Текст книги "Золотой медведь"

Автор книги: Виктор Потапов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Потапов Виктор
Золотой медведь

В. Потапов

(Москва)

Золотой медведь

Настало лето. Отцвели в лесах ландыши, в палисадниках и садах черемуха, утратила майскую яркость и свежесть листва. С юга часто налетали грозы, поливали землю теплым благодатным дождем. По вечерам обильная роса падала на траву, и над рекой поднимались парные туманы...

Июньский вечер потухал, готовясь уступить место перемигивающейся редкими звездами ночи. Воздух был теплым и влажным. Из лесу налетел ветер, пронесся по селу, кружа пыль и мусор, и стих на лугах. Словно кто-то невидимый заполнил все пространство, каждый закоулок, щель, вызнал то, что хотел, и скрылся.

Невидимка раздул волосы стоявшей в дверном проеме Марии, отвлек от невеселых мыслей. Подняв голову, она огляделась. Слева в конце улицы над крыльцом магазина горела, чуть покачиваясь в сетчатом стакане, лампа.

"Уже девять", – подумала Мария. Лидка-продавщица всегда зажигала свет над входом ровно в девять.

Мария глубоко вздохнула и, замкнув дверь, свернула на улицу, ведущую к клубу. В тени высоких тополей и ветвистых старых лип копился вечерний сумрак. Навстречу медленно, опираясь на клюку, брел дед Зиновий.

– Здравствуйте, дедушка, – Мария остановилась перед стариком и откинула за ухо прядь волос. – Как ваше здоровье?

– Здравствуй, красавица, – ответил дед Зиновий и улыбнулся. Его глаза с тяжелыми морщинистыми веками превратились в узкие щелочки. – Спасибо. После того лекарства, что ты привезла, совсем перестал кашлять и грудь больше не болит. А то, как покурю, к утру мочи нет, кашель мучает. Ну прямо всю грудь рвет. Поживу еще. На Золотого медведя еще разок погляжу, может.

– Какого медведя? – удивилась Мария.

– О! – Зиновий вскинул седую, как лунь, голову.– Давай вон присядем, а то ноги не держат, я тебе расскажу.

Зиновий зашаркал к лежавшему возле забора толстому ошкуренному бревну. Опустившись на него, он поставил клюку меж ног, положил поверх руки и оперся на них подбородком. Мария села рядом.

– Старики Хозяином звали... Давно было. Почитай, лет на десять моложе тебя был. Аккурат гульба была на поляне возле реки. Он и явился. Бабы испугались, визжат, кричат. Кто бежать бросился, кто камнем в землю врос. Кто за ружьишком кинулся. Да не тут-то было. Он только глазами сверкнул – а глаза зеленые, как фонари горят, – всех к месту точно и приклеило. Ни рукой, ни ногой не пошевельнуть.

Глядим, стоит зверь большо-ой, сам весь темный, почти черный, шерсть длинная, волной. И главное дело: когти золотые, а во лбу рог! Золотой тоже, витой весь!.. Мордой поворочал, оглядел всех и прямиком к Настасье...

– А это кто? – спросила Мария, пододвигаясь к старику.

– Красавица у нас первая была на деревне... Подошел, поклонился и рогом плеча коснулся. Рявкнул, топнул, а из-под лапы что-то ей под ноги упало. Повернулся – и к лесу. Туг чувствуем все, отпустило, слава тебе господи. Зашевелились люди, а что делать, не знают.

А Настасья ту вещицу подняла, что ей Золотой Медведь под ноги-то кинул. Глядит, а это кошель, полный ассигнациёв. Сколько было, не знаю, и никто не знает. Сразу-то не сочла, а ночью ее барин наш вместе с деньгами и умыкнул...

Зиновий достал трубку, кожаный кисет и стал набивать ее.

– Ну а дальше? Дальше, дедушка? – нетерпеливо потеребила его за рукав Мария. Старик хитро прищурился.

– Сейчас. Не торопи. Закурю вот, и дальше будет, Оп попыхтел, раскуривая трубку, и продолжил рассказ.

– Что дальше. Дальше, как бывает: деньги отнял, Настасью у себя оставил. Знал, подлец, что в народе поверье есть: будто у бабы, которой медведь свое почтение окажет, дитя должно народиться необыкновенное. Великий человек! А метит он только самых красивых и чистых девок. Вот барии и захотел спытать, правда ли. Только никто у него не родился. На третью ночь сбежала Настасья. Потом замуж вышла за Ваньку Кузнецова из Никольского, у них вот то дитё и родилось. Сын. Красным командиром был. Потом в Сибирь уехал, города строить, большим человеком стал. Памятник, говорят, ему поставили где-то... – Старик прищурился вдаль, потом покачал головой. – Нет, не вспомню, где. А барин вскоре, как сбежала Настасья, помер от дурной болезни. Народ говорил: медведь его наказал.

– И ты видел его, дедушка, на самом деле? – с мягкой улыбкой спросила Мария и погладила Зиновия по высохшей руке, как бы прося извинения за свое недоверие.

– Видел, – качнул головой старик.

– Ведь сейчас же ракеты в космос летают, люди на Луне были, человеку чужое сердце пришили...

– Ну и пусть себе. ЕМУ это не мешает. Он в лесу живет. В мире много места. А ты иди, иди на поляну, сама увидишь. Сегодня в аккурат его день. Сердцем чую – явится. Иди, милая. Народ уже собрался, и Володька твой тебя давно ищет.

– Но почему же, дедушка, о нем никто ничего не знает?

– А мало ли, о чем люди не знают и знать не хотят! Почему у свиньи морда ниже плеч?! Потому что она в земле роется, а в небо не глядит! Поняла?!

Мария кивнула, глядя в потемневшую дорожную пыль, горькие складочки легли вокруг ее рта и глаз.

– Иди, иди. В жизни с человеком всякое случается. Главное, чтобы он в душе чист остался. – Старик поднялся и побрел прочь.

Мария, опустив голову, сложив руки между колен, осталась сидеть на месте. Зиновиева сказка задела что-то в душе, заставила вспоминать...

Она шла по коридору. Наконец-то одна. Впервые с 8 часов утра. Ее не дергали за рукава, не кричали: девушка, девушка! Не ощупывали взглядами мужчины. Мария была одна, бледная, усталая. Ступени гулко отзывались под каблуками. Поднявшись на свой третий этаж, Мария, запыхавшись, прислонилась к двери. Оставалось совсем немного, и тогда – все. Все до завтрашней смены. Мария достала ключ, сунула его в скважину замка, повернула, толкнула дверь, вошла. Ключ сразу в сумку, чтобы не забыть, и захлопнула дверь. Не руками, взявшись за ручку – плечами, откинувшись назад.

Нащупав выключатель, зажгла свет. Это ее дом. Вот эта пятнадцатиметровая комната. Ради нее она собрала чемодан и приехала сюда? Об этом она мечтала: о вечно журчащей воде в туалете, о каплях, – бим, бим. о чугунную мойку, – роняемых старым краном на кухне, о выцветших, покоробившихся обоях в масляных пятнах и темных точках – следах выведенных клоповьих гнездовий? Об этом она мечтала, когда ей было 16? Для этого она выросла красивой, выросла нежной, желанной?..

Как трудно ходить по этой комнате. Она вся засыпана черепками: полгода назад их было по щиколотку, сегодня – уже по колено. Они невидимы: рассыпавшиеся в прах мечты, разбитые надежды, рухнувшие арки радуг.

Семьдесят рублей в месяц хромой одинокой старухе, похожей на то жилье, которое она сдавала Марии. Здесь Мария плакала иногда, тихо, неслышно, про себя, глубокой ночью. Или просто лежала с сухими глазами, бесчувственная и безразличная ко всему. И размышляла: скоро ли она постареет и на что будет тогда похожа?

Мария оттолкнулась от двери, глянула в мутное зеркало на стене напротив вешалки. Нет, не скоро. Но это все-таки произойдет, и не с чем будет связать красоту и молодость, разве что с этими черепками под ногами.

Она прошла в комнату, села на стул и сбросила туфли. О, какое блаженство! Сунула ноги в стоптанные шлепанцы и продолжала сидеть с бессильно повисшими руками. Рядом на столе лежал конверт с надписанным адресом, совсем готовый к отправке. А подле – листик бумаги, на котором всего три слова: "Дорогая мама! Я..." – и больше ничего.

Закончить письмо нетрудно – она написала много таких писем. "У меня все хорошо. Спектакль, в котором я играю, имеет большой успех, на него очень трудно достать билеты, люди по ночам дежурят возле кассы, чтобы утром купить билет. Спектакль называется... – Она может выбрать какое угодно название из газеты. – Роль у меня маленькая, без слов, но в следующем сезоне обещают дать со словами. А сейчас я немножко танцую и пою. Так что, видишь, мама, беспокоиться не о чем, все идет хорошо. О деньгах тоже не беспокойся, даже вам могу немножко посылать. Больше трудно – жизнь в городе дорогая, а артистке надо очень следить за собой, на это много уходит. Вот дадут хорошую роль, буду присылать больше".

Вот что она писала из раза в раз, чуть-чуть иначе, вставляя какую-нибудь придуманную новость. Мария могла кончить это письмо с закрытыми глазами. Может быть, она допишет его завтра с утра. Придется. Оно лежит на столе уже три дня. Но не сегодня. Иногда человек устает настолько, что не может лгать.

Мария поднялась со стула и пошла на кухню. Чиркнула спичкой, зажгла конфорку – несколько мгновений смотрела на голубой венчик пламени, потом поставила па плиту чайник. Достала из сумки свертки с колбасой и сыром, бутылку кефира, пару сладких творожных сырков, батон хлеба. Сейчас она поужинает и ляжет спать. Утром доделает то, что не в силах была доделать вечером, и на работу. И так изо дня в день...

Разве об этом она мечтала, когда ей было 16? Для этого выросла красивой, нежной, желанной?..

Мария вспомнила единственное письмо Владимира. Оно пришло не вовремя: тогда она была счастлива, у нее был любимый, и впереди ее ждало счастье на всю жизнь. Если бы письмо пришло позже, когда у нее не осталось ничего, она бы вернулась сразу же, незамедлительно. А так возвращение затянулось на долгих четыре года...

С соседней улицы донесся голос. Мария отозвалась не сразу: подняла лицо, прислушиваясь к звукам собственного имени, улыбнулась. Прошлое отлетело куда-то, словно сдутое ветром.

Владимир стоял подле крыльца ее дома, нетерпеливо оглядываясь. Завидев Марию, он бросился ей навстречу.

Красивым его нельзя было назвать, но смотреть на него было приятно. Хорошо сложенный, с темными глазами и густыми бровями, твердым подбородком и выступающей нижней губой. Движения у Владимира были размашистые, смелые: будто пространство вокруг тесно ему.

– Ну где ты ходишь?! Новость слыхала? Зиновий новую байку разнес по деревне: будто бы сегодня ночью должен прийти медведь с зелеными глазами и рогом во лбу. Народ смеется, а он твердит свое – мол, все приметы сходятся. Столько нарассказал... Да Колька-алкаш еще прибавил. Говорит, в лесу следы медвежьи видел. Крупные, говорит, следы. Пошел по ним, а они у реки вдруг пропали, будто медведь в воздух взлетел. Врет, небось, как всегда...

Владимир прервал свой рассказ, видя, что Мария не слушает его.

Странно... Как тлеющий огонек на сухих травинках, вспыхивало у Марии неясное чувство тревоги и затухало до времени.

– Пойдем... – негромко сказал Владимир, беря Марию за руку.

Она медленно покачала головой, намереваясь отказаться, но в этот миг со стороны леса, со стороны золотисто-розовых закатных облаков, застывших над ним, налетел ветер – странный, необычный ветер – и что-то сразу переменилось.

– Подожди меня. Я пойду переоденусь, – сказала она и скрылась в доме.

Владимир вздохнул и сел на ступеньку крыльца. Неспеша достал из кармана растрепанную пачку папирос, закурил. Он думал о себе и о Марии.

Он знал историю ее жизни. Знал потому, что родился и жил с нею в одном селе, потому что любил давно. Так давно, что когда начинал вспоминать, ему казалось, что чувство это было с ним всегда, что он родился с любовью к Марии. Пять лет назад она уехала в город учиться на артистку. Особое отношение окружающих, легкость, с которой ей давалось все в жизни с тех пор, как расцвела ее чудная красота, родили у нее убежденность в необыкновенности своей судьбы, в обязательность удачи и счастья.

Что было в городе, он тоже знал. Чего только не было! Все было...

Ах, эта память! Болезнь души...

Марию спасла смерть отца. Мать осталась одна с тремя младшими детьми, Марии пришлось вернуться домой и пойти работать дояркой на совхозную ферму.

За год она пришла в себя, но ни захотеть, ни заставить себя поверить во что-то хорошее в будущем не могла. Даже любовь и пятилетняя верность Владимира не могли переубедить Марию.

Было и другое. У сплетни и зависти, как у крота, своя скрытая дорога. Красота Марии не давала покоя всем: мужчин бесило ее безразличие и холодная неприступность. Женщины были злы на мужчин за то, что те, не скрывая своего восхищения, пожирали глазами ее стройную фигуру, чудесное лицо, ловили каждое движение. Но других мужчин у них не было, и они переносили свою злобу на Марию.

Владимиру тоже немало перепадало из этой помойной лохани, но он держался стойко. Мария уехала в город, не оставив ему даже надежды, но он любил ее; она предпочла любовь других, не вспомнив о нем, но он любил ее; она осталась одна, но тогда уже не верила, что он может еще ждать ее, потому что не верила уже ни во что, но он ждал ее. И теперь, когда Мария тоже любила Владимира, обстоятельства снова были против них. Она понимала, что не может бросить мать одну с тремя детьми и уехать из деревни, а здесь ее счастье с Владимиром было невозможно. Остаться с ним в селе, значило обречь его на бесконечные издевки, на вечную боль незаживающей раны. Да и сама она никогда не смогла бы после всего почувствовать себя человеком тутдома.

И имела ли она вообще право выходить за него замуж?..

Обо всем этом думала Мария и не находила ответа. Что-то должно было обязательно произойти, какое-нибудь чудо, которое поможет им обоим освободиться от невидимых пут, стать счастливыми и свободными...

Мария вышла на крыльцо. Она была так хороша, что у Владимира заныло сердце. В белом платье она казалась ему гордой прекрасной птицей... с подрезанными крыльями. Владимир вспомнил слова учителя математики. Тот сидел на лавке возле "чайной", и его болтало из стороны в сторону, потому что он был совершенно пьян. Завидев Марию и Владимира, проходивших мимо, учитель долго глядел на них, в глазах его стояли тоска и пьяные слезы. Он бормотал: "Скитанья златокудрой любви... скитанья златокудрой любви..."

Владимир не понял: почему златокудрой? Но сердцем почувствовал – это правда, это красиво и больно.

Он взял Марию под руку, и они пошли к реке на поляну.

Ветер шелестел листьями, смешивал звуки, нес прохладу и сырой запах леса. Было ли в нем что-то еще?– спросила себя Мария. На мгновенье туманный занавес отдернулся, и она увидела: покрытый волнистой шерстью Золотой медведь стоял у обрушенной, заросшей зеленью ограды старой помещичьей усадьбы. Он поднял морду, острие его рога и изумрудные глаза блеснули зеленым золотом.

Мария сжала руку Владимира.

– Ты не чувствуешь... что-то необычное...

Владимир потянул носом.

– Да, ветер переменился, с фермы несет. А у Сенцовых картошку жарят.

Мария взглянула на него с удивлением, затем расхохоталась.

Владимир сконфуженно наморщил нос.

– Ты прав, конечно, – весело сказала Мария, – но я подумала на мгновенье...

– Что это Золотой медведь?!

– А вдруг он есть на самом деле?

Владимир пожал плечами.

– Интересно было бы поглядеть. Но кто поверит, когда в школе про электричество учат, про атомы, про тысячи звезд... про все такое...

– А это ему не мешает, он в лесу живет, – ответила Мария словами деда Зиновия.

– Манька! А ты куда собралась?! – словно выстрел раздался из-за забора Сенцовых визгливый женский крик. – Спугнешь медведя-то! Девкам счастья не наколдует! Иди домой!

Женщина взахлеб зло захохотала. За ней следом загоготал муж.

Мария вздрогнула, затравленно оглянулась и крепче сжала локоть Владимира.

Они вышли на поляну. Редкие фонари разбежались полукружьем, освещая ее со стороны деревни. Далее под горой текла невидимая сейчас река. За ней в темноте черной стеной стоял лес.

Мария и Владимир пристроились у забора на углу выводившей к поляне улицы, в тени нависших ветвей сирени. Веселье было в самом разгаре. Медведь тут, конечно, ни при чем. Но лишний повод выпить для праздника никогда не помеха. Коля-алкаш вышагивал на деревянных ногах, точно только что сделанный Буратино, от одной мужской компании к другой. С высоко стриженными висками и затылками, с выгоревшими волосами, торчащими сзади рубахами и одинаковыми красными лицами, они стояли кружками и беспрестанно дымили, убивая табачным и сивушным духом прекрасные тонкие запахи природы.

У девушек было свое занятие: внешне – разговоры о том о сем, а на деле – высматривание парней. Они весело хохотали, переминались с ноги на ногу, будто застоявшиеся кобылки – показывали фигуру, стреляли по сторонам глазами.

Женщины постарше судачили о разном, важно упирали руки в круглые бока, выпячивали животы и груди, обтянутые тесными цветастыми платьями, но за всем не забывали приглядывать за дочерьми. При современном дефиците мужиков парни пошли верткие, побаловаться не прочь, а в загс трактором не затянешь. Ишь, стоят, магнитофон под мышкой, сами под мухой и будто им до девок и дела никакого нет. Перетаптываются, дымят, поплевывают.

А из репродукторов на столбе – вперебивку Пугачева с Толкуновой...

Мария прислушалась: болтают, о чем попало – об урожае, о том, как Кольку-алкаша на 15 суток посадили, как Верка Драчева родила от студента-стройотрядника, о новом коровнике, о мировой политике – о важном и о бесконечной чепухе, но только не о Золотом медведе.

И если бы кто спросил: почему? Ответили бы: время для сказок прошло. Спят уже детишки. А для нас своя жизнь сказка и другой нам не надо.

Но вот кто-то невидимый взял Марию за подбородок и повернул ее голову вправо. Под фонарь из темной улицы вышло животное. Оно двигалось медленно, величаво, легко и плавно отталкиваясь лапами от земли.

Ни люди, ни вертевшиеся вокруг них многочисленные собаки почему-то не замечали его. Не замечали, хотя голову его венчал рог!

– Золотой медведь... – прошептала, обмирая, Мария и сжала руку Владимира. Но и он не замечал ничего: стоял, точно манекен в витрине, и глядел куда-то в сторону. Мария дернула его за рукав, раз, другой, посмотрела в странно застывшее лицо, оглянулась на людей. Они тоже были неподвижны. Двигался только дед Зиновий. Дрожащей рукой опираясь на клюку, он поднялся с лавочки, протянул руки к Золотому медведю – на лице его была написана мольба. Изумрудное облако проплыло через поляну к старику и обволокло его с головы до ног. Когда оно рассеялось, Мария увидела вместо деда Зиновия молодого высокого парня, одетого в белую рубаху, серые порты, лапти. Запрокинув лицо к небу, он глубоко дышал, поводил распрямившимися плечами.

Молодость! Хоть па миг! Вот о чем просил волшебного зверя старик.

Забыв обо всем, Мария кинулась к медведю.

О, как величественен был он, как могуч, как благороден. Как сверкал, словно клинок кинжала, его золотой рог, как мерцали драгоценные когти.

"Одно прикосновенье! – молила Мария мысленно. – Одно прикосновенье!" Она робко протянула навстречу медведю руку, но тут же опустила ее. Нет, счастье не для нее.

И в этот миг волшебный зверь склонил голову и лизнул Марию большим мокрым языком сначала в щеку, затем в губы, и она ощутила соленый вкус собственных слез.

Некоторое время Мария ничего не видела и не слышала, затем шум голосов достиг ее слуха. Он быстро усиливался и слился в один повторяющийся звук, и Мария внезапно поняла, что толпа смеется над ней! Смеется над ней и глумится над Золотым медведем. Она изумленно оглядела лица людей: они были отвратительны, не лица, а рожи. Холодная, безжалостная злость вскипела внутри.

"Смеетесь?.. – подумала она горько и спокойно. – Эх, люди, люди... Мария судорожно всхлипнула. – Но он вам покажет, – обхватив Золотого медведя за шею, она прижалась к его мягкой теплой шкуре. – Он вам покажет!.."

В этот миг кто-то грубо схватил ее за руку и дернул в сторону.

– Опомнись! С ума ты сошла! Что ты себя на смех-то выставляешь?! Какой Золотой медведь?! Одурела совсем от сказок! Ты хоть взгляни на него сперва! – кричал Владимир.

Мария взглянула на волшебного зверя, зажмурилась, вытерла быстро слезы...

Могучий? Величественный?.. Нет! Жалкий, низкорослый и старый мишка стоял перед ней. Худые лопатки его торчали так, что грозились прорвать облезлую грязную шкуру. Вокруг гноящихся тусклых глазок вились назойливые мошки. Растерянное, напуганное животное...

Но как же золотой рог?! Увы... И рог был совсем не тем, чем показался Марии минуту назад – жалкий обломок коровьего, кое-как выкрашенный "серебрянкой" и привязанный ко лбу зверя каким-то шутником. Этого мишку оставили весной проезжие цыгане, бросили подыхать. Но он не подох, показывал возле сельпо номера, выклянчивал еду.

Хохот перерос в дикий рев, а мальчишки, подстрекаемые взрослыми, принялись швыряться в медведя мелкими камешками, комьями земли. Затравленно озираясь, старый медведь жалобно ревел, не зная, в какую сторону удирать. Вот камень угодил бедному животному прямо в лоб, и рог отвалился. Ничего царского, величественного не осталось в его облике.

"Бедняга... Какие мы с тобой глупые и жалкие..." – подумала Мария. И в тот же миг крупный камень ударил медведя в бок. Он заметался между заборами, но назад по улице не побежал: оттуда несся азартный собачий лай. Мишка тоскливо посмотрел на Марию – мол, видишь, в какую переделку попал я из-за тебя, и вытянул морду в сторону спасительного леса, дорогу к которому преграждала беснующаяся толпа.

– Оставьте его! – закричала Мария. – Кем бы он ни был, не смейте обижать его! Не смейте!

Не обращая внимания на ее крики, мальчишки, кривляясь и хохоча, продолжали швырять в старого мишку всякую дрянь. Они угомонились лишь после того, как бросившийся к ним Владимир поймал двоих-троих и отвесил им хороших затрещин.

Подбежав к Марии, он схватил ее за руку.

– Хватит! Все! Пойдем отсюда! – сердито крикнул он. – А то дело до драки дойдет! – И силой потянул ее за собой.

Мария оглянулась и, не увидев медведя, сникла. Опустив голову, она послушно последовала за Владимиром. Затем, вспомнив о чем-то, вырвала руку, бегом вернулась назад и подобрала с земли рог.

Поляна взорвалась хохотом.

Владимир хмуро глянул на Марию, но ничего не сказал. Из глаз ее текли слезы. Он обнял Марию за плечи, желая утешить, но она вырвалась и побежала.

Владимир догнал ее только за деревней возле ручья. Размахнувшись, она в отчаяньи швырнула фальшивый рог в воду и, опустившись на траву, зарыдала.

Владимир неспеша подошел и сел рядом.

В прозрачной мелкой воде тускло светились камни. С тихим шепотом, играя серебряными бликами, вода перекатывалась через них. Черный обломок отмытый от краски рог фальшивого Золотого медведя – был хорошо виден на их светло-сером фоне.

Небольшое облачко закрыло луну и словно задымилось по краям. Вокруг потемнело, вода сделалась черной, и только камни на дне оставались смутно-светлы.

Облачко уплыло, и поток засеребрился вновь. Что-то, ярко блеснув, привлекло внимание Владимира.

Рыба?!

Нет!

Он испуганно взглянул на Марию. Лицо ее было спрятано в ладонях, плечи часто и мелко вздрагивали.

Владимир быстро скинул кеды, закатал штанины и полез в воду. Мария, перестав плакать, с удивлением наблюдала за ним.

Дойдя до светлых камней, Владимир наклонился и поднял со дна то, что недавно казалось грязным обломком коровьего рога, злой шуткой односельчан, а теперь, испытав еще одно превращенье, лежало холодное и тяжелое на его ладони – витой золотой рог волшебного медведя.

– Что ты там нашел?! – окликнула его Мария.

Владимир вышел из воды и молча протянул ей на раскрытой ладони витое золотое острие.

Мария поражение ахнула, прижала руки к груди и вскочила с травы. Осторожно взяв у Владимира рог, она прильнула к нему щекой и нежно погладила. Он был мокр, холоден и гладок.

– Наверное, надо вернуть рог ЕМУ? – сказала Мария после недолгого молчания.

– Нет! – покачал головой Владимир. – Разве ты не поняла? Это подарок. Он дарит его тебе! Ты можешь делать с ним, что захочешь.

Некоторое время Мария стояла, не говоря ни слова. Затем произнесла:

– Не пойму только, почему он был такой старый и грязный?

– Значит, сегодня он пожелал выглядеть именно так, – ответил Владимир. – Тебе он открылся, а людям показаться не захотел: ведь они не верили в него. В то, что он существует.

Мария, не слыша и не понимая, что говорит Владимир, глядя завороженно на рог, кивала в такт словам. Затем вдруг встрепенулась.

– Нужно поблагодарить его! Может быть, он еще не успел уйти далеко. Если мы поторопимся, то, может быть, догоним его?

Она схватила Владимира за руку, и они побежали в сторону леса.

Но они опоздали. На берегу реки Мария и Владимир обнаружили на песке следы. То были отпечатки медвежьих лап. Постепенно они делались все больше и глубже и неожиданно исчезли у изгиба реки.

Мария и Владимир долго глядели на эти знаки, оставленные лапами, которые перестали касаться земли. А перед их глазами вставал могучий зверь с волнистой шерстью, сверкающими зелеными глазами и золотым рогом во лбу. Он двигался спокойно, легко взлетая над землей, и мощные мышцы перекатывались под его шкурой.

Закрыв глаза, откинув голову, Мария глубоко вздохнула. Запах леса и цветов вошел в нее, как бокал чудесного вина.

Луна, словно стершаяся монета, висела среди звезд. Привычная ко всему в этом мире, она спокойно взирала на Марию, Владимира и Золотого медведя, неторопливо пробиравшегося по ночному лесу...

Вернувшись в деревню, Мария и Владимир увидели, что гулянье еще продолжается.

Сжав губы, Мария молча шла мимо людей, стараясь не слышать их насмешливых выкриков, не глядеть на пьяные, недобрые лица. Потом, не выдержав, ткнула в ближайшее лицо рогом.

– Нате, смотрите! Вот его рог! Золотой рог!

Толпа оглушительно заревела и засвистела.

И в этот миг ее рев перекрыл другой, могучий, как гром, и два огненных зеленых глаза вспыхнули в черной глубине леса. Взгляд их был спокоен, но грозен.

Смех сник, словно скошенный. Только несколько самых пьяных мужиков продолжали еще выкрикивать что-то задиристое и неразборчивое.

Золотой медведь рявкнул еще раз, огненный взгляд его сверкнул зеленой молнией и вонзился в сердца, заставив умолкнуть всех.

Мертвая тишина повисла над поляной. Молчали птицы и звери, молчали люди, молчали ветер и лес. Молчали еще долго после того, как потухли два изумрудных огня в ночи. Только громкоговоритель продолжал гнать песню за песней.

В общем-то вокруг были хорошие люди, только жизнь заматывала их и дразнила, как мартышек, и они озлоблялись на нее, и им иногда приходилось напоминать о доброте, человечности и любви.

– Прощай... – прошептала Мария. – Я поняла... Я поняла, что ты хотел сказать. Великому не нужна корона. Он носит величие и честь в собственном сердце. Оборванный и жалкий, униженный и оскорбленный, он всегда остается тем, что он есть. Он остается королем!

– И королевой тоже... – тихо добавил Владимир.