Текст книги "Африканская луна"

Автор книги: Виктор Улин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Цвета египетских одежд

Любопытно, что в Египте я не встретил ожидаемого африканского многоцветья одежд.

О женщинах я только что написал. Про мусульманок все ясно. Христианки тоже почему-то предпочитают темные тона.

Мужчины одеты характернее. Культовые платья их в основном белые. (Иногда, впрочем, бывают зеленоватые, голубоватые, коричневатые). Обслуга в отеле одета строго по рангу. Старшие чины – менеджеры по работе с клиентами, главные клерки – носят галстуки при белых рубашках. Менеджеры ресторанов и бармены одеты неизменно в однотонные зеленые рубашки. Охрана – в принятый по всему миру синий цвет порядка. Повара одеты по-европейски, в белые капитанские кителя и даже колпаки. На официантах встретишь пестрые зеленые, красные или коричневые рубашки с изображением фараонов и прочих египетских достопримечательностей. Самые несчастные в этой табели о рангах – уборщики номеров – носят нечто зеленовато-коричневое; но они столь малы ростом и незаметны, что их как-то и не видишь. Есть еще пляжные рабочие, в чью обязанность входит раздавать полотенца и собирать вечером матрасы с лежаков – эти одеты в красные рубашки. И, наконец, остались массовики-затейники, шастающие по пляжу для организации водной гимнастики а заодно в поисках сговорчивых туристок – их отличием являются ярко-желтые футболки.

Такой вот вроде бы пестрый, но на самом деле четко упорядоченный мир составлял нашу жизнь целых две недели.

Ясиры Арафаты и Саддамы Хусейны

Только что я подробно описал внешний вид и одежды окружавших меня египтян.

Но не могу не сделать существенной оговорки.

Весь мир вокруг меня имеет весьма узкие границы, определенные рамками моего плохого зрения и возможностями чересчур слабых очков.

Поэтому более-менее адекватно я мог разглядеть лишь тех, кто бывал рядом со мною. Людей же, идущих даже по другой стороне улицы, я воспринимаю смутно.

И все египтяне, не попадавшие в поле моего острого зрения, распались на несколько простых категорий.

Обычные, ни чем не примечательные люди в европейской одежде, которых трудно отнести к особому классу.

Огромные, жирные, как борова, разожравшиеся до неприличных размеров богатые каирские арабы с бесформенными женами – они были столь противны, что их не хотелось даже классифицировать.

Арабы, носящие длинные белые одежды, а вместо чалмы особый бедуинский головной убор: хлопчатобумажный платок, закрепленный на макушке специальным кольцом – он замечательно защищает от солнца затылок и шею, а при нужде может быть обмотан вокруг лица для спасения от песчаного ветра. Эти все как один напоминали легендарного палестинского лидера Ясира Арафата.

(Надо сказать, что в качестве сувенира и я привез домой такой специальный бедуинский платок. На местном русском жаргоне он так и называется совершенно официально – «арафатка»).

И, наконец, подтянутые и очень усатые мужчины, одетые в белую европейскую форму с беретами. Эти казались размноженным десятками экземпляров Саддамом Хусейном. (Хотя хитроумный Саддам прячется совсем далеко от Египта).

Надо сказать, что ими оказывались обычные египетские полицейские.

Они тоже заслуживают особого слова.

Полицейские

Полицейских в Египте достаточно много. Они практически всегда ходят во всем белом (включая неподражаемые белые береты) и страшной усатостью своей постоянно напоминают о великом Саддаме.

И еще они всегда вооружены. Причем не какой-нибудь дрянью, а «кольтами» или «глоками». А чаще всего еще и автоматами. И пулеметами тоже. Ведь Египет – страна, непосредственно примыкающая к зоне ближневосточного конфликта. Синайский полуостров подходит к Израилю, пограничный израильский город Эйлат, вероятно, можно было бы разглядеть в мощную оптику едва ли не с нашего пляжа. Египет – страна мирная. Египетские арабы делают деньги на хлопке и туристах; они вовсе не намерены с кем-то воевать или заниматься террором ради каких-то призрачных выгод. Чтобы внезапно возникающие террористы не устроили шума, который надолго отпугнул бы туристов от их страны, мирные, хоть и вооруженные до зубов полицейские дежурят и патрулируют везде. На улицах, в местах скопления туристов, около пирамид и храмов. Пешком, в ощетинившихся пулеметами маленьких пикапах, на громадных в хлам затонированных джипах или же на небольших, тоже белых, полицейских верблюдах.

Вертикально падающий зной, раскаленный песок, несколько ошалелых от жары и экзотики европейцев, а рядом обязательно похожий на опереточного улана, выбеленный солнцем черноусый красавец полицейский с черным автоматом – вот наиболее характерная египетская картинка.

Некоторые из полицейских носят на левой руке черную накладку с надписью «туристическая полиция» – это специальное подразделение, призванное контролировать именно нас. И даже прийти на помощь, если какой-нибудь уж слишком оборзевший египетский водила откажется за положенный фунт доставить вас из ночной Хургады в родной отель.

Подступы к Каирскому музею регулирует полиция. И даже при входе – что туда, что в храм сфинкса, что в другие музеи – невозмутимо усатые полицейские проводят спецдосмотр вроде того, который бывает в аэропорту. При входе в музей, например, была тщательнейшим образом не только просвечена, но и прощупана моя невинная шляпа-педерастка. Только из-за того, что в ней имелось двойное дно с окошечком на молнии.

В принципе меня это особо не трогало. Насмотревшись американских боевиков, я давно пришел к выводу, что пусть тебя лучше осматривают полицейские, нежели берут на мушку террористы.

А между прочим, незадолго до нашего прибытия в этих местах произошел теракт. Группа террористов (разумеется. не египетского происхождения, а, скорее всего, тайных лазутчиков из Палестины) на пустынном шоссе, пролегающем через Аравийскую пустыню, обстреляла одинокий утренний автобус с туристами-немцами, ехавшими в Каир.

Не знаю, чем кончилось дело, но во время нашего пребывания в Египте экскурсии в Каир, Луксор и другие удаленные от Хургады места выпускались из города исключительно колоннами. Вели и замыкали их джипы, полные полицейских, вооруженных не только пистолетами и автоматами, но даже ручными пулеметами. С таким конвоем мы прибыли до Каира. И такой же сопровождал нас ночью обратно.

И еще запомнились полицейские – регулировщики движения. Дорожные знаки в Египте имеют вроде бы знакомую форму и рисунок, но сплошь испещрены арабскими надписями, так что европейцу понять их непросто. Несмотря на относительное обилие машин (каких именно – я напишу отдельно) и частое появление на проезжей части верблюдов с погонщиками или даже неорганизованных коз, я не видел в Египте никаких дорожно-транспортных происшествий. Равно как и разборок дорожных полицейских с водителями.

Единственное, что я видел – это действия дорожных полицейских по оказанию помощи большой группе туристов, ошалело вывалившейся из огромного автобуса и спешащей через дорогу в свой отель. Тут полицейские, действуя с обеих сторон – точнее с обеих проезжих частей, поскольку в Хургаде почти везде тянется широкая, обсаженная пальмами и отмеченная черно-желтым поребриком разделительная полоса – быстро и слаженно останавливали потоки машин и молниеносно переправляли бестолковых пешеходов.

Причем, что любопытно, жезлы у них были не черно-белые, а какие-то флуоресцентные и неожиданно красные.

И еще меня удивило, что большинство египетских служителей порядка, привыкшие к обилию туристов, ни в зуб ногой в английском языке. Чтобы узнать, где находится туалет в аэропорту Хургады, мне пришлось пройтись по цепочке из четырех или пяти полицейских, прежде чем последний указал на какого-то толстого евреистого парня, который заведовал местным интернет-центром и действительно сносно объяснялся по-английски.

На этом можно было бы и закончить воспоминания, отведенные египетской полиции, если бы не два оставшихся неосвещенными момента.

Однажды надо мной нависла угроза иметь серьезное дело с полицией вплоть до помещения в египетскую тюрьму – но об этом потом и в соответствующем месте.

Второй же случай – совершенно иной. Своего рода короткий и славный блеск моей несостоявшейся судьбы.

Звездный час на закате жизни

Поймешь ли ты меня адекватно, мой читатель, в этой главе?

Надеюсь, что поймешь: ведь ты-таки одолел уже целых 34 раздела этого нескончаемого повествования. Так что пойми и это.

Мне сейчас 43 года. Возраст, в котором мужчины цивилизованных стран, тщательно побрившись, надушившись и встретив улыбкой свое отражение в утреннем зеркале, идут пожинать плоды своей предыдущей жизни. Жизнь моя предыдущая действительно вроде бы к этому и вела. Я закончил 2 института, причем не в богом проклятой Уфе, а один в Ленинграде, второй в Москве. Я знаю неплохо один европейский язык и более-менее второй, имею дипломы о высшем образовании, диплом кандидата наук и аттестат доцента; свою заграничную корреспонденцию подписываю не иначе как «Dr. V. Ulin». В прежние времена мною были приложены неимоверные усилия по деланию себя, стремления вершить карьеру или хотя бы найти место под солнцем, на котором я мог бы заниматься интересным для себя делом. Но, видимо, звезды сложились кукишем в самый миг моего рождения. Потому что жизнь прошла, а все эти старания, требовавшие стольких сил и ограничений, накладываемых ежедневно на свою собственную жизнь, привели в место чуть пониже того, где у собаки кончается спина и начинается хвост.

И совершенно внезапно в Африке, у разбитого корыта неудавшейся жизни, я вдруг на секунду ощутил свободу своего звездного полета:

В Египте меня приняли за полицейского!

Случилось это так. Уже отбывая на растрепроклятую родину и минуя пропускной турникет хургадского аэропорта, я обратил внимание на сидевшего на полу молодого парня-полицейского в белой форме, рядом с которым сидел абсолютно черный египтенок, завороженно уставившись на опасную игрушку в его руках. У того был в самом деле неплохой автомат – как мне показалось, нечто вроде укороченного израильского «галила».

Я не смог удержаться.

– У тебя очень хороший автомат, – сказал я парню по-английски.

– А ты полицейский?! – с непонятной, лучистой какой-то радостью спросил он.

– Нет, к сожалению, – ответил я. – Просто очень люблю оружие. А у тебя в самом деле замечательная штука.

И пошел вовнутрь, за сумками с багажом.

Сердце мое пело, на душе царило умиротворение.

Ко псам всю мою жизнь, к хренам собачьим попусту растрясенные годы и силы. Еще не все потеряно, еще не вечер, еще даже не написан Вертер – если вот так запросто совершенно незнакомый человек принял меня за полицейского !

И что перед этим признанием все мои реальные и вымышленные научные достижения. Все мои написанные, недописанные и ненаписанные книги, и умершие нерожденными литературные герои. Все несостоявшиеся возможности и неполученные должности, и кабинеты, ключи от которых так и не побывали в моем кармане… Что из того, что я неинтересен даже самому себе, поскольку не может вызывать иных эмоций сутулый сорокалетний очкарик, всю жизнь бившийся, да ничего путного в не добившийся.

Меня приняли за полицейского!

Значит, жизнь еще не кончена…

Значит, у меня еще остались какие-то надежды…

И вдруг повеяло на меня молодостью, верой в себя и запахом утраченной мечты.

Понял ли ты меня в этот миг, читатель?:…

Если понял – можешь читать дальше.

Не понял – ну и хрен тебе в задницу, все равно не поймешь, как ни тужься.

Впрочем, ничего подобного больше уже не случится. Звездный миг един и неповторим.

Мать его в бога душу…

Автомобили

Автомобилизм египетский мало чем отличается от российского. Разве что водители ездят медленнее и спокойнее, не перестраиваются лихорадочно – даже в достаточно оживленном Каире – из крайнего ряда в другой крайний ряд. И еще они уважительно-добродушны друг к другу и даже к пешеходам. Возможно, несмотря на ужасающую нищету подавляющей массы населения, египтяне в силу особенностей своего характера не так озлоблены на жизнь, поскольку глядят в свое будущее с поистине детской наивностью.

Главным отличием были, конечно, арабские номера – без единой понятной цифры (хотя привычные нам цифры считаются у нас не какими-нибудь, а именно «арабскими» – парадокс…). Вплоть до того, что собственный экскурсионный автобус, огромный «мерседес» со всеми мыслимыми удобствами, приходилось отличать среди десятка точь-в-точь таких же, запоминая его номер совершенно дикарским способом: «дельта – игрек – игрек».

И еще бросились в глаза применяемые повсеместно накидки из раскладывающейся гофрированной фольги, которой каждый второй египтянин прикрывает приборный щиток и руль во время парковки. В Уфе такие штуки иногда можно встретить на стоянках. В Египте же они повсеместны – вероятно, отражая солнце, помогают хоть немного снизить жар в прокаленном салоне.

Зато египетский автопарк радовал глаз!

Каких только автомобилей я там не видел…

Основными средствами передвижения являются там, конечно разнообразные японские и корейские жестянки конца 90-х годов. В основном малого класса типа «тойоты-карины». Об этом барахле и писать-то нечего.

Но встречаются – примерно в тех же количествах, что и у нас – старые акулообразные «БМВ» 3, 5 и даже 7-й серии. Правда, заметить их непросто. То ли колесные диски у них какие-то то нестандартные, то ли общий египетский колорит делает неузнаваемой даже привычную машину. Есть 123-е, 124-е и, конечно, 126-е «мерседесы». Правда, последние почему-то встречались очень давних лет выпуска. Вероятно, были куплены в те времена, когда дела у египтян шли более-менее хорошо, а потом наступил какой-то кризис. И более поздних машин представительского класса я уже не встречал. Но, разумеется, полно там и совершенно новеньких самых дорогих «мерсов» и «БМВ» – что, впрочем, в России характерно даже для сельской местности.

Видел редкостного для наших краев зверя – «мерседес», чьей модели даже не помню: то ли 102, то ли 107. С двумя вертикально вытянутыми, далеко отставленными от радиаторной решетки блок-фарами и хищно торчащими между ними воздухозаборниками.

Джипы представлены у египтян, вероятно, по всем позициям всех автокаталогов за много лет. От древних, почти как пирамиды, безымянных «шевроле» до новых моделей «гранд чероки» и даже “ML320”.

Очень много машин, которые россиянам вообще абсолютно неизвестны: всяческая европейская дешевая дрянь 60-80-х годов – различные «рено», «пежо» и «фиаты», напоминающие наши классические «жигули», только гораздо более страшные и убитые. Достаточно часто встречаются то ли индийские, то ли турецкие «тофасы», которые, несомненно, еще хуже. Довелось встретиться и с разными редкостными для нас американскими диковинками – серебристыми «кадиллаками», «линкольнами», а однажды видел даже огромную, как двуспальная кровать для великанов, черную «шевроле-импала» годов 50-х.

Как ни странно, достаточно привычны в тех далеких краях наши – вроде бы даже нам самим не нужные – «жигули». Встречал я «пятерки», «семерки», и особенно часто «нивы».

Однажды в Каире, ожидая, пока русские женщины истратят последние доллары на уродливое египетское золото, я вышел из прохлады экскурсионного автобуса прямо в 50-градусный зной лишь для того, чтоб поближе разглядеть один уж особенно по-арабски навороченный 126-й «мерседес». Рядом оказался египтянин, водитель другого автобуса. Мгновенно между нами промелькнула молния, соединив двух одинаковых автомобильных маньяков, и мы разговорились. Египтянин подробно – вплоть до отдельных моделей – расспросил меня об автомобильном парке России. Я же поинтересовался, каким образом затесались в далекую Африку наши угребищные «жигули». Ответ был предсказуем: эта рухлядь даже по египетским меркам неимоверно дешева в сравнении с нормальными автомобилями.

И напоследок вспомню одну замечательную встречу в том же Каире, на оживленной улице. Я шел вдоль квартала, отбиваясь от торговцев и судорожно ища «дельту – игрек – игрек» своего «мерседеса», как вдруг в потоке встречных машин увидел нечто до боли знакомое, ужасно русское, и давно забытое даже у нас. Ко мне катил открытый «газ-69», который, вероятно, достаточно выгодно продал в свое время хитрому заезжему арабу какой-нибудь вороватый прапорщик из пожарной части. Машина была красная, с двумя идущими по капоту белыми полосами и незакрашенными русскими цифрами «01» на борту. За ветровым стеклом сидели два веселых усатых египтянина; один держал руль. Я в восторге остановился, и не в силах выразить свое восхищение, равно как и перекричать непрерывный посвист клаксонов каирской улицы, показал два больших пальца.

В ответ египтяне, сверкая ослепительно белыми зубами прокричали мне что-то веселое и показали в ответ все четыре.

Цены простые и горящие

Поездку свою, как и всякие нормальные люди, не обладающие неограниченными финансово-временными возможностями, мы стали планировать примерно за месяц.

Конкретно в наш отель мы попали целенаправленно. Исходя из уже упомянутых низких цен. Цены эти, обговоренные в конце июля на конец августа и вполне нас удовлетворившие, все-таки оказались нереальными: московский туроператор не прислал, как ожидалось, подтверждение бронирования тура на следующий день после предоплаты. Не прислал и на второй день, и на третий. Так прошла неделя, и местное турагентство ничего вразумительного объяснить не могло. (Впрочем, оно вообще неспособно было дать какую-либо конкретную информацию.)

Тогда я, слегка раздраженный тем, что время идет, а вопрос об отдыхе завис, объехал еще несколько турагенств, и узнал, что действительно в задержке подтверждения виноваты не местные фирмы и даже не Москва, а египетские отели, придержавшие бронирование номеров в преддверии настоящего сезона. (А он в Египте как раз с конца августа по октябрь.)

Причем тут же, по ходу дела, я узнал, что во всех агентствах очень велик спрос именно на наш отель. Когда мы приехали в Египет и этот самый отель увидели, то причина спроса нам стала непонятной. Вероятно, дело было не только в чуть более низких ценах, но в «раскрученности» места многими операторами.

В конце концов я понял, что Египет даст окончательные цены лишь за две недели до начала отдыха. И что так, в общем, принято за рубежом, поскольку ни один нормальный зарубежный человек не станет планировать себе отпуск за более длительный срок.

Не имея реальных прайсов на интересующие даты вылета, но пытаясь выяснить хоть что-то, я заинтересовался объявлениями о так называемых «горящих» путевках. Обнаружился полнейший, чисто российский парадокс: «горящей» в турфирме называется путевка, до выезда по которой осталось всего две недели, но ранее двух недель еще не известны цены.

Познакомившись в Египте с ленинградцами и москвичами, я узнал, что у них-то бывают действительно «горящие» путевки, когда вылетать надо, к примеру, послезавтра – цены на такую путевку могут быть в 3 раза ниже обычных. Но подобная ситуация возможна лишь в цивилизованных городах, имеющих прямое воздушное сообщение с курортными центрами мира.

В заставленной юртами Уфе ни одна путевка не может по-настоящему «гореть» по той простой причине, что отсюда никуда нет прямых рейсов. А подгадать дорогу до Москвы или Екатеринбурга плюс последующие пересадки так, чтобы через два дня, к примеру, оказаться на Кипре, практически невозможно. Еще одно надувательство доверчивых уфимских туристов: бессмысленное объявление о несуществующих «горящих» путевках служит лишь для того, чтоб человек, скользя глазами по десятку рекламных квадратиков на газетной странице, выбрал именно этот. А там уж обработать его как следует и не выпустить из рук – дело менеджера. Но… Но и менеджеры в большинстве турагентств работают так, будто это не они должны впихнуть мне путевку, а я вынужден выдирать ее у них.

В общем – не верьте в Уфе никому и ничему.

Ни обещаниям, ни объявлениям.

Новые цены из Египта, как и ожидалось, пришли за две недели до отъезда. И оказались они примерно на 100 долларов выше за каждую путевку. Но мы уже настроились отдыхать, и отступление не входило в планы.

Путевки были куплены.

Отель Принцессы

Отель Принцессы был стар, как Мафусаил. На крайний случай, как Брежнев в последние годы правления.

Этот огромный архитектурный конгломерат по нашим меркам занял бы целый квартал. Отделения “Princess Palace” и ‘Princess Club” лежали на морском берегу и имели собственный пляж. Некий “Princess Resort” располагался через дорогу (которая, как я понимаю, была отрезком шоссе Порт-Судан – Суэц, пролегающего сквозь Аравийскую пустыню вдоль берега Красного моря и здесь облагороженного до вида городской улицы с нанизанными на нее отелями и лавочками торговцев). Убей меня бог, если я понимаю, что означает это третье название. “Resort” по-английски вообще-то будет «курорт», то есть нечто, где можно поправить здоровье – но как можно поправить здоровье в здании, под которым находился действующий до 5 утра ночной кабак “El Khalili”?

Мы жили именно в «Паласе», который, как указывалось, имел четырехкратную звездность («Клуб» состоял из отдельных бунгало, где, кажется, кое-где висели простые вентиляторы вместо кондиционеров, поэтому звезд там было не больше трех).

Первый наш номер, ключ от которого нам, ошалевшим от переезда и перелета, ласково выдал администратор вместе с браслетами “All inclusive”, выходил как раз на эту чертову “El Khalili” Измученные дорогой, мы как-то уснули. Но было ясно, что в принципе спать на этой стороне невозможно – и наутро я поменял номер. Вытребовал другую сторону отеля. За это сначала пришлось отдать 20 фунтов милому и любезному администратору. Затем еще доллар бою, который сначала ходил со мной с ключами от нескольких предоставленных на выбор номеров, а потом перетащил вещи – в итоге вышло около 5 долларов. Немало по египетским меркам, но вполне приемлемо при условии, что мы получили номер на 1 этаже с собственным маленьким пентхаусом. Там даже росло маленькое жестколистное деревце в кондиционерном стоке, и все ночи (исключая лишь одну, когда в соседнем дворике слишком долго бесновались приехавшие в гости арабы) было абсолютно тихо.

В пентхаус выходило огромное, во всю стену сдвижное окно. Стекла в нем были слегка тонированными и явно термическими, поскольку сильно нагревались от солнца. А штор имелись целых две. Внутренняя, со стороны номера оказалась обычной, тонкой и розовой, в тон покрывалам. Внешняя же, неимоверно тяжелая и толстая, была изготовлена из прорезиненной лодочной ткани и обращена резиновым слоем наружу, служа тем же целям, что термическое стекло: не пропускать солнечный жар.

Был, конечно, в номере и кондиционер. Потолочный, явно устаревший. Потому что не ни имел таймеров, ни регулировки обдува, а диапазон поддерживаемых температур не отличался от простых бытовых, какие стоят у нас дома в Уфе.

В углу стоял крошечный холодильник, который мы даже не включали, поскольку хранить в нем было нечего. А на большом туалетном столе стоял телевизор с 20 программами, одна из которых была даже русской. Правда, без AV входа, что не позволяло нам по ходу дела просматривать отснятый на видео материал.

Уборка в номерах производилась ежедневно и шла как-то очень странно: неимоверно медленно, с раннего утра до позднего вечера. Впрочем, действительно странного тут мало. Ведь убирались везде нерасторопные мужчины-уборщики, вооруженные одной лишь щеткой для пола: отсталость Египта от цивилизации проявлялась в отсутствии обычного пылесоса. Ясно, что результат такой уборки оказывался практически незаметным, только белье на кроватях было заправлено ровно, да в туалете появлялись новые куски мыла и рулоны бумаги.

Впрочем, разве могут быть истинные чистота и блеск в том месте, где убираются не женщины, а мужчины?…

Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о номере.

Из особо запомнившихся мелочей вспомню несколько предупредительных табличек, разложенных и расклеенных по всему номеру. Смысл их сводился к тому, чтобы постояльцы не забывали. что живут не где-нибудь, а в пустыне, и старались попусту не расходовать воду.

Тема воды в Египте вообще заслуживает отдельного рассмотрения.

Итак, отель был стар. Он имел всего три этажа (впрочем, в Египте, за исключением Каира практически все постройки малоэтажны; вероятно, из-за отсутствия централизованного водоснабжения) с очень толстыми стенами, способными заглушить даже автоматную очередь у соседей. Зато с дрянными, плохо пригнанными дверьми, сквозь которые, подобно скачку спутниковой связи, долетали из номера в номер все нужные звуки. А также проникал табачный дым из холла в случае, если кто-то из обслуги забывал закрыть дверь коридора.

Чтоб название отеля не выветривалось из сознания постояльцев, на стене у выхода в сад и к морю был сооружен огромный барельеф этой самой принцессы (так и оставшейся, впрочем, для нас неизвестной) – чудовищно размалеванная маска из кошмарного сна.

Несомненно, когда-то отель сверкал новизной и чистотой. Сейчас же номера в нем были зашарканы, мебель казалась подремонтированной и перекрашенной, подушки на плетеных креслах потеряли первоначальный вид и цвет, а белье на постелях застиралось до такой степени, что его можно было бы и вообще не менять. Туалет и ванная оставляли желать лучшего. В ночные часы прямо по коридору, мгновенно прячась в норки между стершихся ступеней, пробегали полупрозрачные, ломкие на вид сероватые ящерицы с грустными черными глазами. Правда плитки на полу были целы и не вываливались из своих мест.

(Возможно, стоит отдельно отметить, что нигде в Египте я не встречал иного напольного покрытия, кроме плитки. Гигиенично и слегка уменьшает жару хотя бы снизу. Правда, губительно в случае, если уронить бутылку водки – но это уже непредусмотренная ситуация, поскольку египтяне пьют не дома, а в барах.)

Но… Я был счастлив в этом отеле, как мало где и когда в жизни. Потому что у меня не было телефона (был, конечно, внутренний в номере, но от него не исходило никакой опасности) – ни простого, ни сотового – ни пейджера; потому что никто в России не знал моего адреса и не мог достать меня здесь своими проблемами. В течение двух недель я даже не был русским, я был просто гражданином мира без прописки, рода деятельности и каких бы то ни было обязанностей. Две недели несуществования в своей обычной жизни – это ли не подлинное счастье?!

Поэтому отель Принцессы был для меня лучшим местом на земле.

А что стоили его холлы?…

Оформленные то ли в разное время, то ли разными дизайнерами, они носили на себе отпечатки мавританских, турецких, арабских, европейских стилей. Светильники, набранные хрустальными шариками, свисающие из шелковых куполов в потолке, соседствовали с точечной подсветкой, а пышные полосатые тюфячки на деревянных подставках – с ультрасовременной кованой мебелью. Холл был каким-то непонятным образом разделен на уровни: часть его лежала во впадине, часть значительно выше основного пространства. Перепады высот были огорожены витыми металлическими парапетами. Около лестниц били – неслыханная для Египта роскошь – фонтаны настоящей воды, подсвеченные лампочками. В каждом углу, на каждом шагу встречались цветы, причем все без исключения живые, что достаточно редко даже для России. (Представляю, сколько усилий над собой стоило не слишком трудолюбивым египтянам поддержание этих цветов в неумирающем состоянии, но делали они это самоотверженно и планомерно.)

Помимо мест и закутков для сидения, в холле и при входе в отель разместились сувенирная, благовонная и кожаная лавки, медицинский пункт, отделение банка, телефонный узел, три бара, ресторан, биллиардная, две дискотеки, и т. д.

Круглыми сутками холл был полон людьми. Там и здесь сидели группы, чей образ жизни подразумевал бодрствование именно в этот час. Курили кальяны, пили из пластмассовых стаканчиков напитки, взятые в барах, болтали между собой. Поздно вечером устраивались скрипичные концерты или африканские пляски; за толстыми шторами каждую ночь до утра безмолвно бушевала дискотека. Национальности перемешались. Между мятыми футболками немцев и одетыми в вечные шорты арабами торчали нелепо разряженные, не в меру накрашенные и надушенные польки. Откуда-то неслась трескотня невесть как попавших в этот отель итальянцев. Из укромного угла, словно затаившиеся танки «Шерман», оценивали сквозь щели обстановку пришелицы из Саудовской Аравии. А среди гомонливой и разношерстной русской массы то там, то сям выныривал веселый вьетнамец Том – московский студент, живший неизвестно где и спавший неизвестно когда, ибо встретить его в холле можно было в любое время дня и ночи.

Жена сравнила отель с фильмом «Вавилон-5». Действительно, что-то истинно вавилонское было в этом неимоверном столпотворении, в смешении лиц, одежд и языков.

Что-то очень радостное, напоминающее вдруг, что все люди по сути братья, Могут быть ими хоть то короткое время, пока все сыты и пьяны и уютно рассажены по мягким креслам отеля Принцессы.

И одновременно неимоверно грустное. Потому что ничто хорошее не длится вечно. Чем сладостней неслись мгновения, тем мучительнее будет ранить потом медленно угасающая память.

Будь же благословен, старый отель Принцессы, подаривший мне лучшее, что может дать человеку фабрика отдыха. Минуты покоя, проблески радости и иллюзию того, что все надолго останется прежним…