Текст книги "Придурки или Урок драматического искусства"

Автор книги: Виктор Левашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Левашов Виктор
Придурки или Урок драматического искусства

Виктор Левашов

Придурки или Урок драматического искусства

Постановка комедии А.Н.Островского

"Без вины виноватые"

во 2-м отделении "Норильлага"

в апреле 1945 года

в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

СПИВАК Ефим Григорьевич – руководитель лагерного

драмколлектива, за 50 лет

ШКОЛЬНИКОВ Петр Федорович – старший лейтенант НКВД,

оперчекист

Участники спектакля:

ФРОЛОВА Лариса Юрьевна

ЗЮКИНА Серафима Андреевна

БОНДАРЬ Иван Тихонович

ЖУК Николай Евдокимович

КОНВОЙНЫЙ – молодой парень с Тамбовщины

Действие происходит в одном из клубов "Норильлага"

в конце марта и начале апреля 1945 года.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая

НАШЕСТВИЕ

Загудел рельс на вахте – пробили "съем".

Закулисье лагерного клуба. Что-то вроде общей, человек

на десять, гримуборной – с узкими тусклыми зеркалами, табу

ретками и дощатым столом. Печка-буржуйка в углу. Очень много

афиш: "Наталка-полтавка", "Сильва", "Весна в Москве", "Пое

динок", "Инженер Сергеев", "Пошився у дурня", "Звезда первой

величины". Афиши разномастные, от руки, на кусках картона,

на оберточной бумаге, редко на ватмане.

Рядом с гримуборной, отделенная брезентовым полотнищем

кулис: черная, страшная, промерзшая пустая сцена. На ней

смутно угадываются очертания стола под кумачом,

транспарант над сценой – следы недавнего то ли

торжественного заседания, то ли другого какого-то

мероприятия.

В гримуборной появляется ЖУК. Ему лет 35 – 40. В обыч

ной одежде лагерника. На груди, на левом колене и на спине

белые нашивки с номером. В руках у него ведро с углем и жес

тяной совок. Подсыпает угля в топку, ставит на печку большой

алюминиевый чайник, пристраивается у огня.

Входит СПИВАК. Он в овчинном кожушке-безрукавке, на шею

артистистично намотан вигоневый шарф.

СПИВАК. Никого еще нет?

ЖУК. Та ни, наши уси. Опера тильки немае.

СПИВАК. Уси. Немае.

ЖУК. Все. Нету.

СПИВАК. А не наши – никого не было?

ЖУК. Не наши?

СПИВАК. Да! Да! Не наши! Никого не приводили?

ЖУК. А кого треба?

СПИВАК. Николай Евдокимович, я всего лишь спросил, не

приводили ли кого-нибудь. И это все, что я спросил!

ЖУК. Никого.

СПИВАК. Что ж, никого – значит, никого. Извините.

ЖУК. На вахте сказали – костюмы сейчас привезут.

СПИВАК. Костюмы – это хорошо. Несите сюда. А я взгляну,

что у нас с декорациями.

Жук и Спивак уходят.

Появляется ЗЮКИНА. Ей около 25 лет. Как и все лагерни

ки, она в ватнике и в ватных штанах с номерами. Но одежда

чистая, ушитая по фигуре, на ногах – новые валенки, поверх

ушанки – теплый платок. Быстро, цепко осматривается. Не об

наружив ничего угрожающего, нашаривает у печки

папиросный окурок, пытается закурить. Но охнарик выкурен до

бумаги. С досадой выбросив его, снимает платок и шапку,

подкрашивает у зеркала губы.

В глубине темной сцены появляется КОНВОЙНЫЙ, молодой

парень в белом овчинном тулупе, с винтовкой на плече. Впере

ди себя он подталкивает ФРОЛОВУ.

КОНВОЙНЫЙ (почти умоляюще). Ну, двигай же, мать твою!

Двигайся, сука старая! Пришли уже!

ФРОЛОВА. Это же клуб.

КОНВОЙНЫЙ. В клубе тоже разные постановки бывают. Да

шевелись же ты, падла!

От сильного толчка Фролова делает несколько шагов и

опускается на скамейку.

КОНВОЙНЫЙ. Гля, куда села, а? Как знала! Самое твое

место! Тут как раз давеча такие же сидели, навроде тебя.

Толковая была постановка!.. Подымайся. Подымайся, блядина!

Я кому говорю!

ЗЮКИНА (выглядывает на сцену). Эй, вы там! Это же сце

на! Храм! Тут даже шапку надо снимать! Базар устроили!

КОНВОЙНЫЙ. Сам черт в вашем храме ногу сломит!.. Дви

гай, падаль!.. (Вталкивает Фролову в гримуборную.)

ФРОЛОВА опускается на пол и придвигается к печке.

ЗЮКИНА. Фу, вони-то! Из какой помойки ты ее выволок?

КОНВОЙНЫЙ. Упарился. Валится, падла, и все. Пройдет де

сять шагов и валится!.. (Достает портсигар.)

ЗЮКИНА. Нелегкая у тебя служба, землячок. Но почетная,

верно? Давай покурим.

КОНВОЙНЫЙ. Кто покурит... (Выбрав папиросу, защелкивает

портсигар и прячет в карман.) А кто и посмотрит. Вот так,

землячка! (Довольный, гогочет.)

ЗЮКИНА. Ах ты, валенок тамбовский! А ну брось папиросу!

Здесь курить могут только режиссер и артисты!

КОНВОЙНЫЙ. А не шибко ль ты, шалава, остра? А ну как я

тебе пасть заткну, а?

ЗЮКИНА. Ты, вертухай говенный, гляди, как бы самому не

заткнули! Война-то не кончилась, как бы тебе не пришлось с

немцами повоевать, а не с бабами на зоне! Вот пожалуюсь, что

ты с актрисой грубо разговариваешь...

КОНВОЙНЫЙ (ухмыляясь). И меня за то с брони снимут?

ЗЮКИНА. Тебя, лапоть, не за то с брони снимут. А за то,

что спирт блатарям продаешь!

КОНВОЙНЫЙ. Ты чего несешь, ты чего несешь, сука? Ты ви

дела, да? Видела?

ЗЮКИНА. А нет? Таких, как ты, любого копни. Брось, кому

сказано, папиросу!

Пораженный ее наглостью, Конвойный колеблется. Входит

ШКОЛЬНИКОВ. Он в черном офицерском полушубке с

погонами. Конвойный бросает папиросу и вытягивается.

Зюкина хочет незаметно поднять папиросу, но в это мгновение

Фролова с неожиданным для ее изможденного вида

проворством хватает папиросу и быстро прячет в рукав.

КОНВОЙНЫЙ. Товарищ старший лейтенант, по вашему

приказанию зэка доставлена!

ФРОЛОВА (с усилием вставая). Зэка Фролова, двадцать

четвертая строительная бригада. Срок пять лет, окончание

июль сорок пятого.

ЗЮКИНА. Ух ты! Считай, вольняшка!

ШКОЛЬНИКОВ. Серафима Андреевна.

ЗЮКИНА. Виновата, гражданин начальник. Молчу.

ШКОЛЬНИКОВ. Серафима Андреевна.

ЗЮКИНА. Извините, Петр Федорович. У вас в форме такой

вид... язык не поворачивается по имени-отчеству.

ШКОЛЬНИКОВ. На совещании задержали, не успел

переодеться. (Конвойному.) Ждите в караулке.

КОНВОЙНЫЙ. А долго, товарищ старший лейтенант?

ШКОЛЬНИКОВ. Кру-гом! (Конвойный выходит. Фроловой.)

Ждите и вы.

Фролова опускается на прежнее место у печки.

ЗЮКИНА. Какие новости на воле, Петр Федорович?

ШКОЛЬНИКОВ (выкладывая из кармана на стол цыбик чая и

кулек с колотым рафинадом). Особых новостей нет. Будапешт

взяли, это знаете. Контрнаступление немцев на Балатоне зах

лебнулось. Чайник поставили? Очень хорошо. Судя по всему,

на очереди Берлин. (Из другого кармана извлекает кулек

побольше, с сушками. Бумага разворачивается, сушки

рассыпаются по столу.)

ЗЮКИНА. Балуете вы нас.

ШКОЛЬНИКОВ. Я и сам поужинать не успел.

ЗЮКИНА. А правда, Петр Федорович, что после победы бу

дет амнистия?

ШКОЛЬНИКОВ. Ну зачем вам, Серафима Андреевна,

амнистия? Здесь вы первая актриса, окружены любовью. А

выйдете – снова воровать?

ЗЮКИНА. Обижаете, Петр Федорович!

ШКОЛЬНИКОВ. Ну, грабить.

ЗЮКИНА. Совсем же другое дело! Нет, с этим все. А вый

ду, я знаю, куда пойду. Я к вам в домработницы попрошусь.

Готовить вам буду, пуговицы пришивать, постель... стелить.

Возьмете, Петр Федорович?

ШКОЛЬНИКОВ. До победы еще нужно дожить.

Входит СПИВАК.

ШКОЛЬНИКОВ. Здравия желаю, Ефим Григорьевич.

СПИВАК. Добрый вечер, голубчик.

Воспользовавшись моментом, Фролова хватает со стола

несколько сушек и кусков рафинада и рассовывает по

карманам. Это происходит на глазах у Зюкиной, но Фролова не

обращает на нее внимания.

СПИВАК. Там привезли костюмы из городского театра, из

подбора, требуют принять под расписку.

ШКОЛЬНИКОВ. Сейчас приму.

СПИВАК (Зюкиной). Я вас попрошу: позовите Бондаря из

столярки, нам пора начинать работу.

ЗЮКИНА. Удаляюсь, удаляюсь, удаляюсь! (Выходит.)

ШКОЛЬНИКОВ (негромко, кивнув в сторону Фроловой). Я вы

полнил вашу просьбу.

СПИВАК. Вижу. Спасибо.

ШКОЛЬНИКОВ. Это было очень непросто. У нее уже два от

каза от выхода на работу.

СПИВАК. Два?!

ШКОЛЬНИКОВ. Да, два. Второй – вчера. Вы уверены, что ее

участие в спектакле необходимо?

СПИВАК. Да.

ШКОЛЬНИКОВ. Я вам доверяю.

СПИВАК. Я это ценю.

Школьников уходит. Спивак подходит к Фроловой.

СПИВАК. Лариса... Лариса, Лариса!..

ФРОЛОВА. Страшна?.. Припухаю я, Ефим Григорьевич...

совсем дохожу.

СПИВАК. Лариса!.. Лариса!..

ФРОЛОВА. Так это к вам меня дернули? А я думала – в

БУР. Или в ШИЗО... Закурить бы.

СПИВАК. Я... не курю. Но я сейчас возьму у кого-нибудь.

ФРОЛОВА. Не надо. (Прикуривает от угля брошенную Кон

войным папиросу.)

СПИВАК. Это я, я во всем виноват! Старый дурак! Еще

полгода назад тебя нужно было забрать! Сразу, как только уз

нал, что ты здесь! Настоять, заставить! Как я мог с тобой

согласиться?! Ну и что, что взяли Сундукова? Кому в голову

пришло бы искать здесь его актрису! Тем более – какую-то

Фролову! И работала бы себе тихо-мирно!

ФРОЛОВА. Не казнитесь... не заставили бы. Я должна бы

ла... дожить. Отсидеться.

СПИВАК. На общих! Отсиделась! Ты посмотри на себя!

ФРОЛОВА. И смотреть не хочу... зачем?.. Как вы узнали,

что я здесь?

СПИВАК. Случайно... тебя узнали.

ФРОЛОВА. Неужели меня еще можно узнать?

СПИВАК. Полгода назад было можно... Я тебе больше ска

жу: Федотова тоже взяли. После Сундукова он был главным ре

жиссером.

ФРОЛОВА. Откуда вы знаете?

СПИВАК. Откуда мы здесь все знаем? Оттуда и знаю.

ФРОЛОВА. За что?

СПИВАК. А самого Сундукова за что? А Курбаса? А Мейер

хольда? Меня, наконец?

ФРОЛОВА. Вот видите.

СПИВАК. Сейчас это уже не имеет значения. Два отказа!

Сумасшествие! Это не БУРом пахнет. Контрреволюционный

саботаж! Или ты думаешь, что раз ты женщина... Слышала, что

здесь было вчера? Тут, на этой вот сцене! Читай! (Протягива

ет местную многотиражку "Металл – фронту!") Вот эту заметку.

Вслух!

ФРОЛОВА. "Приговор за контрреволюционный саботаж... Вы

ездная сессия Окружного суда приговорила за злостный отказ

от работы Давыдова, Шилягина и Белову к высшей мере

социальной защиты... Приговор приведен в исполнение..."

СПИВАК. Белову. Понятно?

ФРОЛОВА. Кто она?

СПИВАК. Женщина... Я тяну уже восьмой год. И только

сейчас в придурках. Я четыре раза доходил на общих. Но одно

знал: доползти до карьера. Хоть на карачках. Там – лежи. Но

доползи!

ФРОЛОВА. Уже не было сил... никаких.

СПИВАК. Силы у человека всегда есть. Если он хочет вы

жить.

ФРОЛОВА. Мне уже – все равно.

СПИВАК. А вот это – грех! Грех! У тебя есть сын. Ты

обязана выжить! Чтобы у него осталась хотя бы мать! Чтобы

рассказать ему правду! Тебе осталось-то всего ничего!

ФРОЛОВА. Многих вы видели на воле, у кого по пятьдесят

восьмой вышел срок? Пересидчики. Отложить освобождение

до победы.

СПИВАК. Но ведь когда-нибудь она кончится, эта прокля

тая война!.. Не хочу больше ничего слушать. С этого дня ты

работаешь здесь. Помрежем, ассистентом, все равно. И ничего

не бойся, никто тебя не узнает и не найдет.

ФРОЛОВА. Господи, как я хочу вам верить!

СПИВАК. И верь, верь! Все будет хорошо. Подкормишься,

отойдешь. Это быстрей , чем кажется... Сейчас я налью тебе

чаю. Бери сахар. Бери – сколько хочешь...

Пока Спивак наливает чай в жестяную кружку, Фролова

выхватывает из кулька куски рафинада и рассовывает по

карманам, за пазуху. Она и рада бы сдержать себя, но не может.

Вернувшись к столу, Спивак обнаруживает в кульке лишь два

небольших куска. Бросает их в чай, ставит кружку перед Фро

ловой.

СПИВАК. Все в порядке. Не думай ни о чем. Пей. Потом я

тебе сгущенки дам. Только сразу всю не ешь – пронесет...

Входят с охапками одежды ЖУК, БОНДАРЬ и ЗЮКИНА, раскла

дывают костюмы по табуреткам.

ЖУК. Кому что, Ефим Григорьевич?

СПИВАК. Сейчас разберемся... Сюртук – это вам. Ну-ка

прикиньте.

ЖУК (примеряя). "Муров, Григорий Львович! Честь имею

представиться. Я учера два раза заезжал к вам у гостини

цу..."

СПИВАК. "Учера"!

ЖУК. Извиняюсь. Вчера.

БОНДАРЬ. А мне что?

СПИВАК. Примерьте-ка вот этот пиджак.

БОНДАРЬ. Велик.

СПИВАК. И прекрасно. Шмага. Нищий актер. Все с чужого

плеча: велико, мало.

БОНДАРЬ. "Мы – артисты, наше место в буфете!"

СПИВАК. Очень хорошо. Так, этот фрачок – для Незнамо

ва... А вот это нечто бархатное – это мне. (Накинув бала

хон.) "Обыватели у нас большей частью люди солидные,

тяжеловесные, богатые... Но относительно нравов и

умственного развития находятся еще в первоначальном

невежестве и о существовании драматического искусства имеют

представления самые смутные..."

ЗЮКИНА (перебирая платья из театрального подбора). А

я-то кто, Ефим Григорьевич? Коринкина или Кручинина?

СПИВАК. Не понимаю, драгоценнейшая, чем вам не нравится

Коринкина? Ну, репетируйте пока Кручинину, потом уточним.

Распределение ролей – тут не дай Бог ошибиться!.. Так, это

мы для Миловзорова отложим... незадача у нас с

Миловзоровым, даже не знаю, как быть...

ФРОЛОВА (вдруг). Кручинина. Миловзоров. Что мы ставим?

СПИВАК. Друзья мои, разрешите представить вам нового

члена нашего коллектива: Лариса Юрьевна Фролова.

Профессиональная актриса, закончила ГИТИС, работала в

московском театре.

ЗЮКИНА. В каком?

СПИВАК. В хорошем. В очень хорошем.

ЗЮКИНА. В Большом?

СПИВАК. Нет, не в Большом. Но и не в Малом.

ФРОЛОВА (резко). Что мы ставим?

СПИВАК. Вы очень хорошо знаете эту пьесу. Хотите, чтобы

я назвал? Пожалуйста: "Без вины виноватые".

Пауза.

СПИВАК. Мы ставим комедию великого русского драматурга

Островского "Без вины виноватые".

Входит ШКОЛЬНИКОВ. Он в ловко подогнанной гимнастерке,

в щегольских сапогах.

ФРОЛОВА. Гражданин начальник, вызывайте конвой.

ШКОЛЬНИКОВ. В чем дело?

ФРОЛОВА. На зону меня отправляйте.

ШКОЛЬНИКОВ (Спиваку). В чем дело?

СПИВАК. У меня такое ощущение, что Лариса Юрьевна счи

тает выбор пьесы для нашего нового спектакля несколько...

сомнительным.

ФРОЛОВА. Несколько сомнительным? Да вас же всех переса

жают! Верней, чем любого отказчика!

ЖУК. А мы и так сидим.

ЗЮКИНА. "Уси".

ЖУК. Все.

ФРОЛОВА. И еще по десятке сунут! "Без вины виноватые".

Я уже и забыла, когда последний раз смеялась.

ШКОЛЬНИКОВ. Не понимаю.

СПИВАК. Возможно, Лариса Юрьевна усматривает в

названии некий... вызов.

ШКОЛЬНИКОВ. Вызов? Какой? Кому? Кто-то считает себя без

вины виноватым? Неправильно осужденным? (Оглядывает

присутствующих.)

Под его взглядом каждый поднимается и четко докладыва

ет, как того требует лагерный устав.

ЖУК. Статья пятьдесят восьмая, пункт пятый, контррево

люционная пропаганда против колхозов, двенадцать лет.

СПИВАК. Пятьдесят восьмая, АСА – антисоветская агита

ция, десять лет.

БОНДАРЬ. Пятьдесят восьмая, сдача в плен, шпионаж в

пользу японской разведки, двадцать пять лет.

ЗЮКИНА. Шестьдесят вторая, организация преступной груп

пы, бандитизм, шесть лет.

ШКОЛЬНИКОВ. Все признали свою вину, получили возмож

ность искупить ее честным трудом. (Фроловой.) Может, вы счи

таете себя без вины виноватой?

ФРОЛОВА. Я – ЧСИР. Если это вина...

ШКОЛЬНИКОВ. Член семьи и родственник врага народа!..

Садитесь. Если кто и страдает тут без вины, так это я. Вмес

то того, чтобы с оружием в руках добивать фашистского зве

ря... Ладно, приказы не обсуждают. Внесу полную ясность. Ко

мандование одобрило выбор пьесы. Обращение к русской

классике, к комедии Островского "Без вины виноватые",

признано правильным. Спектакль послужит повышению

культурного уровня контингента. Опыт показывает: если

ограничить жизнь заключенного работой и зоной, поселяются

апатия, равнодушие. Недаром бригады, лишенные права

смотреть спектакли, сами подтягиваются и подтягивают самых

злостных филонов. Скажу еще: сегодня на совещании принято

решение приравнивать работу драмколлективов всех

отделений к ударному труду на производстве. И наиболее

активные участники будут поощряться сокращением сроков и

даже досрочным освобождением.

Зюкина громко аплодирует.

ШКОЛЬНИКОВ. А теперь, если вопросов больше нет, давайте

попьем чаю и приступим. Выпустить хороший спектакль к

открытию третьей городской олимпиады искусств – в этом все

мы должны быть заинтересованы.

ЗЮКИНА. Петр Федорович, а вы что с этого будете иметь?

ШКОЛЬНИКОВ. Я? Да ничего. Для меня это – отдых. После

службы у нас кто в карты, кто (щелкает по горлу), а я вот с

вами... (Разливает чай в кружки.)

Тотчас же, по неистребимой лагерной привычке, перед ним

выстраивается очередь.

ЗЮКИНА. Ну разве так это делается? Зона! А на раздаче

опер! К столу, коллеги, прошу к столу! (Рассаживает всех за

столом, берет у Школьникова кружки, ставит перед участниками

спектакля. Школьникову.) Вот как нужно в хорошем доме! А на

мне будет крахмальный фартучек и кокошничек. Угощайтесь,

гости дорогие: вот сахар... (С удивлением смотрит на пустой

кулек.)

ШКОЛЬНИКОВ. Я же вроде брал... полкило.

СПИВАК. Это я, простите великодушно. Понервничал. А

когда я нервничаю... Дурная привычка, незаметно и сгрыз.

ЗЮКИНА. Полкило.

ШКОЛЬНИКОВ. Ничего, попьем с сушками...

Участники спектакля берут сушки, стараясь сохранять де

ликатность.

СПИВАК. Мне хотелось бы кое-что прояснить до конца. Мы

берем "Без вины виноватые". Почему? Как, по-вашему,

Николай Евдокимович?

ЖУК. А больше нечего. Усе усе поставили. Все все. В

каждом лаготделении театр, да городской для вольняшек. По

пятьдесят премьер в год. За что ни хватись, ан уже постави

ли. (Показывает на афиши.)

СПИВАК. Да, когда-нибудь искусствоведы назовут наше

время расцветом театрального искусства. А вы что скажете,

Иван Тихонович, про пьесу?

БОНДАРЬ. Хорошо разойдется. То, что нам надо.

СПИВАК. Профессиональный подход. Петр Федорович?

ШКОЛЬНИКОВ. Я же сам предложил эту пьесу. В Москве пе

ред войной шел спектакль. Я ходил на него восемь раз. Забь

юсь на галерку и плачу, честное слово, платок мокрый. Кручи

нину там играла поразительная актриса, в Москве ее до этого

почти никто и не знал. Лариса Юрьевна...

ЗЮКИНА. Тоже Лариса Юрьевна?

ШКОЛЬНИКОВ. Тоже? (Мельком взглянул на Фролову.) А, да.

Лариса Юрьевна Рейн. Ей не было и тридцати, но Кручинина у

нее была... вот уж веришь, что купец Мухобоев мог запить от

восторга с первого акта!.. Ее мало где видели. После спек

такля ее ждал черный "зис", она садилась и уезжала. У моего

отчима был такой же "зис"...

ЗЮКИНА. У отчима?

ШКОЛЬНИКОВ. Да, мать развелась с отцом очень давно. Вот

тогда, после одного из спектаклей, я и понял, что стану ак

тером.

ЗЮКИНА. Почему же не стали?

ШКОЛЬНИКОВ. Так вышло.

СПИВАК. Спасибо за откровенность, но ответа я не полу

чил. Попробую объяснить, почему мы берем Островского. Как

это понимаю я. Роли у всех есть? Читаем. По очереди. С любо

го места, неважно – начало, конец. Не играем, просто читаем.

Задание понятно? (Фроловой.) Вы пока отдыхайте. Начали. Се

рафима Андреевна.

ЗЮКИНА. "Ну, уж и бесподобное!.. Нет, вот я вчера к

портнихе за выкройкой для воротничка ходила, так видела

платье... вот то, так уж действительно бесподобное. Таисе

Ильиничне подвенечное шьют..."

СПИВАК. Николай Евдокимович.

ЖУК. "Что ж делать... Виновато во всем мое воспита

ние; я человек забитый, загнанный. Извини меня, – ну, я

просто боялся..."

СПИВАК (читает многотиражку). "В трудовом соревновании

в честь 27-й годовщины Красной Армии значительных

успехов добился котлопункт 10-го лаготделения..." Шмага.

БОНДАРЬ. "Я подозреваю, что у вас есть намерение угос

тить нас, первых сюжетов, завтраком; по этому случаю вы да

дите денег; а я уж, так и быть, услужу вам: схожу, куплю пи

рогов, колбаски, икорки и прочего..."

СПИВАК (читает). "Сурово наказывать промотчиков вещдо

вольствия". Незнамов.

ШКОЛЬНИКОВ. "Актриса! актриса! Так и играй на сцене.

Там за хорошее притворство деньги платят. А играть в жизни

над простыми, доверчивыми сердцами, которым игра не

нужна, которые правды просят... за это казнить надо... нам

обмана не нужно, нам подавай правду, чистую правду!.."

СПИВАК. Дудукин.

ЖУК. "Да ведь надо же вам чем-нибудь питаться; гостини

цы у нас в плохом состоянии. А что такое эти безделки: чай,

да икра, да и все наши букеты и лавры. Об них и говорить-то

не стоит..."

БОНДАРЬ. Как говорят! Господи, как они говорят!

Пауза.

СПИВАК. Остались вопросы?

ШКОЛЬНИКОВ. Я знаю вас второй год, а все не привыкну.

Почему бы вам просто не сказать то, что вы сказали всем

этим?

СПИВАК. А что я сказал – всем этим?

ШКОЛЬНИКОВ. Что мы берем пьесу, потому что она написана

хорошим русским языком.

СПИВАК. Эти заметки тоже написаны не по-немецки. Вещдо

вольствие, промотчик, разблюдовка, литраж.

ЗЮКИНА. Пайка, зона, параша, кум.

СПИВАК. Вражеское нашествие всегда приносит в язык на

рода новые слова. Соцсоревнование, доходяга, фитиль, приду

рок.

БОНДАРЬ. Млеко-яйко, ахтунг, аусвайс, хенде хох.

СПИВАК. Ликбез, продразверстка, лишенец, нэп.

ЖУК (поспешно). Ксива, сявка, филон, баланда, клифт.

СПИВАК. Социально близкий, социально чуждый, враг наро

да, колхоз.

ФРОЛОВА. Хватит!

СПИВАК. И у нас есть только один союзник в борьбе про

тив этого нашествия. Только один. "А коли спрашивать станут,

скажи: здесь, мол, где-то!.." Если вопросов больше нет, пой

демте на сцену.

ЗЮКИНА. Переодеваться не будем?

СПИВАК. Завтра. Костюмы нужно еще подогнать.

ЖУК. Тогда под замок надо усе. Стырят. И на портянки

пустят, тут же бархат!

БОНДАРЬ. Точно – сопрут. (Школьникову.) В столярке чу

ланчик есть. С замком. Если бы ключ...

ШКОЛЬНИКОВ. Так и сделаем. Берите костюмы.

Жук, Бондарь и Спивак уносят одежду. Школьников выходит

вслед за ними. В гримуборной остаются Зюкина и Фролова.

ЗЮКИНА. Ты что ж нас, падла, позоришь? А ну выкладывай

сахар! Я кому, тварь, сказала!

Приподнявшись, Фролова хватает ее за волосы, резко при

гибает, почти бьет лицом о свои колени.

ФРОЛОВА (вполголоса). Вякнешь еще – задавлю. На тебя у

меня сил хватит. (Заметила, что в гримерку заглянул ШКОЛЬНИ

КОВ. Без перехода.) "Помешаешь ей! Да кто ж на ее капитал не

польстится, какая бы она ни была. Нет, таким-то всегда

счастье; а хорошие барышни жди да пожди. (Гладит Зюкину,

поправляет ей волосы.) Вот вы, скоро ль дождетесь хорошего

жениха! Другой бы, может, и взял... да приданого нету..."

Школьников с интересом наблюдает за происходящим. Зюки

на тоже замечает его.

ЗЮКИНА. "Так ты думаешь, что только за тем и дело ста

ло?"

ФРОЛОВА. "А то за чем же? Нынче народ-то какой? Только

денег и ищут; а не хотят того понимать, что коли у вас при

даного нету, вы зато из хорошего роду, образование имеете,

всякое дело знаете. А что ваши родители померли да вам ниче

го не оставили, так кто ж этому виноват!"

ЗЮКИНА (поднимаясь с колен и отходя в сторону). "Так,

так, отлично ты рассуждаешь. А вот погоди, и я разбогатею,

так замуж выйду..." (Фролова молчит.) Ну? (Подсказывает реп

лику.) "А что ж мудреного вам разбогатеть!.."

ФРОЛОВА. Нет... Дальше не помню.

ШКОЛЬНИКОВ. Очень интересно. (Фроловой.) Вы – Аннушка?

Но она же молодая.

ФРОЛОВА. В лицах сказано: горничная Отрадиной. Может

быть и старая дева.

ШКОЛЬНИКОВ. Но Отрадина говорит... как там?

ЗЮКИНА. "А ты девушка молоденькая, ты не все говори,

что слышишь".

ФРОЛОВА. Шутит.

ШКОЛЬНИКОВ. А почему такая мизансцена? Отрадина на ко

ленях – перед горничной!

ФРОЛОВА. Она же утешения ищет. Предчувствует беду. И

плакать может...

Возвращаются СПИВАК, ЖУК и БОНДАРЬ. Спивак отдает

Школьникову ключ от чулана.

ШКОЛЬНИКОВ. Удивительно. Лариса Юрьевна умеет

объяснять необъяснимое точно так же, как вы.

СПИВАК. В театре все можно объяснить. В отличие от жиз

ни.

ШКОЛЬНИКОВ. А в жизни – не все?

СПИВАК. А по-вашему – все?

ЖУК. Ефим Григорьевич, вы сказали – на сцену.

СПИВАК. Да-да, давайте походим, начнем осваивать пло

щадку.

Спивак, Школьников, Жук и Бондарь проходят на сцену.

ЗЮКИНА (Фроловой). Как ты это сделала? Как ты э т о

сделала? Ты – жалела меня! Как сестра! Ты – ты заставила ме

ня плакать! Как ты это сделала?!

ФРОЛОВА. Уймись.

ЗЮКИНА. Научи! Как это делается? Мне нужно, я должна

научиться!

ФРОЛОВА. В домработницы опер тебя и так возьмет.

ЗЮКИНА. Нужен он мне! Фраер! Сушки таскает. Лучше бы

табаку притащил, пайку опять урезали. Выйду – в театр пойду.

В вольный. Возьмут. Тут была одна, до тебя. Приняли. По бы

товой шла, мужа убила. Она Кручинину должна была играть. Ни

кожи, ни рожи. Взяли. И меня возьмут.

ФРОЛОВА. А второй – Миловзоров?

ЗЮКИНА. С резьбы сорвался.

ФРОЛОВА. Сбежал?!

ЗЮКИНА. Сбежал! Тут сбежишь! Вошел в запретку.

ФРОЛОВА. И... что?

ЗЮКИНА. Первый раз замужем? Что! Два выстрела. Один в

него, второй в воздух. Будто предупредительный. Вертухаю от

пуск. Научишь? Я заплачу. У меня две банки свиной тушенки

заныкано. Даже три.

ФРОЛОВА. Три! А сама охнари сшибаешь.

ЗЮКИНА. Я же говорю: заначка. Мало ли. И еще достану.

ФРОЛОВА. Как?

ЗЮКИНА. Этот способ – он уже не для тебя. Договорились?

ФРОЛОВА. Тушенку вперед.

ЗЮКИНА. Завтра же притараню. Только не наваливайся

пронесет.

СПИВАК. Дамы, ждем вас.

Все выходят на темную сцену.

СПИВАК. Электрик на месте? Первый софит, пожалуйста!

Высвечивается стол под красным кумачом и три стула

для судей.

СПИВАК. Второй софит!

Освещается длинная деревянная лавка – скамья подсудимых.

СПИВАК. Третий софит!

Прожектор вырывает из темноты большой транспарант над

сценой:

"СУРОВЫЙ ПРИГОВОР САБОТАЖНИКАМ ОДОБРЯЕМ!"

СПИВАК. Давайте работать.

Под руководством Жука рабочие сцены опускают и уносят

транспарант, устанавливают выгородку, изображающую номер

в провинциальной гостинице конца прошлого века.

Картина вторая

ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ

За сдвинутым к краю сцены столом, превращенным в режис

серский пульт, – СПИВАК. Он в бархатном балахоне Дудукина.

Рядом с ним, с блокнотом и текстом пьесы, – ФРОЛОВА. Она в

новом ватнике и в новых ватных штанах. Все остальные участ

ники спектакля в сценических костюмах, а их ватники висят в

гримуборной рядом с полушубком и гимнастеркой Школьникова.

И кажется, что и лагерные взаимоотношения остались здесь

же, за границей сцены.

СПИВАК. Продолжаем. Акт второй, явление четвертое. Кру

чинина одна.

ЗЮКИНА входит в выгородку.

ФРОЛОВА (по тексту пьесы). "Входят Незнамов и Шмага,

дожевывая кусок бутерброда".

СПИВАК. Начали.

Школьников и Бондарь входят в выгородку.

ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Ах! (С испугом отступает.)"

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Ничего, чего вы боитесь?"

ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Извините".

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Не бойтесь! Я ваш собрат по ис

кусству, или, лучше сказать, ремеслу. Как вы думаете: по ис

кусству или по ремеслу?"

ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Как вам угодно. Это зависит от

взгляда".

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Вам, может быть, угодно

считать свою игру искусством, мы вам того запретить не можем.

Я откровеннее, я считаю свою профессию ремеслом и

ремеслом довольно низкого сорта".

ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Вы вошли так неожиданно..."

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Да мы уж в другой раз сегодня".

ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Ах, да, мне сказывали".

СПИВАК. Стоп. (Зюкиной.) А в самом деле, чего вы испу

гались? Откуда это "ах"?

ЗЮКИНА. Ну, от неожиданности. Я стояла, одна, а тут

вошли какие-то...

СПИВАК. А если бы вошел кто-то другой? Дудукин, напри

мер? Вот я вхожу... (Входит в выгородку.)

ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. Вы вернулись, Нил Стратоныч?

СПИВАК. Хорошо. А если входит один Шмага? "Дожевывая

кусок бутерброда". Иван Тихонович.

БОНДАРЬ. А с чем бутерброд?

СПИВАК. С чем бы вы хотели?

Бондарь глубоко задумывается.

ЖУК (подсказывает). С салом.

БОНДАРЬ. С салом.

СПИВАК. А с семгой? С икрой?

БОНДАРЬ. Нет. С салом.

СПИВАК. С осетриной? Со страстбургским паштетом? С

ростбифом? С копченой грудинкой? С бужениной? С

котлеткой де-воляй?

БОНДАРЬ. С салом! В два пальца. В три!

СПИВАК. Пусть с салом. Входите.

Бондарь-Шмага входит в выгородку, дожевывая воображае

мый бутерброд.

ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. О Господи! Что вам угодно?

СПИВАК. Значит, дело все-таки в том, что входит именно

Незнамов? То есть, ваш сын. Что-то дрогнуло в вашей душе?

ЗЮКИНА. Но... Я не видела его семнадцать лет. И вообще

– он же умер.

СПИВАК. Отчего же это "ах"?

ЗЮКИНА. А если... Допустим, я поправляю подвязку. (По

казывает.) А тут входят двое мужчин. "Ах!.."

СПИВАК. Это, конечно, очень оживит атмосферу в зритель

ном зале. Да, очень. Весьма. У вас есть дети?

ЗЮКИНА. Нет.

ЗЮКИНА. А любимый человек? Неважно – муж, не муж?

ЗЮКИНА. Муж.

СПИВАК. Сидит?

ЗЮКИНА. Нет. Воюет. Танкист. При чем тут все это?

СПИВАК. Объяснения – потом. А пока представьте: кончи

лась война, объявили амнистию, вы вышли, вернулись в

родной город. Поселились в гостинице...

ЗЮКИНА. Со справкой об освобождении? Кто меня пустит в

гостиницу? У тетки.

СПИВАК. Пусть у тетки. Вы знаете, что ваш муж в городе,

в любой момент может прийти. Но вы не знаете, что он... До

пустим, он обгорел в танке. Стал неузнаваемым – внешне. По

нимаете? Он – и не он. Попробуем. (Школьникову.) Войдете по

моему знаку. (Зюкиной.) Начали.

Зюкина входит в выгородку. Постепенно движения ее обре

тают свободу, с лица исчезает привычная для всех лагерников

настороженность и ожесточенность. Но если бы режиссер

спросил ее "Что вы сейчас делаете?" – она не ответила бы:

"Жду мужа". Нет, с ней происходит что-то совсем другое.

Спивак поднимает руку, готовясь подать знак Школьнико

ву. Но прежде чем он успевает это сделать, за кулисами раз

дается грохот: в темноте зацепившись за что-то винтовкой,

на сцену вваливается КОНВОЙНЫЙ.

С криком ужаса и отчаяния Зюкина отступает к стене.

КОНВОЙНЫЙ. Тю! Чего она?

ШКОЛЬНИКОВ (Зюкиной.) Что с вами?

СПИВАК. Текст!

ШКОЛЬНИКОВ. "Чего вы боитесь?"

ЗЮКИНА. Не могу больше... не могу! Да что же это за

треклятая жизнь?! Кругом вертухаи, лягавые! Даже в мыслях, в

мечтах!.. Я больше не могу!..

СПИВАК. Текст!

ШКОЛЬНИКОВ. "Не бойтесь! Я ваш собрат по искусству,

или, лучше сказать, ремеслу..."

Пауза.

СПИВАК. Прервемся. Все верно, Серафима Андреевна. Не из

нашей пьесы, но все верно. Все правильно. Все. Все.

Фролова наливает в кружку воды, дает Зюкиной. Зюкина

пьет.

КОНВОЙНЫЙ. Товарищ старший лейтенант, разрешите, это...

тут посидеть? А то третий день в караулке. Гогочут, ржут. Ну

их. Как кони. Грубый народ. Я, это, тихо. А?

ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич?

СПИВАК. Пусть сидит.

Конвойный пристраивается в глубине сцены.

ШКОЛЬНИКОВ (Зюкиной). Лягавый – это вы про меня?

СПИВАК. Не отвлекаться! Продолжаем работать. Теперь я

отвечу на вопрос Серафимы Андреевны. "При чем тут все

это?" (Обращаясь, в основном, к Школьникову.) Принято

думать, что в театре все ненастоящее. Величайшее

заблуждение. Театр существует две тысячи лет и будет

существовать, пока люди остаются людьми. Именно потому, что

в театре все всегда настоящее. Ибо творится воображением

артиста и зрителя. Вот – стул. (Опускается на него.)

"Ты, отче патриарх, вы все, бояре,

Обнажена моя душа пред вами:

Вы видели, что я приемлю власть

Великую со страхом и смиреньем.

Сколь тяжела обязанность моя!.."

Стул? Трон! Реальность воображения. (Показывает на

Бондаря.) Артист? Боевой офицер? Японский шпион!

Реальность сознания. Жизнь может быть наполнена

чудовищными нелепостями, человеческое сознание, этот

жалкий раб обстоятельств, может мириться с ними.

Воображение – никогда! Воображение всегда свободно! Но

чтобы воображение артиста вызвало в ответ воображение

зрителя, оно должно питаться не химерами сознания, а плотью и

кровью души. Вся наша боль, счастливейший и горчайший опыт

жизни, благороднейшие порывы и самые стыдные и низ

менные бездны души – вот из чего мы творим сценическую ре

альность. И в пустейшей комедии. И в величайшей трагедии.