Текст книги "Легенда старинного баронского замка (Русский оккультный роман, т. XI)"

Автор книги: Виктор Прибытков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

«15 июня, ровно в 10 часов вечера, час катастрофы, Адольф и Мари должны сесть в кабинете за столик. Треска не будет, шагов она в кабинете не услышит. Им откроется грустная исповедь предков; и они узнают, что нужно сделать для успокоения страждущих душ. До тех пор не надо ничего говорить старому барону».

Баронесса сидела бледная, не переводя дыхания.

– Я никогда не осмелюсь, – прошептала она.

На стенных часах пробило половина первого. Сэр Гарлей встал.

– На первый раз довольно, пора отдохнуть, а баронессе успокоиться, да и m-г’у Полю тоже. Посмотрите, как вы побледнели, неверующий юноша.

– Почему бы не попросить их рассказать нам легенду сегодня? – сказала графиня.

– Если отложили до июня, то никак не скажут, – возразил сэр Гарлей. – На следующем сеансе, вы, конечно, этим одним не ограничитесь – попробуйте спросить и вы убедитесь, что я прав, хорошо знаю нравы и обычаи наших невидимых собеседников. Теперь же, графиня, я попрошу вас дать нам скорее чаю, баронессе надо подкрепить свои силы.

Перешло общество в гостиную все в том же торжественном настроении, и сначала молча принялось за чай, разливаемый самой хозяйкой, но мало-помалу разговор оживился.

– Вы не думайте, mesdames, что сеансы всегда бывают так удачны, – говорил сэр Гарлей, – нам для первого опыта необычайное счастье, вероятно, потому, что кроме других подходящих условий и нашего серьезного психического настроения, нас собралось по два парных темперамента, что случается очень редко. Наша любезная хозяйка, несмотря на свои белокурые волосы, я уверен, обладает темпераментом положительным. Не правда ли, графиня, у вас твердый, самостоятельный характер?

– Кажется, – ответила вдовушка, улыбаясь.

– Наверно положительный, а я, хотя и брюнетка, а силой воли не отличаюсь, и чувствую, что не решусь сесть за столик в замке, – прибавила баронесса, содрогаясь.

– Хочешь, Мари, я в будущем июне приеду к вам в гости, авось при мне ты не побоишься. Сядем за стол вместе; ты, наш медиум, посередине, а мы с бароном по сторонам твоими ассистентами. Я берусь уговорить твоего мужа на опыт, со мной он не заупрямится.

Вдруг в самой отдаленной панели раздались три сильных стука. Все, кроме сэра Гарлея, вздрогнули.

– Чего же вы испугались? Это только доказывает силу наших медиумов, а еще и то, что токи наши так хорошо слились, что не успели разъединиться; все это, вместе взятое, дало возможность нашим собеседникам выразить свое одобрение планам графини. Однако, mesdames, вам пора отдохнуть, до свидания.

Поль тоже взялся за шляпу.

– Когда же еще сеанс, сэр Гарлей? – спросила хозяйка.

– Когда прикажете, только советую дать себе хотя трехдневный отдых.

– Стало быть, в четверг, прекрасно!

– А как же я? – воскликнула баронесса. – Впрочем, напишу мужу и пробуду лишних два дня в Петербурге, а сегодня, Вера, ты положишь меня в твоей спальне, одна я ни за что не усну.

ВЕЧЕР В ЗАМКЕ

Глава I

Около шести часов вечера, 12 июня 188… года, к одной из маленьких станций Митавской железной дороги медленно подходил почтовый поезд. Из окна единственного вагона 1-го класса выглядывала хорошенькая белокурая головка в черной круглой шляпке; карие глазки ее нетерпеливо искали кого-то на платформе и, по-видимому, не находили. На выразительном, несколько утомленном личике хорошенькой путешественницы появилось досадливое недоумение.

«Мари обещала выехать сама на станцию, – думала она, нетерпеливо пробираясь к выходу, – что же я буду делать, если не найду и экипажа».

В эту минуту поезд остановился. Начинал накрапывать дождик. К молодой женщине подошел один из ее спутников, предлагая свои услуги.

– Вы чем-то озабочены, графиня, – сказал он, сводя ее на платформу.

– Боюсь, что моя телеграмма не дошла вовремя, – отвечала она, продолжая всматриваться в окружающую ее немногочисленную публику, но едва успела она выговорить эти слова, как к ним подошел старик высокого роста, с аристократической осанкой.

– Графиня Воронецкая, если я не ошибаюсь? – заговорил он по-французски, снимая шляпу и обнажая совсем седую, почти белую голову с густыми, коротко подстриженными волосами. – Позвольте представиться, – барон Ф., отец Адольфа. Я никому не хотел уступить чести встретить вас, графиня, на границе моих владений, и перебил ее у сына; Мари же извиняется, она не совсем здорова.

– Это более чем любезно с вашей стороны, барон, – отвечала графиня, протягивая ему руку, – мне даже совестно, что вы взяли на себя труд выехать ко мне навстречу по дурной погоде.

– Это не труд, а удовольствие, графиня, я почти радуюсь нездоровью моей молодой хозяйки, доставившей мне случай заменить ее, – проговорил барон с любезностью старинного пошиба.

– Надеюсь, она больна не серьезно?

– Маленькая простуда, вчера она до солнечного восхода просидела на балконе. Адольф испугался. Молодые, неопытные мужья всего боятся, я и заставил его остаться дома с женой.

Отдав приказание сопровождавшему его ливрейному лакею позаботиться о горничной графини и распорядиться багажом, барон повел свою гостью к карете.

– Я тем более спешил познакомиться с вами, графиня, заговорил он, когда экипаж тронулся, – что завтра утром неотлагаемое дело заставляет меня ехать в Ригу, но я надеюсь, что вы утешите Мари, погостите у нас подолее.

– А вы скоро вернетесь, барон? – спросила графиня, внутренне улыбаясь этому отъезду, подтверждавшему рассказ ключницы.

– 16-го к вечеру я буду дома. Как ни рады мы вашему посещению, а я все же предпочел бы, чтобы вы приехали недельками двумя позднее, когда расцветут липы и каштаны, чтобы увидать наш старый парк в полном уже блеске, тогда мне не пришлось бы оставлять такую дорогую гостью.

«Понимаю, тогда прошло бы и роковое 15 июня», – подумала графиня.

– А меня, барон, особенно интересует ваш древний замок, – прибавила она громко. – Мари мне так много наговорила про Северную башню, про ее любимый кабинет со старинными обоями из кожи и огромным камином, где можно изжарить зараз целого быка.

– И верно, рассказала про таинственные стуки, которые пригрезились ей прошлым летом, и право, графиня, я боюсь за ваши нервы, если вы наслушались нашей трусихи и, как она, верите в привидения?

– У меня совсем нет нервов и я ничего не боюсь, даже и привидений, и очень желала с ними познакомиться.

Графине показалось, что барон сделал гримасу, его точно передернуло.

– Вот поймите молодых женщин, – заговорил он через минуту. – К их свадьбе я заново отделал новую пристройку, приготовил ей прелестную спальню и кабинет, где мы будем иметь удовольствие принимать вас, а Мари непременно захотела жить в самых сырых и неприветливых комнатах замка.

– Я ее вполне понимаю; у кого нет прелестной спальни! Такой же редкостью, как ваша Северная башня, владеют немногие. Надеюсь, что у вас сохранился и подъемный мост, барон?

– Вот мы к нему-то и подъезжаем. Но он уже давно не подымается, к великому огорчению Мари.

Молодая баронесса встретила свою гостью на парадной лестнице, и, сочувствуя ее нетерпенью, не дожидаясь чая, тотчас же повела графиню осматривать замок.

– Вот здесь, – шепнула она, когда, пройдя несколько больших и маленьких комнат, отделанных по-старинному, они вошли в огромный кабинет с ярко пылающим камином и приготовленным у балконной двери чайным прибором. – Вот наша любимая комната, мы с Адольфом сидим здесь целые дни, – прибавила она громко, – только папа ее за что-то не любит.

– И ни за что не позволю, как хотите, пить здесь чай: во-первых, здесь в дождик сыро, во-вторых, это непорядок Я сейчас распоряжусь, чтобы чай приготовили в столовой, – сказал старый барон, сопутствовавший дамам в осмотре замка, которым видимо гордился.

– А я, в таком случае, поведу Веру в ее комнату, – сказала баронесса, давно жаждавшая остаться наедине со своей гостьей.

Путь на южную сторону замка, где в новой пристройке приготовлены были комнаты для графини, лежал через портретную галерею. Как ни чувствовала себя Вера утомленной, а не могла не остановиться перед старинными портретами рыцарей и их чопорных жен в костюмах прошлых столетий, большей частью с розой или с птичкой в руках. В начале галереи ее поразило пустое место между двумя баронами самого свирепого вида.

– Что значит эта пустота? – спросила графиня.

– Здесь был портрет одной баронессы Ф., запятнавшей семейную честь своим поведением, его сняли и не захотели заменить другим; ни один барон и ни одна баронесса не согласились занять место обесчещенной женщины. Так объяснил мне папа.

– А что говорит ключница? – спросила Вера. – Ты, вероятно, ее расспрашивала.

– По ее словам, существует преданье, что будто не раз пробовали вешать на это место другие портреты, но ни один не оставался на стене; как ни старались укреплять его, на следующее утро непременно находили его на полу; так и бросили. По возвращении моем из Петербурга прошлым летом, я вздумала повесить сюда мой портрет в старинном костюме, помнишь, нарисованный с меня после маскарада, в котором я пленила Адольфа, но папа ни за что не позволил, а обыкновенно он меня очень балует, исполняет все мои фантазии. Мне стоит сказать слово, и все является.

– Стало быть, тут есть какая-нибудь связь с 15 июня?

– Очень может быть, но этого мне ключница не говорила. А вот и южная половина, и твоя спальня, – сказала баронесса, отворяя, после нескольких переходов, дверь в небольшую, но изящно отделанную комнатку, меблированную по-модному, мягкой мебелью. – Сядем здесь и поболтаем. Это должна была быть моя спальня, но прошлого года я бредила стариной и непременно захотела жить в Северной башне.

– А теперь желаешь?

– То есть… по правде сказать, здесь мне дышится легче, особенно теперь, как приближается 15 июня, но я не хочу, чтобы Адольф считал меня трусихой, почему и не соглашаюсь перейти сюда, о чем папа и Адольф просили меня еще раз на этих днях, когда пришло письмо, предупреждающее о твоем скором приезде. Знаешь, Вера, я уже несколько дней сряду постоянно вижу во сне красивую женщину в старомодном костюме вроде тех, которые на здешних портретах; она стоит в дверях спальни и показывает рукой в сторону лестницы, ведущей в верхний этаж.

– И ты, верно, рассказала свои сны мужу, трусиха?

– Нет, не рассказала, а то он непременно бы увез меня куда-нибудь от 15 июня, но вчера я просидела всю ночь на балконе, только бы не ложиться в постель, и простудилась.

– Ну и что ж, ничего не видала позднее, когда легла?

– Видела ту же женщину, только не так ясно.

– Так ты очень боишься?

– Вообрази, как странно: с тех пор, как ты приехала, не боюсь… да, ничуть не боюсь, и даже как будто чувствую, что сегодня ничего не увижу во сне. Надо тебе признаться, что выезжай ты днем позднее, я бы, кажется, позволила Адольфу уговорить себя послать тебе телеграмму, что мы ждем тебя после 20-го, а теперь уезжаем в Ригу по делу.

– А он разве тебя уговаривал?

– Как же, три дня приставал; твоя телеграмма о выезде положила конец нашему спору.

– Стало быть, он сам боится?

– Нет, он ничему не верит, смеется над нами, а я этого терпеть не могу, когда он смеется. Вряд ли согласится он сесть за столик.

– Это уж мое дело, раз твой beau-pere[6]6
  Свёкор (фр.).


[Закрыть] уедет, как он уже сказал мне. Мне сдается, что и отъезд вас всех в Ригу, – его желание.

– Непременно, и все это связано с 15-м июня, я знаю наверно, что никакого спешного дела у папа нет.

– Так он-то, стало быть, верит?

– Не знаю, я никогда с ним об этом не говорю.

– А с Адольфом Адольфовичем говоришь?

– И с ним не говорю в последнее время, с тех пор, как весной гостил у нас дядя Николай Сергеевич, которому я имела глупость рассказать прошлогоднюю историю; он своими рассуждениями, а еще более насмешками, я думаю, сбил Адольфа с толку; теперь Адольф уверяет, что над нами подшутил сэр Гарлей, что он выучился этим фокусам в Индии.

– Вот прекрасно, а мои зимние сеансы с Полем? Мы в Индии не были, но я рассказывала о них твоему мужу, когда он был зимой в Петербурге, и мне казалось, что он верит.

– Все это было прежде, до приезда дяди. Мы даже пробовали в Риге садиться с ним за столик, здесь я боюсь…

– И что же, вышло что-нибудь?

– Ничего особенно интересного, стол двигался, но на меня всякий раз нападал такой давящий сон, что мы поневоле бросали…

– Жаль, что бросали, ты, может быть, впадала в транс.

– В транс? Что это такое?

В эту минуту лакей пришел доложить, что чай подан, и разговор приятельниц прекратился. Ночью Вера подумала, что лучше и не возобновлять его до отъезда старого барона, а там, каким бы то ни было путем, а переупрямить молодого.

Глава II

После покойной ночи без всяких сновидений, молодая баронесса встала на следующее утро в прекрасном расположении духа. Она весело прибежала сказать приятельнице, что ровно ничего не боится и даже с нетерпением ожидает рокового вечера.

– Только бы папа не вздумал остаться дома, ему видимо не хочется уезжать от тебя; ты совсем его победила, – прибавила она шутливо.

Однако владелец майората не забыл роковой необходимости своего отъезда, а только отложил его в честь дорогой гостьи с утреннего поезда на вечерний. День весело прошел в прогулках пешком и в экипаже по парку и его окрестностям. Проводив старого барона на станцию железной дороги, молодые люди занялись музыкой. Графиня была хорошей музыкантшей, а барон Адольф владел очень приятным тенором; вечер прошел незаметно, ни о чем таинственном не было и помина. Прощаясь на ночь с своими хозяевами, графиня заметила им, что ей показали далеко не весь замок, и барон с удовольствием обещал повести ее всюду, куда только она ни пожелает.

– С чего же начнем мы дальнейший осмотр ваших редкостей? – спросила на другой день графиня, как только окончился второй завтрак. – Я хочу все видеть, начиная с подземелий и кончая чердаками.

– Всем, что есть у нас интересного, мы уже похвастались перед вами, графиня, – отвечал молодой хозяин, – осталось несколько нежилых, совсем пустых комнат на западной стороне, где во времена нашего могущества проживали самые преданные из вассалов, составлявшие двор владельца. Там теперь, кроме пыли, вы ничего не найдете. Подземелья же и потайные ходы заложены кирпичом еще при моем деде, после того, как в них забралась целая шайка воров.

– Ведите меня в южную башню, я еще там не была.

– Верхний этаж южной башни тоже давно замурован из предосторожности, чтобы она по ветхости не рухнула, а через нижний вы проходите всякий раз, как идете к себе. Северную башню мы вам показывали.

– Не всю, я заметила налево от лесенки, ведущей в бойницу, железную дверь.

– За этой дверью находится не что иное, как кладовая с разным неинтересным хламом.

– Каким хламом?

– Старинной и более новой, но совсем переломанной мебелью, никуда не пригодными седлами и тому подобное. Одним словом, таким хламом, который давно бы пора сжечь.

– А мне все-таки хочется посмотреть его.

– Если вам угодно, пойдемте, – ответил барон, вставая. – Но я, право, не знаю, где ключ от этого сокровища.

– У управляющего, – сказала Мари и позвонила. Вошедший лакей объявил, что управляющий уехал рано утром в город и вернется только завтра к вечеру.

– Ах, какая досада! – воскликнула графиня.

– Не понимаю, Вера: чем этот хлам может интересовать тебя? Я входила в кладовую, ничего там нет, что бы стоило смотреть.

– А мне сейчас пришла мысль, что в этой кладовой, если хорошенько разобрать ее, найдется клад.

Баронесса расхохоталась.

– Какое у тебя пылкое воображение, Вера.

– Да, клад, я в этом почти уверена, или, по крайней мере, что-нибудь очень интересное, недаром таинственные шаги повернули на лестницу, то есть к кладовой, и там исчезли.

– А вы все еще верите этой сказке, графиня, не забыли ее?

– Как сказке? Разве не вы сами рассказывали мне зимой…

– Зимой я еще не разобрал, откуда происходили стуки, а теперь знаю, потому что опять их слышал и понял…

– Что же вы поняли?

– Это не что иное, как штукатурка, которая осыпается за обоями. Ведь это страшная старина, графиня, обоям чуть ли не сто лет, а семьдесят пять наверно будет.

– Пустяки, Адольф, – вмешалась баронесса, – то, что мы слышали весной при дяде, имело совсем другой звук.

– Точно можно сравнивать звуки на расстоянии нескольких месяцев.

– А шаги в коридоре, это тоже штукатурка? – продолжала баронесса.

– Мало ли что покажется, когда нервы глупо настроены.

– А наши сеансы, ведь вы им верили, барон? – сказала Вера.

– Сэр Гарлей подшутил над вами… Послушайте, милая графиня, будьте же разумны, подумайте: разве можно верить вашим духам, подымающим столы, двигающим мебель и звонящим в колокольчики? Что за детская забава! Неужели, если б отшедшие в иной, надо полагать, в лучший мир, имели возможность и желание являться к нам, они не придумали бы что-нибудь умнее разговоров посредством каких-то глупых стуков? Просто бы явились и сказали, что им нужно.

– Ах, Адольф, – вскрикнула баронесса, – ради Бога, не накликай!

– Как тебе не стыдно, Мари, верить такой нелепости! Никак я не ожидал, чтобы ты была так суеверна. Никто не явится, успокойся.

– А я не поручусь, барон, если вы серьезно бросите им вызов. Разве не бывало явлений, засвидетельствованных в государственных исторических архивах; например, появление белой женщины[7]7
  Призрак, якобы предупреждавший о грядущей смерти; образ грозящей кайзеру Белой дамы широко использовался позднее в русской пропаганде времен Первой мировой войны.


[Закрыть] в некоторых королевских и княжеских замках в Германии.

– Оставим исторические явления, графиня, никто из нас их не видал. Мало ли какого вздора заносилось в архивы в темные времена суеверия и вандализма. Вы лучше извольте мне ответить по пунктам на мои возражения насчет современных духов.

– Готова, барон; с чего же мне начинать, вы задали мне столько вопросов.

– Хотя с того: если духи существуют, почему не являются они прямо?

– Я отвечаю, что являются, когда есть для того подходящий проводник или медиум; доказательство: опыты Крукса с мисс Кук[8]8
  Флоренс Элиза Кук (ок. 1856–1904) – медиум, прославившаяся материализациями духа по имени «Кэти Кинг», которые Крукс и ряд других спиритуалистов считали истинными.


[Закрыть], если уже вы не захотите принять за вполне достоверное – описание многочисленных опытов Робертом Дэль Оуэном. Я никак не могу допустить, чтобы такой знаменитый ученый, как Крукс, привыкший к точным исследованиям, мог позволить обмануть себя молоденькой девушке, гостившей у него в доме. Все опыты происходили в его химической лаборатории. Возможно ли думать, чтобы доступ в нее был настолько легок, чтобы кто-нибудь, без его ведома, мог подготовлять там сценические превращения?

Барон молчал.

– Еще менее допускает мой разум возможность, – продолжала, не дождавшись ответа, графиня, – чтобы Крукс согласился, в ущерб своей ученой репутации, засвидетельствовать такое поразительное явление, как материализация, если б сам не был убежден в нем.

– Я книги Крукса сам не читал, и не знаю, насколько достоверны показались бы мне его сообщения о виденных им чудесах, но они все-таки не объяснили бы мне, зачем духи занимаются такими пустяками, как поднятие столов и прочее.

– И для этих явлений, как и для всяких других, несомненно, существуют законы, к сожалению, очень мало исследованные. Согласна с вами, что так называемые физические явления грубы и как будто бессмысленны, но причиной этому мы сами: наше грубое непонимание и грубое отношение к духовному миру. Могут проявлять себя нам только те, кто нам сродни; и все-таки они достигают своей главной цели, – заставить многих признать свое существование. Передвижение мебели без всякого к ней прикосновения, звон колокольчиков, даже стуки, если они очень сильны, все это так объективно, что нет возможности усомниться в реальности явления.

– Вы хороший ходатай по делам спиритизма, графиня, а все-таки вы не убеждаете меня в разумности ваших духов.

– А вот если бы какой-нибудь из ваших столов, барон, в котором, как вы хорошо знаете, нет никаких машин для поднятия, поднялся бы к потолку, как это не раз случалось в присутствии Юма[9]9
  Д. Д. Юм (Хьюм, Хоум, Home 1833–1886) – известнейший британский медиум второй пол. XIX в.; в 1858–1884 гг. шесть раз побывал в России, состоял в тесных отношениях с семьей Романовых и высшей аристократией.


[Закрыть], вы бы поневоле согласились, что произошло что-то особенное, противоречащее законам тяготения и никак бы не приписали этого мне, как приписываете стуки штукатурке и сэру Гарлею.

– Пожалуй, что и так… однако все странно…

– Для тех же, кто иначе относится к духовному миру, кто сколько-нибудь научится понимать его, и проявления бывают иные… Сэр Гарлей рассказывал мне, как он не раз получал непосредственным письмом сообщения от имени своей покойной матери, самого возвышенного свойства, действительно достойные своего духовного происхождения, и заметьте еще, ее почерком, конечно, хорошо известным сыну.

– Что такое непосредственное письмо? – спросила баронесса.

– Карандаш сам двигался по бумаге, когда к нему никто не прикасался, и это в виду всех присутствующих. Вот что принято называть непосредственным письмом.

– Я этого не видал и пока верить не могу, – задумчиво сказал барон, – а вот тому, чему учат ваши духи в книгах Кардека[10]10
  А. Кардек (наст. имя. И. Л. Денизар-Ривай, 1804–1869) – французский преподаватель и исследователь психических явлений, основатель спиритизма и автор основополагающих книг учения.


[Закрыть], как хотите, ни за что не поверю. Смешно в XIX столетии христианской эры повторять такие древние фантазии, как перевоплощение душ.

– Этому и я не верю, и вообще нисколько не считаю обязательным верить чему бы то ни было потому только, что это сказано духом. Такой взгляд не у меня одной. Для разумного и серьезного спиритуалиста, поверьте мне, важно и непреложно только одно: факт сообщений, доказывающий наше личное существование после смерти тела; а фактическое доказательство играет, как вы, конечно, согласитесь, барон, самую первую роль в убеждениях интеллигентной среды нашего материалистического века.

– Выходит, что ваши духи врут, – засмеялся Адольф, – вот этого-то я уже никак не ожидал и не понимаю. По-моему, если действительно есть другой мир лучше, выше нашего, то обитатели его никак ошибаться не могут.

– Многие думают так же, как и вы, и в этом-то ложном представлении о духах, как о существах непогрешимых, главная причина всех нападков на спиритизм и его полного непонимания людьми мало с ним знакомыми, как вы, например. Почитайте побольше спиритуалистических книг и вы убедитесь в противном.

– В чем же противном? Я совсем перестаю понимать вас, графиня, – несколько нетерпеливо возразил барон.

– В том, что опыт людей, много и серьезно занимавшихся исследованием спиритического вопроса, вполне доказывает, что человек по смерти, особенно в своем первом, загробном состоянии, не очищенном еще и непросветленном, остается относительно своего умственно-духовного содержания тем, чем был и до смерти. Видите ли, в природе нет скачков: в существах не абсолютных и бесконечных, каким может только быть один Творец, а ограниченных, какими мы, как создания, неизбежно остаемся навсегда и после смерти тела, все происходит постепенно, а не вдруг; поэтому, кто знаком с вопросом, тот знает, что спиритуальные сообщения полны относительно религиозных, философских и разных других воззрений такого же разнообразия, как и людские верования и мнения.

– Неужели? – воскликнула баронесса.

– Наверно; я в этом убедилась и из разговоров с сэром Гарлеем, и из многих рекомендованных им книг. Опытный спиритуалист, способный анализировать добываемые им факты, никак не будет искать в сообщениях духов непогрешимого источника для своих религиозных или каких бы то ни было воззрений, а отнесется к ним так же критически, как и ко всему, имеющему не абсолютное происхождение. Повторяю, важен только факт сообщений и всякого рода медиумических явлений.

– Вы говорите, как книга, графиня, теперь я вас понял, но все-таки…

– Не верите?

Барон молчал.

– Испытайте.

– Пощадите Мари! Ее нервы так расстроены.

– Нисколько! Я совершенно здорова и вот что скажу тебе, Адольф, – если ты не согласишься сесть 15-го за сеанс, предписанный духами во время сеанса с сэром Гарлеем, я буду гораздо более волноваться нашим непослушанием и, пожалуй, действительно заболею от страха.

– Мари, как не стыдно верить таким глупостям, бояться чего-то фантастического, несуществующего.

– Прекрасно, барон, все это вздор, ничего нет, стало быть, ничего и не будет. Чем же вы рискуете, исполнив желание вашей жены и мое, просто потешив двух суеверных дурочек?

– Знаешь, Адольф, если ты не согласишься сесть за сеанс, для меня и для Веры будет ясно, что ты веришь и боишься.

Барон расхохотался.

– Что будешь делать с женщинами, когда они решили поставить на своем – никакими разумными доводами не разуверишь их! Одно остается – исполнить их фантазию.

– Так ты согласен, даешь слово? – воскликнула баронесса, бросаясь к мужу на шею. – Ты просто у меня, Адольф, сокровище! А теперь пойдемте гулять и будем говорить о чем-нибудь другом. Я ужасно устала, стараясь понимать объяснения Веры.