Текст книги "Ближнего твоего"

Автор книги: Виктор Шнейдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

...Мелодия замедлилась. "Садитесь! Садитесь! – передался по толпе шепоток. Присев на корточки или по-турецки, все стали класть руки на плечи друг другу и этой огромной запутанной человеческой цепью раскачиваться в такт музыке. "Как здорово!" – подумала Юлька. Она искала глазами кого-нибудь из знакомых, но не могла разглядеть. Кажется, мелкнул в толпе Сид, но когда он одевается, как хиппи, то становится совсем от них неотличимым...

Юлька наклонилась к Саниному уху и шепнула игриво:

– Саша, а как ты относишься к тому, что я обнимаюсь сейчас не только с тобой, а одновременно со всем, – она нахмурила лоб, вспоминая странное слово – пиплом?

Саша относился положительно. К форме постановки вопроса особенно... И это лишь третий день их ежедневных встреч.

Отпев положенное время, музыканты побросали свои инструменты на сцене, и, не говоря ни слова, удалились. Слегка ошарашенная публика посвистела и поголосила еще некоторое время и разошлась. Все, включая Саню, остались от концерта в полном восторге.

Многие выкрикивали Его имя. И где-то в глубине стадиона кричал (но уже не так восторженно) на бедолагу соло-гитариста и осветителя сам гладиатор...

Глава 20

Друг-кунак вонзает клык

В недоеденный шашлык.

"Раз чучмек, то верит в Будду."

"Сукой будешь?" "Сукой буду."

И.Бродский

– Сам гладиатор Туний спонтовался перед этим кулаком! хвастливо вопил, потрясая ручищей, пьяный уже до посинения вольноотпущенник, один из тех, кого и в нищей Иудейке считали за подонков.

– Завязывай, Сильный, – то ли попросил, то ли приказал мужик с уважительной кличкой "Легат" и позорным несводимым клеймом на лбу. – Так чем он тебя обидел? – обратился он снова к Эстер.

– Я, конечно, сама виновата: не надо быть такой легковерной...

– Ну, в принципе-то, – неопределенно вставил Легат, реагируя на незнакомое слово.

– Он же слывет за Святого. И я ему по секрету много чего порассказала о себе: ну, он гадал, предсказывал...

– Да ты гонишь! – завопил опять угомонившийся было вольноотпущенник. – Какой в Иудейке Святой?

– Сильный! Заколебал в доску! Продолжай, Ривка...

– Я не Ривка, я Эстер..

– Ой, извини. Но в принципе-то... Так что этот Святой? Он тебе что-то сделал?

– Еще как! – Эстер побелела бы еще сильнее от гнева на Бар-Йосефа, если бы было, куда бледнеть. Оскорбил ли он ее? Да все ее мировосприятие строится и строилось на том, что все мужики – от раба до первосвященника – в сути своей проще, чем медный динарий, и хотят только одного. Все их науки и ремесла только средства привлечь к себе, как перья у птиц. Вот, даже этот страшный Легат, которым пугают детей полпобережья, готов не только убить кого угодно, к этому-то ему не привыкать, но он ведет себя и говорит почти как римский патриций в честь ее присутствия и ради ее улыбки... А этот Святой как будто специально взялся ей доказать, что Идея может привлекать мужика куда больше, чем Она! В конечном счете, он хочет перевернуть весь ее мир с ног на голову... Но сказала она несколько другое: – Он растрепал мою тайну всем знакомым.

– Падла. – Легат был возмущен искренне. Какая-то своя мораль, коверканная, уродливая, но весьма и весьма жесткая, у него была. – Мы с ним разберемся.

– Да ну его на фиг, Легат, со Святыми связываться, резонно заметил Сильный.

– Ты мозги не крути! Пойдешь со мной эту гниду коцать? Или на понты сел?

– Никакого "коцать"! – строго сказала Эстер. Только этого не хватало! – Проучить, и только!

– Ну, да. В принципе-то... Это уже наши разборки.

– Я сказала.

– Да не дрейфь ты, – покровительственно заверил Сильный. Мы его так только...

– Ну, хорошо. – Легат показал жестом, что это вопрос решенный. – Только ты тогда его нам как-нибудь покажи. Мы ведь, в принципе-то, даже не знаем, на что он похож.

– Хм... – Эстер ненадолго задумалась. – Ну, хорошо. Завтра молиться будут в доме у Мойши. Знаешь?

– Да все мы знаем!

– Сильный, тебя не спросили!

– Так когда они выйдут и пойдут по домам... Я пойду им навстречу, и... И тот... И тот, кого я в качестве приветствия поцелую в щеку...

– Ништяк! – воскликнули оба громилы в один голос.

Глава 21

Я не знаю слова Liebe

Если чувство к кому-либо

У меня в душе и есть,

Это только ненависть.

А.Фришберг

В один голос раздались мамин призыв с кухни: "Володя! Ужинать!" – и телефонный звонок.

– Черт-те что, – пробормотал Сид. – Пожрать не дадут. Алло, Саня?

– Привет, Сид. Как дела? – И не дожидаясь ответа, так как точно знал, что никаких новых "дел" у Сида за те пару часов, что они не виделись, появиться не могло, Фришберг продолжил: Представляешь, какой облом? Захожу я тут к Кошерскому...

– А, ну-ну. Он тебя не убил за "богослова"? Мне страшно было его туда даже провожать. Хотя по дороге мы весьма интересно побеседовали.

– Что, и этот душу изливал?

– Что-то типа.

– Ну-ка, расскажи?

– Ладно, давай ты первый. У тебя новости свежее.

– Новость одна, но убийственная: Кошерский послал на фиг Юльку!!!

– Что-то я не вижу тут для тебя особых причин убиваться, Сида честно изумил Санин возбужденно-расстроенный тон. Ведь, казалось бы, не дружеской ли ему, Сане, услуги ради он исподволь помог Олегу тогда, по дороге к Коляну, прийти к выводу, что с Юлькой ему надо расстаться. К выводу, который и так сидел уже у того в душе, но, может быть, помедлил бы выйти на поверхность еще полгода или даже год. Только немного энергии извне потребовалось, чтобы Кошерский сказал себе сам, что Юлька – это не то, что ему надо, и что он не женится на ней в самом деле потому, что боится, что она перестанет изображать из себя то, что по ее – правильному – мнению должно ему нравиться, сдерживать недостатки и в считанные дни превратится просто в другого человека. А раз так, нечего тратить время: если он ее не любит – свое, а если любит – ее. Ей ведь и в самом деле пора замуж... Но что же расстраивает Саню? Когда недели две назад он увидал эту парочку в СКК на концерте, у него не возникло впечатления, что Фришберг печется именно о семейном благополучии Кошерского.

– Ты идиот! – шепелявила телефонная трубка. – Я сделал все-все! – чтобы она от него ушла. Клянусь тебе, что не сегодня-завтра это бы уже произошло. Не далее, как этим вечером я собирался ставить вопрос ребром: я или он, и, клянусь тебе, результат был бы однозначен... Ты понимаешь, какую игру он мне обломал?

– Ах, игру!.. – теперь до Сида дошло все.

– А оказывается, когда я вчера у нее в ногах валялся и сказки про любовь рассказывал – такие, что сам чуть не поверил – он ее уже два дня как бросил!

Сид представил эту картину Юлькиными глазами. Да, Фришберг выглядел в ней, пожалуй, и впрямь жуть глупо. А ведь это именно то, что страшнее для Сани всего на свете.

– Ну, ладно, – неуверенно утешил он друга. – В конце концов, тебе осталось неплохое наследство...

– Ты что, думаешь, мне нужна эта твоя?.

– Моя-то с какого боку?

– Да в гробу я ее видел! Я и смотреть на нее больше не смогу! Это же постоянное напоминание, что я ПРО-ИГ-РАЛ!

– Кому?

– Обстоятельствам.

– По крайней мере, достойный противник.

– Ладно, – Саня, кажется, несколько успокоился. – Так о чем тебе-то "вещий Олег" рассказывал?

– Да, так, ничего особенного. – Теперь пересказывать их разговор не просто не хотелось, но могло быть чревато тем, что Саня выльет свою обиду на виновника, пусть неумышленного, своего фиаско.

– А все-таки?

– Теперь это уже неактуально.

– Тем интереснее. Давай-давай, – стал уже настаивать Саня, почуяв в Сидовых отговорках что-то неладное.

Ну, про книгу его говорили...

– Так, Зернов, ты мне не хо-чешь говорить?

– Да. Так как это, – ляпнул Сид первое попавшееся обоснование, – Тайна исповеди, и Олег, зная, что мы друзья, специально оговорил, что именно тебе просит ничего не рассказывать. А тебе это действительно неважно.

– Ну, как хочешь, уломал, – беззаботно ответил Саня. Пиво-то пить когда пойдем?

Итак, Сид что-то скрывает. Ну ладно же. Теперь ему, стало быть предстоит не игра, а настоящая война: ведь и противником будет не какой-то там щелкопер, которого если что и волнует, то только его неправдоподобные Иисус Бар Иосиф и Симон.

Глава 22

ХУДОЖНИК: Я – Художник!

РАБОЧИЙ: А по-моему, ты говно.

Художник тут же побледнел, как полотно,

И как тростинка закачался,

И неожиданно скончался.

(Так новая идея огорашивает человека, к ней не

подготовленного)

Д. Хармс

Бар-Йосеф и Шимон шли несколько отдельно от общей толпы и продолжали, активно жестикулируя, сразу два начатых ранее разговора.

Точно-точно тебе говорю, – горячился Святой, – у Меньшого духовный процесс пошел – просто поразительный.

– Прекра-асно. Но торгуют ведь не собственно в храме, а в пристройках Ирода Великого.

– И дай Бог здоровья покойничку. Это, можно сказать, другая комната того же дома. А сказано: "Дом Мой – весь! домом молитвы назовется..." Точно? Это мы с Меньшим тут на днях наткнулись... Я, когда буду в Храме, потребую остановить чтение Торы до решения вопроса о купцах. Он же очевиден.

– А чего твоего Меньшого двинуло, только когда ты перестал его тянуть?

– Значит, так надо. Чтобы каждый сам дошел. Он же и мяса не ест, и – что меня еще больше поразило – посуду у себя там моет, постель каждый день стелит и подметает. Молиться стал чаще, чем я...

– А я бы не советовал тебе идти здесь путем традиции: останавливать чтение и т.д. Если ты хочешь говорить от имени того, кто выше, то не ставь свои идеи на обсуждение тех, кто ниже.

– Ну, а как же?

– Разыграть гнев. Перевернуть лавки, может быть...

– Глупо... Да и когда это будет... Так Меньшой говорит мне...

В этот момент появилась Эстер. Она подбежала с возгласом: "Привет, мальчики!"– "слету" чмокнула Йошуа в щеку чуть выше его жидкой бороды. На лице Святого отразилось почти страдание. Все муки многолетнего обета прозвучали в его вопросе:

– Ну, зачем?

– Привет, Эстер! – сказал Шимон и тоже приветственно поцеловал ее в ухо... И тут появилось еще двое. Первый, с клеймом каторжника, грубо отпихнул взвизгнувшую Эстер и двинул Бар-Йосефа в переносицу. Тот взмахнул беспомощно руками в воздухе, но не успел упасть, так как другой жлоб встретил его кулаком в ухо и в тот же момент ударил Шимона ногой куда-то в живот...

Их били. Йошуа попытался заслониться от очередного удара в челюсть, но не успел. И тут-то в голове его и возник новый, ни из каких книг не почерпнутый тезис:

"И если кто ударит тебя в правую щеку – подставь левую."

Затекающим кровью глазом он видел, как рухнуло рядом бесчувственное шимоново тело.

Многое и другое... Но если бы

писать о том подробно, то,

думаю, и самому миру не

вместить бы написанных книг.

Иоан. 21.25

Конец.

12/IV – 10/VII 1993