Текст книги "Акынская песня с прологом и эпилогом"

Автор книги: Виктор Шнейдер

Соавторы: Кирилл Гречишкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Как?

– Да сам еще не знаю, – засмеялся "крестный отец", – прожекты, одни прожекты, мечты... Скажем, устроить показательную порку одному, для воспитания остальных. Кстати, ты никого не знаешь из таких "мальков"? Случайно?

Безусловно, вопрос был задан не просто так. Что-то вроде проверки на прочность. И хотя Полещук и сволочь, да еще какая, но сквитаться кое с кем можно.

– Есть тут один, Сема Зальц. Не далее как вчера приобрел пять ящиков "Мальборо".

– Вот как? Он кооператор?

– Кустарь-одиночка.

– Понятно, гешефтмахер-дилетант, как сказал бы Бинский.

– Кстати, он сын Бориса Зальца.

– А это кто?

– Довольно нашумевший отказник в свое время. По-моему, даже отсидел год или полтора. А теперь, вишь, границы открыли – катись, мол, куда хошь, – а он не едет... Вот такая история.

– Ну, это не имеет никакого значения. Ни-ка-ко-го... Так с нашим делом – как? Оформим, думаю, завтра же? Что зря тянуть?

Леня кивнул. Он не знал еще, но уже предчувствовал, что через два дня люди Бинского сожгут его кооператив дотла.

– 14

... В общем, дело – швах.

М. Щербаков.

– Здравстауйте, Володя. Это очень хорошо, что я Вас встретил. Я как раз иду из правления – выяснял некоторые вопросы по ближайшему семинару. В этот момент туда пришло это ничтожество, дурак и бездарность. Вы не читали его последней статьи? И не читайте. Чрезвычайная чушь. Громит Завалова. Злобное, мстительное существо. Так вот, похоже, и Вы ему чем-то не угодили. Вы не высказывались насчет его последней статьи? Не читали даже? И не читайте. Так я не об этом. Был сегодня в правлении относительно семинара. Входит Думов. Пустомеля. Так Вы не читали его последней статьи? Почитайте. Бред. Средневековье. Такой же грязный донос на Ромоданову... Да, и на Завалова тоже... И на Васеева... Так вот, такой же поклеп он сегодня и на Вас, Володя, пытался возвести. Как дело-то было: приходит он в правление и с порога начинает нести всякий вздор про Вас. Во-первых, какая-то ваша общая знакомая якобы жаловалась ему, что Вы применяете наркотические препараты, и просила помощи. Это у Думова-то. Ему всюду грезятся паломники, молящие об исцелении. Вы бы почитали его последнюю статью! Мания величия. Пополам с манией преследования. Нет, меня не громит. А чего меня громить? Я практик, я в высокую теорию не лезу. Кстати, Володя, разве Вы тоже начали практиковать? Это очень хорошо. Хотя Думов и говорит, что один Ваш пациент потом к нему обращался. Да, за помощью. Я же говорю – мания величия. Новый Христос. И статья-то эта – новая Нагорная Проповедь. С критикой фарисеев Завалова и Ромодановой. Так вот, врывается он в правление. Мы с председателем там сидим, разбираем список приглашенных на семинар, а он врывается и говорит: пришел тут, сегодня же, к нему пациент с нервным шоком. Слово за слово, выяснил он, что Вы, Володя, не так давно его лечили. И этот Шерлок Холмс от медицины... Вы не видели его последней статьи? Какой-то криминальный вестник, "600 секунд", тридцать седьмой год... Так вот, у Вас, Володя, якобы от наркотиков (какая чушь! Что я, не отличу наркомана?! ) поле деструктурировалось или, по крайней мере, переструктурировалось, и теперь энергия отторгается. Отсюда и нервный шок. Но Вы что-то плохо выглядите... Вы нездоровы? В городе такой грипп!.. Ах, ну не принимайте все так близко к сердцу. Это же просто безграмотно, не мне Вам объяснять. И кто Думову поверит после этой статьи... И ведь издали же! В солидном журнале. А председатель сам рецензировал. Функционер! Бюрократ! В медицине ни бум-бум. Взял да и вычеркнул Вас из списка. Я пытался повлиять, объяснить. Васеев тоже, хотя он с Думовым и не разговаривает... Какое там! А Вы разве практикуете? Вы же не практиковали. Ну, да это хорошо. Очень хорошо. А председателя не бойтесь. Ромоданова уже написала на него анонимку в райком. Ну, счастливо, Володя. Я вижу, Вы торопитесь. Хорошо, что я Вас встретил... До свидания.

– 15

... И силы на исходе, и вот-вот

Повлекут к суду...

М. Щербаков.

Сид на секунду остановился, читая криво приляпанную к двери бумажку, которая гласила, что ленинградское содружество школ чжан-кун-до организует сегодня соревнования, которые будут проходить на втором этаже и начнутся в 19. 00. Вообще-то участникам надо было приходить пораньше, но беседа с Краминым его несколько задержала и несколько расстроила. Он сплюнул и побежал вверх по лестнице. Первым делом Сид зашел в тренерскую. Тренер ходил из угла в угол и нервно курил.

Серебряный кубок, завоеванный какой-то Семеновой на соревнованиях по плаванию, а теперь играющий роль пепельницы, был полон окурков.

– Здравствуй, Зернов, что это ты за химию глотаешь?

– Какую химию? – искренне удивился Сид.

– Вот, полюбуйся, – мрачно сказал тренер. – Накатали тут...

И действительно, накатали. Сид не схватил, как хотелось, жадно и нервно, а брезгливо двумя пальцами притянул к глазам листок, на котором черным по белому было написано, что он, Зернов, принимает наркотические препараты с доппинговым эффектом и что с этим делом надо разобраться и наказать, чтоб другим неповадно было.

– Бред и фигня, – отчеканил Сид.

– Вот и я говорю – бред, анонимка, кляуза, мать их так, да председатель содружества сказал, что надо проверить, а у нас системы допингового контроля нет, так что...

– Понятно. Где председатель?

– Сейчас ты его уже вряд ли найдешь, – тренер вздохнул. – Не лезь в бутылку. До полного выяснения ты, считай, и в содружестве-то не состоишь...

В дверях Сид столкнулся с Барковским.

– Харе Кришна! Ты чего такой мрачный?

– Да вот анонимку накатали...

– На кого?

– Ну...

– О чем?

– Допинг, наркотики. Ну, и с соревнований, соответственно, к нездешней матери...

– Постой, постой... Это же... А... Ну конечно! Балиев! Я-то, дурак! Мы с ним базарили. Ну, и о тебе речь зашла, а я ему хохму рассказал, ну, как Марина эта... Ну, пиплов собирала, тебя от наркотиков отучать... Ну, знаешь, да?

Для Бродяги то, что Марина собирала пиплов, было новостью, и в другой ситуации весьма бы его позабавило, но не теперь.

– Так что точно, Балиев, сволочь. А я-то хорош, ты уж прости...

– Балиев?

– Да, больше ж некому, он...

– Ладно. Ты каким номером пойдешь?

– Седьмым. А что?

– Да так. Удачи тебе!

– Спасибо.

– Цзай цань!

– Харе Кришна!

... За жесткий контакт в поединке с Балиевым Барковский получил два предупреждения, но, несмотря на это, первое место все-таки занял.

Балиев занял второе. Но это не помогло ему, когда после соревнований Сид поймал его и отбил почки. Хотя техника у Балиева была не хуже, чем у Зернова, в жестком контактном бою, в простонародье именуемом дракой, опыта у Бродяги было гораздо больше.

Оценил это и проходивший мимо милицейский патруль...

Когда Сида доставили в отделение "до выяснения личности" (свой ксивник с паспортом Бродяга забыл у Марины), на него вдруг напала какая-то шизовая веселость. В общей камере – "обезьяннике" – он сначала приставал ко всем с вопросом: "Глючу я или не глючу? "– потом, перезнакомившись со всеми обитателями этого комфортабельного зверинца, научил их, как освободиться, если руки заломили за спину, посвятил всех в магометанство и, в довершение ко всему, заявив двум малолетним проституткам, что они дурочки неопытные, стал учить их целоваться. Учил он их так качественно, что они чуть не забыли, где находятся.

Капитан, дежуривший в отделении с самого утра, был доволен. Он так устал от хныканья и угроз, что теперь с интересом прислушивался к взрывам хохота, доносившимся из-за решетки, и поэтому продержал Сида в "обезьяннике" лишних часа три. Сиду было уже все равно. Сид так понравился капитану, что тот было хотел отпустить его с миром, но разобиженный сержант, Сида задерживавший и не разделявший подобных теплых чувств, описал происшествие с такими "пикантными" подробностями, что не составить протокола по поводу недостойного поведения по отношению к милиционеру или хотя бы уличной драки было бы просто невежливо.

Сид поставил под протоколом иероглиф "хозяин" и, попрощавшись, ушел.

Придя домой, на риторический вопрос матери: "Как дела в институте? " он недоуменно пожал плечами, лег, не раздеваясь, на диван и заснул сном праведника.

– 16

Помнишь, как оно бывало:

Все горело, все кружилось...

М. Щербаков

А завтра будет новый день...

М. Щербаков

Бывает так, что в сумасшедший ритм жизни, когда времени не хватает катастрофически, и надо переделать столько дел, что не успеваешь ни одного, и события летят быстрее, чем успеваешь на них среагировать, вдруг выпадает совершенно пустой день. Он не приносит желанного отдыха и передышки, не дает подумать обо всем не спеша. В такие дни почему-то устаешь даже больше. Похожи они более всего на стоп-кадр: все летит, мелькает, кружится – и вдруг вмиг замирает в какой-нибудь самой нелепой позе. А подойдет срок – и снова посыплется на тебя все с прежней скоростью, а то и с большей: за сегодняшний день и за вчерашний, когда висел ты, неестественно застывший, между небом и землей. Что это? Может быть, время вытекло, как из дырявой бочки, унося в себе все сегодняшние события, и остался день пуст. Ученые говорят, такого не бывает. Даже и не говорят – настолько для них очевидно, что время течет непрерывно и с неизменной скоростью. Но вот ведь должен был Сид сегодня что-то предпринять, биться за восстановление в секции, утрясать проблемы с Альбиной, хотя бы встретиться с Саней; поджидали его и новые, неизвестные удары, но не теперь. Теперь он как будто откуда-то сбоку смотрел на себя в нелепом ватнике, с солдатским ремнем и противогазом, стоящего в строю среди поля, и тощий злыдень – майор объяснял, куда надо бежать в случае наступления на противника... То, что в царской армии называлось экзекуцией (продержать пять часов по стойке смирно на ветру и морозе), в наше время считается нормальным учебным процессом в рамках военной подготовки студентов.

Саня почему-то сачковал. Видимо, поехал к той, которая притягивала его значительно сильнее худого майора. В любом случае, и он сегодня наверняка ничего не натворит, не сделает ни одного хода в игре, потому что время на сегодня остановилось. Его просто не существует. Не выпадет до полуночи первый снег, никто не умрет, никто не родится... Так думал Сид, стоя в строю (хотя и видел строй этот и себя самого в нем со стороны). Думал и удивлялся странным своим мыслям, но ничуть не сомневался, что, придя домой, не дозвонится Альбине, не встретится с Саней, не сделает ничего из того, что нужно, – до двенадцати ночи. До того момента, когда наступит "завтра", и в нем опять будет время, и оно потечет обычным порядком.

Альбине он, однако, дозвонился. Договорился, что завтра она приедет к нему на дачу, и сел чертить курсовик чьей-то знакомой, хотя за свой такой же еще не брался. Часа в два ночи у него сломался третий карандаш. Сид махнул на все рукой, чуть не разбив при этом люстру, и завалился спать. Да, хотел съездить, найти председателя содружества – не съездил; хотел переговорить с Саней – не переговорил; хотел чертеж дочертить – не дочертил; хотел кота покормить – так ведь и то не покормил.

День прошел впустую...

– 17

Ну и что – большое дело?

Вы мне скажете – пустяк,

И, наверное, вы правы,

Да уж это кому как...

М. Щербаков

Первые сорок четыре минуты лекции были, как всегда, скучны и безынтересны. За минуту до перерыва в аудиторию, постучавшись, вошел запыхавшийся Сэм.

– Еле успел, – прокомментировал сие явление Жорж, демонстративно посмотрев на часы.

Сэм непонимающе оглядел хохочущую аудиторию и на всякий случай спросил:

– Можно?

– Да-да, конечно, Семен Борисович, проходите, садитесь... Остальные на перерыв, – и лектор вышел, слегка посторонив все еще торчавшего в дверях Сэма. Тот же, делая шаг в сторону, чтобы уступить путь профессору, сбил с ног входящую девчонку, похоже, первокурсницу, похоже, двоечницу, в мини-юбке и с блокнотом в руках, который был как бы и не при чем. Еще не успев встать с пола, она устроила такой хай, что сбежалось пол-этажа, в том числе и замдекана, который и попросил ее зайти в эту аудиторию, чтобы позвать к нему старосту группы, в которой учился Сид. Оценив ситуацию, он не стал успокаивать второй раз за сегодняшний день эту сумасшедшую бабу, предоставив это сомнительное удовольствие другим, а ушел вместе со старостой к себе в кабинет. Вернувшийся на шум лектор, не вдаваясь в подробности, аккуратно взял первокурсницу за плечи, столь же аккуратно вытолкал ее из аудитории и с силой захлопнул дверь.

– Слава богу, – резюмировал Жорж, – а то я даже не успел у Сэма спросить, что у него нолвенького на этот раз.

– Ну, решил взять подряд на изготовление статуэток для алтаря в кришнаитской молельне.

– За чем же дело стало?

– Да вот не знаю... Кстати, где Сид?

– Нету. Я за него.

– А-а... Так, может, знаешь, сколько рук у Кришны?

– Кто тебе сказал, что у Кришны вообще есть руки? – спросил Жорж, многозначительно дорисовывая пенек в попавшейся под руку Лидиной тетрадке.

– Найди Барковского, – посоветовал Саня, уже уставший смеяться. В это время в аудиторию влетела взволнованная староста.

– Мальчики, где Вова Зернов?

– Как, Лида, и тебе интересно, сколько рук у Кришны? – хором спросили Жорж и Саня.

– Да ну вас! На него бумага в деканат пришла.

– На Кришну?

– Да, разумеется, – ответила Лида и собиралась уже отойти, но Сэм, воспринимавший серьезно все с самого начала, остановил ее:

– А что за бумага?

– Из милиции. – Жорж протяжно свистнул. Лида продолжала: – Там что-то вроде сопротивления милиции, драка...

– Наркотики, – в тон ей заключил Жорж.

– Я серьезно, – обиженно поджала губы староста.

– Я тоже.

– Что за чушь! – возмутился Саня и, видя, что Жорж сейчас смутится и, не дай бог, замнет разговор, спросил: – Это тебе Аркаша наплел?

– А хотя бы...

– Трепло твой Аркаша. – С этим Жорж был полностью согласен. Он и сам не верил, просто к слову пришлось. Но Саня так на удивление неубедительно стал доказывать, что все не так, что не Жорж, конечно, но Лида поняла, что дело серьезное, и не то чтобы оно ее совсем не касалось.

Теперь уже все, но одно время – не так давно и довольно долго – у них с Сидом что-то было; она бы затруднилась сформулировать, что именно (Саня или, скажем, Жорж особо бы не затруднялись). Потом все кончилось. Особых эмоций Сид, по обыкновению, не проявил, долгих разборок не устраивал: уточнил, что таки да – все, и все. Но курить после этого начал. А может, и наркотики принимать. И тут уже неважно, завязали или не завязали и что она там себе раньше думала, но если такое натворила – надо самой разбираться.

Лида с трудом досидела до конца лекции. Кончилась она, к счастью, минут на десять пораньше, потому что по коридору мимо их открытой двери прошел Барковский, и Сэм с криками: "Эй! Стой! " – выбежал за ним. По пути он отдавил обе ноги Сане, который, впрочем, даже не перестал насвистывать "Хава Нагилу".

Лектор проводил Сэма печальным взглядом и спросил у оживившейся аудитории:

– На сегодня – все?

– А как же! – возопил Жорж и так душевно ткнул Лиду под ребрышки, что она невольно подскочила. Следом за ней повскакивали со своих мест и все остальные.

Через минуту Лида была уже в телефонной будке:

– Алло?

– Здравствуйте, Анна Владимировна. Вову можно?

– Он в институте. – Лиду она не узнала.

– А-а... Да-да, конечно... Когда он обещал вернуться?

– Ой, не знаю. Кажется, на выходные он на дачу собирался, – наобум ответила мамаша Бродяги.

Иногда выстрелы вслепую тоже попадают в цель.

– 18

И все в ресницах мокренько,

И все на сердце душненько:

Ни оклика, ни окрика...

Чего ж ты хочешь, душенька?

М. Щербаков.

Володя проснулся, когда Лида входила в дом, но виду не подал. Лежал, закрыв глаза, и судорожно пытался сконструировать свою линию поведения. Времени почти не было: минут через пятнадцать придет Альбина. Так ничего толком и не придумав, Сид решил: "Будь что будет, "– и, не открывая глаз, сказал:

– Лидочка, золотце, чайничек поставь...

– Что? – испуганно переспросила Лида, но Сид молчал. Похоже, все еще спал. Но если это он во сне... Чушь... Проверить бы как-то: спросить что-нибудь. Где заварка, например?

– Заварка в буфете, – не стал дожидаться вопроса Володя. Лидка хмыкнула – вот, мол, пижон чертов, все притворяется, будто мысли читает, – и с радостной улыбкой полетела ставить чайник.

Едва она вышла, Сид резко вскочил, потряс головой и пробормотал под нос: "А в чем дело-то? Какие проблемы? "

Лида на кухне сосредоточенно ломала спички об истертый коробок. Володя незаметно выскользнул за ее спиной в сени, тихонько взял там охапку дров и застыл в дверях. "От удивления" он рассыпал поленья по полу и растерянно поздоровался.

– Ты же в комнате спал...

– Я? Дрова колол... Хотя сейчас проверим, – Сид двинулся в комнату, по дороге бросив Лидке нормальный сухой коробок. Ударившись о Лидину ладошку, спички плюхнулись в чайник.

Из-за дверей раздался голос Сида:

– И действительно, сплю в комнате.

"Опять паясничает, дурак, "– подумала Лида. Радостная улыбка ее постепенно переходила в счастливую.

В дверь осторожно постучались. Лида недовольно насупилась и крикнула:

– Вовка, там кто-то пришел.

Дверь отворилась, и всунувшаяся в нее физиономия Сида деловито осведомилась:

– Кто?

– Да ну тебя!

Довольно посмеиваясь, Володя принялся собирать рассыпанные по полу дрова.

Опять раздался стук в дверь. Лида хихикнула в предвкушении очередного розыгрыша. Сид отрешенно просвистел бетховенское "Так судьба стучится в дверь" и потянул ручку.

– Привет, котенок. – Альбина не обратила внимания на напряженность в Володином голосе.

– Волька...

Через какое-то время она услышала в углу какое-то шевеление, резко повернулась и встретилась глазами с незнакомой девицей. Та пулей вылетела в комнату.

– Это кто?

– Соученица.

– У-гу... – недоверчиво протянула Альбина. – Решила нас не смущать и ушла в комнату?

– Ага... Слушай, ты что меня, идиотом считаешь? Что я, не выпроводил бы другую девицу минут за двадцать до твоего прихода?! Это со-у-че-ни-ца.

– Ну-ну, – и Альбина прошла туда же, в комнату.

Володя вытащил из куртки сигарету, но сухих спичек не осталось. Сид поплелся в сарай за напильником и еще чем-нибудь, из чего можно высечь огонь.

Лида сидела на кровати и плакала. Подняв голову и увидев вошедшую Альбину, она зарыдала в голос, и Альбина, неожиданно для себя самой, кинулась ее успокаивать:

– Ну, что такое, что такое? Ну, не надо, ну, будет, ну, хватит, ну, что случилось?

В ответ Лида сквозь слезы попыталась что-то сказать, но, выдавив из себя: "бумага", "Володю", "наркотики", "милиция", еще раз "наркотики" и "пришла", – разревелась еще пуще.

Сид вернулся еще через минуту и остолбенел: Альбина заботливо суетилась вокруг бьющейся в истерике Лиды, а прислонясь к холодной печке, вертя в руках Бродягин ксивник, за всем этим с ушмешкой на обветренных губах невозмутимо наблюдала веселая Марина.

– Здравствуй, Вовочка. Что же ты девушек обижаешь? Вишь, как убивается-то... Что, одну удовлетворил, а на вторую силенок не хватило? Ай-яй-яй. Не узнаю тебя, стареешь. Знаешь, это, видимо, наркота сказывается. Вот что, бросай ширяться и немедленно удовлетворяй вторую. Слышишь, немедленно! Да, и меня заодно. А то я тоже расплачусь. Придется этой вобле и меня успокаивать...

Право же, Маринины приколы были более злы и грубы, нежели остроумны, и приступы Володиного смеха скорей можно отнести к нервным. Слегка отдышавшись, он обнял Марину и сказал:

– Детка, смотри в корень: смешно не это. Смешно то, что моя герла та, которая вокруг бегает. А та, что плачет, – это так, староста. На меня в институт бумага из ментуры пришла, вот она Альбине и плачется.

– Как это трогательно! – театрально воскликнула Марина. Альбина ошарашенно посмотрела на Лиду, потом на Володю:

– Врешь ведь.

– Нет ведь.

А начавшая было успокаиваться Лида, подумав, что и действительно – не врет, возобновила истерику с новой силой.

– Что стоишь как столб?! У тебя валерьянка есть?

На слово "валерьянка" из кухни вышел кот и просяще потянулся к Альбине.

– Барсик! – простонал с хохотом Сид, плавно сползая по стенке. – Я про этих трех уже не спрашиваю, но ты-то здесь откуда? Я ж тебя дома, на Мойке, запер. Ладно, покажи ей, где аптечка, раз пришел, тварь пушистая.

Кот запрыгнул на полку и принялся скрести когтями по картонной коробке. Альбина, уже с Барсиком знакомая, стала тут же рыться в аптечке, Марина же схватила кота, начала его тискать, гладить и чесать за ухом.

– Ну, мур-р, – раздался флегматичный голос, и не разобрать было в этом гаме – чей именно.

Тем временем Альбина, открыв очередную коробку без этикетки, увидела там с десяток поблескивающих ампул. Наркотики! Она швырнула коробку на пол и с силой ударила по ней каблуком. Брызги разлетелись во все стороны, кот рванулся в окно.

Нестерпимая аммиачная вонь распространилась по комнате.

– А ты уж думала – наркотики? – поинтересовался Сид сквозь кашель, пытаясь устроить максимальный сквозняк.

– А чай еще не вскипел? – спросила вдруг Лида.

– Лидочка, золотце, а кого я просил следить за чайничком?

– 19

Знать, что будет завтра,

Много ль в том толку?

М. Щербаков.

Ситуация у Володи сложилась не из приятных, и в одиночку из нее выпутаться было бы, пожалуй, непросто. Но, сколько Саня знал Сида, тот обращался когда-либо за советом от силы к троим людям.

Первый – некий Фима, личность известная в кругах хипующей, а также богемной молодежи и, несмотря на это, действительно незаурядная. Саня, одинаково далекий от обоих этих слоев общества, лично виделся с ним всего один раз – и то не смог толком пообщаться. Фиму он встретил у той, которую был бы более рад застать одну. И хотя ему сразу понравился этот странный паренек, да и он Фиму, видимо, заинтересовал, но сама ситуация не давала им возможности познакомиться поближе: не распознав, очевидно, в Сане его дружеского настроя, он ретировался почти сразу под каком-то благовидным предлогом.

Больше они не сходились, хотя Сид достаточно плотно общался с Фимочкой некоторое время. Потом тот "расстригся" из хиппи, увлекся иудаизмом, а теперь и вообще умотал, как это ни смешно, в ФРГ, где, судя по письмам, не работал ни единого дня, проживая за счет помощи различных тамошних благотворительных фондов. Ради этого он прикидывался то турецким безработным, то армянским беженцем, три раза принимал иудаизм в разных землях Германии, получал деньги и смывался, а то доказывал, что пострадал от фашистов в Польше. Теперь, говорят, купил подержанный автомобиль BMW и укатил в Штаты...

Второй – пожилой часовщик из мастерской Павла Бурэ, что на Невском, с которым Володя познакомился в своем обществе парапсихологов, хотя к ним старик на самом деле не имел никакого отношения. Это был просто умудренный судьбой коренной ленинградец, проживший здесь всю свою жизнь, исключая четыре года войны, и любивший поговорить о том, что за странный окружает нас город. Сам при этом он уже не удивлялся, потому хотя бы, что после шестидесяти удивляться уже стыдно и неудобно. Он и впрямь привык уже, что живет в девятой квартире (вместе с тремя соседними семьями), а рядом на той же лестничной площадке – квартира шестьдесят пятая. Внизу – квартиры 8 и 64, вверху – 18 и 19. Он привык, что в цветочном магазине продают керамику, а в остальных вообще ничего не продают. Он привык, что газеты приходят не те, которые он выписал, а когда какие, и всегда за два-три дня до срока. Последнее совсем не было для него странным: если всем почта приходит на несколько дней позже, то естественно, что кто-то должен ее получать на несколько дней раньше. Увлекшись с возрастом политикой, Иван Карлович – так звали часовщика – все же много лет не мог отличить вчерашнюю газету от завтрашней, настолько они были одинаковыми. Но в последнее время события стали лететь с такой быстротой, что никто не мог успеть сориентироваться. Никто, кроме Ивана Карловича, заранее обо всем предупрежденного газетами послезавтрашней даты выпуска. И когда он уговорил соседа отложить поездку в Тбилиси и того не раздавили танки, и когда он срочно вызвал племянницу из Ленинакана – якобы умирает – за день до землетрясения, и когда велел разменять крупные купюры всем знакомым за сутки до реформы – слава провидца пришла к нему. Тогда он и попал к парапсихологам, где и познакомился с Володей, который потом не один раз заходил к нему то с разбитыми часами, то просто так – узнать, "что день грядущий нам готовит", поговорить о политике, да и мало ли о чем еще...

Около недели назад в районной газете совет ветеранов и трудовой коллектив мастерской с прискорбием известили читателей о скоропостижной кончине Ивана Карловича от разрыва сердца. Истинная причина этого прискорбного события не вызывает сомнений: прочитав собственный некролог, старый часовщик скончался.

Третий, теперь – единственный человек, с которым мог посоветоваться Сид, – был сам Саня.

– 20

Не смолкают людей голоса...

М. Щербаков.

Зазвонил телефон. Володя вздохнул и, оставляя на полу мокрые следы, прошлепал из ванной в комнату.

– Алло?

– Ура! Он на флету! – раздалось где-то вдали от трубки.

– Ништяк. Дай сюда, – и, теперь уже прямо в ухо, кажется, даже слюна из трубки забрызгала: – Привет, Бродяга.

– М-м.

– Как дела? – этот вопрос, впрочем, явно не был интересен спросившему, и он сразу перешел к следующему пункту: – У тебя таньга есть?

– Есть. То есть, смотря сколько.

– Осемнадцать рваных. – "Двадцать? Двадцать! " – донесся сбоку нестройный хор глоток в пять-шесть.

– На пиво? – издевательски осведомился Бродяга. Потянуло его что-то на Жоржевы интонации.

– На билеты.

– Четыреста трамвайных билетов. Ты весь пипл катать вздумал?

– Так есть или нет? Люди в Москву свалить не могут.

– Чем им Питер плох?.. Откуда звонишь?

– От стамески. Уже заезжать?

– Перезвони через пять минут. Пока у меня треха.

– Ладно.

Бродяга не глядя набрал номер и стал гадать – чей.

– Слушаю.

– Бабушка? Хм... Да-да, все в порядке. Слушай, помнишь, ты у меня брала в долг двадцать рублей? – для бабушки это было новостью. – Ну, было, было...

– А-а, помню, помню, – сказала бабушка, проклиная в душе свой склероз.

– Так вот, может быть, к тебе сейчас, минут, скажем, через десять-пятнадцать, завалится толпа волосатых.

– Ой...

– Чаем не поить. В разговоры не вступать. Отдать деньги и вытолкать в шею.

Бабушка, привыкшая к подобным выходкам внучонка, сказала: "Хорошо, "– и повесила трубку.

Прошло, однако, полчаса, а хипы все не перезванивали: то ли деньги нашли, то ли ехать раздумали. "В любом случае, им же хуже, "– решил Сид и протянул уже руку к трубке, звонить Сане, как телефон душераздирающе заверещал. Но это звонили не хипы. Это звонил Аркаша. Закруглив разговор с ним буквально за полтора часа, Володя опять не успел набрать Санин номер. На этот раз звонила какая-то сумасшедшая девица с вопросом: давно ли он видел Лиду?

– В гробу я вас всех видел. Недавно, – вежливо ответил Сид и бросил трубку. Телефон как будто ждал этого момента и, чуть только трубка коснулась рычажков, задребезжал опять. Барковский звал его в Ижору, в кришнаитской храм. (На эту мысль его натолкнул Сэм давешними расспросами. Кстати, не слышал ли он, Сид, что там за рок-группу Сэм собирает? ) А еще через несколько минут позвонила Катя, искавшая Барковского по всем притонам.

– А он в какой-то монастырь ушел, – очень серьезно сообщил Бродяга. Разве он тебя с собой не взял?

– В какой монастырь? – она действительно не сразу въехала.

– Действующий. Кающихся грешниц. Имени Марии Магдалины. Офелия, иди в монастырь. Отбой связи.

Потом звонили отцу, но его не было дома.

Потом звонили матери. Она дома была, но Володя все равно не стал звать: ему надо было позвонить Сане. Удалось это, тем не менее, только после звонков Альбины, Марины, Лиды и еще кого-то, попавшего не туда.

– Уже у телефона, – услышал наконец Сид бодрый Санин голос. Видимо, ему сегодня звонили меньше.

– Фришберг, ты скотина! – торжественно возвестил Володя.

– Я знаю. Саня, это тебя... Сид.

И через минуту – абсолютно тот же голос:

– Алло?

– Это что, опять братец подходил?

– Да. Опять спутал?

– Да. И теперь повторяю лично для тебя: Фришберг, ты скотина. Почему, знаешь?

– Знаю. Хотя ты так запропастился, что что-либо тебе сообщить было невозможно. Равно как и узнать у тебя о результатах. Я тебе все эти дни пытался дозвониться. Только что два часа угробил...

– Да, это Аркаша звонил.

– Аркаша? Не выдержал, значит, все-таки. И как он там?

– Письмо от Джексона получил.

– Почитать даст?

– А как же... Все ищет, в кого бы возвышенно влюбиться. С Натальей-то у него, сам знаешь...

– Ладно, ты мне зубы не заговаривай. Ты о результатах докладывай.

– Результаты потрясающие, – скрипнув зубами, сказал Сид. – Меня, считай, выгнали из секции, из общества парапсихологов, не сегодня-завтра попрут из института, плюс разборки с тремя девицами из двух возможных, плюс на даче жить нельзя.

– Сгорела?

– Нет, но провоняла аммиаком.

– Ужас! – Саня был в восторге. – И как это все связано с моим слушком?

Володя объяснил, что знал, Саня – остальное.

– Короче, кружка пива моя.

– Да, но, учитывая, что ты нарушил правила...

– Увы, я...

– Так вот. Спор ты выиграл. Но игра не окончена. Она даже, считай, не начата: я не имел возможности отвечать.

– Ну, знаешь ли...

– Так вот. Ответный ход – за мной.

– Ладно, азартный игрок вечно лезет отыгрываться. Ты лучше скажи, как выпутываться будешь? Чем-нибудь помочь? Хотя, по-моему, ситуация безвыходная.

– Ну, это по-твоему. Увидишь, все утрясется в двадцать четыре часа.

– М-да? И с чего ты начнешь?

– Высплюсь.

– Спокойной ночи.

Сид повесил трубку, закурил и начал прикидывать, так с чего же он в самом деле начнет, когда телефон опять зазвонил.

– Здорово, Сид. Это Сема, – представился Сэм, будто бы его можно с кем-то спутать.

– Да, привет.

– Ты сможешь через двадцать минут быть на Владимирской?

– Зачем? – Сид так устал, что не нашелся даже, как подтрунить над Сэмом.

– Ну, мы же в среду договаривались. Не помнишь? Насчет сигарет...

– Не ожидал, что ты так долго помнишь свои великие идеи... Ладно, жди.

– 21

Убьют – и никаких проблем.

М. Щербаков.

... Когда в "рафике" оставалось всего три коробки, Сид почувствовал, что за ним наблюдают, и, прикуривая, осторожно огляделся. Так и есть – в подъезде напротив дверь была чуть приоткрыта, из-за нее кто-то выглянул и, встретившись с Володей взглядом, шарахнулся обратно. В следующую секунду оттуда выскочили шесть человек, трое побежали на Барковского, трое – на Сида, который невозмутимо курил, не обращая на нападавших особого внимания. Это их настолько ошарашило, что они остановились в нерешительности, а Сид, усмехнувшись, нанес ближайшему серию коротких ударов, от которых тот тихо лег на землю с выражением недоумения на лице.