Текст книги "Доктор Захарьин. Pro et contra"
Автор книги: Виктор Тополянский
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
В третьей зарубежной командировке
Из второго заграничного странствия Захарьин, по его же подсчётам, должен был вернуться не позднее 10 июня 1858 года. В своём шестом донесении он обещал приехать в Москву к августу того же года. Как отмечено в его формулярном списке, из этой командировки, официально начавшейся ещё 5 мая 1857 года, он «возвратился в срок».8080
ЦГАМ, Ф.459. Оп.17. Д.116. Л.223.
[Закрыть] На самом деле не так уж и важно, когда именно он объявился в Москве. Существенно другое: 12 августа 1858 года в медицинский факультет Московского университета от «находящегося за границей» Захарьина поступило новое прошение, но на этот раз без указания места временного проживания просителя:
«В течение моего двухлетнего пребывания в Германии и Франции я должен был, по данной мне факультетом инструкции, заниматься Внутренней Патологией и её вспомогательными науками. для выполнения этой инструкции я, с одной стороны, старался ознакомиться с прямым предметом моих занятий – с настоящим состоянием Внутренней Медицины в Германии и Франции посредством посещения клиник, неоднократно поименованных в моих донесениях Факультету, а с другой – употреблять оставшееся время на вспомогательные предметы, преимущественно на Гистологию и Химию человеческого тела в здоровом и больном состоянии.
Гистологией я занимался около семи месяцев у Профессора Ведля в Вене и около полутора месяцев у Профессора Вирхова в Берлине, а химией около четырёх с половиной месяцев у Профессора Гайнца в Галле. Занятия этими предметами, конечно, остались небесплодными: без них, между прочим, было бы совершенно невозможно понимание современной Внутренней Патологии, но, с другой стороны, для современного Патолога они далеко недостаточны в настоящее время, при теснее и теснее становящемся слиянии Физиологии и Патологии. Гистология, Химия и Физика человеческого тела настолько же необходимы для Патолога, как и для Физиолога; никакой прогресс на этом пути невозможен без них. Весь ход немецкой медицины в последние 25 или более лет служит этому блестящим свидетельством. Как на отдельное подтверждение этого я позволю себе указать, хоть, например, на последний труд Фрерихса “Клиника болезней печени”, из которого ясно видно, что гистология, химия, физика и физиологический эксперимент настолько же достояние Патолога, как и Физиолога, что они суть необходимые союзники клинического наблюдения и что последнее, одно, без них решительно бессильно в деле прогресса Патологии. Поэтому не только чтобы быть в состоянии способствовать этому прогрессу, – цель, от которой, конечно, никто охотно не отказывается, – но даже чтобы быть в состоянии понимать плоды его и пользоваться ими, современный Патолог неизбежно должен настолько владеть средствами, представляемыми гистологией, химией и физикой человеческого тела, чтобы быть спокойным за верность необходимо предпринимаемых им, в его области, гистологических, химических и физических работ. Такого обладания названными средствами я не имел возможности приобресть как по недостатку посвящённого изучению их времени, так и потому, что это было лишь время, остающееся от прочих занятий, от посещения клиник и неразрывно связанного с ним изучения патологической литературы; тогда как для того, чтобы приобрести умение владеть этими средствами с уверенностью в результате работ, необходимо исключительное, упорное занятие ими.
Поэтому я считаю своим долгом, предоставляя вышеизложенные доводы на благоусмотрение Факультета, просить его о доставлении мне возможности приличным образом закончить изучение назначенной мне специальности, об отправлении меня ещё на год за границу с сохранением получавшегося мною содержания, тысячи рублей серебром в год.
Категорически отвергнув в апреле предыдущее, ясно изложенное и внутренне более логичное прошение, медицинский факультет с энтузиазмом воспринял новую челобитную, написанную неряшливо и наспех не то в Москве, не то за рубежом. С удивительной скоростью, уже 11 сентября 1858 года медицинский факультет донёс Совету университета, что теперь он находит просьбу господина Захарьина справедливою.8282
ЦГАМ, Ф.418. Оп.362. Д.68. Л.41.
[Закрыть] Столь резкое и быстрое изменение позиции факультета по одному и тому же вопросу рациональному истолкованию не подлежало. не следовало также подозревать прагматичную и прижимистую университетскую администрацию в неожиданной щедрости или в сентиментальном сочувствии Захарьину, признавшему вдруг, что двухлетнее самоусовершенствование за границей, хоть и «осталось небесплодным», но плоды принесло мелкие и незрелые. В качестве наиболее реального объяснения случившегося можно было бы предположить вмешательство некой чрезвычайно влиятельной персоны, пожелавшей выступить в роли негласного благодетеля Захарьина, но имя, звание и должность этой особы неразличимы в сумраке минувшего.
Пока второе прошение о заграничной командировке, оснащённое одобрением медицинского факультета и согласием попечителя Московского учебного округа, ковыляло по инстанциям, сам Захарьин числился в отставке без награждения чином. Но наконец, как зафиксировано в его формулярном списке, с Высочайшего соизволения Захарьин был «вновь отправлен за границу с учёной целью на один год 9 февраля 1859 года и возвратился в срок».8383
ЦГАМ, Ф.459. Оп.17. Д.116. Л.224.
[Закрыть] Дату, проставленную в формулярном списке, не следовало, однако, рассматривать как непреложную, ибо 9 февраля была получена только Высочайшая санкция на выезд за рубеж. Сама же третья командировка началась не ранее второй половины апреля того же года, после того как казначей Московского университета выдал Захарьину, несмотря на связанное с международным финансовым кризисом 1858–1859 годов расстройство денежного обращения в Российской империи, тысячу рублей серебром из суммы, собираемой со студентов за слушание лекций, а московский военный генерал-губернатор, исполняя распоряжение петербургских инстанций, вручил ему «безденежный» заграничный паспорт.8484
ЦГАМ, Ф.418. Оп.187. Д.32. Л.7–12.
[Закрыть] Спустя три с половиной месяца в Москву пришло последнее, седьмое донесение Захарьина:
«Честь имею довести до сведения Факультета, что летний семестр 1859 года я находился в Берлине, где занимался практически:
1. Нормальной гистологией человеческого тела у Профессора Рейхерта.
2. Патологической гистологией человеческого тела у Профессора Вирхова.
3. Физиологической и патологической химией в лаборатории Патологического Института, состоящей в заведовании Доктора Гоппе. Предметом моих занятий были исследования состава крови, результаты которых по их окончании я надеюсь сообщить.
4. В свободное время посещал клиники Траубе, Фрерихса, Ромберга и Береншпрунга.
Только теперь, на третьем году своего постдипломного усовершенствования, Захарьин овладел методиками приготовления и окраски микроскопических препаратов и по примеру Боткина приступил к «самостоятельным занятиям» в лаборатории Гоппе-Зейлера. Результаты своей работы он напечатал через два года в «Медицинском Вестнике» и «Вирховском Архиве» под названием «По поводу некоторых вопросов учения о крови». Эта публикация упоминалась потом в учебниках физиологии XIX века.
Отчётов для медицинского факультета он больше не писал, зато из Москвы получал сведения в высшей степени вдохновлявшие. Так как адъюнкта факультетской терапевтической клиники Млодзеевского назначили экстраординарным профессором и переместили на «праздную кафедру» частной патологии и терапии, Овер, выступивший на заседании медицинского факультета 25 ноября 1859 года, предложил кандидатуру Захарьина на освободившуюся должность адъюнкта. По-прежнему находившегося в Берлине Захарьина избрали заочно подавляющим большинством голосов, а 1 февраля 1860 года министр народного просвещения утвердил его в должности адъюнкта.8686
ЦГАМ, Ф.418. Оп.28. Д.554. Л.4–6; Оп.366. Д.223. Л.1–5.
[Закрыть] В том же феврале Захарьин, так и не побывав в парижских клиниках, на необходимости повторного посещения которых настаивал в последних прошениях, и забыв о предполагавшейся в 1856 году поездке в Бельгию, вернулся в Москву и приступил к исполнению своих служебных обязанностей.
К тому времени в Московском университете о нем уже ходила необычная молва. Одну возникшую тогда легенду озвучил впоследствии профессор Снегирёв, заявив: «Жизнь его была боевая, и всё он взял с бою».8787
Снегирёв В. Ф. Указ. соч.
[Закрыть] Предание о феноменально талантливом провинциале с твёрдым бойцовским характером, молодом лекаре, совершенно самостоятельно заложившем фундамент своей головокружительной карьеры, пользовалась большим успехом, поскольку о своих негласных покровителях Захарьин должен был умалчивать даже на исповеди. Чаще всего, впрочем, рассказывали, будто он получил превосходное общее и всестороннее медицинское образование, хорошо знал классическую литературу и даже целый год слушал лекции по истории философии самого Куно Фишера.8888
РГАЛИ, Ф.478. Оп.1. Д.8. Л.60об.
[Закрыть] Никого не смущало при этом то обстоятельство, что за период своих заграничных странствий Захарьин ни разу не побывал в Йенском университете, где с 1856 по 1872 годы преподавал Куно Фишер. Слухи о философских интересах Захарьина оказались очень устойчивыми и продолжали циркулировать даже в начале XX столетия.
2.5. Профессор Берлинского университета Людвиг Траубе.
III. Директор факультетской терапевтической клиники
Уверяю вас, единственный способ избавиться от драконов – это иметь своего собственного.
Евгений Шварц. «Дракон»
В конце января 1911 года, снова и снова всматриваясь в особенности развития Российской империи с её традиционными отсталостью и бесправием, квазиобществом и квазипросвещением, историк Ключевский записал в своём дневнике: «Коренная аномалия нашей политической жизни этих веков [XVIII и XIX столетий] в том, что для поддержания силы и даже существования своего государства мы должны были брать со стороны не только материальные, но для их успеха и духовные средства, которые подрывали самые основы этого государства. Люди, командированные правительством для усвоения надобных ему знаний, привозили с собой образ мыслей, совсем ему ненужный и даже опасный. Отсюда двойная забота внутренней политики: 1) поставить народное образование так, чтобы наука не шла дальше указанных ей пределов и не перерабатывалась в убеждения, 2) нанять духовные силы на свою службу, заводя дома и за границей питомники просвещённых борцов против просвещения».8989
Ключевский В.О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1968. С.316.
[Закрыть] Своеобразным подтверждением мысли Ключевского была, как бы это ни показалось на первый взгляд странным, преподавательская деятельность Захарьина на протяжении последних 22–24 лет его службы в Московском университете.
Адъюнкт
Из долгих странствий по Западной Европе тридцатилетний Захарьин вернулся, как он говорил позднее, «обновленным».9090
Попов П.М. Памяти Григория Антоновича Захарьина. В Кн.: Речь и отчёт, читанные в торжественном собрании Императорского Московского университета 12 января 1898 года. М., 1898. С.501–505.
[Закрыть] Теперь это был уже не скромный провинциал, постоянно нуждавшийся в опеке и покровительстве сильных мира сего, а уверенный в себе врач, готовый с азартом и упорством землепроходца осваивать новые научные рубежи, сокрушать, по словам его учеников, «всё старое и затхлое» и насаждать новую медицину.
С весеннего семестра 1860-го по осенний семестр 1864 года он исполнял свои профессиональные обязанности с отменным усердием, словно стремясь доказать университету и всему городу, что не место красит человека, а человек – место. Что именно преподавал он в тот период, зафиксировано в бесстрастных отчётах Московского университета: «Под руководством адъюнкта Захарьина все без исключения слушатели занимались практически в факультетской клинике перкуссией и аускультацией. В лаборатории, открытой при факультетской клинике во второе полугодие 1861–1862 академического года, 8 человек слушателей занимались микроскопическим и химическим исследованием мочи и других выделений человеческого организма».9191
Отчёт о состоянии и действиях Императорского Московского университета в 1861–1862 академическом и 1862 гражданском году. М., 1862. С.38.
[Закрыть] Кроме того, студенты приобретали навыки курации больных: «Каждый из учащихся вёл подробные истории своих больных и по мере своих познаний участвовал под руководством профессора клиники и его адъюнкта в лечении оных».9292
Отчёт о состоянии и действиях Императорского Московского университета в 1859–1860 академическом и 1860 гражданском году. М., 1860. С.51.
[Закрыть]
В памяти Захарьина ещё свежи были лекции Клода Бернара, утверждавшего, что не следует видеть в патологической анатомии «единственный ключ к болезненным явлениям», ибо «болезненное состояние есть лишь расстройство физиологического состояния.»9393
Бернар К. Лекции по экспериментальной патологии. М.-Л., 1937. С.104,278.
[Закрыть] И Захарьин, считавший себя «аутодидактом», но пока ещё остававшийся верным сторонником блестящего французского физиолога, объяснял студентам: «медицина по праву есть отдел наук биологических», а главная причина любой болезни заключается в «уклонениях физиологических». И каждая его лекция была для слушателей «так ясна, так понятна и удобозапоминаема, что не составляло труда, придя домой, почти дословно записать её». Так что в конце учебного года студенты «умели и выстукивать, и выслушивать, и сознательно относиться к тому или другому патологическому явлению».9494
Гагман Н.Ф. Воспоминание о Григории Антоновиче Захарьине. Труды Физико-медицинского общества, 1898. Т.10. С.63–68.
[Закрыть]
По уверениям одного из его бывших учеников, эрудированный и совершенно не похожий на других преподавателей адъюнкт настолько быстро завоевал прочные симпатии студентов, что в 1861 году они даже попросили Овера «уступить» Захарьину три часа лекций в неделю.9595
Гагман Н.Ф. Указ. соч., С.65.
[Закрыть] На самом ли деле студентам довелось как-то изловить и озадачить Овера своим ходатайством или это была одна из расхожих небылиц, сопровождавших Захарьина при жизни и украшавших посмертные легенды о нем, выяснить не удастся скорее всего никогда.
Согласно другим воспоминаниям, когда Захарьина утвердили в преподавательской должности, Овер почти перестал читать лекции и посещать клинику, переложив свои обязанности на молодого адъюнкта, но сохранив на кафедре какие-то источники информации: «Прослышав, что его заместитель нередко срывает бурные аплодисменты тем, что в преподавание такой сухой науки, как терапия, подмешивает философию и говорит о Бэконе и т.п., [Овер] вдруг однажды явился неожиданно на лекцию сам. за время своего отсутствия он уже успел не только утратить между студентами свою прежнюю популярность, но даже заслужить названия “невежды’’ и “идиота”; так что когда он вошёл в аудиторию, в черном фраке и белом галстуке, и по своему обыкновению начал читать не садясь, а полусидя на кончике стула, то между студентами уже явственно приготовлялся взрыв свистков. Он, однако, нисколько этим не смутился и когда кончил, то вместо шиканья поднялся такой рёв “браво!”, такой ураган хлопанья в ладоши, что ничего подобного даже и не снилось искавшим популярности. Мало того, вся аудитория бросилась вслед за ним, и одобрения продолжали сыпаться и на лестнице, и в сенях, где он уже надевал шубу».9696
Воспоминания, мысли и признания человека, доживающего свой век смоленского дворянина. Русская Старина, 1896. Т.85. Кн.1. С.198–199.
[Закрыть]
Сам Захарьин, выступая на Совете университета в декабре 1878 года, эпизод с лекцией Овера обошёл молчанием, а в целом о первом этапе своей работы преподавателем рассказал немного иначе: «Пробыв три года ординатором клиники и затем три года за границей, я был избран прямо на самостоятельную клиническую деятельность в одной из важнейших клиник. Я был назначен, правда, адъюнктом; но Университетский Совет, избирая меня на место профессора Млодзеевского (тогда адъюнкта), хорошо знал, что мне предстоит та же самостоятельная деятельность, что и моему предшественнику. Действительно, покойный профессор Овер, частью по нездоровью, частью по другим важным обязанностям, предоставил мне полную самостоятельность в клинике, врачебную и преподавательскую, не только такую же, но даже большую (ибо здоровье его продолжало слабеть), чем моему предшественнику».9797
ОПИ ГИМ, Ф.205. Е.х.2. Л.113.
[Закрыть]
Энергичный и целеустремлённый адъюнкт строил карьеру тщательно, как деревенский печник, соседи которого, приметив радение мастера, наперебой зовут его к себе в дом. Будни Захарьина были предельно заполнены службой, но рутинное обучение студентов одним лишь практическим навыкам перкуссии и аускультации удовлетворяло его всё меньше. Летом 1861 года он попросил Белоголового приобрести для него (и за его, Захарьина, счёт) за границей сфигмограф, спирометр, специальный пульверизатор (прообраз будущих аэрозольных ингаляторов) и новые ларингоскопические инструменты.
Он старался восполнить пробелы своего образования самым разнообразным чтением, в том числе британского историка и социолога Бокля, двухтомный труд которого «История цивилизации в Англии» в 1861 году печатался в журнале «Отечественные Записки». Он внимательно следил за внутренней политикой, не постигая, правда, основного её направления: не то «по почтенной стезе умеренного либерализма, не то по торной дороге реакции».
Сообщая Белоголовому университетские новости, он высказывал весьма здравые суждения: «От взноса денег за лекции (50 рублей) увольняются не все представившие свидетельство о недостаточности состояния (как было прежде), а только по двое с каждой губернии – из выдержавших отлично университетский экзамен и из них один должен быть непременно воспитанник гимназии. <…> Доходы университета, имеющие якобы увеличиться от вышеназванной меры, должны быть обращены на “усиление жалованья” профессорам. Я, хотя и выгодно заинтересованный, – против этой меры. В принципе она, конечно, справедлива: государство, конечно, не может ничего давать даром; противное мнение есть, как Вам известно, фикция, и всякий, кто получает образование, должен и платить за это. Но я полагаю, что у нас, на Руси, следовало бы повременить с проведением здравых экономических начал в области народного образования: финансовая потеря или, правильнее, неправильная раскладка расходов тут не Бог знает какая, а образование-то нам крайне нужно; есть много других сфер, где приложение названных начал гораздо важнее и гораздо настоятельнее. 50 р[ублей] с[еребром] в год, т.е. 200–250 во всё время университетского курса, довольно много для бедного человека, и, пожалуй, во многом ограничит право на высшее образование, которое, по положениям 19 февраля, приобрели бывшие крепостные».9898
НИОР РГБ, Ф.22. К.6. Е.х.66–67. Л.1–6; Письмо Захарьина Белоголовому от 25 июля 1861 года напечатано с незначительными сокращениями в «Историческом вестнике ММА им. И.М. Сеченова» (М., 2004. Т.XIXXX, С.265–267).
[Закрыть]
3.1. Доктор Н.А. Белоголовый (1885) – друг и биограф С.П. Боткина.
Он не пропускал ни одного заседания Физико-медицинского общества и сам время от времени представлял собравшимся своих пациентов: одному из них он наложил трахеостому, другого вылечил от пиодермии, третьего исцелил от микотического поражения волосистой части головы.9999
Зёрнов Д.Н. Отношение Григория Антоновича Захарьина к Физико-медицинскому обществу. Труды Физико-медицинского общества, 1898. Т.10. С.50–51.
[Закрыть] При отсутствии средств массовой информации такие демонстрации больных играли роль самобытной рекламы. В городе, где слухам доверяли, как правило, гораздо больше, чем официальным уведомлениям, восторженные отзывы о необычном адъюнкте способствовали постепенному, но неуклонному расширению его частной практики. не случайно летом 1863 года Захарьина позвали в Тверь к тяжело заболевшей писательнице и благотворительнице Авдотье Глинке, как «доктора, пользующегося обширной известностью».100100
О жизни и кончине Авдотьи Павловны Глинки. СПб., 1863. С.13.
[Закрыть]
Экстраординарный профессор
В 1863 году университетская администрация поручила ординарному профессору Млодзеевскому замещать больного Овера в факультетской терапевтической клинике. Так как Млодзеевский продолжал одновременно читать лекции по программе частной патологии и терапии на своей кафедре, преподавательская нагрузка Захарьина ничуть не уменьшилась, но его должность стала вдруг называться иначе. Распоряжением попечителя Московского учебного округа от 24 ноября 1863 года адъюнкта Захарьина «переименовали» в доцента по кафедре общей терапии и врачебной диагностики.101101
ЦГАМ, Ф.459. Оп.17. Д.116. Л.224.
[Закрыть]
Это «переименование» сыграло дурную шутку с его биографами. Спустя 30 лет журнал «Современная Клиника», а вслед за ним Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона объявили, что ещё в 1862 году Захарьина избрали «ординарным профессором по семиотике и диагностике».102102
Современная Клиника, 1893. №12. С.743–745; Энциклопедический словарь (издатели Брокгауз и Ефрон). СПб., 1894. 23 полутом, С.337–338.
[Закрыть] Поскольку такие подробности из прошлого Захарьина были обнародованы в зените его прижизненной славы, надо полагать, что издатели и редакторы заручились согласием знаменитого терапевта на распространение в печати вымышленной информации о его служебных перемещениях. В таком случае приходится думать, что Захарьин сам создавал и поддерживал отдельные легенды о себе. Так, например, ещё в начале 1860-х годов молодой адъюнкт поражал воображение студентов рассказом о том, как он в первый же год по окончании университета в совершенстве овладел французским и немецким языками.103103
Гагман Н.Ф. Указ. соч., С.66.
[Закрыть] Нельзя исключить, кроме того, что автором упомянутых биографических публикаций был профессор Голубов – любимый ученик Захарьина и главный поставщик всевозможных (в том числе недостоверных) сведений о своём наставнике.
По данным советских энциклопедических изданий, в 1862 году Захарьина избрали экстраординарным профессором, а в 1864-м – ординарным профессором факультетской терапевтической клиники.104104
Большая советская энциклопедия, издание 3-е. М., 1972. Т.9. С.392; Большая медицинская энциклопедия, издание 3-е. М., 1978. Т.8. С.341–342.
[Закрыть] На самом деле после отставки Овера в 1864 году медицинский факультет единогласно предложил Млодзеевскому занять освободившуюся кафедру и, лишь встретив категорический отказ последнего от этой должности, передал факультетскую терапевтическую клинику Захарьину.105105
Московские Ведомости, 26.09.1865.
[Закрыть] Приказом министра народного просвещения от 24 августа 1864 года доцент Захарьин был утверждён экстраординарным профессором по фактически уже давно занимаемой им кафедре факультетской терапевтической клиники.106106
ЦГАМ, Ф.418. Оп.195. Д.44. Л.1,1об.
[Закрыть]
Повышение по службе добавило ему и хлопот, и ответственности. Отныне ему, как руководителю важного факультетского подразделения, приходилось вникать не только во все лечебные, но и в большинство хозяйственных вопросов и периодически обращаться к университетской администрации с просьбами ассигновать то 380 рублей для приобретения генератора постоянного тока, то 300 рублей для закупки ларингоскопического инструментария и химических реактивов, то 200 рублей для исправного функционирования клинической лаборатории, которой с 1865 по 1869 годы заведовал сверхштатный лаборант Черинов.107107
ЦГАМ, Ф.418. Оп.33. Д.252. Л.3–4; Оп.34. Д.196. Л.1–6; Оп.35. Д.140. Л.2–3.
[Закрыть]
Его обычный рабочий день начинался в 9 часов утра с предварительного обхода своего отделения, состоявшего из мужской и женской половин (по 30 кроватей на каждой из них) и расположенного на третьем этаже клинического здания на Рождественке. С 10 до 12 часов шесть раз в неделю, кроме воскресений, Захарьин читал лекции с демонстрацией больных, лежавших в его стационаре. Эпизодически он спускался в приёмный покой на первом этаже и там проводил разбор амбулаторных больных, называемый очередной лекцией. Иногда он цитировал на лекции один из наиболее часто упоминаемых в медицинской литературе XIX столетия афоризмов Фрэнсиса Бэкона: «Врачебное искусство целиком заключается в наблюдении». Может быть, с этим связана легенда о его дополнительном философском образовании?
Кардинальную цель университетского преподавателя Захарьин видел в том, «чтобы научить студентов применять почерпнутые сведения из анатомии, физиологии, химии, общей патологии, гигиены и диетики, теоретического курса частной патологии и терапии, семиотики и диагностики, словом, всего накопленного знания, к распознаванию и лечению болезней». «Клиническое преподавание должно индивидуализировать встречающиеся болезненные случаи, – утверждал он на своей первой лекции в качестве экстраординарного профессора, – останавливаться на болезненных явлениях не только в диагностическом, но и в общепатологическом их значении, стараться приводить их к простейшим патологическим нормам, сохраняя тем связь практической медицины с научною патологией».108108
Медицинский Вестник, 1864. №45. С.425–426; Парцевский А.С. Клиническая деятельность двух профессоров Московского университета Г.А. Захарьина и А.А. Остроумова. Медицинское обозрение, 1912. Т.78. №21. С.946–947.
[Закрыть] Ни ему, ни многим другим профессорам того времени просто не приходило в голову, что опытный преподаватель способен всего лишь показать интересующимся, как надо работать, но не в силах чему-либо научить скучающих и равнодушных.
По окончании лекции профессор завтракал, после чего снова отправлялся на обход с ординатором или студентом-куратором. Затем, отпустив сотрудников и студентов, он ещё раз заходил в палаты к отдельным больным. Этот распорядок не менялся даже в такие большие праздники, как первый день Рождества или Пасхи.
Помимо исполнения своих основных обязанностей, Захарьин, реализуя поручение медицинского факультета, в 1864 и 1865 годах читал врачебную диагностику студентам третьего курса за ежегодное вознаграждение в сумме 200 рублей.109109
ЦГАМ, Ф.418. Оп.34. Д.130. Л.3–5.
[Закрыть] В качестве действительного члена Физико-медицинского общества он присутствовал на всех его заседаниях и в 1865 году выступал «с рассуждением о признаках, по коим с большей или меньшей вероятностью можно отличить возвратную горячку от тифа». Его биографы не заметили, однако, что за несколько месяцев до того, как Захарьин обратил внимание на «возвратную горячку», Боткин уже опубликовал свои сообщения на ту же тему в медицинских изданиях Петербурга, а потом и Вены. Впрочем, Захарьин немного позднее превратил свой доклад в статью «О возвратной лихорадке» и напечатал её в медицинских журналах Москвы и Вены.110110
Отчёт о состоянии и действиях Императорского Московского университета в 1864–1865 академическом и 1865 гражданском году. М., 1866. С.27; Отчёт о состоянии и действиях Императорского Московского университета в 1865–1866 академическом и 1866 гражданском году. М., 1867. С.21.
[Закрыть]
При столь уплотнённом графике трудовых будней готовность Захарьина снять с себя хоть толику ответственности выглядела вполне естественной. Надо было только придать этому невысказанному желанию форму давно назревшей необходимости, а именно безусловной потребности медицинского факультета в создании двух специализированных клиник – детской и урологической. Неясно только, сам ли Захарьин выступил с такой инициативой, или это сделал директор факультетской хирургической клиники Басов, или оба вместе. Так или иначе, но Совет университета, а за ним и министр народного просвещения оное предложение одобрили, и 25 февраля 1866 года на Рождественке открылись детское отделение на 11 кроватей и клиника болезней мочевых и половых органов тоже на 11 кроватей. Первым заведующим детской клиникой назначили одного из верных друзей Захарьина доцента Тольского.111111
Отчёт о состоянии и действиях Императорского Московского университета в 1865–1866 академическом и 1866 гражданском году. М., 1867. С.15–16,114.
[Закрыть] Коечный фонд не только терапевтической, но и хирургической факультетской клиники сократился при этом с 60 до 50 кроватей.
К тому времени политические взгляды Захарьина сложились окончательно: он стал убеждённым и безусловным поклонником Каткова – редактора газеты «Московские Ведомости». Отстаивая принципы абсолютизма, централизма и национализма, Катков заслужил в консервативных кругах репутацию «государственного деятеля без государственной должности» и ревностного противника «так называемого правового порядка».112112
Иловайский Д.И., Катков М.Н. Историческая полемика. Русский Архив, 1897. №1. С.119–144; Феоктистов Е.М. за кулисами политики и литературы. Воспоминания. Л., 1926. С.105.
[Закрыть]
Либеральная часть общества отзывалась о нем иначе: «это узкий фанатик, буйный помешанный, преисполненный тщеславия и опьянённый влиянием, которое ему предоставлено»; проповедник культа власти «как самодовлеющей цели»; публицист, печатающий в своей «лейб-газете» всякую «лейб-агитацию» и «возводящий, с одной стороны, произвол, а с другой – рабскую покорность в теорию». Особенно жёстко высказывался о Каткове историк, юрист и философ Чичерин: «Вместо того, чтобы высоко держать благородное знамя, завещанное предшественниками, он отбросил всякие нравственные требования и даже всякие литературные приличия. Он русских писателей и русскую публику приучил к бесстыдной лжи, к площадной брани, к презрению всего человечества. Он явил развращающий пример журналиста, который, злоупотребляя своим образованием и талантом, посредством наглости и лести достигает невиданного успеха». Редактор «Московских Ведомостей» однажды обозвал кого-то из своих оппонентов «мошенником пера и разбойником печати», после чего это определение прочно прилепилось к нему самому. В период Великих реформ он выступал фактически в роли идеолога и вдохновителя контрреформ. Как писал впоследствии обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев императору Александру III, Катков «стал предметом фанатической ненависти у всех врагов порядка и предметом поклонения, авторитетом у многих русских людей, стремящихся к водворению порядка».113113
Ламздорф В.Н. Дневник (1886–1890). М.-Л., 1926. С.51; Лесков Н.С. Вдохновенные бродяги. Северный Вестник, 1894. №10. С.44; Марковников В.В. Записки. Русский Архив, 1910. №3. С.372; Письма Победоносцева к Александру III. М., 1926. Т.II, С.141; Чичерин Б.Н. Воспоминания: Москва сороковых годов. М., 1929. С.179; Кони А.Ф. Собр. соч. М., 1968. Т.5. С.214.
[Закрыть]
3.2. Университетские клиники на Рождественке (1880-е годы).
С 1863 года, когда в связи с польским восстанием печатная продукция Каткова приобрела крайне шовинистический характер, у Захарьина наладились самые доброжелательные отношения с редакцией «Московских Ведомостей». Непоколебимые консервативные воззрения убеждённого монархиста Каткова, слывшего некогда умеренным либералом, чрезвычайно импонировали Захарьину. Он внимательно читал все передовые статьи Каткова, находил в них «недосягаемый идеал» публицистики, помнил «наиболее выдающиеся из них и даже приводил из них на память целые цитаты».114114
Московские Ведомости, 23.12.1899.
[Закрыть] Почему преклонялся он перед человеком, которого порядочные люди именовали обычно подлецом и доносчиком, Герцен считал «полицейским содержателем публичного места в Москве», а бескомпромиссные антисемиты вроде историка Иловайского упрекали в симпатиях к отдельным представителям «еврейской эксплуатации», объяснялось ли это карьерными соображениями и надеждой на покровительство «первого патриотического журналиста» или было связано с особенностями воспитания и мировоззрения Захарьина, не имело в сущности никакого значения.
Последним отголоском его былых и крайне осторожных вольнодумных колебаний стало публичное выражение сочувствия уходившему в отставку Чичерину – некогда яркому представителю либерального течения в российской юриспруденции и философии. Захарьин не рискнул появиться на «печальном пиршестве», которое устроили Чичерину в начале февраля 1868 года свыше двухсот его коллег, но всё-таки прислал ему записку: «Милостивый государь Борис Николаевич! Лишённый возможности, за не терпевшими отлагательства делами, принять участие в прощальном обеде, который был предложен Вам, спешу обратиться к Вам с выражением моего глубокого сожаления о потере нашим университетом такого высокодаровитого, зрелого и так блестяще проходившего своё поприще деятеля, как Вы. Пользуюсь этим случаем, чтобы заявить Вам моё искреннее уважение. Гр.Захарьин».115115
НИОР РГБ, Ф.334. К.22. Е.х.48. Л.1; Русские Ведомости, 04.02.1868. Чичерин Б.Н. Воспоминания: Московский Университет. М., 1929. Т.1. С.246.
[Закрыть]