встречались виды поведения с характерным регрессом и своеобразным перерождением. Очень часто эти патологические состояния вызывались соответствующими ритуалами. Вспомните Рыбника-убийцу из «Легенды о Тиле Уленшпигеле», людей-пантер, которые подражают поведению хищников и даже имитируют их следы.
Общий принцип такого перерождения в метафорической форме прекрасно показан С. Лемом в рассказе «Маска». Блестящая дама обнаруживает, что превращается в автомат, который преследует жертву, выбранную для удовлетворения инстинктивной любви.
Описаны также патологические случаи «перерождения» в сирен, русалок, с копированием традиционного «поведения» этих мифических существ. Подобные изменения психики приводят к своеобразной второй жизни, которая, в общем, есть шаг назад для данного индивидуума, и поэтому является регрессом. Для этой «второй жизни» характерны другое имя, другие привычки, другой тип поведения. Хотя, конечно, мечта об иной жизни живет в каждом, эта жизнь в принципе иррациональна, все невозможное в ней возможно, все запретное разрешено. Однако полная реализация ее наблюдается лишь в патологических случаях. В романе М. Фриша «Штиллер» преуспевающий и модный скульптор внезапно бросает все и становится скотоводом в Аргентине. Вернувшись на родину в Швейцарию, он «изгоняет» из себя события первой жизни, хотя опознается многими именно как скульптор. В принципе «вторая жизнь» есть как бы приспособление, противодействие какому-то стрессовому состоянию. Больной спасается в другом образе, надеясь, что в нем он будет огражден от неприятностей, потому что он «другой человек». Поведение «наоборот» с бегством от реальной ситуации ранее широко практиковалось в монашестве, в религиозном уходе от мира.
Ныне такое случается редко. Но вот «перелицовка» людей довольно распространена. Не этим ли отчасти объясняется у иных людей тяга к смене профессий, охота к перемене мест, наконец, пристрастие одних к рыбалке, других к картам, а третьих к различным хобби, составляющим фактически суть их жизни. Иногда это граничит с патологией. Один видный ученый, хороший практик, приходя домой, спешит переодеться и засесть за мольберт. Его хобби – живопись. Художественные увлечения встречаются у специалистов разных профессий. Но у нашего пациента одна особенность: он уверяет, что помнит динозавров и ящеров, и поэтому стены его квартиры сплошь завешаны картинами – воспоминаниями тех времен на темы «той» жизни («Вот я с палицей, а вот охочусь на мамонта…»).
Другой случай не менее интересен. Ленинградскую публичную библиотеку имени Салтыкова-Щедрина одно время посещал человек, интересующийся древнеиндийской письменностью. Он знал многие языки и наречия народов Индии. Это было бы не столь удивительно, если бы он, работая санитаром «Скорой помощи», не считал себя потомком индусов и не выполнял соответствующих ритуалов, принятых в глубокой древности.
Ныне у нас возрождается интерес к йоге, и последователи этого учения (обычно только первой его части – хатха-йоги) стараются хотя бы на время перевоплотиться (используя приемы асаны, внутреннего сосредоточения) в неких отшельников. Это также попытка ухода от действительности, современный вариант поиска себя в прошлом.
По-видимому, регрессивен и возврат к религиозно-мистическим взглядам в обыденной жизни, что проявляется в интересе к каббалистике, ритуальному гаданию. Многие распространенные в наши дни варианты диет, нашедшие горячих сторонников, по существу, восходят к архаическим диетам с табу на мясо, сырую или вареную пищу.
В архаическом сознании резкие изменения характера действия были связаны с определенными возрастами. Так, после испытаний периода инициации (посвящения) поведение подростка уже имитировало поведение взрослого. В сущности, в критические периоды обычно очень быстро происходит подобная перестройка, и нередко стрессовая ситуация как бы мгновенно «перелицовывает» личность.
Видимо, наше сознание не только двуедино, но и многослойно.
Оно в замаскированном виде содержит черты исторического процесса и индивидуального развития. При опасной, критической или болезненной ситуации возможен своеобразный возэрат назад. Это наблюдается, например, у стариков, некоторые привычки которых не случайно мы склонны сравнивать с поведением ребенка. При старческом ослаблении интеллекта происходит стирание памяти недавних событий, возврат к прошлому. Актуальными становятся события далекого прошлого, как будто они произошли вчера. Так и в тяжелые минуты мы стремимся к матери, в те места, с которыми связаны воспоминания детства, юности. Эти посещения, подобные выполнению ритуала в трудную минуту, как, наверное, убедились многие из нас, дают ощущение успокоения, очищения, силы. Таким образом, безусловно, существует архаический эффект нашего сознания. И его можно даже назвать «эффектом Чуфут-Кале»…
