Текст книги "Повести и рассказы"
Автор книги: Виктор Голявкин
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Вовка учится для себя, а не для других людей. Он это прекрасно знает. Да ему ещё все говорят об этом. Как будто он сам не знает.
Папа с мамой ему говорят:
– Ты для себя в школе'учишься.
Бабушка говорит:
– Ты для себя в школе учишься.
Даже Шурик сказал:
– Ты для себя в школе учишься, ясно?
Вовка знает, что учится он для себя.
Но он и другим людям хочет помочь,
а не только в школу ходить.
Только ему говорят: «Ты маленький. Ты подучись сначала. Потом нам поможешь как следует».
Значит, он для себя учится и для других тоже.
Мы с Вовкой беседовали о Луне. О том, как мы на Луну полетим. Нам хочется на Луну посмотреть, какая она. Погулять по Луне. На коньках по Луне покататься. А если там катка нет? Тогда свой каток сделаем. Мы где угодно
каток можем сделать.
– Туда очень быстро лететь, —сказал Вовка, – фьють – и там.
– Так быстро? – Я не поверил.
– А ты, —сказал Вовка, —что думал?
– Я думал, дольше.
– Ты газеты читал?
– А ты читал?
– Я не читал, но знаю. Все знают, что нам на Луну лететь – фьють – и
там! У нас техника знаешь какая? Космическая!
Я не знал, что такое «космическая». Но я у Вовки не стал спрашивать. Пусть не думает, что я не знаю. Подумаешь, школьник! Я осенью тоже в школу пойду. Пусть только пройдут весна и лето. А про Луну я у папы спрошу. Он лучше Вовки знает. Вовка ведь тоже газет не читает, хотя он и школьник.
Папа мне всё рассказал про Луну.
Ракета летит на Луну двое суток, а не фьють – и там.
Попался Вовка. Что теперь он ответит? Ведь он не знает!
Но Вовка совсем не смутился.
– Ну и что же, – сказал он, – Луна знаешь где?
– Известно где, – говорю, – на небе.
– В том–то и дело, что на небе.
Чего, думаю, он хитрит? Уж сознался бы. Я ему про Луну, а он мне про небо.
– …Луна на небе. Она далеко. На поезде до неё миллион дней нужно ехать. А на ракете всего двое суток. Вот и получается: фьють – и там!
Я ему ничего не ответил.
Потому что он прав оказался.
– Понимаешь, весна, – заявляет Вовка. – Нужно съездить за город.
– Зачем, – спрашиваю, – за город ездить?
– Там природа. Там весна настоящая. Нам учитель рассказывал. Мы только летом за город ездим. Мы весны настоящей не видели. В городе это разве весна? Давай за город поедем. Прямо сейчас!
– Сейчас уже поздно. В темноте разве весну увидишь?
– Весна ведь пахнет…
– Стоит ли из–за запаха ехать?
– А может быть, пахнет так здорово, так чудесно, ну просто, ну… удивительно.
– Так не может быть.
– А откуда ты знаешь? Ты весной за городом не был. И не говори, раз не был.
– А где мы ночевать там будем?
– В лесу, конечно. Над нами звёзды, лес, тишина кругом… А утром проснулись – солнце из–за деревьев выглядывает. Звери, птицы, шум, гам…
– В лесу сейчас холодно.
– Мы костёр разожжём. Вот будет здорово! Костёр– это знаешь какая штука? Кругом темно, а тебе светло. И волков не нужно бояться.
– Если костёр, тогда поеду. Я давно мечтал у костра посидеть.
– У костра хорошо, – продолжает Вовка. – У костра что хочешь делай. Хочешь – сиди на костёр смотри, хочешь – разговаривай, хочешь – спи.
Вовка пошёл за чайником, чтоб на костре чай варить, а я за сухарями пошёл.
Меня поймали у двери, когда я с мешком выходил. У Вовки чайник отняли, а самого дома заперли на весь день.
Меня папа и мама всё спрашивали, куда я так поздно
с мешком выходил, кому я нёс сухари. Но я им ничего не сказал. Это была наша с Вовкой тайна.
Мы с ним так решили: на будущий год подрастём немного. Я буду тогда уже в школу ходить. А Вовка уже в третьем классе будет. Так что нас могут вполне отпустить.
Я много болтаю, сказал мой папа. Нужно меньше болтать. Нужно больше полезных дел делать, меньше болтать.
Я совсем немного болтаю. Я только с Вовкой беседую. Мы с ним очень большие друзья, —как же мне с ним не беседовать? Мы с ним обо всём говорим. Про всё, что приходит в голову. Нам в голову всё на свете приходит. Сначала одно приходит, потом другое. Всё самое разное. Сегодня я вдруг о лете вспомнил. Потому что я люблю лето.
– Летом лучше всего, – сказал я.
– Мне зимой больше нравится, – сказал Вовка.
– Летом солнышко, загоратьможно.
– А зимой снег, можно на санках кататься.
– Зато летом купаться можно.
– А зимой можно сосульки сосать…
– Летом я уезжаю на дачу.
– Зато зимой ёлка бывает. Подарки дают. А летом ни ёлки нет, ни подарков.
– Ну и что же, – сказал я, – а летом арбузы!
– Зимой я в школу хожу, – разозлился Вовка, – а ты в школу не ходишь, арбуз!
– Ты сам арбуз! – сказал я.
Но всё–таки мне обидно было. Ведь
в школу–то я не хожу. Это правда. Поэтому мне нравится лето…
Я дома в буфете съел все конфеты. Очень вкусные были конфеты. Наверное, я их полкило съел, даже, может быть, больше. Я съел их, а потом испугался. Что я маме скажу, когда спросит?
Я пошёл за советом к Вовке. Так и так, говорю, вот ты мой друг; я из буфета съел все конфеты; помоги, что мне делать. Замечательные конфеты были!
– Эх, – вздохнул Вовка, – люблю конфеты! Только мне их не дают помногу. Говорят, от них зубы портятся. Но я в это не верю. Вот ты сколько съел – и все зубы на месте.
– И мне не дают. Только к чаю дают. А просто так ни за что не дают. Поэтому я и съел их… Может быть, мне отказаться? Говорить, что я их не брал – и всё? Все подумают, что конфеты пропали или их кто–нибудь съел другой.
– Как же могут конфеты пропасть? Я тоже однажды съел варенье и врал, что даже не видел его. Только мне никто не поверил.
– А вдруг мне поверят?
– Тогда тоже плохо. Все подумают, твоя Катька их съела. Мне врать можно было. Я честно врал. Я знал, что мне не поверят. Я просто так врал. Нарочно. Когда мама сказала мне: «Ты ведь врёшь!» – я сказал: «Ага, вру». – «Зачем же ты врёшь?» – спросила мама. «Просто так, – говорю, – чтоб меня не ругали». У меня всё вышло наоборот. За варенье меня не ругали, а за враньё выдрали. Вот как бывает.
– Я врать – не буду, – сказал я, – потому что мне могут поверить. Катьку буду ругать. Как же мне быть?
– Я подумаю —сказал Вовка. – Дай мне подумать.
– Пожалуйста, – попросил я, – подумай. Как можно лучше подумай.
Вовка немного подумал и говорит:
– И зачем ты съел эти конфеты? Не нужно было тебе это делать.
– Это верно, – сказал я. – Зачем я их съел? Но они очень вкусные были. Просто жуть.
– Не нужно было их есть, – сказал Вовка. – Но раз ты их съел, – сознаваться надо. Пойдём. Я скажу твоей маме всё как было. Я скажу, что ты это случайно сделал. Больше это не повторится. И пусть тебя не ругают. Потому что ты больше не будешь.
Я очень был благодарен Вовке. Он меня выручил. Хорошо иметь друга, который тебя может выручить, за тебя поручиться. А Вовка как раз такой друг. Вы же видите сами.
Весна прошла быстро. Вовка кончил учиться. Он перешёл в третий класс. Ему папа купил путёвку в лагерь.
Мы с Вовкой долго прощались. Мне было грустно. И Вовке было грустно. Вовка всегда на дачу ездил, с папой и мамой. Он никогда не был в пионерском лагере. Он очень хотел меня взять с собой, но я должен был ехать на дачу с мамой.
Я сказал:
– Очень плохо, что ты уезжаешь.
Вовка сказал:
– И что ты уезжаешь, тоже плохо. Потому что ты не со мной уезжаешь.
– Клянусь в дружбе навеки! – крикнул я потом снял свою шапку и дал её Вовке. А Вовка мне дал свою шапку. И тоже сказал: «Клянусь в дружбе навеки!»
У нас во дворе был такой обычай. Если мы в чём–нибудь клялись друг другу, то менялись шапками. Тогда клятва считалась навеки.
Целый день я не знал, что мне делать. Вот что значит уехал друг! Я не увижу Вовку всё лето. Скучно мне будет без Вовки!
Лето прошло быстро. В конце августа мы приехали с дачи. Погода стояла хорошая. Всем хотелось остаться на даче. Но из–за меня не могли остаться: нужно было готовиться в школу. Катя опять подняла страшный рёв. Она там подружилась с козлёнком и не хотела с ним расставаться. Мы её обманули: как будто козлёнок с нами поедет и будет у нас в квартире жить, как будто он будет есть суп и котлеты. И спать будет как все люди. На настоящей кроватке. А гулять его будут водить на верёвочке. Как собачку. Иногда маленьких нужно обманывать. Ей бы только козлёнка дали. Остальное её не касается. Разве ей объяснишь, что мне нужно в школу, узнать, в каком классе я буду учиться. У каждого класса буква есть: первый А, первый Б, первый В, и так далее. Я очень хотел быть в первом А. Этот класс, наверное, самый лучший. Я так думал. А потом я узнал, для чего эти буквы, и очень смеялся. В школе несколько первых классов. У каждого класса своя буква, – чтобы классы не перепутали. Без букв можно все классы перепутать, не знать, в каком классе ты учишься. Лучший класс не от буквы зависит, а от тех, кто там учится. От самих ребят. Иначе и быть не может.
Мама купила мне школьную форму, портфель кожаный и будильник. Чтобы будильник меня будил в школу.
На другой день приехал Вовка. В пионерлагере Вовке понравилось. Ему там очень весело было.
– Я там в разные игры играл, – говорит. – Столько там разных игр было, что просто все игры не помню.
Я всё спрашивал:
– А ещё что там было?
– Ещё море было. Каждый день в море купался.
– И не утонул?
– Нет, конечно. Я потихонечку плавал по морю, и всё.
– По всему морю плавал?
– Не по всему, а по отдельному куску.
– Разве в море есть отдельные куски?
– Вот пристал! Это я говорю «по отдельному куску», а на самом деле там, конечно, нет никаких кусков, просто я плавал там, где все плавают.
– А ты разве плавать умеешь?
– Там, брат, всему научат. Разве можно сравнить лагерь с дачей! Лагерь лучше в тысячу раз, – сказал Вовка. – Мы теперь туда вместе поедем!
Вовка привёз ракушки и камушки, и большую раковину. Если раковину приложишь к уху, слышно, как раковина гудит. Как будто море шумит вдалеке. В первый день мы говорили столько, что больше уже не могли говорить. До того наговорились.
На второй день мы говорили меньше.
– Ну вот, – сказал Вовка, – а ты горевал. Время быстро летит. Завтра в школу. Для тебя теперь новая жизнь начнётся.
– Новая, – говорю, – это верно…
– Я буду тебя навещать, – сказал Вовка. – Приходить к вам на первый этаж. А ты ко мне на второй приходи. Только смотри, на. перилах не езди. Это не разрешается.
– А зачем мне на перилах ездить? Совсем не нужно мне на них ездить.
– Так все говорят, а потом всё же ездят.
– Ты за меня не волнуйся.
– Я не волнуюсь. Я ведь по–дружески.
– Сказал один раз, и хватит.
Вовка подумал, потом сказал:
– Если двое вдруг нападут на тебя, ты ко мне обращайся.
– Если двое, – сказал я, – тогда обращусь. А что, часто здесь нападают по двое?
– Бывает, – ответил Вовка.
– Я не маленький, —сказал я, – но всё же ты заступайся на всякий случай.
– Главное, – сказал Вовка, – кляксы. Следи за ними.
– Как это следить за кляксами? Что, кляксы живые,
что ли?
– А вот увидишь. Они ещё хуже живых.
– Ладно уж, – сказал я, – постараюсь.
Катя пошла телевизор смотреть, а я спать пошёл.
Мама потрогала мою голову и говорит:
– Жара нет.
– Какой ещё жар? – удивился я.
– Устраиваешь тут какие–то фокусы! Ты что, болен?
Я говорю:
– Вовсе я не болен. Просто мне завтра в школу. Завтра нужно пораньше проснуться.
Вдруг Катя встаёт со стула и заявляет:
– И я спать иду. Я хочу посмотреть, как он в школу пойдёт.
Мне, конечно, обидно стало. Что это такое? Я занятой человек. Мне нужно лечь спать раньше всех. У меня завтра важное дело. Мне завтра в школу идти. А она просто так идёт спать. Видали?
Я ей кричу:
– Тебе нечего, нечего… ты сиди!
– Не хочу я сидеть…
Всё назло делает. Это всё потому, что я в школу иду, а ей только ещё шесть лет. Она через год пойдёт в школу. А я – завтра утром.
У меня новая школьная форма. Портфель кожаный. Завтра пойду я по улице. На меня»все смотреть будут и говорить: «Смотрите, школьник… школьник идёт…»
Разве могут по морю машины ездить? Разве могут в море дома стоять? Нет, такого, наверно, не может быть!
– Значит, не веришь? – говорит папа.
Мой папа морской нефтяник. Он берёт чемоданчик с рабочей одеждой, подмигивает мне одним глазом: мол, как хочешь, верь не верь – и уходит.
Он уходит туда, в морской город.
Я смотрю из окна на море. Я не вижу там никакого города.
Я стараюсь увидеть хоть что–нибудь. Хоть какой–нибудь маленький домик. Один раз мне казалось, я вижу машину. Будто едет по морю грузовичок. Совсем как игрушечный. Далеко, далеко.
Потом вижу: да это же пароход! Показалось мне.
Я всё думал о городе в море. Даже нарисовал его. Каким я себе его представлял. Наверное, это большущий плот и на плоту дом и вышки. Плот на якоре. Чтобы он не уплыл куда–нибудь.
Но ведь это я всё представлял. Может быть, он не такой?
Но какой же?
Я решил непременно у папы выпросить, чтобы он меня взял с собой. Чтобы всё своими глазами увидеть.
Через десять дней папа вернулся. Я ходил за ним, приставал, чтобы взял меня. Он не хотел. А я приставал, пока он не сказал:
– Собирайся, поедем!
Мама всё повторяла:
– Напрасно! Напрасно!
Папа мне говорит:
– Смотри, там кругом море!
Я никогда не ходил по морю. Я немного боялся. Но не показывал виду. Я в домике буду всё время сидеть и на всё смотреть. Я так решил на всякий случай.
Мама достала рубашку белую, штаны и сандалии новые.
Папа увидел, как я нарядился, и говорит.
– Не к чему это.
– Ничего страшного, – говорит мама, – просто нужно быть осторожным.
– Так–то так, – сказал пала.
И мы поехали.
Долго на пароходе плыли. Я стоял на палубе, вдаль смотрел. Ждал, когда город появится.
Я папу спрашивал:
– Скоро?
Папа мне отвечал:
– Скоро, скоро.
Вдруг я как закричу:
– Вижу! Вижу! Что это?
– Эстакады, – ответил кто–то.
– А–аа… —сказал я, ничего не поняв.
Когда подъезжать ближе стали, я вижу – дома на площадках стоят. И вышки стоят на площадках. Площадки на столбах железных. А столбы в дно моря вбиты. От площадок мосты идут в разные стороны. Это и есть эстакады. По мостам люди ходят, едут машины. Я сразу понял, что папа ходит по этим мостам, а не по морю, конечно. Но зато мосты – в море! Нигде кругом никакой земли.
Кто–то сказал:
– Подумать только! Одни ведь тюлени да чайки были!
Папа мне и говорит:
– А ты не верил.
Пароход подошёл к большой площадке. Поднесли к пйлубе мостик с перилами – трап называется. Мы по трапу прошли на площадку. И по лесенке на эстакаду.
Папа меня вёл за руку. И приговаривал:
– Осторожно, смотри, осторожно!
Это чтоб я с лесенки не упал.
И солнце мне светит на голову. И ветерок. И радио поёт с мачты.
Так вот он какой, город в море!
Кто–то руку мне подаёт. Ой, да это же дядя Ага, наш сосед! Дядя Ага вместе с папой работает. Он тоже морской нефтяник.
– Здравствуйте, дядя Ага!
Папа тоже с ним поздоровался и говорит:
– Возьми Петьку с собой. Покажи ему вышки. Я очень скоро освобожусь.
– Ну что ж, пойдём, – сказал дядя Ага. —Давай руку.
До вышек было идти далеко. Мы в грузовик по дороге. сели. Дядя Ага стал про..нефть мне рассказывать, сколько всего из нефти делают: масла разные, кожу, капрон, каучук, спирт, бензин, краски и много другого.
Вдруг машина остановилась. Шофёр говорит:
– Мы должны вернуться. Я забыл машину заправить.
И мы обратно поехали.
Приехали на большую площадку. Ох, и много машин там стоит! Одни машины просто стоят. Возле других шофёры возятся.
Наш шофёр ушёл. Мы сидим ждём.
Дядя Ага говорит:
– Где он ходит? Мы бы пешком быстрей дошли.
А шофёра всё нет.
– Я сейчас приду, – сказал дядя Ага. – Сиди, жди. Никуда не ходи.
Только он отошёл, шофёр вернулся. Стал заправлять машину.
– Снимите меня отсюда, – попросил я. – Пожалуйста. Пока мы не едем, я тут постою, рядом с вами.
– Ну, иди, – сказал он. – Только рядом стой.
– Не беспокойтесь, – говорю.
Я постоял рядом с ним. Отошёл в сторонку. Ого, труба! Приложил к трубе ухо. Шумит. Нефть шумит. Я лёг на трубу животом и стал слушать.
– А ну–ка вставай, – говорит шофёр. – Покажись в новом виде.
– Как это в новом виде?
– Нефть делает чудеса!
– Знаю, —сказал я, —кожу, капрон…
– Вот именно, – говорит шофёр.
– Каучук, – говорю.
– Вот именно.
– Дальше забыл, – говорю.
– Не уследил за тобой. Вмиг нефтяником стал.
– Ой, рубашка моя! Вся в мазуте!
– И уши и нос. Попадёт нам с тобой. Лицо–то, пожалуй, можно отмыть, а вот рубашку навряд ли. Иди в машину.
Я как заору:
– Ой, смотрите, ко мне мячик катится!
Я схватил его и держу.
Потом дядька к нам подбежал. В трусах. Босиком. И весь мокрый–мокрый.
– Это ваш мячик? – спрашиваю.
А он быстро–быстро так говорит:
– Мой, мой, скорей, скорей!
Схватил мяч и помчался обратно.
– Каков футболист? – спросил шофёр.
– Он футболист?
– А ты погляди.
Где машин не было, – был футбол. Только совсем необычный футбол. Мяч летел часто в море. Кто в море ударит, тому в воду прыгать.
Я понял, зачем дядька так спешил. Он спешил гол забить. Забить гол очень трудно. Мяч всё время летит не в ту сторону.
Футболисты все были мокрые. Им вовсе не было жарко. Хотя солнце светило так сильно, что голова у меня стала тёплой. Я её рукой потрогал – совсем, совсем тёплая голова. А им ничего. В «аут» бьют и купаются. Кричат:
– Слава, прыгай!
– Алик, прыгай!
– Давай, прыгай!
Я так засмотрелся – про всё, забыл. Как вспомнил, – к машине вернулся. Не успел в кузов залезть, – мотор как зарычит, заработает!
И машина поехала.
Дядя Ага ведь ещё не пришёл! А машина выехала на эстакаду, и мы уже мчимся во весь дух. Только ветер свистит. Представляете?
– Стойте! – кричу. – Подождите! – стучу по кабине. Но всё напрасно. Не слышит шофёр.
Мимо люди идут. Я кричу, , чтоб остановили машину. В ответ мне помахали руками. Счастливого, мол, пути. До
свидания!
Я увидел двадцать или тридцать, а может быть, пятьдесят или сто домов,
сад, который рос в бочках,
пожарную машину и пожарную вышку с пожарником,
маленькие вагончики, которые ехали по рельсам,
киоски с мороженым и лимонадом, магазин с конфетами и печеньем, разные другие магазины, пароходы, лодки, баржи, катера; пять барж были с арбузами и две баржи без арбузов.
Я увидел кино без крыши с большим экраном, и жалко, что был не вечер и ничего не показывали.
И ещё я увидел скалы, – на одних люди лежали и загорали, а на других птицы сидели.
Я увидел машину, которая сама вбивала в дно моря железные столбы.
Я увидел заводы, которые дымили;
баки с нефтью, которые блестели на солнце, а вышек вокруг было намного больше, чем арбузов, барж, катеров и всего остального.
Никак не мог я увидеть, где кончается город. Как я ни вертел головой во все стороны.
Но вот грузовик стал медленнее ехать. Свернул к вышке и остановился.
Я опять стал стучать по кабине. Боялся, дальше поедем. Выходит шофёр, но совсем другой, не тот, который был раньше.
– Что за стук, – говорит он, – в чём дело?
Я вижу, это другой шофёр, понял, что это другая машина, но не понял, как всё получилось.
Шофёр говорит:
– Что за фокусы? Ты почему в моей машине?
Я отвечаю:
– Я сам не знаю. Но я почему–то в вашей машине. А почему – не знаю.
Шофёр говорит:
– Не морочь мне голову.
– Я совсем её не морочу.
– Почему же ты здесь?!
– Это вы повезли меня, и я поехал.
– Куда же ты ехал?
– С дядей Агой.
– С какой Агой?!
Нас окружили:
– Чумазый!
– Откуда он!
– Чей это?
Я всё рассказал, как было.
Значит, я влез в другую машину!
Шофер сказал:
– Ладно. Всё ясно. Управлюсь тут, и обратно двинем. А пока здесь побудь.
Кто–то сказал:
– Его же ищут! Ребёнка нужно срочно отправить.
Но шофёра уже рядом не было.
– Не понятно, – сказал один> рабочий, – зачем это тащат сюда детей!
– Меня не тащили, – сказал я. – Я сам хотел.
– А ремня не хотел? Ишь ты какой! Пойдём–ка со мной и во всём меня слушай.
– А мне не попадёт?
– Ну вот ещё! Это я так.
Я сначала подумал, что он очень злой. А потом вижу, совсем он не злой. Раз он всё просто так говорит.
Мы подошли совсем близко к вышке. Я видел вышки на берегу, только издали. А близко так никогда не видел.
Оказалось, вышка—целый завод! Столько там механизмов разных! Вокруг работа кипит, шум, грохот. Каждый свою работу делает. Возле вышки лежало много труб. Я спросил, для чего они.
– Они пойдут в землю. К другому морю.
– Как так к другому?
– Там, под землёй, тоже море есть.
– И пароходы, и лодки?
– Нет, море там нефтяное, особое.
– Значит, здесь, под дном моря, ещё море есть? А под нефтяным морем тоже есть море? А под третьим – четвёртое?
– Может быть.
– А под пятым – шестое?
– Всё может быть. Нужно будет проверить. А пока просверлят глубоко дно моря. Дойдут трубы до нефти, и нефть вверх пойдёт. В резервуары. Потом танкер подъедет. Пароход, в котором нефть возят. Перельют нефть в танкер. А танкер нефть на завод повезёт.
– И будет, – сказал я, – кожа, капрон…
– А из капрона сосиски сделают.
– И котлеты и сардельки?
– Нет, это другие сосиски, огромные! В них нефть будут возить, как в танкерах. Словно киты, будут плыть они по морю. И будет тащить их один пароходик. А люди будут говорить:
– Глядите–ка, глядите! Сосиски плывут! Какие замечательные сосиски!
