Текст книги "Собрание сочинений. Арфа и бокс. Рассказы"
Автор книги: Виктор Голявкин
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
Аврелика
(Доктор филологических наук)
– За свою жизнь я сделал выдающееся открытие, – улыбнулся он устало, – пустил по свету слово АВРЕЛИКА. Докторскую диссертацию защитил на это слово. Сотни страниц исписал бисерным, мелким почерком. Старался больше есть, чтобы курить поменьше, поменьше спать, чтобы больше написать. С тяжелыми свинцовыми веками и отяжелевшим желудком бил в одну точку… – Он откинулся в кресле и закрыл глаза, давая понять, что бить в одну точку с тяжелыми веками и отяжелевшим желудком далеко не легкое занятие. – Труд кропотливый, повседневный, повсеместный, постоянный, неисчерпаемый… – продолжал он, но я перебил:
– Аврелика?
– Ударение на первой букве, – поправил он, – вы неправильно произносите. Ударение на «А». Аврелика – вот как следует произносить. Некоторые на ваш манер предпочитают ударение на «ли», будто так красивей, но ведь не в одной красоте дело. Не все красивое имеет чисто практический смысл. И еще: не путайте со словом «Эвридика». Между этими словами нет ничего общего. Эвридика – женщина, мифологическая героиня, надеюсь, вам известно. В то время как аврелика – собственное мое детище, смею вас уверить…
– Так что же эвридика… ах да – аврелика…
Он радостно воскликнул:
– Я так и знал, что вы начнете путать, это со многими происходит! Но я все учел, – он подмигнул мне, – все оговорил в моей докторской диссертации. Путайте себе на здоровье и пеняйте на себя во всех случаях.
Я сделал вид, что понял. Он сказал:
– Когда человек все понимает, он находится на высоте необозримой и недосягаемой.
Оказавшись на «неимоверной высоте», я все-таки спросил:
– Каким же образом вы пустили по свету это свое слово?
Он глубоко вздохнул. Не так-то, мол, все просто было.
– Постараюсь объяснить. Слушайте меня внимательно и не перебивайте. Итак: в любом разговоре вы вставляете постоянно слово АВРЕЛИКА, к примеру:
«Здравствуйте, аврелика; до свиданья, аврелика; передайте привет, аврелика; примите соболезнования, аврелика». Вы все время вставляете это слово в разговоре. Вы меня хорошо поняли?
– Досконально, – сказал я. – Но смысл какой?
– Не спешите, не спешите. Итак, вы нарочно вставляете это слово при любом разговоре, с любым собеседником, так?
– Ну, так, а дальше что?
– Вы проделываете это с серьезным лицом, – выставил он указательный палец перед своим носом, – иначе…
– Что?
– Провал. Воспримут несерьезно.
– Ах, вот что!
– То-то и оно.
– Не вижу здесь вообще ничего серьезного, – сказал я серьезно.
– Вы серьезный человек? – спросил он серьезно.
– Аврелика – имя? – спросил я на всякий случай.
– Не в этом суть.
– Каким же образом слово пошло по свету?
Лицо его стало настолько серьезным, что я усомнился в несерьезности.
– Послушайте внимательно: тот, кому вы вдалбливаете аврелику…
– Зачем мне ее… эту вашу аврелику, кому-то вдалбливать?
– Да не спешите вы! Если вы будете спешить, я не стану… не стану объяснять… и… в конце концов… молчите. Можете вы помолчать? Вы у меня спросили, я вам согласился отвечать… а вы молчите, и все тут.
– Слова вам сказать нельзя?
– Можно! Можно!!! Но не сейчас. Так вот… Итак, тот, кому вдалбливаете аврелику, сам в конце концов начинает произносить это слово, то есть ваш собеседник в свою очередь пересыпает свою речь авреликой, и таким образом аврелика передается друг другу.
– Для чего?
– Мое учение АВРЕЛИКИЗМ, погодите улыбаться, необходимо человеку, как вода. Как воздух. Как стройматериалы, в конце концов, бетонные перекрытия, блочные дома, музыкальные инструменты, автобусы, троллейбусы, балконы, авиационная промышленность, еда, питье, самовары и одежда!
– И вы еще считаете меня нетерпеливым, – сказал я, улыбаясь.
– А что? – Он крутанул головой в одну, в другую сторону и оглядел меня мутным взглядом.
По взгляду этому я понял, что, когда его заносит, он не так быстро останавливается.
Он уселся поглубже в кресло, провалился в него и начал тоненько и визгливо:
– Человеку гораздо легче говорить, пересыпая авреликой свою речь. Он меньше заикается, если раньше заикался, меньше волнуется, если склонен к волнению, меньше спотыкается на словах, имеет возможность найти нить своей речи, если она теряется… аврелика ему помогает сосредоточиться.
Он выполз из кресла, оперся на подлокотники, подался весь вперед.
Я спросил его:
– По-вашему, выходит, засоренная речь лучше чистой речи?
– Не в этом суть. В крайнем случае можно делать ударение на последнем слоге, слово-то остается. Да и не в ударении дело, если на то пошло. Гибкость всегда хороша. И везде.
– Не о том я толкую, – сказал я с досадой.
– Да вам не втолкуешь, – сказал он с досадой.
– Но почему вы уверены, что ваше слово пошло по свету?
– Здесь у меня целая теория. Сотни страниц, исписанных мелким, бисерным почерком. Все учтено. И оговорено. Возьмите кавказские народы. У них добавляют в разговоре «Э» или «А». К примеру: «Послушай, а… куда идешь, э… домой не приходи, а… хуже будет, э…» и так далее. Так вот. Если аканье и эканье удобно, целесообразно, смягчает интонацию речи, сближает и уравнивает собеседников, то звучное «аврелика», как некое эсперанто, заменит «А» и «Э». Красивей и целесообразней, согласитесь, хоть и длинней. Но зато легче найти нить: произнесешь, к примеру, медленно: «АВ-РЕ-ЛИ-КА…» – и вот уже ускользнувшие слова выплывают, как расписные.
– По-вашему, выходит, все люди теряют нить разговора, в голове у них целый сумбур и сумятица?
– У большинства.
– И вы своей авреликой в два счета устраните сумятицу, и мозги у людей заработают как часы?
– А что?
– Да ничего.
– Вот то-то и оно.
– И вы в этом нисколько не сомневаетесь?
На секунду он задумался.
– Те люди, которые шпарят без запинки и теряют нить, пусть себе шпарят, но… не исключено, что они начнут вдруг шпарить одно лишь слово: АВРЕЛИКА, АВРЕЛИКА, АВРЕЛИКА… ха-ха! Слишком восприимчивые люди, сами понимаете… близко к сердцу все принимают.
– Да ну вас! – отмахнулся я.
– Конечно, некоторые люди вроде вас обрывают меня и смеются, а воспитанные люди в большинстве случаев делают вид, что не слышат аврелики, но на самом-то деле… слышат. Должно привиться. Ведь в диссертации все учтено и оговорено.
– Но почему вы именно это слово выбрали, не пойму. То есть вы его изобрели, прошу прощения. Бессмысленных слов сколько угодно можно изобрести. Любым словом можно «пересыпать», как удачно выразились вы.
– Любым?
– По-моему, любым.
– Гм… – сказал он после некоторого молчания. – Об этом я не подумал… можно подыскать другое слово, но важен принцип.
– Но по свету вы пустили именно это слово?
– Ну, оно еще не успело облететь весь свет…
– Не собираетесь ли вы заменить его другим, пока не поздно?
– Гм… целесообразней оставить старое. Оно начало свое движение и пусть продолжает шествие. Поскольку все оговорено и учтено.
– Не все, – сказал я, – далеко не все. Себя вы не учли.
– Как то есть?
– Забыли пересыпать свою речь авреликой, – сказал я.
Он спохватился:
– О да… Аврелика… тьфу, черт, аврелика… конечно же аврелика, да, да…
(Теория, не связанная с практикой, сотни страниц, написанных мелким, бисерным почерком, – коту под хвост.)
Он все твердил:
– Забыл, забыл пересыпать…
– Из пустого в порожнее, – добавил я с удовольствием.
А он утомленно улыбнулся. Он давал понять, что всю жизнь пересыпать из пустого в порожнее нелегкая работа, тяжкий труд. И от этого сознания улыбка не сходила с его лица, становилась резче, четче, каменным становилось у него лицо и каменной была улыбка.
И легкое слово «аврелика» превратилось у него в камень, тяжелый, громоздкий, брошенный посреди дороги и мешающий проехать и пройти.
Ну-ка встань, мальчик!
Мальчик Митя был уже в таком возрасте, что вполне мог сказать слово «мама».
Мама Мите говорит:
– Скажи – «мама».
А он молчит.
Папа ему говорит:
– Скажи – «папа».
Так он тем более молчит. Он знал от взрослых, что это слово в самом раннем детстве обычно вторым произносится. И про себя думает: «Для того чтобы произнести хотя бы одно слово, нужно пошевелить языком. А вот как раз этого-то мне и неохота. Поесть мне все равно дадут, попить дадут, так что вполне можно ничего не делать!»
Надо отдать должное: он был очень даже сообразительным, этот малыш. Он, как говорится, с колыбели понял, что его все равно будут кормить, если он даже и просить не будет.
Он еще дальше пошел в своей сообразительности. Он мог предположить, что его переведут на самое усиленное питание. Он так рассуждал: «Родители подумают, будто я нездоров, раз так долго не могу произнести слово «мама», и будут меня вовсю кормить разными вкусными вещами, чтобы я как можно скорее произнес это слово». И верно. Родители вовсю его кормили, изо всех сил старались – такие порядочные, любящие своего ребенка отец и мать.
Митя тоже старался. Можно только позавидовать его блестящему аппетиту.
Однажды, дело было вечером, папа с мамой сидели за столом и пили чай с вареньем. А Митя смотрел из своей кроватки на прекрасное варенье, ему вдруг захотелось чайку, и он вслух вздохнул:
– Эх, папаша, мамаша, – сказал он, – дали бы и мне чайку с вареньицем, ей-богу, очень хочется…
Он тут же испугался, что теперь ему и впредь придется шевелить языком, если родители услышали, но опять вслух сказал:
– Фу-ты, черт!..
Родители моментально повернули к нему головы. Надо себе представить, как они удивились! Мама выронила чашку с чаем, и чашка разбилась вдребезги. А папа бросился вон из комнаты и долго стоял на лестничной площадке, ничего не понимая. Он никак не мог вернуться в комнату от перенесенного удивления и страха. В конце концов он вернулся на цыпочках.
Родители подошли к Митиной кровати, а сын, не будь дурак, притворился спящим. Чтобы не подумали, чего доброго, будто именно он произнес эти четкие слова.
Родители только пожали плечами, посмотрели друг другу в глаза и моргнули по нескольку раз. Они решили, что им показалось.
Дальше самое интересное! Папа с мамой куда-то вышли, а их сын Митя встал в своей кроватке, попрыгал на подушке, сделал стойку на руках. Он был на редкость здоровый, откормленный, крепкий ребенок.
Он вылез из кровати, пошел в другую комнату, снял трубку телефона, набрал номер и сказал:
– Алло! Как поживаешь, старик?
Писклявый голос ему ответил:
– Твоими молитвами, старик.
– Одними молитвами не проживешь, – сказал Митя.
– Боюсь сорваться, – сказал писклявый голос.
– А я уже сорвался, – сказал Митя.
– Да ну! – испуганно сказал писклявый голос.
– Но все пронесло, – сказал Митя.
– А я еще ни разу не срывался, – сказал писклявый голос.
– У тебя еще все впереди, – сказал Митя.
– Намного ли ты старше? – сказал обиженно писклявый голос.
– На два года, Василий, – сказал Митя.
– Можно подумать, что лет на двадцать, – сказал Василий.
– Твои допотопные не скоро явятся? – спросил Митя.
– Опасно, – сказал Василий.
– Ну, будь здоров, старик!
Митя так рассуждал: «Если я буду ходить при родителях, мне, чего доброго, придется самому на горшок ходить, мыть руки, еще, чего доброго, посуду мыть заставят, а то и того хуже, за чем-нибудь пошлют, – нет, лучше я все-таки полежу, не стоит этого делать. Раз никто не знает, что я ходить умею. А если они меня будут ставить на ноги – я буду падать. Никто никогда в жизни не догадается, что я давно могу не только ходить, но и бегать».
Он вышел на балкон и стал смотреть на улицу. Его снова очаровал вид сверху, и он никак не мог уйти с балкона. Надо думать, он не впервые появлялся на балконе в отсутствие родителей.
Несмотря на свою сообразительность, он не рассчитал время.
Возвращаются родители и не находят сына на месте. Они в крайнем отчаянии носятся по комнате, заломив руки. И вдруг они видят своего сынишку на балконе. Он удивительно крепко стоит на ногах, совершенно не держась за перила.
Отец с матерью чуть не свалились, увидев такое, но быстро смекнули, что первым может свалиться их сын, и поэтому остались на ногах, вернее, бросились к балкону.
Состояние у них в этот момент, конечно, было ужасное. Отец, например, закричал?
– Я тебя отдую!!!
А мама сказала:
– Что же делается, а?!
И тут (вот что самое интересное!) сын, совершенно забыв, что ему следует молчать как рыба (если он хочет есть и пить, не работая языком), вдруг крикнул:
– Ничего не делается, подумаешь, какая важность!
Надо опять-таки отдать ему должное, он тут же понял свою ошибку и закричал во всю глотку:
– Ничего я не говорил! Ничего я не говорил!
Но это только усугубило положение. Все-таки, безусловно, он не обладал хитростью взрослого человека. Пожалуй, это самое основное, чего ему недоставало в его изобретательности.
Что происходит с родителями после его слов? Известно что. Мать ложится в постель и тяжело дышит. Отец точно так же тяжело дышит и бежит к телефону.
И самое любопытное, что после всего этого их сын, сколько его ни ставили на ноги, тут же падал. И сколько его ни просили сказать слово «мама», он ни звука не произнес.
Он проявил удивительную твердость и принципиальность в этом отношении.
Приезжает доктор.
Мама встает с постели, оправившись от потрясения, но вид у нее бледный. У сына же краснощекий вид, и он продолжает лежать в кровати, притворяясь, что спит.
– Его нужно разбудить, – говорит доктор.
– Ой, ай, ребенка будить, как же так, как жаль, обидно, невозможно, как же можно, – говорят родители.
Доктор говорит:
– Не могу же я приезжать второй раз, меня ждут другие больные. У меня времени в обрез.
Родители, вздыхая, говорят:
– Может быть, у вас есть хоть немножечко времени подождать, когда он проснется? (До чего же все-таки, заметьте, родители любят своего ребенка!)
Доктор говорит:
– У меня нет времени, я вам уже сказал. А чем, собственно, он болен? Глядя на вашего ребенка, не скажешь этого. Может быть, вы перепутали и у вас кто-то другой болен?
Родители объясняют поведение своего сына, и доктор хмурится. Как будто он не верит. В это время Мите надоело лежать с закрытыми глазами, тем более ему любопытно взглянуть на личность доктора, и он открывает один глаз.
Доктор сразу замечает (на то он и доктор) и строго говорит:
– Ну-ка встань, мальчик!
От такого строгого голоса Митя, к удивлению своих родителей, встает во весь рост и твердым голосом заявляет:
– Я больше никогда не буду…
– Он просто валял дурака, – говорит доктор.
– Не может быть! – говорят родители.
– Быть все может! – говорит доктор и, возмущенный, уходит.
А родители остаются совершенно потрясенные.
Они никогда не ожидали от своего сына такого поступка. Ведь они так хорошо к нему относились!
А он?..
В гостях у соседа
Стою на лестничной площадке, схожу, думаю, к соседу, давно у него не был.
Звоню, вхожу, вижу: четыре разноцветных попугая ходят бродят вокруг толстого сиамского кота. Кот большой, крупный, а один попугай чуть побольше кота, а три средние, ну как бы это вам объяснить?.. несуразные пропорции у птиц и кота. Кот, скажем, ну… с эрдельтерьера, а тогда можете представить, попугай каков? Кот желтый с черным, а попугаи всеми цветами радуги переливаются вокруг кота.
Ну, здравствуйте, здравствуйте. Узнаю, что четыре комнаты у него перегорожены на шестнадцать.
Стоим в одной из шестнадцати комнат. Кот с попугаем перешли сюда же.
Кот с птицами сидит, а мы стоим. Неохота сидеть. Толкаться. В другую комнату пошли, а те за нами. Кот с попугаями. Осматриваю в основном обои, во всех шестнадцати комнатах обои совершенно разные.
– Мебель менять собираемся, – говорит хозяин, – но беда в том, что старую теперь отсюда не вытащить, а новую не втащить. Старую как бы замуровали, а для новой вход забаррикадировали…
– И как же теперь?
– Думаем. Ну, а общее впечатление?
– Дай пива, – вдруг кот говорит.
Совершенно обалделый, спрашиваю кота:
– А ты-то каким образом разговариваешь? А он лапой махнул.
– Да бывает, бывает, все бывает… – говорит.
– Жрет пиво ведрами, – хозяин говорит, – и попугаев пугает, как нажрется этого пива! Гоняет их по комнатам, довольно занятная картина, между прочим.
– Кто гоняет?
– Кот.
Вот это номера!
Хозяин говорит:
– Да что вы удивляетесь! Всему всю жизнь удивляетесь, чудак! Ведь есть кот в сапогах, кот на цепи у лукоморья, всех не перечтешь.
– Нет, нет, простите… в сказках! Что вы меня-то путаете? Не удастся провести. Я не могу представить наяву и не буду.
– Можете не представлять. Факт налицо.
– Налицо.
Кот говорит:
– Да бывает, бывает, все бывает.
– Да не может быть!
Попугай говорит:
– Катись тогда отсюда, если не веришь!
Вот нахал!
– Не надо так с гостями, – говорит сосед.
– Да ну его… – попугай ему отвечает.
– Помолчи, Кокоша, – говорит сосед.
– Да заткнись ты, обормот, – попугай хозяину отвечает.
– Ладно, ладно… – Хозяин вроде бы его побаивался, что ли…
– Да что же такое, братцы, – говорю, – что же творится, происходит на моих глазах? Вы за кого меня считаете? Ведь не бывает такого и не может быть!
– Да вы не берите в голову, – хозяин говорит.
– Как мне не брать?!
– Вы с этой птицей осторожно, дружище, – хозяин говорит, – с Кокошей лучше не деритесь. Знаю я вашу манеру драться по каждому пустяку. Всегда и всюду лезете на рожон, если чего не поймете.
– Да, может, это и не птица, – говорю, – а черт знает что…
– Смотри мне! – говорит Кокоша.
– Да я этому вашему Кокоше свистну по загривку, чтобы он заткнулся, идиот. Птица, предположим, а ведет себя как человек, и нахально, главное!
В это время паршивец Кокоша подлетает и с размаху бьет меня клювом под дых. Я присел. Не упал. Больно бьет. То есть клюет. Разворачиваюсь и правым хуком ему по морде. Он выпорхнул. Вот гад! Смеется. А я взвыл. Об стенку кулаком!
Хозяин говорит:
– Да оставь ты его. Ну его! Он какаду…
На «ты» вдруг перешел.
– Ну и что, – говорю, – подумаешь, какаду! Велика важность! Что же, выходит, он мне должен под дых давать? Да, может, он и не какаду вовсе, ростом с меня…
– А ты его не оскорбляй. – И хозяин с какаду смеются.
– Ну, компашка собралась! – Я возмущаюсь. – Нашли друг друга, нечего сказать!
– Тебе не нравится? – спрашивает хозяин.
– Кому может нравиться получать под дых?!
– Да я не об этом, – говорит хозяин, – в общем-то тебе как? Нравится?
– А что тут может нравиться? Не пойму…
– В общих-то чертах?
– В общих-то? Да не могу понять, нравится или не нравится, потому что непонятно.
– Да бывает, бывает, – твердит кот.
– И потом, – говорю, – если уж все бывает, как утверждает ваш котяра, то еще мне непонятно: нужно все это или не нужно? С одной стороны, любопытно, интересно. Но с другой – хлопотно. Живность странная. И лабиринт…
– Цифра шестнадцать приводит в восторг моих сослуживцев, – сказал хозяин.
– Какая цифра? – не понял я.
– Шестнадцать комнат.
– Да какие же это комнаты, где повернуться невозможно. Камеры самые настоящие, если уж на то пошло.
– А цифра?
– Да хрен с ней, с цифрой. Пустое число. Абстрактное понятие.
– А я искусствовед-абстракционист, – говорит хозяин.
– Мы абстракционисты!!! – неожиданно заорали все попугаи и кот.
– Но вы ведь кандидат наук.
– Бывает, бывает… – сказал кот.
– А где вы гостей принимаете? – живо поинтересовался я.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
