Текст книги "Окольная дорога в небо"

Автор книги: Виктор Косенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Косенков Виктор
Окольная дорога в небо

Виктор Косенков

Окольная дорога в небо

"... Ты демонстрируешь это умение знакомым торчкам:

из окна одиннадцатого этажа ты делаешь шаг в пространство..."

Баян Ширянский "Низший пилотаж".

Он снова увидел эти штуки.

Большие, огромные. Величиной с дом, даже больше. Они стояли на улице и нелепо раскачивались. Меняли окраску, форму и были похожи на титанические ульи. Или нет... не ульи, а осиные гнезда. Округлые и словно бы бумажные наощупь, хотя он ни разу к ним не прикоснулся.

Даже сама мысль об этом вызывала протест. Желудок переворачивался от одного их вида... Как можно касаться этого? Особенно если знаешь, что они не полые внутри. В них что-то зреет, растет, поднимается незаметно, как тесто. Видно, что они наполнены уже до середины.

Особенно сейчас, когда дует резкий северный ветер и эти штуки колышутся, повинуясь его течениям. Нижняя часть стоит спокойно, а верхняя трясется, перетекает из одной воздушной формы в другую...

Роман сглотнул вязкую слюну и отвернулся.

Смотреть на это было противно. Особенно когда знаешь, что при попытке обратить на все это безобразие хоть чье-нибудь внимание снова попадешь в психиатрическую. А Роману там делать было нечего. Потому что был совершенно нормален. Абсолютно. По всем тестам. И этого мнения придерживались бы все врачи...

Однажды его долго мурыжили в психиатрической, потом передали в наркологическую и так несколько раз в течение шести месяцев. Все из-за того, что он попытался напасть на существо из подворотни, которое ненавязчиво и особенно не смущаясь сдирало кожу с какого-то бомжа, который на свое несчастье нализался до такой степени, что попал на одну доску с Романом. Стал видеть то, чего видеть был не должен. Только Роман еще никогда не соприкасался с этим на тактильном уровне, а вот бомжу не повезло.

Роман долго потом втирал очки усталому участковому, который оказался мужиком в общем-то неплохим и на удивление мягко обошелся со странным полудурком, которого привели к нему за некорректное поведение в общественном месте. Просто отправил "странного парня" в дурку. В палате тогда Романа промурыжили дня три.

Он отмазался тем, что списал все на алкоголь. В его анализах крови действительно обнаружили алкоголь, предыдущий день прошел за пропиванием стипендии, и поэтому долго с молодым студентом Политехнического не напрягались, просто накачали успокаивающим под самые веки и уложили поспать. Романа всегда трогало спокойное отношение врачей к его персоне. Другим психам было не в пример тяжелее...

Бомжа с содранной кожей нашли потом на городском пустыре. И никак не связали это с выходками такого симпатичного, но слегка свихнувшегося студента.

Больше Роман не пытался привлечь внимание общественности к тому, что происходило вокруг. Себе дороже выходит, как показывает практика.

Сегодня в городе был какой-то праздник. По какому поводу были вывешены флаги на каждом углу, Роман был не в курсе. Не по причине полной оторванности от жизни, а просто так. В силу определенных причин, которые заключались в том, что праздники плодились и размножались с ужасающей быстротой.

Создавалось ощущение, что они жили по собственным законам и собственной жизнью, смысл которой сводился только к одному, к беспрерывному размножению. А поскольку никому в голову не приходило, что за праздниками требуется постоянное наблюдение, то они, праздники, почуяв свободу, наплодили груду мелких праздничков, понаделали названий и даже какой-то странноватой атрибутики, совершенно Роману непонятной Судя по флагам, праздничек был государственный.

Один друг Романа, большой любитель Толкиена, каждый месяц праздновал не то чей-то день рождения, не то какие-то этапы чьего-то большого пути. И в связи с этим вывешивал возле своего подъезда флаг. Своего собственного производства. На него тут же набрасывалась дворничиха, друг Романа набрасывался на дворничиху и кончалось это всегда одинаково. Эльф с тяжелой судьбой человека неизменно оказывался в милиции. Где и пребывал, потихоньку отходя от психоделического угара и немаленького похмелья. Давал обещание завязать, исправиться и взяться за ум. Ум держал его только тридцать дней, после чего улицу оглашал громкий боевой клич с большим обилием гласных.

При этом Роман никак не мог выяснить, что же все-таки празднуется. День рождения или чья-то победа. А если победа, то над кем?

Друг превращался в эльфа только после двух доз какого-то глюкогена собственного производства и некоторого количества пива. Речь его становилась неразборчивой, он раздевался, заворачивался в какое-нибудь покрывало и был надменен, обзывался и вообще вел себя непотребно. Эльф одним словом.

Теперешние праздники напоминали Роману почему-то именно этого своего друга. Непонятно почему, непонятно зачем, но сколько гонора, сколько тугой надутости...

Взгляд Романа вяло скользил по флагам, вывескам в магазинах, нищим, которые копались в мусорных ящиках и изредка переругивались друг с другом прокуренными и больными голосами. Холодный ветер противно залезал в брючины, заставляя кожу покрываться пупырышками и вообще чувствовать себя довольно паршиво.

Осень только вступала в свои права, но уже успела заявить о себе резким похолоданием и тяжелым серым дождем от рассвета до заката.

Сегодня был тот редкий день, когда набрякшее небо не желало изливать на землю всю свою душу и просто давило на сознание одним своим существованием.

Бомжи вдруг загалдели громче, кто-то со вкусом выматерился. Они не поделили то ли банку от джина, то ли еще какое-то свое сокровище. Роман с дрожью отвернулся, когда из одного из баков вынырнула змееподобное тело, оканчивающееся тупой головой, перевесилось через край и словно бы проскользнуло через гнилое железо бака. Когда Роман снова обернулся, тварь уже скрылась за домами.

Никто не обратил на нее внимания. Естественно. Как всегда.

Неспешным шагом Роман пересек дворы и дворики, грязные, забросанные чем попало переходы и вышел к набережной. Перегнулся через бетонный парапет. Река на первый взгляд лениво, но с невероятным напором рвалась к морю. Именно тут, возле реки, Роман ощущал, что нужно жить дальше. Непонятно почему, но нужно. Потому что течет река, несмотря ни на что. В реке, которая несла свои воды по гранитным каналам, виделась сила жизни, темная, напористая и всегда уверенная в собственной правоте. Роман никак не мог понять тех, кто топится в реке, прыгая с моста. Тут наоборот до безумия хочется жить.

Черная осенняя вода с медлительной стремительностью протекала мимо. Мгновения эйфории, которая всегда посещала Романа в моменты духовного соприкосновения с водной стихией, прошли. Осталась только холодная, черная вода и мерзкий, осенний ветер, залезающий в брюки.

Под водой что-то зрело и набухало.

Плавали какие-то сгустки... И было неясно, это субстанции сугубо человеческие, ткани этого мира или Роман опять видит что-то запредельное. Не понять...

– Плавают, – тихо произнес кто-то справа.

Роман вздрогнул. Повернулся. Обычный человек. Ничего примечательного. Серый, грязноватый плащ, шляпа и длинный нос. Вот, пожалуй, и все, что бросается в глаза. Человек легонько помотал головой, и Роман увидел, что у незнакомца еще и длинные волосы, завязанные в хвост. Больше ничего особенно примечательного.

– Простите, вы что-то сказали? – спросил Роман.

– Я сказал, плавают, – произнес незнакомец.

– Плавают?

– Да... Только не говорите, что вы не видите, – и он кивнул вниз, в темную воду.

Роман посмотрел в указанном направлении и отметил только те самые сгустки неизвестной природы, что плавно покачивались где-то в нескольких сантиметрах под поверхностью воды.

Когда Роман обернулся, то никого рядом уже не было. Улицу можно было назвать пустой, так несколько поднабравшихся с утра алкашей, некоторое количество прохожих и никакого индивидуума в сером, грязноватом плаще. Даже наоборот, все очень какие-то яркие. Как будто смотришь после приема ЛСД. Краски стали словно бы насыщеннее, выразительнее.

"Если так пойдет и дальше, я просто выпрыгну в окно... " – вяло проползла мысль. Ничего в сознании не оставила. Ну выпрыгну, ну и что?

"Никто не заплачет, "– подумал Роман и направился туда, куда шел до встречи с носатым обладателем серого плаща. "Ей богу выпрыгну... "– снова подумал Роман, но представив, как будет нелепо смотреться на асфальте с раскроенным черепом, задвинул идею самоубийства на крайний план.

Он перешел через мостик, свернул, едва не попав под зло бибикнувший "форд", и через пару кварталов оказался возле изумрудно-зеленого здания медицинской общаги. Тут обитал ряд приятелей Романа и почти вся его тусовка. Когда-то он сам поступал в "медицинский", но по какой-то причине его не сочли достойным, хотя всеми качествами будущего медика он обладал. Роман был циничен, молод, в меру глуп и достаточно ленив. Все говорило за то, чтобы его приняли. Однако матерые волки из приемной комиссии рассудили по своему и с чистой душой порвали молодого щенка в клочья крепкими зубами неожиданных вопросов. Роман, впрочем, нисколько не огорчился и без всякого смущения записался в технари. Какая разница, где тянуть свой срок... В Политехе или в Медухе – неважно. И вот будучи уже на третьем курсе неудавшийся медик не порвал своих связей в эскулапской среде и регулярно посещал все необходимые тусовки и сборища.

– Привет, тех! – Почти радостно поприветствовали его на пороге. – Ты пришел причаститься?

– Причаститься? – переспросил Роман. – Я что – попал на факультет теософии?

– Нет, но весьма и весьма близок ты к заветной цели сей. О, путник. Ибо присутствующие в собрании сем благородные лица... – дальнейшее слилось в невнятное бормотание.

Роман, снимая куртку, вгляделся в полумрак комнаты, приблизительно в направлении угасающего звука. На диване, свесившись вниз головой и закинув ноги на спинку, лежало обнаженное мужское тело, которое и пыталось заговорить с Романом.

– Олег, ты сегодня ел? Что-нибудь?

– Ел... – неожиданно внятно ответил Олег с дивана. – Блинчики.

– С хашем? – ради проформы поинтересовался Роман.

Олег не ответил. Ему было хорошо и видимо как раз в данный момент он представлял себя кем-то вроде патриция Древнего Рима, который находится в бане. По крайней мере иногда он призывал какого-то Люция, который должен был омыть ему затекшие члены. Роман перестал обращать на него внимание. В не такой уж и большой комнате медицинского общежития уместилось довольно большое количество разнополого народу. Свет был потушен. Маленький магнитофончик крутил какие-то ненавязчивые гитарные переборы, не то кто-то под Блэкмура работал, не то он сам.

Роман несколько подопоздал к началу и теперь созерцал результат студенческих гуляний. Вся компания разбилась на группки и каждая предавалась сложному искусству наслаждения жизнью по своей системе. Где-то, ближе к самому темному углу тихо и интимно вертелась групповуха, обнаженные тела плавно перетекали из одного состояния в другое, менялись, замещались... В других местах шли другие игры, от обычно азартных до чтения стихов вполголоса. В воздухе висел запах анаши. Кто-то громко пытался разъяснить слушателям какие-то особенности доморощенной философии, основанной на наркотических видениях и снах. У оратора что-то не клеилось, выводы не цеплялись один за другой, отставали, путались...

В конопляном дыму комната медленно, но уверенно превращалась из общажной комнатушки в целый мир тихого декаданса.

Кто-то ухватил Романа за ногу. Он посмотрел вниз и увидел полуобнаженную девушку. Присел.

– Ромашка пришел... – по сонному ласково произнесла Катя. – Как твои дела?

– Как всегда, – ответил Роман и сел рядом. Чмокнул девушку в щеку и словно бы невзначай пробежал рукой по ее груди.

– Как всегда? – она удобно устроилась у него на коленях. – По-прежнему видишь свои глюкалы?

Катя была довольно неплохой девушкой, неболтливой, спокойной и не имеющей значительных комплексов, могущих осложнить жизнь окружающим. При этом она была довольно разборчива и ухитрялась вариться в студенческом декадансе, не опускаясь ко дну и не выпадая в пену, которую аккуратно снимали с этого котла силовые органы и представители власти. Однажды Роман разоткровенничался и выложил Катерине все, что висело камнем на его душе... На их отношения это никак не повлияло, поскольку отношений как таковых в принципе не было. Точнее, он был для Кати одним из многих, которые входили в ближний круг "очень личных знакомых". Она позволяла себе многое в отношении этого круга лиц и в свою очередь не возражала, когда их начинало заносить. Катя не создавала проблем, это было ее кредо в жизни.

– По-прежнему вижу, – ответил Роман и нехотя посмотрел на дальнюю стенку комнаты.

Там в темноте, едва подсвеченной красноватой лампочкой, бурлила серая муть, через которую изредка прорывались яркие цвета реальных обоев. Серая муть напоминала кипящую жидкость. Она постоянно двигалась, бурлила, перемещалась и выбрасывала толстые, туманные щупальца, тут же втягивая их обратно.

Смотреть на это можно было бесконечно. Особенно после дозы какого-нибудь депрессанта или психоделика...

Роман поймал себя на том, что возможно приходит сюда совсем не из-за наркотиков, разнузданных сексуальных оргий и ощущения свободы, а именно из-за этой клубящейся стены, что так жестко привязана к местности в отличие от остальных "феноменов".

Именно тут, в этой комнате Роман не боялся прикоснуться к этой "ненормальной" стене. Может быть потому, что знал, что рука ощутит обычный бетонный блок под тонкой прослойкой бумажных обоев, а серая муть разойдется под рукой и словно бы истает на небольшом расстоянии от руки. Впервые как-то отреагировав на прикосновение человека. Роман сознавал, что это не просто интерес с его стороны. Это путь к самоуничтожению. Тот миг, когда "та реальность" начнет отвечать на его действия и он перестанет быть просто наблюдателем, станет началом конца, как бы банально это ни звучало. Роман слишком хорошо помнил ту тварь, что освежовывала бомжа в переулке.

В бурлящей тьме "ненормальной" стены что-то мелькнуло. Что-то более плотное, чем невесомая взвесь кипящей серости. Роман вздрогнул и отвел глаза. Он уже понял, что если длительно обращать внимание на эти видения, то они начинают медленно и неумолимо замещать реальность.

Катя что-то говорила...

– ...слышала выступление какого-то председателя... Не помню, как называлась организация, в которой он зарплату получает, какой-то комитет. По наркотикам. Представляешь, пугает.

– Пугает?

– Ага. Говорит что-то про ЛСД, что, мол, кошмарная штука.

– Правильно говорит... – сказал Роман.

ЛСД был больной темой, но Катя его не слышала.

– ... а корреспондент его спрашивает, мол, вы пробовали? А этот говорит, нет, и никому не советую, такой, говорит, кошмар. Не читал, но осуждаю.

Роман наклонился и поцеловал ее. Губы ощутили чуть сладковатый вкус. Пока длился поцелуй, под руку ему кто-то подтолкнул стакан с чем-то спиртным. Кажется, ром. "Хорошо живут медики, "– подумалось Роману.

– Но ведь он прав, – вслух сказал он после того, как оторвался от катерининых губ.

– Прав... – она соглашалась легко, это означало, что ее прежние слова были только предлогом, сложным подходом к какой-то теме. Катя умела подходить к нужному разговору издалека, в обход острых углов и нежелательных резонансов. Роману иногда казалось, что она только изучает всю эту декаденствующую тусовку, чтобы потом написать по ней диссертацию, или книгу, или сделать что-либо подобное. – Я хочу сказать, что нельзя безапелляционно судить о вещи, которую ты не пробовал, основываясь только на внешних наблюдениях. И неправильно раздавать советы другим на том основании, что ты просто не имеешь негативного опыта в данной области. Я не говорю, что ЛСД это – хорошо. Но мне кажется, что в такой организации должен руководить человек, знающий предмет непонаслышке и не на базе наблюдения внешних проявлений того, чего он даже понять не в состоянии. Борьба с наркотиками будет безуспешной до тех пор, пока за нее берутся некомпетентные люди.

– По своему логично, только "компетентные" люди уже не могут лечить, ответил Роман, прихлебывая из стакана. В нем действительно оказался ром. Но он не борется, он лечит.

– Не совсем верно. Он пытается делать и то и другое. Помимо всего прочего этот председатель еще и врач. И вместе с тем он общественный деятель. Как врач он наверняка хорош, но вот как борец за освобождение молодежи от наркотического рабства он полный ноль. Потому что не имеет опыта в данной области...

Освобождение от рабства возможно только изнутри, путем революций, переворотов и тому подобных вещей. Но никак не снаружи, чистыми руками. Катю явно понесло на "говоруна", и Роман решил перебить тему.

– По какому случаю такое изобилие?

Обычно от вас кроме медицинского спирта и какой-нибудь химии нечего ждать...

– Так ведь праздник... – отрешенно произнесла Катя.

– Какой?

– Независимости...

– От кого?

– От земного притяжения и лживой морали.

Старый праздник... Он всегда справляется студентами... Иногда по несколько раз в год. Просто на этот раз он совпал с другим каким-то... С внешним... – говоря это она стягивала с себя узкие джинсы. Нижнего белья на ней не было. – Возьми меня, милый...

Возьми...

И она потянула его на себя...

В ром вероятно было что-то подмешано, потому что реальность, и без того нетвердо держащаяся на ногах, совсем покатилась под горку со все возрастающей скоростью. Мелькнули какие-то сюрреалистические картины в стиле Сальвадора Дали. Мягкие часы. Мягкие люди, подпорки для век, кубические сферы... А потом осталась только обнаженная Катя. Ее стоны и то наслаждение, которое она хотела получить и получала.

Когда этот человек снова оказался рядом? Роман не мог вспомнить. Впрочем особенно и не старался. Огненная феерия оргазма, явно подсвеченная наркотической смесью в стакане с ромом, на некоторое время выбила у него почву из-под ног.

Когда реальность более или менее вошла в привычные рамки, Рома обнаружил, что лежит на спине, на полу, слегка прикрытый пледом. Он завозился. Сел. И обнаружил что либо вечеринка грозит оказаться бесконечной, либо он просто на секундочку вырубился.

В комнате почти ничего не изменилось. Разве что Олег с дивана совсем сполз на пол и теперь монотонно что-то читает гекзаметром. С некоторым удивлением Роман опознал в этом бормотании "Одиссею".

В углу по-прежнему резвились приверженцы нетрадиционного сексуального поведения, кто-то затеял странную игру, чем-то напоминающую бой двух монахов из храма Шаолинь, кто-то просто пил ром, окончательно впав в созерцательность. Кати нигде не было видно, только в сплетающихся телах мелькали знакомые очертания. Да, именно это тело Роман только что обнимал.

Он пожал плечами и натянул брюки. Так было как-то привычнее, спокойнее... Что-то там "мудрила" Фрейд по этому поводу говорил... А, может быть, и не он совсем.

– Ну и как вам? – спросил кто-то.

– Что? – переспросил Роман, оглядываясь в поисках нового собеседника.

Он обнаружился в грязном, замызганном кресле, которое хозяева этой комнаты не то приволокли с помойки, не то стащили откуда-то из аудитории. Кресло было придвинуто к столу, на котором громоздились бутылки, пакетики и какие-то колбочки со странного цвета растворами.

– Как вам все это? – и человек в поношенном грязно-сером плаще сделал широкий жест рукой. Его лицо было в темноте, закрытое тенью от полей шляпы.

– Вы кто? – спросил Роман.

Человек в сером плаще щелкнул пальцами, и, словно бы включившись, Олег, лежащий около дивана, на котором уже успела расположиться какая-то парочка, возгласил:

– Что за пришелец?

Что бледен твой лик?

Не спал ли ты с трупом?...

Роман молча ждал продолжения, однако его не последовало.

– Что это ? – спросил он.

– Старшая Эдда. Речи Альвиса... Грустная история. Это Тор спрашивает гнома Альвиса, кто это, мол, такой... Ну и так своими вопросами коротышку в гроб и вогнал.

– Ты не ответил...

– В самом деле? – удивился человек в плаще. – Я не заметил. А какой смысл?

– В чем?

– В моем имени. Оно не скажет тебе ничего. Оно не расскажет тебе о чем я думаю, что замышляю. Какой в этом смысл? Идентификатор, который не несет никакой смысловой нагрузки или определения сути. Ты ведь знаешь, что все совсем не таково, каким кажется.

– Почему ты так думаешь? – Романа начал несколько раздражать этот тип. Он терпеть не мог разговоров "об относительности".

– Потому что знаю, – произнес странный человек и встал. Отряхнулся и, изящно увернувшись от какой-то компании, которая неслась сломя голову в сторону двери, сделал несколько шагов в глубь комнаты. Роман проследил за ним.

Незнакомец чуть приподнял шляпу, Роман подался вперед, но лицо рассмотреть не удалось, тень надежно хранила внешность незнакомца. Затем этот странный человек направился точно к той самой стене, что клубилась неспокойным, серым туманом, протянул руки и... начал медленно растворяться в этой пелене. Толкнулся ногами и совсем исчез за ее непроницаемой взвесью неизвестно чего.

В желудке Романа стало пусто, что-то засосало, голова прояснилась... До такого состояния он еще ни разу не доходил... Роман закрыл глаза ладонью и понял, что всей кожей ощущает происходящее вокруг. Для этого ему не нужно зрение. Такое случалось с ним только один раз. Когда он впервые попробовал ЛСД. В первый раз Романа понесло довольно капитально. Насыщенность красок, изменения в пропорциях, странные путешествия и аллегории. Помнится, что его первый сеанс длился долго, несколько часов. И еще долго напоминал о себе после "отходника". Это произвело на Романа такое сильное впечатление, что он основательно подсел на "кислоту" и опомнился только, когда его приятель, с которым они вместе "отправлялись в путешествия", так залетался, что однажды шагнул с балкона, а Романа от этого шага удержали случайные свидетели, которые присутствовали в этот момент в квартире. Потом их всех таскали по милицейским участкам, читали лекции, пугали, но это запомнилось довольно слабо.

Очень сильным впечатлением было видение, как его приятель сходит с края балкона и идет по воздуху, улыбается. А потом что-то черное хватает его поперек тела и со страшной силой швыряет вниз. На асфальт, ставший в один миг красным. Роману стало просто страшно, что когда-нибудь это черное, злобное, присутствие которого постоянно ощущается в небе, придет за ним. Схватит и швырнет жалкого человека, который подумал, что нашел иные грани обыденной реальности и слишком много себе позволил. Швырнет на асфальт, вбивая его навеки в ту реальность, из которой он имел глупость высунуться. Слезть с ЛСД оказалось не так просто...

Оказалось, что кошмар так просто уходить не желает, и приблизительно через месяц после окончательного и бесповоротного решения завязать в гости к Роману пришел тот самый его друг, который разбился, выпрыгнув с балкона на последней "кислотной"

вечеринке. Пришел ночью... Просто вошел в комнату из коридора и сел в кресло, молчаливый и злой. И они долго говорили... Говорили...

Ночь... День...

"Скорую" вызвал брат Романа. Два хмурых санитара вытащили Романа из бессознательного состояния и ушли, почти ничего не объяснив. Так, что-то пробормотали по поводу режима, у них был и без того сложный день.

Еще несколько ночей Роман не спал...

Тело колотила дрожь, и даже брат не знал, что под подушкой у Романа лежит листок бумаги, на котором не его рукой написано несколько слов.

"МАНДРАГОРА." Адрес и способ применения.

Вкус не был особенно противным. Не горчил, но и особенно сладким тоже не был. Просто отвар... Что-то вроде слабого вчерашнего чая.

Потом были симптомы жесточайшего отравления. Судороги. Желание вывернуться наизнанку. Какие-то неосознанные галлюцинации, ничем не напоминающие глюки от ЛСД...

Ощущение приближающейся смерти.

Наверное, он все-таки умер. Потом ожил... И через некоторое время оказалось, что Роман уже совсем не тот, каким был. Словно бы после "смерти" что-то изменилось в нем.

Что-то улучшилось. Например, интуитивные аспекты сознания. Появилось что-то вроде дара предвидения, но работающего не всегда, а повинуясь своей, непонятной логике. Положительным был и тот факт, что Роман выжил... или ожил. Но вот потом вдруг оказалось, что мир, в котором он жил до этого момента, включает в себя и что-то совсем другое.

Совсем другое. И чувство темного присутствия в небесах стало сильнее... И большие неопределенного цвета осиные гнезда на улице плотно вошли в его жизнь, и тварь, что обдирала бомжа в подворотне, совсем не казалась галлюцинацией.

Только до сего момента изнанка реальности никак не проявляла своего осмысленного интереса к Роману.

Вечер. Остатки белых ночей не давали мгле сгуститься полностью. В некоторых местах город приобретал ту невыразимо тоскливую обреченность, которая свойственна только ему одному. Именно эта несмываемая печать завораживает поэтов, музыкантов и прочих людей творческих, склонных скорее к созерцанию, нежели к действию.

На улице, в переулке возле общаги, кого-то били. Судя по звукам жертва сопротивлялась активно и из не самой приятной роли жертвы собиралась перейти в более привилегированную роль мстителя. Кто-то заверещал, сладостно хакнул и в темноте раздался топот убегающих ног.

– Неплохо, – сказал кто-то за спиной Романа. – Опять на наших наехали.

– Кто наехал, – спросил Роман в темноту.

Стоять на балконе было гораздо приятней, чем находиться в душной, пропахшей коноплей комнате, где, не сбавляя темпа и не прекращаясь ни на секунду, шла своим чередом оргия. Музыка, секс, наркотики, спирт...

– Если бы знать, кто-то повадился на наших наезжать. И все в темноте... Лиц не разглядеть. Надо отметить, что метелят солидно. Даже я как-то раз попал, так знатно с левой в скулу получил...

Роман, наконец, обернулся. За ним на балкон вышел кто-то незнакомый. То есть Роман его видел в этой компании, но как-то не было времени познакомиться. На лице никаких следов побоев у него не обнаружилось.

– Давно, уже сошло все, – пояснил незнакомый студент. – Тебя Романом кличут?

– Да, вроде так... А ты кто?

– Ну зови меня Егор. Такой вот русский колорит. Не коробит?

Егор был не особенно спортивного телосложения, но что-то чувствовалось в фигуре, в движениях, и поэтому имя не коробило совершенно.

– Нет, не коробит, – ответил Роман.

Егор удовлетворенно кивнул и тихо, себе под нос, произнес:

– Из-за леса, из-за гор, едет дедушка Егор... У меня всегда мое имя ассоциировалось с грибами?

– С грибами?

– Ну да... Не знаю почему, даже не спрашивай.

– А с какими грибами?

– Ха, – Егор усмехнулся. – Это-то самое интересное и есть... Ну поначалу, конечно, с обычными... Там со всякими подберезовиками и тому подобной мишурой, а потом понятно с какими.

– Псилосубы?

– Да, с ними... Ты на чем висишь?

– Ни на чем. Я и без этого шизик...

– Тоже неплохо, – Егор подошел к краю, оперся на перила, затем махнул рукой куда-то вдоль балкона, который длинной дугой огибал все общежитие. А вот они сидят. Посмотри, как им хорошо...

Роман посмотрел в указанном направлении и увидел парочку, которая занималась любовью. Судя по ряду признаков оба были под кайфом.

– Некачественно, – произнес Роман. Его не прельщал секс под "дурью", равно как и секс в очень пьяном виде.

– Почему? – заинтересованно спросил Егор.

– Ощущения пропадают... Появляется...

механистичность, что ли. Им все равно, что делать, трахаться или с балкона прыгнуть...

– Но они не прыгают.

На это Роман не нашелся что ответить.

Действительно, не прыгают...

– В этом я вижу довольно большой и глубокий смысл. Они могут сделать все. И для них, – Егор кивнул назад, в комнату. – Нет, как ты сказал, никакой разницы, что сделать.

Прыгнуть вниз, вскрыть себе вены, убить, умереть, заняться любовью, просто полежать или хорошо поесть... Но делают они почему-то только то, что им приятно. Что им не вредит... А разве не так нужно жить?

То, что не вредит тебе, в принципе не вредит и остальным. Тогда кому от этого плохо?

– Забавно. Значит когда они идут на воровство, чтобы пайку себе добыть, это не на вред другим?

– А ты хоть раз видел, чтобы они, – и он снова кивнул в сторону молодых людей за своей спиной, – воровали? Или устраивали погромы?

– Нет... Не видел.

– И я не видел. Потому что этого нет.

Потому что тут не продают "дурь". Тут ее... дают всем желающим. Ну с определенными ограничениями, конечно... Как ты понимаешь, какой-нибудь опустившийся уродец-отморозок в эти двери не войдет.

Живое воплощение всеобщей гармонии...

– И из окон никто не выпрыгивал?

– Нет.

– Значит повезло...

– Возможно... – вяло отозвался Егор, а затем добавил другим голосом. Ты принимал Мандрагору.

После короткой паузы Роман спросил:

– Почему ты так решил?

– Тот, кто принимает Мандрагору, никогда не станет прежним... Слишком многое становится видимым.

Когда Роман повернулся, никого позади него уже не было.

На него сразу налетела неутомимая и обнаженная Катя и потащила куда-то в сторону, прижала к стене и в промежутках между ласками спросила, горячо дыша в лицо:

– Что тебе говорил Егор?

– Егор?

– Ну да... Он же с тобой разговаривал, там на балконе. Ведь так?

– Так... Правда, я начал уже сомневаться в его реальности.

Катя впилась в его губы, а когда наконец оторвалась, то произнесла на одном выдохе:

– И правильно.

И снова унеслась куда-то...

" На сегодня хватит..." – подумал Роман, и неспешно застегнувшись, вышел в коридор.

Вечерний воздух сформировался перед лицом в прохладную маску, которая своими нежными губами проходилась по волосам, по шее... Дневной ветер стих и воздух словно бы вспомнил о прошедшем лете.

Роман был доволен, что не упился вусмерть и не надышался никакой дряни... Голова была легкой, и особенно думать о чем-либо не было никакого желания.

В эти моменты Роман даже был благодарен судьбе за свое... Проклятье? Обретенное свойство организма?..

Та самая грань реальности, которая днем тревожила, мешала жить, лезла в глаза, вечером раскрашивала серость сумерек в свои цвета. В мягкое переливчатое сияние, не мешающее глазу, не забивающее ту реальность, в которой Роман жил, а как будто наоборот, подчеркивала ее, помогая увидеть то, чего раньше не видел.

Вечером жизнь становилась словно бы красивее... Картину портило только сознание того, что после ночи наступит зловещее утро.

Переходя через мосты и каналы, Роман отрешенно наблюдал за ночной жизнью города. За редкими уже к этому часу пешеходами и за еще достаточно живой цепочкой автомобилей. За гаишником, который, как хитрый паучок, притаился в засаде. Точнее, притаились два паучка. Один с полосатой палкой всевластия, а второй с огнестрельным стрекалом в руке. Реалии жизни плавно накладывались на лирическое настроение.