Текст книги "Экспроприация"

Автор книги: Виктор Улин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Виктор Улин
Экспроприация

Памяти Виталия Зубова

I

Толстая проволока блестела под солнцем, как натуральное червонное золото.

Кладовщик долго крутил ее так и сяк, обламывая свинцовый кругляш пломбы. Потом еще дольше выдергивал остатки из проушины, сипя и отдуваясь. И наконец откинул щеколду запора и обернулся, молча приказывая открывать.

Один из четверки не выдержал тягучего взгляда – шагнул к вагону, неловко охватил ребро тонкими пальцами, пытаясь сдвинуть многопудовую дверь. Кладовщик сдавленно выматерился, отпихнул его прочь и налег сам, помогая себе ломом. Клинкет нехотя завизжал по ржавым полозьям, открывая вагонное нутро.

Вагон был пуст; так показалось сначала: в глаза бил свет, проникая сквозь щели дальней стенки. Но полумрак отступил, и на полу проявились какие-то плиты, обернутые в крафт-бумагу – они лежали ровным слоем, доходя примерно до колена. И тут же наружу хлынул запах. Горький и терпкий, очень знакомый, но все-таки непонятный.

Первый из стоявших около вагона тонко улыбнулся, храня молчание.

Второй вытянул шею и сомнением хмыкнул, потом вопросительно обернулся к остальным.

Третий изящно потянул носом и щелкнул пальцами с миной знатока, близкого к почти найденной догадке.

Четвертый залез в вагон и вытащил образец груза.

На промасленной бумаге краснело развесистое клеймо заграничной фирмы; отдельно сиял лиловый штамп «24 кг», а сбоку упаковка была ободрана, и виднелся темно-коричневый край плиты. И запах мгновенно сделался привычным, знакомым с детства, и оставалось лишь недоумевать, как они не догадались сразу:

– Это же… шоколад!…

Солнце сияло, как миллионы лет назад и неизвестно сколько вперед. День выпал самым обычным; работа не была в новинку: весь институт давно отбывал трудовую повинность то на товарной базе, то в колхозе, а то и вовсе на улице с метлой. Однако перезнакомились они только здесь: начальство всегда посылало на один объект людей из разных секторов. Вероятно, полагая, что незнакомым будет труднее вступить в антиобщественный сговор. Но четверо быстро сошлись и поняли, кто есть кто.

Интеллигент выделялся возрастом: трое других разменивали пятый десяток, он же лишь год назад окончил университет; и кроме того, был нежен и бледен лицом, несущим печать образованности во многих коленах, а губы его то и дело складывали тонкую усмешку авгура, стоящего выше земных забот.

Здоровый и загорелый Дуболом был абсолютной противоположностью: он сиял уверенностью счастливца, не привыкшего обременять голову лишними мыслями, однако всегда готового поддержать любое стороннее начинание.

Граф не походил ни на того, ни на другого: не тонко вырезанный, но хорошо ошлифованный природой, он имел красоту довоенной статуи; его насмешливое, умное, и слегка аристократичное лицо вызывало в воображении немыслимый гибрид Андрея Болконского и Остапа Бендера – если таковой мог существовать! – на нем хотелось видеть фрак, жестокий ментик нараспашку или, в крайности, фуражку с эмблемой несуществующего яхт-клуба; смешно было видеть его в заплатанной рубашке и джинсах фабрики «Большевик», и лишь сдвинутая на нос белая кепочка вносила в его образ нужный штрих.

А четвертый, Боцман, опять-таки казался совершенно иным: коренастый и жилистый, он избегал лишних движений, однако в нем ощущалась игра внутренней силы, а глаза его, обманчиво затененные меланхолическими веками, тщетно прятали недюжинную работу ума, занятого генерацией идей; неизвестно, бывал ли Боцман боцманом, но это не исключалось: на заре туманной юности он и в самом деле три года служил на флоте…

…Работа не была в новинку; день вышел обычным, но… Шоколад с самого начала взбудоражил их души, не давая расслабиться даже на перекуре. И даже привычный разговор о женщинах – от которого Интеллигент рдел в томительном возмущении, боясь пропустить хоть слово – не принес разрядки. Едва многомудрый Боцман начал делиться опытом расстегивания крупноразмерных бюстгальтеров с помощью одной руки, как Дуболом перебил его – понюхал свой кулак, успевший впитать соблазнительный дух груза, и сокрушенно покачал головой:

– В тот раз картошкой отоварился. А нынче?

Боцман уважительно замолчал.

– Полтора пуда шоколада, – со вкусом ответил Граф. – Причем концентрированного, из которого выйдет как минимум сорок килограммов обычного, то есть четыреста плиток. Прикиньте нынешнюю стоимость одной такой плитки и сделайте вывод, какую ценность берет в руки каждый из нас, осуществляя транспортировку всего лишь одной единицы груза.

Граф говорил долго и витиевато не из рисовки: рисоваться-то тут было не перед кем – просто он всю жизнь привык выражать свои мысли именно так, и в принципе не мог иначе.

Интеллигент фыркнул; не будучи матерым в подобных делах, он все-таки сразу понял, куда клонит Граф, и поспешил выразить свое неприятие темы.

– Он прав, – не вдаваясь в рассуждения, Боцман поставил точку над «i». – Давайте мозговать, как нам отсюда хоть одну плиту прихватить…

Вагон стоял в тупике; дверь пакгауза была распахнута с торца, и путь пролегал в форме буквы «Г». Принимая во внимание особую ценность груза, кладовщики распределились хитро: один помечал накладную у вагона, второй с угла контролировал всю трассу, третий принимал груз внутри у стеллажей. Задача казалась трудной – практически невыполнимой.

– И-так, конкурс идей! – открыл следующий перекур Граф. – Как будем производить экспроприацию?

Дуболом хмыкнул, это был его любимый звук речи. Интеллигент покривил губы. Боцман энергично тронул затылок:

– Перрон гладкий, просто заныкать плиту не получится. Значит, с нею надо что-то сделать… – он помолчал, сосредоточившись в себе. – Помнится, когда мы в Ленинграде были на берегу еще в учебном экипаже, нас по ночам часто поднимали…

Мимо прошел кладовщик, и Боцман сделал паузу.

– …Ананасы разгружать, бананы и прочую фиготу… Н-да… Ну так вот – был у нас особый метод борьбы с цитрусовыми. Один матрос грохнет ящик по дороге, вроде как нечаянно. Следом рота прошла – каждый подхватил по мандарину в карман, и кранты. На полу одни щепки.

– Данная ситуация подобный номер исключает, – возразил Граф. – Глыба вряд ли даже треснет, у шоколада слишком высокая вязкость. К тому же все равно нас заставят собирать осколки, это ведь не конечный товар, а сырье для переработки. Но скоре всего – бой тут же спишут на усушку-утруску, и плод наших тягостных усилий падет в лапы этим складским паразитам.

Интеллигент, кажется, хотел что-то сказать, да сдержался.

– Еще идея, мужики, – Боцман прищурил один глаз. – Прихватить сразу две плиты. А на пороге вагона вроде как споткнуться и – р-раз! – одну под платформу?

– Это надо проверить практикой. Которая, как известно, служит единственным критерием истины, – заключил Граф. – На кого возложим исполнение операции?

– Да вон ему дадим, – Боцман кивнул на Дуболома. – Он здоровый; две плиты только так подхватит.

В работе появилось разнообразие: теперь каждый украдкой не спускал глаз с Дуболома. Вот он возник в дверном проеме, с натужной легкостью держа на вытянутых руках двойной груз. Приостановился под пронзительным взглядом кладовщика, перешагнул на перрон и… понес все три пуда на склад.

– Похоже, наш уважаемый коллега решил реанимировать давно почившее стахановское движение, – саркастически сказал Граф на перекуре. – Удвоив норму переноски тяжестей!

– Дубина ты стоеросовая, – беззлобно вздохнул Боцман.

– Да я… – Дуболом виновато повел плечами. – Он меня сразу засек. Ну, и потом…

– Даа… Экспроприация экспроприаторов принимает угрожающе затяжной характер!

Боцман смотрел куда-то сквозь всех.

– Слышьте, а? – пробормотал Дуболом, неожиданно разродившись собственной идеей. – Может, просто подойти да сунуть этому пидору пару раз в рыло?

Интеллигент окатил его с головы до ног и обратно с ног до головы ледяным взглядом, но все еще молчал.

– Бриллиантовая мысль, – подтвердил Граф. – Продавец, официант и кладовщик суть мои классовые враги. И по отношению к ним никакая мера не является чрезмерной.

– Вы сталинист!!! – Интеллигент лопнул, мгновенно краснея от собственного запала.

– Не-ет…– Граф изящно отмахнулся. – Куда мне… Просто я рос и мужал в эпоху развитого социализма, и вследствие этого обладаю обостренным классовым чутьем.

– А вот у нас на подводной лодке…

– Но слушайте! Как можно! целый день! думать лишь о том! как украсть у государства шоколад! – перебил Интеллигент, взорванный изнутри напором долгого молчания.

– Милости-сдарь, – прищурился Граф. – Позвольте полюбопытствовать: много ты после университета получаешь?

– Ну… А что?!

– А то, что твое любимое государство отнимает у тебя две трети твоего жалованья: налоги, пенсия, взносы, содержание аппарата – всяких секретарей и министров, которые не работают, но едят дай бог каждому – на якобы бесплатную медицину, эт сетера. Государство – первый вор, рядом с ним любая мафия есть группа дошкольников. Поэтому не будет смертным грехом произвести единовременное изъятие украденной у нас части доходов, выраженное в натуральной форме полутора пудов шоколада. И кроме того – складские изымут гораздо больше.

– Но ведь должен человек, в конце концов, иметь свою личную совесть!

Что из того, что все кругом воры?! В самые трудные времена всегда находились люди, которые жили честно! Нельзя же быть таким беспринципным!…

– Так вот, мужики, идея…

– А казнокрадам, между прочим, в былые времена никто руки не подавал! – не унимался Интеллигент. – И на дуэль их…

– Послушай, Алеша-Попович, – осадил его Граф. – Если тебе так уж не нравится наша компания, можешь не обремен

...

конец ознакомительного фрагмента