Текст книги "Снайпер"

Автор книги: Виктор Улин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

2

Стекла красной «Нивы» отставного майора запотели изнутри: осень уже давала знать утренним холодком.

Жильцы, решившие участвовать в пикете, собрались за домом.

Юра – в парадной форме, сверкая начищенными боевыми орденами и даже в портупее без кобуры, стоял перед маленькой кучкой своих бойцов. И раннее солнце наливало кровью эмаль его «Красной звезды».

Фридман тоже занял место в толпе. Хотя ему, при всех сегодняшних неудобствах, требовалось лишь перетерпеть несколько недель сотрясения от забиваемых свай, после чего все вернулось бы к прежнему покою.

Но он ощутил в себе небывалую злобную ненависть к строителям. К этим людям в синей форме и оранжевых касках – захватчикам, посягнувшим на жизненное пространство их дома. И понял, что не может остаться в стороне.

Майор пригнал свою машину со двора и поставил ее перед сваебойным агрегатом, загораживая ему путь.

Люди молчали. На краю котлована, среди грубых, разбитых свай, около вонючей строительной техники надежды на победу испарились. Но они продолжали стоять, словно этот жалкий пикет мог сыграть какую-то роль.

– Геннадий! – окликнул майор Савельева, который бежал к ним через площадку, не успев даже побриться после суточного дежурства. – Ну как? Удалось с телевизионщиками договориться?

– Уроды они и кондомы мелкодырчатые, – грубо ответил бывший журналист. – Видите ли, у них выезды группы расписаны на неделю вперед. Удалось только выдрать из моего бывшего друга обещание, что про наш пикет упомянут в сегодняшнем выпуске «Часа Пик». И он попросил снять все на видео.

– Мужики, у кого есть видеокамера дома? – зычно крикнул Юра, встопорщив усы и сделавшись похожим на политически покойного, но некогда весьма популярного боевого генерала Ручкина.

– У меня, – без колебаний ответил молодой белобрысый мужчина мужчина из того же подъезда, где жил Фридман.

– Как тебя звать?

– Витя.

– Вот что, Виктор… Неси камеру сюда. Ты на каком этаже живешь?

– На втором. Угловая квартира, сюда выходит.

– Очень хорошо… Дома кто есть?

– Сын. Одиннадцатиклассник. Во вторую смену учится.

– Еще лучше… Ты вот что, Виктор… Веревка длинная есть?

– Найдется, я думаю.

– Так вот, спусти ее с балкона. И сделай петлю на конце, или крюк из проволоки. Сумеешь?

– Конечно, – кивнул мужчина. – А зачем только…

– …Замечательно! Спустишь веревку и сына попросишь следить за нашим сборищем. А сам будешь снимать. Все, что происходит. Как только я тебе команду дам – ты пулей под балкон и камеру на веревку. И сыну скажи, чтобы камеру сразу поднял к себе и продолжал снимать, несмотря ни на что. И на звонки дверь не открывал и вообще…

– А что, Юрий Алексеевич… Может быть?…

– …Может быть все, – перебил его отставной майор. – Мы вступили в войну, Витёк. А на войне победит тот, кто заранее предусмотрит пути отхода. Ну если даже не победит, то по крайней мере пострадает меньше… Ясно?

Мужчина по имени Виктор умчался за камерой. Юра обвел взглядом жалкое войско.

– Арик, и ты тут? – кажется, он обрадовался, увидев близоруко сощурившегося Фридмана.

– А как же, – ответил Фридман, пропустив мимо ушей «Арика»: за годы жизни он привык, что его достаточно редкое имя перевирали на каждом шагу. – Это же мой дом. И я буду его защищать вместе со всеми.

– Очень хорошо, – майор улыбнулся. – Сходи-ка и ты… За скрипкой, если тебе не трудно.

– Не трудно, конечно. Но… Разве моя скрипка нам поможет?

– Поможет. Твоя скрипка – наше единственное наступательное оружие.

Сыграешь что-нибудь, чтобы людей поднять и разогнуть. Сможешь ведь, я тебя знаю…

– Смогу, – кивнул Фридман.

Он ходил достаточно долго, потратив некоторое время на подстройку: на открытой площадке этому вряд ли бы оказались условия. И когда вернулся, за домом успели произойти изменения. Пришли строители, открыли бытовку. Водитель уже залез в кабину сваебойного агрегата.

Толпа еще плотнее сгрудилась вокруг Юры.

Белобрысый Виктор, профессионально выбрав позицию спиной к солнцу, уже снимал происходящее.

Расправив плечи и глядя в объектив, майор говорил речь, написанную ему Геной, скорректированную юристом Сашей и выученную им наизусть:

– Мы, жильцы дома номер тридцать три по улице космонавта Юрия Гагарина, вышли на этот пикет, чтобы помешать строительству, развернутому под нашими окнами с нарушением ряда норм…

Синий дизельный дым окутал площадку. Загремел двигатель. Напрягая командный голос, майор продолжал выкрикивать:

– Муниципальное унитарное предприятие «ИКС» грубо нарушает Градостроительный кодекс… Разрешения на строительства… Наказания предусмотренного статьей 9, пункт 5 ГсК Российской федерации… Данное строительство именуется администрацией города как корректировка плана… Незаконно… реально имеем дело с уплотнением застройки. Согласно статье двадцать восьмой Градостроительного кодекса… План застройки утвержден без публичных слушаний… Нарушение наших прав…

Огромная и страшная сваебойная машина сдвинулась и, покачивая двадцатиметровой вышкой, медленно поползла к толпе. Грохот дизеля нарастал, и последние слова Юры полностью утонули.

Он взмахнул рукой, подчеркивая серьезный характер намерений, и замолчал. Оператор Витя отошел, дал крупный план котлована, кучки жильцов и надвигающегося железного монстра.

Фридман стоял, опустив скрипку: играть сейчас было бесполезно; на открытом пространстве при таком громе звуки не могли оказаться полноценными, вместо мелодии получилось бы жалкое кваканье. А он не мог казаться жалким. Его музыка должна была поднимать.

Проехав несколько метров, тракторист остановился. Сбросил обороты и высунулся из кабины:

– Эй, мужик!!! Убирай свою тачку!

Юра не ответил. Лишь по желвакам, что забегали на его щеках, стало ясно, как напряжен этот мужественный и неглупый человек.

– Ты, мужик, оглох, что ли?!

– Может, ты и мужик, – отчетливо произнес майор, наконец обернувшись.

– А я человек. И жилец этого дома.

– А мне по хрену, человек ты или жилец. Убирай свою гребаную машину, мне сваи надо бить.

– Все сказал? – уточнил майор.

Тракторист не ответил.

– А теперь послушай, что я тебе скажу. Забивка свай незаконна. Твой застройщик «ИКС» не имеет на это разрешения и тем самым нарушает кодексы. Мы выставили пикет. Можешь вызывать свое начальство, мы не сдвинемся с места.

Подтверждая слова, Юра забрался в свою машину.

Тракторист вылез из агрегата и пошел в бытовку. Вероятно, звонить прорабу. Двигатель продолжал тихо постукивать. Из оврага веяло прохладой.

– Гена! – крикнул майор. – Возьми ключи и спрячь. И не отдавай им, обыскивать тебя вряд ли будут.

– Кому – «им»? – не понял Савельев, приняв брелок с ключами от машины.

– Не знаю. Но… чувствую. Тут заварится каша. Мы вступили в войну, – повторил Юра. – И заранее уже ничего нельзя предугадать.

Майор поднял стекло, оставив узкую щель, и защелкнул дверцу изнутри. Он забаррикадировался, как в танке, чтобы никто не смог вытащить его из машины. А саму машину было невозможно отогнать в сторону, поскольку ключи спрятал Геннадий.

Все было готово к схватке.

Осенняя сырость текла через овраг из леса, да и котлован, хоть и вырытый достаточно давно, нес запах влажной земли. Фридман окинул взглядом собравшихся. Мужчин собралось мало; в толпе преобладали женщины. Замученные, истрепанные жизнью – в простой домашней одежде. Кто-то держал за руки детей, которых было не с кем оставить в пустых квартирах.

Женщины. Дети. Несколько растерявшихся безработных мужчин. Мирные люди. Стронутые с насиженных мест под угрозой захвата жизненной территории.

И угрожающе, хоть и тихо, грохочущий дизель агрегата. Который прижал их к краю котлована – словно к свежему рву. И стоял, постукивая, ожидая, когда все будет закончено. И можно будет двинуть…

…Чем двинуть – это же не бульдозер, а огромный сваебойный молот на тракторном ходу?!..

…Двинуть и засыпать ров. Кое-как, оставив торчать из него скрюченные руки. И ноги в старых, заштопанных колготках и не успевших свалиться тапочках…

Фридману стало холодно в области сердца.

Он никогда не ощущал себя евреем – не чувствовал себя вообще ни кем. Но, видимо, генетическая память миллионов уничтоженных собратьев по отцовской крови в нем жила. Потому что всколыхнулась с неожиданной и страшной силой.

И сейчас Фридману вдруг показалось, что на краю этого котлована стоит не просто их дом.

А сами жизни, готовые оборваться под натиском злобной бесчувственной силы…

И вскинув скрипку, он наконец заиграл.

Не тему из «Ромео и Джульетты». Вообще не пьесу из классики – классика, сколь бы совершенной ни была, подходила к оркестровой яме оперного театра, а не к яме в земле, напомнившей свежеподготовленную братскую могилу.

Фридман заиграл еврейскую песню про Иерусалим. Которую запомнил случайно, однажды исполнив по нотам в синагоге для делегации из этого города. Песня была на иврите; он же не понимал даже некогда расхожего в диаспоре идиш – но приезжие евреи знали слова и подпевали стройным, мощным хором. И он сам ощущал сильную патетику непонятных слов, которые он, как ни странно, помнил наизусть, хотя и понимал лишь повторяемое на разные лады название города: «Ерушалаим, Ерушалаим, Ерушалаим…»

 
…Йерушалаим шель заhав
Вэ-шель нэхошет вэ-шель ор…
 

Песня шла в мажорном ладу. Однако благодаря богатой модуляции, музыка звучала высоким трагизмом, отчаянием и гибелью. И в то же время в ней было нечто, заставлявшее развернуться, приподняться с земли… И податься вперед… Вперед – хоть под гусеницы трактора, хоть под пули. Но с надеждой в последние секунды все-таки увидеть утраченный Иерусалим…

 
…hало лехо-оль ши-ираих
ани кинор, ани кинор…
 

«Ани кинор», – вдруг вспомнил он. – Раввин говорил, что эти слова означают – «я твоя скрипка». Я твоя скрипка, золотой Иерусалим…

Я – твоя скрипка, мой поруганный дом…

Музыка несла его вместе с горсткой соседей, наполнила силой и мужеством, каковых он прежде не в себе не ощущал.

И Фридман даже не испугался, когда на площадке, резко затормозив и подняв тучу песка, остановился «УАЗ», из которого выпрыгнул человек в милицейской форме.

Он только подумал, что «ИКС» купил даже милицию, которую, вероятно, рабочие вызвали вместо начальства.

– Что за толпа?! – сходу заорал милиционер с четырьмя звездочками на погонах. – Немедленно всем разойтись и очистить стройплощадку!!!

– А где ты видишь стройплощадку, к-капитан! – по-командирски грозно проревел из машины отставной майор. – Где?! На стройплощадке должна быть табличка с указанием заказчика, подрядчика, прораба и телефона вышестоящей организации! Здесь ничего нет! Строительство ведется пиратским способом. Это не стройплощадка, а дворовая территория. На которой я могу поставить свою машину и собрать своих соседей. Этого мне никто не запретит, понял?

Милиционер выслушал молча. Он, кажется, не ожидал четкой отповеди. Вероятно, юрист Саша заранее научил Юру, что надо говорить.

Произошла заминка. Капитан в серой форме поднял рацию, потом передумал говорить и полез обратно в машину. Неужели все решалось так просто?

Фридман сыграл «Ерушалаим» еще раз, когда в раскрытые сетчатые ворота влетела еще одна милицейская машина, теперь уже с гербом охраны. Отворив сразу все четыре дверцы, из нее вывалились еще милиционеры.

Эти были молодые. В касках и различимых под формой бронежилетах. С дубинками. И даже с автоматами.

Они быстро рассыпались цепью перед стоящими у котлована людьми.

Вот, – подумал Фридман. – Все идет именно так, как думалось. Яма. Люди. Автоматчики…

Старший милиционер снова показался из «УАЗа». Только теперь держал в одной руке дубинку. В другой – мегафон.

– Внимание всем! – хрипло загремел его усиленный голос, отдаваясь от стены дома. – Внимание всем! Начинается операция «Антитеррор»!

– Какой еще «Антитеррор»?! – раздался испуганный женский крик.

– Согласно оперативным данным, – продолжал реветь капитан. – Во дворе жилого дома находится машина, начиненная взрывчаткой. Террорист, отказывающийся вести переговоры, угрожает взрывом, подвергая опасности всю прилежащую территорию. Количество террористов не выяснено. Предлагаю всем мирным гражданам, не делая резких движений, покинуть площадку и укрыться в безопасном месте. Через несколько секунд здесь начнется войсковая операция с применением огнестрельного оружия. В которой могут пострадать мирные лица. Я приказываю…

– Господи, господи, да что же это делается, – заметалась в толпе одна из женщин, схватив на руки девочку.

Фридману казалось, что автоматчики намеренно прижали толпу к яме, чтобы людям было некуда бежать. Этого, конечно, не могло быть; вряд ли кто-то хотел настоящего кровопролития, и купленная «ИКСом» милиция действовала лишь в порядке устрашения. Но тем не менее он отчетливо представил себе – опять по-настоящему представил, как то происходило семьдесят лет назад в другой стране и с другими людьми… Ему стало страшно, но одновременно в еще выше всколыхнулась злобная, отчаянная решимость. И он заиграл еще громче.

– Если террорист, забаррикадировавшийся в машине, не сдастся добровольно, нами будет вызван спецназовский снайпер для его устранения…

– Юра! – быстро и громко сказал Саша, подбежав к «Ниве». – Товарищ майор, сдавайся и выходи.

– Да они же блефуют, мерзавцы! – сквозь щель окна выкрикнул Юра.

– Они блефуют. Пока. Но сейчас они привезут снайпера. И тебя все равно вытащат из этой машины. Только с дыркой в переносице, понял? Мы проиграли, сдавайся немедленно!

– Они не имеют права в меня стрелять! В моей машине нет никакой взрывчатки! И они прекрасно это знают!

– За них не волнуйся! У них все схвачено. Когда твой труп выволокут наружу, в твоей машине найдут атомную бомбу. Плюс мешок героина. Причем при понятых, которые появятся из-под земли…

– Но…

– Юра, послушай меня, – жестко перебил адвокат. – Ты честный военный человек. А эти – не военные. Это наемники. Понимаешь разницу? Это же не милиционеры, а полицаи! «ИКСовские» прихвостни в серых формах, им только голубых повязок на рукава не хватает. И понятия порядочности и здравого смысла тут неприменимы.

– Мерзавцы! Какие мерзавцы! – рыдающим голосом застонала Тамара. – Это же… Мы же советские люди…

– Мы уже давно не советские, мать их так и распроэтак, – грубо заорал незнакомый парень из третьего подъезда. – И вообще ни чьи. А эти – «ИКСовские». У кого деньги, у того и власть!

– Ну ты! гнида! побазарь еще тут мне! – рявкнул милиционер, играя дубинкой.

– Юра! Юра!!! Сдавайся, пока не поздно!

Сдавленно выматерившись, отставной майор поднял стекло, затем открыл дверцу. Автоматчики подбежали, налетели, словно воронье, выдергивая его из машины.

– Юра! – яростно кричал Саша. – Юрааа!!!! Ни в коем случае не оказывай им сопротивления! Подними руки и не сопротивляйся!

– Еще один умник нашелся? – капитан кинулся к нему.

– Я адвокат! – спокойно ответил Саша, держа перед собой, как щит, раскрытую красно-коричневую книжечку коллегии. – Все сделанное вами здесь будет использовано против вас в суде.

– Ну, до суда мы с тобой еще и так разберемся… – пробормотал милиционер, однако юриста все-таки не тронул, махнув дубинкой в воздухе.

Пыль у машины рассеялась. Фридман услышал, как хлопнула дверца, потом Юра крикнул:

– Генка! Закрывай сигнализацию!!!

Молчавший до сих пор Савельев, видимо, что-то нажал в кармане.

Коротко взвыла сирена, и машина, мигнув два раза фарами, со стуком заперлась на все замки.

– С-суки! Брелок сюда! – заорал капитан, глядя поверх голов – очевидно, не поняв, кто сработал. – Быстро!

– А нет никакого брелка, – крикнул Юра. – Она у меня автоматически становится. Везите меня куда угодно! Машину никто с места не стронет!

Фридману казалось, что все это он видит по телевизору. Или во сне…

И слышит отрывистые, жутковатые звуки.

Тихий стук тракторного дизеля, возню и топот и сдавленную ругань милиционеров…

…hало лехо-оль ши-и-ираих ани кинор…

Все происходящее неслось сквозь его сознание рваным, пунктирным ритмом. Мимо его музыки, рядом с нею, неотделимо от нее и от него самого… Хотя вроде бы все летело и рвалось не в его собственном существовании, а параллельно, независимо и бесконтактно… Словно на экране телевизора.

Наконец Юра высвободился и повернулся к жильцам. По лицу его текла кровь. Вряд ли его били автоматчики – скорее всего, он ударился лицом об угол дверцы, когда его выволакивали наружу. На запястьях его сверкали наручники.

– Юра, подними руки! – скомандовал Саша. – Виктор, ты снимаешь, что он в браслетах?

– Я все снимаю, – ответил тот.

– Так вы еще и снимаете? – озверел милиционер. – Быстро камеру сюда!

– Виктор!!!..

– Костя, держи! – закричал оператор, стремглав бросившись под свой балкон.

Милиционеры на миг растерялись – думали, что он бежит просто прятаться за дом и никуда не денется – и этой заминки хватило, чтобы привязать камеру к веревке и отправить ее наверх. Теперь происходящее снимал с балкона сын.

– Ракурс нормальный? – закричал Виктор, снова смешиваясь с толпой.

– Нормально, папа! Все видно, – с азартом орал парнишка.

– Снимай, сынок… Все снимай! – Юра с натугой выбрасывал из себя слова, потрясая наручниками. – Они тебя не достанут! Только дверь не открывай!

Схватив Юру, милиционеры потащили его к своей машине.

– Что вы с ним сделаете? – почти спокойно спросил Саша у капитана.

– Для начала пятнадцать суток за нарушение общественного порядка. Дальше видно будет.

– С-суки, суки драные! – заревел отставной майор и ордена на его груди, кажется, звенели от голоса. – Какого хрена я в Афгане кровь проливал? Лучше бы душманам в плен сдался – сейчас бы уже двадцать лет жил в Америке и клал на вас вместе с вашим президентом!

– Поговори у меня, чмо в погонах! – капитан всерьез замахнулся дубинкой.

– Сам ты чмо, хоть и погоны купил, – неожиданно сказал безработный Володя. – Юрка три раза простреленный. А ты, мразь ментовская…

– Что ты сказал? – милиционер метнулся к нему.

– Погода, говорю, хорошая, – мужик ощерился наполовину выбитыми зубами. – Но кирпичи с неба падают иногда.

– На пятнадцать суток, говорите?! – закричал Саша. – Как бы вы сами на пятнадцать суток не сели и без погон не остались. Вы избивали безоружного человека, который не оказывал сопротивления.

– Избивали?! – капитан выкрикнул это так возмущенно, что Фридман понял: Юра действительно ударился сам, его еще никто пальцем не тронул.

– Да, избивали, – ответил Саша. – У нас свидетели найдутся.

– Свидетели?! – капитан повернулся на каблуках и уставился на жалкую толпу. – Кто там в свидетели рвется?

Все молчали. И каждый пытался спрятаться за спину стоящего впереди.

– Я свидетель, – неожиданно для себя ответил Фридман и сделал шаг вперед.

– Ты???!!!

Капитан подошел вплотную, продолжая играть дубинкой.

…ани ки-ино-о-о-ор…

Твоя скрипка… Если бы он мог сражаться чем-то более серьезным, нежели скрипка… Но и скрипка… Скрипка тоже могла быть на что-то годна.

Фридман стоял, ожидая удара в лицо. Опустив уже бесполезную скрипку.

И сжимая свое единственное оружие – смычок.

Сквозь него быстро пронеслось видение. Серая форма – зеленоватого оттенка. Большие черные петлицы. И серебряные знаки различия. И дух несправедливой власти, исходящий от вооруженного человека.

Он знал: сейчас милиционер смахнет с него очки, потом повалит на землю и станет бить дубинкой, сапогами, прикладом автомата, еще чем-нибудь.

Но страх ушел давно. Фридман поднял смычок. И с незнакомой рассудочной яростью подумал, что натянутый конский волос тоже на что-то сгодится. Что если полоснуть капитана по лицу наискось, то прежде, чем дерево сломается, волос прорежет кожу до самой кости. Возможно, даже удастся повредить ему глаза…

Фридмана никогда в жизни не били; он даже не знал, что такое драться: в престижной школе для хилых одаренных детей, в музыкальном училище, и тем более в консерватории физическая расправа была понятием, несовместимым с образом жизни. Но сейчас с удивлением понял, что у него не дрожит ни один мускул. Словно он превратился в холодную глыбу. В кусок напряженного металла. И ждет лишь первого движения врага, чтобы ударить в ответ и раскроить его лицо смычком…

– А ты, М-мойша, что здесь делаешь? – обдав луковым запахом, мрачно сказал милиционер. – Тебе давно уже пора ПМЖ менять, а не среди этих болванов ошиваться…

Потеряв интерес к Фридману – вряд ли он испугался занесенного для удара смычка; вероятно, даже этот капитан все-таки не решался пока применять физическую силу – он обернулся к толпе.

– У кого ключи от машины?

– Генка! – прокричал Юра, уже стиснутый на заднем сиденье автоматчиками. – Не отдавай им ключей! Они не тронут машину, не посмеют!

– Конечно не посмеем, – усмехнулся милиционер и подойдя к «Ниве», молниеносным движением дубинки выбил стекло фары.

Толпа сдавленно охнула.

– Даже п-пальцем не тронем, – продолжал он, с такой же ловкостью разбив вторую.

– Вы напрасно так делаете, – сохраняя спокойствие сказал Саша. – Ваши действия фиксируются на видеокамеру. Пленка не является доказательством в суде, но послужит косвенно для возбуждения против вас дела об умышленном повреждении частной собственности.

– Увозите этого клоуна в погонах! – крикнул милиционер. – А я сейчас эвакуатор вызову. И он нам за него заплатит. А потом еще за штрафстоянку.

Охранная машина с арестованным Юрой развернулась, прыгая на кочках, и с тучей пыли уехала прочь.

Сваебойный агрегат продолжала тихо стучать на холостых оборотах.

Через несколько минут подъехал эвакуатор – грузовик с платформой и краном. Зацепив Юрину «Ниву» крюком, ее втащили наверх. На песке остался глубокий след от застопоренных колес. Который сразу исчез под гусеницами агрегата, с рыком двинувшегося на позицию.

Все было кончено.

Теперь уже в самом деле кончено.

Жильцы понуро разбрелись.

Фридман уходил последним.

Ноги казались ватными от испытанного нервного напряжения, какого ему еще не выпадало ни разу в жизни.

Прежде, чем завернуть за угол дома, он обернулся. Поле проигранной схватки притягивало, не отпуская от себя.

Н-ненавижу! – с внезапной, душащей яростью подумал он, снова прогнав сквозь себя только что пережитые секунды, перед несостоявшимся ударом дубинкой по лицу. – Не-на-ви-жу… Если бы музыка могла убивать…

Оператор сваебойного молота, спокойно орудовал рычагами, поднимая первую сваю.

Угловато узкую, словно гроб бессмысленно погибшего Дон-Кихота.