Текст книги "Сага Форта Росс (Книга 1. Принцесса Елена)"
Автор книги: Виктор Петров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Ротчев вынул из кармана ключ и отпер большой висячий замок, висевший на двери часовни. Войдя в притвор, он зажег большую свечу и затем провел Елену с Анной внутрь маленькой часовни. Это действительно была крошечная часовенка с тремя окнами, смотрящими во двор форта. Вся часовня внутри была просто одна комната, с маленьким притвором у входа. В часовне не было алтаря, только по стенам висело несколько икон, да впереди, прямо перед глазами молящихся, висел на стене большой образ Спасителя, старинного письма. Ротчев поставил свечу прямо перед образом и Елена, с каким-то молитвенным экстазом, посмотрела в удивительные глаза Его, с теплотой смотревшего в ее душу, сквозь полумрак часовни. Казалось, Он хотел обнадежить ее и придать ей силы в этом, новом для нее, месте.
Икона, видно, была очень древнего письма, вероятно написанная одним из тех безвестных, древних иконописцев-монахов, которых было много в русских монастырях-убежищах и имена которых были утеряны в сумерках ушедших столетий. Письмо было изумительной работы, очевидно труд большого и талантливого художника самоучки, самородка-иконописца. Ни годы, ни, может быть, века, ни силы природы, ничто не изменило выражения доброты и теплоты, излучавшихся из глаз Спасителя, необычайно ярких глаз на потемневшем от времени Лице. Эти глаза, с любовью, казалось, смотрели на три коленопреклоненных фигуры, молчаливо молившихся у Его ног. Затем Ротчев поднялся, достал со столика молитвенник и прочел вслух несколько благодарственных молитв, которые, как он думал, были подходящими для момента; молитвы благодарения о благополучном окончании путешествия Елены и Анны.
В маленьком селении Росс не было своего священника. В распоряжении главного управляющего Российско-Американской компании в Ново-Архангельске было только несколько священников и он не мог уделить ни одного из них для такого маленького и удаленного селения, как Форт Росс. Обыкновенно один священник назначался на целый район с несколькими селениями и несколькими церквами. Он регулярно совершал объезд своих приходов и по своим обязанностям, был скорее благочинным или викарным архиереем, чем простым священником. Эти священники были разбросаны по Аляске и Алеутским островам от Ситки до Кодьяка и Уналашки и даже дальше – территория раскинувшаяся на полторы тысячи километров в длину, что в то время, при тех способах передвижения, было огромной территорией.
В результате, в виду отсутствия священника в Форте Росс, его комендант получил специальное разрешение от церкви отправлять все необходимые религиозные нужды населения форта, как временный представитель церкви. Он крестил, венчал и хоронил, пользуясь для этого молитвенником, находящимся в его распоряжении. Только в очень редких случаях, когда этого требовали обстоятельства, из Ново-Архангельска в Форт Росс приезжал священник, откомандированный высшими церковными властями, который в массовой формальной церемонии узаконивал обряды крещения и брака, а также производил общий обряд отпевания на кладбище по всем умершим за время прошедшее между посещениями священников. Такие наезды священников, однако, были чрезвычайно редкими, иногда только раз в пять лет или больше.
Был уже поздний час, очень поздний для Форта Росс, было вероятно около полуночи, но окна комендантского дома все еще были ярко освещены. Все остальные дома форта, все избы промышленных около форта, были уже давно темными. Усталые промышленные давно уже спали крепким сном после дня работы; рабочие внутри форта тоже спали, закончив свой трудовой день; усталые русские, алеуты и креолы – все спали, набираясь сил к завтрашнему дню той же тяжелой, ежедневной работы. Только Ротчевы и Анна сидели в своей уютной гостиной у камина, потрескивавшего смолистыми, сосновыми поленьями, и вели долгие разговоры обо всем – о России, путешествии, о Сибири, о Ново-Архангельске, о морском путешествии, и о планах на будущее в Форте Росс.
Камин в доме коменданта большой, горят в нем чуть-ли не бревна… громадные языки пламени бегают по стенам камина, освещают то один, то другой угол гостиной, все время играя в какую-то фантастическую игру теней на стенах комнаты. Стены, нужно сказать, были со вкусом оклеены веселыми обоями самых новейших расцветок. Кроме камина и его фантасмагории меняющихся настроений огня и теней, освещение, не очень яркое, давали две больших свечи, стоявшие в массивных серебряных подсвечниках над камином, те подсвечники и камин, которые так приятно поразили Елену, когда она в первый раз вошла в комнату. Смотря на эту картину уюта, тепла и света, трудно было себе представить, что на дворе в это время была промозглая, мокрая погода – то густой туман, то моросящий дождь, сопровождаемый холодным ветром, постоянно дующим с открытого океана.
Единственные люди, бывшие в такую ночь на дворе, были часовые в блокгаузах на углах крепости, все время следящие за окружающей местностью, все время следившие за тем, чтобы индейцы, вдруг вышедшие на тропу войны, не воспользовались оплошностью жителей форта и не атаковали его, чтобы полакомиться и поживиться богатствами мехов, провизии и амуниции, находящихся в складах форта. Правда, нападений на форт до сих пор не было, но комендант, тем не менее, по установившейся еще Кусковым традиции, поддерживал суровую военную дисциплину, всегда помня зверскую расправу индейцев над первыми поселенцами Ситки, позже названной Ново-Архангельском, в 1802 году.
– Да, дорогая, жизнь здесь будет совсем другой, не той к какой ты привыкла дома, в Петербурге, – сказал Ротчев, поправляя дрова в камине и подбросив туда свежее полено, – мы здесь авангард русской нации, землепроходцы и ушкуйники, как в былые времена называли людей нашего типа, или, если хочешь, конквистадоры, продолжающие большую работу, начатую еще покорителем Сибири Ермаком в шестнадцатом столетии. Его последователи и затем их потомки продолжали его дело и шли все вперед и вперед, неизведанные земли впереди их притягивали их и борясь с препятствиями природы, с местным населением, они наконец увидели перед собой просторы Тихого Океана и его морей …
Он помолчал и посмотрел на них:
– Я еще вам не наскучил своим описанием героических подвигов наших русских исследователей и завоевателей? – Ротчев виновато улыбнулся. – Вы знаете, я так много читал об этом, так увлекался описаниями их подвигов, что эта тема никогда не утомляет меня. Мне кажется, что я могу об этом говорить и говорить, особенно еще и потому, что я сознаю, что и мы здесь, в этой глуши, делаем такое же большое дело, что и мы стараемся не посрамить памяти Ермака и достойно продолжить его дело.
Елена с Анной рассмеялись. Они с таким интересом слушали его.
– Ты, наверно, шутишь, если думаешь, что для нас этот предмет скучный, – сказала Елена. – Ты же знаешь, как мало мы знаем обо всем этом. Мне, откровенно говоря, стыдно, что я ничего не знаю обо всех этих открытиях, все это для меня белое пятно, и я хотела бы узнать больше.
– Спасибо, дорогая, – Ротчев благодарно поцеловал ее руку. – Какое счастье иметь такую хорошую, понимающую жену… Ну, если хотите, я добавлю еще несколько слов. Много говорить сегодня не будем, уже поздно, да и спать пора, особенно вам, после тяжелого, мучительного путешествия… Я уже сказал, что наши землепроходцы наконец добрались до огромного, бескрайнего Тихого Океана, не зная, что лежит дальше, за ним. Позади же их лежали огромные пространства покоренной Сибирской империи, незнакомые и неисследованные, кроме тех нескольких троп, которые привели их к океану; тысячи верст густейших и богатейших лесов, величайшие в мире реки, горы богатые рудой и драгоценными камнями. И наконец, впереди них – обширный океан. Казалось, путь вперед закрыт. Но… вышло, что и океан не остановил их. Не так давно, почти в наше время, русские промышленные, как называют всех этих охотников на зверя, и искатели новых земель, решились на большое дело, настоящий подвиг – они на своих утлых, грубо-сколоченных суденышках, часто простых ладьях, вышли в неизвестность этого огромного океана, не зная, что ждет их впереди, кроме бесконечной массы воды; преодолели холод, голод и жажду, каким-то образом пересекли бурный океан и «открыли Америку» с Запада…
Ротчев помолчал, точно стараясь собраться с мыслями, посмотрел задумчиво на потрескивавшие в камине дрова, на веселое, играющее по стенам комнаты, пламя…
– Баранов, о котором я уже с тобой говорил несколько раз, был одним из таких бесстрашных исследователей неизвестного, вероятно самый смелый и самый энергичный из всех этих людей. Он был поставлен во главе Российско-Американской компании, как управляющий отделениями и имуществом компании на Алеутских островах и Аляске. Конечно, все это громко говорящее название в то время ничего не значило потому, что у компании ничего не было кроме разрешения на поиски добычи там и кроме голых рук и мускулов у Баранова и его промышленных. Ну, да о Баранове можно говорит ночи напролет, я об нем поговорю как-нибудь потом, когда представится случай. Пока-же, я хотел бы рассказать вам о человеке, имевшем прямое, непосредственное отношение к Форту Росс, о самом способном и верном помощнике и сотруднике Баранова – Кускове, о человеке основавшем и создавшим Форт Росс, о человеке, который построил эту маленькую колонию, который устроил здесь этот небольшой комфорт, уют и даже относительную роскошь, которыми мы теперь имеем возможность воспользоваться …
Ротчев взглянул на большие часы, висевшие на стене гостиной.
– О-о! Смотрите-ка, который час! Не пора-ли укладываться спать, а то мы так и до утра проговорим.
Он провел Елену в спальню, а также показал Анне комнату, приготовленную для нее. Обе спальни были скромно, но уютно обставлены и стены комнат тоже оклеены веселыми светлыми обоями, чтобы скрыть темные, тяжелые брусы красного дерева из которого был построен дом. В обеих комнатах хлопотала живая, энергичная Дуняша, привезенная Еленой из своего петербургского дома. Она с детских лет была приставлена служить Елене и хорошо знала все привычки своей молодой барыни, которую она продолжала, по-прежнему, величать «княжной». Ей помогала черноволосая, босоногая девушка со слегка суженными разрезами глаз, очевидно креолка, дочь русского охотника и индианки или алеутки.
– О, это Маша. Леночка, дорогая, я выбрал Машу в помощь твоей горничной Дуне. Она хорошая, опрятная девушка и, надеюсь, вместе с Дуней, справится со своими обязанностями служить тебе и Анне. Маша – местная девушка, родившаяся здесь в Форте Росс. Отец ее, русский промышленный, умер несколько лет тому назад. Я думаю, Маша была одной из первых, родившихся в этой колонии. Сколько тебе лет, Маша?
Приятное, красивое, немного кругловатое лицо девушки расплылось от улыбки, сморщив ее немного широкий нос и сузив и без того узкие глаза.
– Мне уже шестнадцать лет, Лександр Гаврилыч, – и девушка опять блеснула своими ровными, белыми, жемчужными зубами.
– Ну, Леночка и Анна – Маша будет служить вам, я уверен, верой и правдой. Она смышленая и быстро научится. Так что от вас зависит, как сделать из нее хорошую горничную. Маша, это твоя барыня…
Маша, осторожно переступая босыми ногами, подошла к Елене, и, низко нагнувшись, поцеловала ей руку. Она так же церемонно, очевидно заранее наученная, чмокнула руку Анны.
Дуня с Машей уже успели распаковать чемоданы и сундуки Ротчевой и Анны и разложить и развесить горы чудных туалетов, которые казались таким анахронизмом в этой калифорнийской глуши, где, казалось, нужно было носить грубую простую одежду и грубые сапоги, вместо нескольких дюжин красивых, модных и изящных туфелек, привезенных сюда обеими женщинами.
Ротчев, критически, посмотрел на горы платьев и рассмеялся:
– Боюсь, что вам не придется часто носить этих платьев. Ведь, здесь-же нет людей вашего круга, кроме нескольких простых женщин, жен наших промышленных, а из иностранцев – тут недалеко, верстах в двадцати живет «бостонец» Макинтош, по правде сказать, жуликоватая особа, да несколько испанских семей еще дальше, верстах в ста. Так что, ближе, чем сто верст от нас вы не найдете ни одной семьи. Хотя, нам не мешало бы завести более дружественные отношения с испанцами. Вот, с вашим приездом, мы займемся дипломатией, сможем ездить в испанские миссии, да и они теперь будут охотнее ездить к нам, зная, что у меня есть теперь жена…
– Я не собираюсь модничать здесь, Саша, – запротестовала жена, – будет случай, оденемся, а нет – так и в простых платьях походим. Мы с Анной не приехали наряжаться, а работать и помогать тебе, чтобы ты мог гордиться русской женщиной.
– Как можно не гордиться моей красавицей! – Ротчев крепко обнял Елену.
– Пожалуйста, Саша, не старайся развлекать нас. Твой долг – делать свое дело, делать большое русское дело и делать так, чтобы наша страна гордилась тобой, чтобы тебя помнили так же, как помнят Баранова и Кускова. Я же буду всегда с тобой, около тебя, помогать тебе в этом деле. Все, что мне нужно здесь, это твое общество.
Ротчев влюбленно посмотрел на нее и крепко поцеловал, потом взял обе ее руки и осыпал их поцелуями. – Золотко мое… – все, что он мог сказать. Елена наконец с улыбкой, отняла от него руки.
– Ну, хорошо, Саша. Выйди, пока, из спальни. Дуня поможет мне раздеться… Пора и спать!..
ГЛАВА 2
ЕЛЕНА И АННА
Солнце было уже довольно высоко на небе, поднявшись над холмами, загораживающими Форт Росс с востока, и весело заливало своими лучами сразу как-то подновившийся и повеселевший поселок, когда Елена проснулась и заметила, что уже поздно. Ее мужа уже давно не было в комнате; управление колонией требовало постоянного внимания и неустанного контроля. Обыкновенно, с раннего утра, вместе с рабочими и служащими поселка, он уже был на ногах.
Елена выглянула в окно. Яркие лучи солнца струились в комнату, полный контраст с тем, что она видела накануне. Никакого следа вчерашнего дождя не осталось, кроме, разве, нескольких луж на площади форта, да и те быстро высыхали под безжалостными лучами жаркого солнца. Елене просто не верилось, что этот веселый, живой, солнечный форт был тем же самым фортом, который встретил ее вчера ударами косого, хлесткого дождя и порывами ураганного ветра. От туч не осталось и следа, кроме редких разрозненных обрывков белых облаков, торопливо несущихся с моря куда-то вдаль, на сушу, за горы.
– Дуня, – нетерпеливо крикнула Елена, – давай скорее одеваться!
Хорошо выученная и вышколенная горничная, уже ждавшая в соседней комнате, быстро и ловко помогла Елене встать, принесла теплой воды помыться, помогла одеться, накинула легкие туфли на ноги…
В это утро, Елене взяло одеться не больше часа, настолько ей хотелось скорее выйти во двор, поскорее посмотреть, что представляет собою Форт Росс, где ей суждено будет провести много времени. Даже Дуня удивилась, как быстро ее молодая госпожа смогла собраться и совершенно одеться, когда обычно утренняя церемония одевания, выбора туалетов и прочего, занимала гораздо больше времени. Дамы ее положения в обществе, в это время жили неторопливой жизнью, главной целью их существования было быть украшением дома, быть светской дамой и хозяйкой дома. Очевидно, в месте, подобном Форту Росс, жизнь предъявляла другие требования; здесь на передовом посту российской империи жили другие люди – другие мужчины и другие женщины. Неглупая Елена поняла это и поняла свою роль с первого же дня своей жизни в колонии Росс.
Елена торопилась выйти во двор… Она быстро прошла через гостиную, в приемную, заглянула в кабинет мужа, вход в который тоже был из приемной. Александра Гавриловича там не было, но у высокого стола она заметила молодого писца болезненного вида, сидевшего на высоком табурете. Писец, увидев супругу правителя, быстро вскочил со стула.
– Где Александр Гаврилович? – спросила его Елена.
– Не могу знать, Елена Павловна, – торопливо ответил молодой канцелярист, каким-то тонким, скрипучим голосом. Все в нем как-то, не располагало к нему: бледное прыщеватое лицо с бегающими желтоватыми глазами, намеки на франтоватые усики, которые, однако, были не совсем удачными; типично-прикащичья или писарская манера одеваться и такая же писарская, манерная форма разговора. Он, как ему казалось, элегантно поклонился, и добавил:
– Александр Гаврилович, вероятно, теперь на мельнице-с… это там, сразу, за стеной форта, вот там-с. – Он еще раз жеманно поклонился и щелкнул каблуками.
– Разрешите мне представиться. Я – Николай Сидорович Колесников, доверенный служащий Российско-Американской Компании здесь и помощник Александра Гавриловича… – Он опять сделал глубокий церемонный поклон.
Елена неуверенно протянула ему руку и быстро отдернула ее, когда молодой человек прикоснулся к ее руке своими горячими, сухими губами нездорового человека.
– Изволили хорошо поспать на новом месте? – пытался он продолжать «светский» разговор, но Елена торопилась. Она нетерпеливо кивнула головой:
– Да, спасибо… Где, вы сказали, мой муж… а там!.. Ну, хорошо, я лучше пойду, поищу его.
Она повернулась и быстро вышла из комнаты.
– Хотите, я пойду поищу Александра Гавриловича? – крикнул ей вслед Николай, но она уже быстро сбежала с крыльца, громко простучав по ступенькам деревянными каблучками. Елена шла своей легкой, молодой походкой к воротам форта, у которых ярко блестела начищенной медью небольшая пушка, охранявшая форт от возможных набегов индейцев.
Николай стоял у двери дома и смотрел вслед Елене своими желтыми немигающими глазами, глазами манияка. Его узкое веснушчатое лицо горело каким-то внутренним болезненным огнем, голова немного кружилась или от того, что он только-что разговаривал с богиней, которой показалась ему Елена, или от тонкого аромата ее духов, долго еще державшегося в воздухе.
Но… богиня исчезла за воротами, и молодой человек вернулся к своему столу, закапанному чернилами, и сел на высокий стул, пытаясь сосредоточиться на своей работе, но его дрожащие руки могли с трудом держать перо. Никогда в своей жизни Николай не встречал женщины, подобной белокурой Елене, которая, вполне понятно, показалась ему богиней. Николай родился на унылом, холодком острове Кодьяк, климат которого с его холодными дождями, с его туманами и с его вечно угрюмым, бурным океаном, наскакивающим на прибрежные скалы, оставил, очевидно, и на нем свой след. Воспитание, сирота Николай получил от не менее угрюмых монахов, основавших на острове приходскую школу. Большинство женщин вокруг него было или простые русские женщины, рано постаревшие от тяжелой работы, или некрасивые, толстые, узкоглазые алеутки и креолки. Правда, некоторые из них, особенно молодые креолки были довольно привлекательны, но теперь, после того, как он увидел Елену, Николай знал, что ни одна женщина, ни одна девушка в мире, не может называться красивой.
Бедный Николай, сидевший совершенно ошеломленным на своем высоком канцелярском стуле, не был единственным человеком, которого так поразило появление красавицы «княжны». Многие жители форта, видевшие белокурую Елену в то утро, особенно алеуты, в таком же изумлении долго смотрели ей вслед. Николай, сидя в полутемной конторке, мог только думать о золотистом цвете белокурых волос, подобных которым он никогда нигде не видел. А потом, этот необыкновенный, дурманящий аромат неземных духов!
Елена торопливо вышла из ворот форта и невольно остановилась. Прямо перед ней, блестя в отраженных лучах предполуденного солнца, лениво колыхался могучий океан, безбрежное пространство которого сливалось с голубым небом, где-то, далеко на горизонте. В открытой бухте, полумесяцем окаймленной высокими обрывистыми берегами колонии, так же лениво покачивался корабль, привезший Елену накануне из Ситки. Корабль с высокого берега казался крошечным, утлым суденышком.
Елена вздохнула глубоко, полной грудью.
– Ах, как хорошо, – подумала она, – какой воздух!
Посмотрела назад. Высокие, потемневшие стены форта смотрели на нее, казалось, не так сурово, были не такими неприступными, как они казались вчера вечером. Широкие ворота открыты настежь и за ними видно яркое зеленое поле форта. Молодой охотник сидит на обрубке дерева у ворот форта с заряженным ружьем. Приказ коменданта форта не оставлять форт без охраны слепо выполнялся часовыми, как у ворот, так и в обеих угловых башнях стен.
Елена улыбнулась часовому и тот, вскочив с места, быстро скинул шапку с головы и поклонился ей. Суровая служба на этой окраине, как-то сразу и ему показалась не такой тяжелой, точно луч солнца вдруг осветил его беспросветное существование.
Обойдя стену форта со стороны моря, Елена оказалась у северной стороны форта, за которой видна была только крыша комендантского дома, ее дома. Недалеко, на пригорке, стояла небольшая ветряная мельница, скрипевшая своими крыльями, поворачивавшимися неторопливо под дуновением легкого морского бриза.
Елена приветливо поздоровалась со старым, бородатым мельником, осыпанным мучной пылью, как и полагается приличному мельнику.
– Ищу своего мужа, Александра Гавриловича… не проходил ли он здесь? – спросила она старика.
Тот вскочил и, скинув шапку, почтительно ответил:
– Проходили-с, Елена Павловна, но я боюсь вам не угнаться за ними. Александр Гаврилович, по утрам, очень заняты. Может быть, они теперь на кожевенном заводе, а, может-быть, и на пашню поехали; я недавно слыхал, как лошадь поскакала туда, на пашню знать.
Елена засмеялась.
– Я вижу, что мне за ним не угнаться, пойду домой… если увидишь Александра Гавриловича, скажи ему, что я искала его. Ну, Бог в помощь!
– Благодарствую, Елена Павловна, беспременно передам ему.
Старик долго стоял с шапкой в руке и следил за Еленой, пока она не скрылась за углом форта.
Время для Елены было еще раннее и она медленно пошла обратно к обрывистому берегу моря. Вид и моря, и колонии Росс, освещенных веселыми, живыми лучами солнца, был необыкновенно красивым. Форт, грозно насупившийся своими пушками и башнями, представлял необыкновенную, прямо феерическую картину с его свежеотесанными крышами и блеском ярко начищенных пушек. Мельница, с ее лениво вертевшимися лопастями ветряного колеса, еще больше придавала очарования этой тихой, спокойной колонии. За мельницей виднелось несколько добротно-сколоченных домов в которых жили охотники, «промышленные», как их звали тогда. Ничто не говорило, не показывало того, что это был форпост, передовая позиция русских колонизаторов, что дальше их, туда на восток или на юг – нет ничего; там леса и степи, горы и пустыни, да редкие поселения индейцев. Форт Росс – это крайняя граница распространения русского влияния, с помощью землепроходцев, докатившегося до Калифорнии.
– А, как хорошо здесь! – Опять глубоко вздохнула Елена. Стоя на берегу, она с интересом наблюдала за кропотливой жизнью колонистов. Русские и алеуты, что-то, копошились около своих лодок и байдар на песчаном берегу гавани; иногда некоторые из них взбегали наверх по крутой деревянной лестнице и, вдруг остолбенело скидывали шапки перед Еленой и, не меняя темпа, рысцой, пробегали мимо. Встреча с красавицей, хозяйкой форта была для них полнейшей неожиданностью и потом, на берегу или в домах колонии, бородачи-промышленные долго обсуждали появление Елены среди них.
– А, Анна, встала уже, – Елена радостно приветствовала свою подругу, компаньонку, вышедшую из ворот форта.
– Я, как-то разленилась сегодня утром, никак не могла проснуться. Видно сильно утомила меня эта бесконечная качка на корабле. Все еще мерещится, что палуба ходит под ногами, – Анна ответила Елене своим низким, грудным голосом. – Даже не верится, что мы стоим на твердой земле. А какой чудесный вид здесь. И погода – лучшего нельзя было и ожидать!
Обе подруги медленно пошли обратно внутрь форта, провожаемые взглядами колонистов, отщепенцев России, вольно или невольно попавших на эту далекую окраину.
Правда, для большинства колонистов Форт Росс конечно казался раем по сравнению с их жизнью на Аляске или Алеутских островах. Ничего другого они не видели и, безусловно, угрюмые Алеутские острова и неприветливая Аляска, не могли сравниться с Фортом Росс с его мягким, теплым климатом, основанным далеко на юге, в солнечной Калифорнии. Только очень немногие из тех, кто жил в колонии Росс, были в Сибири, которая в то время едва ли была лучше Аляски по суровости своего климата и отдаленности от центральной России.
Некоторые, которых можно было по пальцам пересчитать, родились в России. Это бывшие каторжане, отбывавшие наказание в Сибири за страшные преступления и потом посланные на Аляску помогать «культурному» освоению этой окраины России. Для них, возможность поехать в Форт Росс, в Калифорнии, была, конечно, необычайным счастьем.
Администрация Российско-Американской Компании на Аляске последнее время с большим трудом могла привлечь рабочих, охотников и промышленных в этот суровый край и поэтому ей пришлось прибегнуть к сделке с сибирской администрацией, поставлявшей ей дешевый подневольный труд. Осужденные на долгие годы каторги были рады обменять свой каторжный труд на работу в русских колониях Америки, дававшей им право фиктивной свободы.
Первые опыты с такими людьми, особенно в колонии Росс, были неудачными, потому что они оказались очень плохими и неопытными земледельцами, хотя может быть и неплохими кузнецами, судостроителями, мельниками и плотниками.
Нельзя удивляться и тому, что эти люди, когда им была предложена возможность поехать еще дальше, куда-то в неизвестные края, в Форт Росс, они с радостью хватались за это предложение. Одни только слухи о мягком, приятном климате Калифорнии были достаточным побуждением для них вызваться поехать добровольцами в далекую Калифорнию.
В то время жизнь на Аляске и Алеутских островах была далеко не сладкой. Не так-то уж много времени прошло с тех пор, как Баранов поднял русский флаг в Ситке. До сих пор промышленным, видавшим виды и лишения, приходилось на Аляске работать до истощения и выносить больше того, границы которого казалось были поставлены людям самой природой.
Охота на морского зверя на утлых байдаках в постоянно-бурном море, в условиях тяжелого неблагоприятного климата – все это не было единственными лишениями этих русских землепроходцев и мореплавателей. Самым тяжелым был постоянный недостаток, постоянная нехватка пищевых продуктов, доставлявшихся очень редко, спорадически из Сибири, или кораблями, изредка отправлявшимися в кругосветные плавания из Петербурга. Часто колонистам на Аляске приходилось существовать месяцами исключительно на сушеной, иногда порченной, рыбе.
Этот постоянный недостаток в свежих продуктах и хлебе и был главной причиной основания Форта Росс в 1812 году. По плану Баранова, Форт Росс должен был в короткий срок стать житницей Русской Америки, главным поставщиком хлеба, мяса и овощей. К сожалению, задача поставленная колонии Росс не оправдалась по многим причинам, главной из которых был недостаток пахотной земли на территории форта, где можно было бы сеять хлеб для прокормления не только колонистов Форта Росс, но и жителей Ситки и других селений Русской Америки.
Форт Росс, может-быть, выбранный хорошо по стратегическим соображениям, был зажат на узком плато между горами и морем. Ему нужно было или расширяться, выходить на просторы Калифорнии, за прибрежные горы, что могло привести дипломатическому конфликту с Испанией, а позже с Мексикой, не говоря уже о растущей мощи новой страны – Соединенных Штатов, или свертываться и закрывать форт, отступив на русскую территорию Аляски. Форт Росс не мог оставаться на прежнем положении, так как он становился финансовым бременем для коммерческого предприятия, каковым все еще формально считалась Российско-Американская Компания.
Глухие слухи ходили в колонии Росс о возможности ликвидации форта, но никто не хотел им верить, настолько страшила всех мысль возвращаться обратно в суровые условия Аляски.
Жизнь в колонии Росс была, конечно, много легче, чем на севере. И климат мягче, и условия работы лучше, и начальства меньше, а главное – ни снега, ни бурь. Пищи в колонии вдоволь – и хлеба, и скота на убой, и рыбы. Свои поля давали достаточно хлеба для колонистов форта, но избытки были настолько мизерными, что Аляска, по-прежнему, страдала от недостатка самых нужных и необходимых продуктов. Трудно было узнать прежних, истощенных, болезненных аляскинцев, проживших некоторое время в колонии Росс. Хороший душистый, пшеничный или ржаной хлеб, большой выбор овощей – картофеля, капусты, огурцов и помидор, а также – мясо – все это быстро округляло лица, укрепляло мускулы и люди становились неузнаваемыми.
***
Теперь, с приездом Елены Ротчевой и ее подруги и компаньонки Анны, внимание всего поселка Росс было постоянно обращено на обеих женщин. Большинство, конечно, видело в ней жену начальника форта и, как к таковой, относилось к ней с большим уважением. Люди помоложе вздыхали и тайно восхищались обеими женщинами.
Ничего удивительного в этом поклонении не было. Обе женщины были поразительно красивы и что было особенно удивительно – они очень были похожи друг на друга, точно две сестры, если не близнецы: те же длинные светло-золотистые волосы, такие же стройные, худенькие фигуры и точно такие же синие васильковые глаза.
Была одна существенная разница, однако, в обеих женщинах. В то время, как Елена, счастливая в своей семейной жизни, любимая мужем, боготворившим ее, и сама любящая его, была веселая, жизнерадостная, кипучая в своем счастьи и весельи, энергичная и, нередко, вспыльчивая, ее подруга Анна была полной противоположностью ей. Анна была тихая, спокойная, молчаливая, неразговорчивая, с глубоким, низким голосом, который казался таким контрастом с ее нежной, хрупкой фигуркой. Что больше всего поражало в ней, это чувство, какой-то, внутренней, тихой грусти. Редко, очень редко, можно было видеть улыбку на ее лице. Если же улыбка появлялась, то, как-то, урывками, тайком, точно стыдилась она этой улыбки, точно луч солнца вдруг пробивался через завесу туч и потом вновь исчезал, то-ли вдруг застыдилась, то-ли сил не хватит преодолеть препятствия.
Причины этому, очевидно, были, хотя Анна сама никогда, ничего не говорила о том, что случилось с нею в далекой России и что заставило ее вдруг отказаться от всего того, к чему она привыкла там, от друзей и знакомых, и отправиться в далекую глушь, в дикую Америку.
Три года тому назад, она была обручена с молодым, блестящим петербуржцем Константином. Уже был назначен день свадьбы счастливой пары, как вдруг Константином был получен неожиданный приказ, немедленно выехать на Кавказ, в действующую армию, в то время ведшую операции против воинственных кавказских горцев. Оказалось, что молодой Константин, еще совсем юнцом, был близок к группе людей, вошедших в историю под именем «декабристов». С некоторыми он был в приятельских отношениях, а с другими в родстве. Никакого активного участия в мятеже он не принимал, хотя бы потому, что был совсем молод, мальчик. Прошло десять лет после декабрьского восстания, колесо правосудия давно сделало свое дело; лица, найденные виновными получили наказания в зависимости от степени их участия в заговоре.
