Текст книги "Легионер из будущего. Перейти Рубикон!"

Автор книги: Виктор Поротников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Отец отругал меня и пригрозил еще более суровым наказанием, если я еще раз приду из школы со следами ремня на спине, – неохотно ответил Квинт.

– Неужели учителям всегда сходят с рук любые избиения учеников? – удивился я. – Все учителя – люди безродные, но им позволено сечь розгами и ремнем не только детей плебеев, но и сыновей сенаторов! Как допускается такое?!

Квинт пожал плечами. Было видно, что он не задумывался над этим.

– Так всегда было, – помедлив, сказал Квинт. – Моему отцу тоже крепко доставалось от школьного учителя, он сам признавался мне. И моего брата Публия тоже в школе секли розгами, когда он ругался непристойными словами и рисовал на стенах голых мужчин и женщин, лежащих вместе.

– Неужели нет таких учеников, которых никогда не бьют в школе? – спросил я.

– Есть, – ответил Квинт. – В нашей группе самый послушный и прилежный ученик – это Гай Октавиан. Его никогда не наказывают. Учитель всегда ставит Октавиана в пример остальным ученикам.

Меня вдруг охватило волнение.

– Послушай, Квинт, – проговорил я, чуть замедлив шаг, – мать этого Октавиана, случаем, не Аттия из рода Юлиев?

– Да, она самая, – сказал Квинт, задрав голову и разглядывая облака в небесах.

– А тебе известно, что Аттия доводится родной племянницей Цезарю? – Я следил за реакцией Квинта.

– Это известно всем в школе, – не глядя на меня, промолвил Квинт. – Хотя Октавиан приходится внучатым племянником Цезарю, он тем не менее нисколько не задирает нос. Октавиан не драчливый мальчик, но и не тихоня, поэтому я дружу с ним.

– И ты знаешь, где живет Октавиан? – спросил я, ощутив сухость во рту.

– Конечно, знаю! – усмехнулся Квинт. – Октавиан живет на улице Бычьих Голов, это недалеко от школы. Я даже бывал у него дома.

Итак, билась мысль в моей голове, я вышел на Октавиана. Теперь мне нужно продумать, как подобраться к нему, чтобы заколоть кинжалом или задушить без лишнего шума. Одним из параметров моего задания является убийство Октавиана. Только после этого я могу приступить к своей главной задаче – устранению Цезаря.

Проводив Квинта до дома, я поспешил на форум.

Торговцы на рынках Рима уже закрывали свои заведения, поэтому людей на улицах стало гораздо меньше. Многие горожане уже сделали все необходимые покупки и разошлись по домам. Селяне, приезжавшие в Рим по делам, торопились к городским воротам, дабы добраться домой до наступления темноты.

Я шел быстрым шагом по мощенной камнем Священной улице, не глядя по сторонам. Мысль о том, что в ближайшие дни мне предстоит своей рукой убить Октавиана, не давала мне покоя. Мне надлежит убить мальчишку, чтобы этот мальчишка в свое время не стал императором Августом. Профессор Пазетти все верно рассчитал, на ходу размышлял я, убить Октавиана легче всего, когда ему тринадцать лет. Ибо в восемнадцать лет у Октавиана уже будет собственное войско, а в тридцать Октавиан станет полновластным властелином Рима. Даже к шестнадцатилетнему Октавиану подступиться будет крайне непросто в силу того, что этот человек очень рано возмужает и обретет невиданную осторожность в политических делах.

Когда я вновь появился в курии Гостилия, с изумлением увидел, что Катон продолжает свое выступление перед сенаторами. Быстро прикинув в уме, я высчитал, что Катон изливает свое красноречие уже около семи часов без перерыва.

Пробравшись к Гаю Меммию, я передал ему письмо от ростовщика Стаберия. Присев рядом на ступеньку лестницы, я подождал, пока Гай Меммий прочитает короткое послание Стаберия. После прочтения письма на лице у сенатора Меммия вспыхнул румянец гнева, угроза ростовщика задела его за живое. Выругавшись себе под нос, Гай Меммий велел мне сходить на площадь к портику курии Эмилия, где допоздна сидят писцы и адвокаты, занимаясь различными делами. «Купи у писцов навощенную табличку и стиль, принеси сюда! – прошипел Гай Меммий, притянув меня к себе за край плаща. – Да поживее!»

Не прошло и двадцати минут, как я вернулся к Гаю Меммию, вручив ему табличку и острый бронзовый стиль.

Положив табличку к себе на колени, Гай Меммий быстро и уверенно вывел стилем на гладком тонком слое воска несколько ровных строк. Все буквы в этом послании были каллиграфически красивы.

– Отнеси эту записку в харчевню Танузия Гемина, это в Тривульцинском переулке, на Эсквилине, – тихим голосом приказал мне Гай Меммий. – Отдашь эту табличку в руки самому Гемину. И сразу беги сюда!

Спрятав табличку у себя под плащом, я вышел из курии Гостилия. На этот раз мне предстоял не близкий путь. Трущобы Эсквилина, застроенные многоэтажными домами-инсулами, занимали добрую треть территории Вечного города. Где там находится Тривульцинский переулок, я не имел ни малейшего понятия!

Выбравшись с форума, я двинулся к Эсквилинскому холму по извилистой Тибуртинской улице, похожей на мрачное ущелье из-за высоких каменных домов, выстроенных так плотно один к другому, что между ними почти не было просветов. Движимый любопытством, я прочитал записку Гая Меммия, присев на мраморную скамью у фонтана в маленьком тенистом скверике, где росли дубы и платаны.

Текст записки гласил: «Аннию Милону привет! Сенатор Меммий просит тебя об услуге, которая будет щедро оплачена. Нужно проучить ростовщика Стаберия с улицы Красильщиков, дабы этот пес впредь не смел скалить зубы на благородных патрициев! Условия сделки обговорим через Танузия Гемина».

Пряча табличку обратно под плащ, я усмехался в душе. Все это напомнило мне Москву 90-х годов двадцатого века! Сенатор Меммий в ответ на вызывающий наезд ростовщика Стаберия принял решение натравить на него «крутых парней» головореза Милона. Похоже, «реальные пацаны» Милона не гнушаются противозаконными делами, беря за это определенную плату.

«Катон прав, Рим переполнен беднотой и разбойными шайками, – подумал я. – Власти Рима обеспокоены склокой между Цезарем и Помпеем, не беря во внимание разгул преступности, захлестнувший столицу!»

Проплутав по узким грязным улицам Эсквилина больше часа, я разыскал Тривульцинский переулок и расположенную там харчевню Танузия Гемина. В этом деле мне здорово помогли местные подростки и нищие, снующие здесь повсюду.

Танузий Гемин имел внешность закоренелого злодея. У него был крючковатый нос, острый подбородок, беззубый рот, его низкие седые брови были похожи на щетки. Голова кабатчика была повязана темной широкой повязкой, на нем была коричневая туника до колен и кожаный передник. За поясом у него торчал нож в ножнах.

Пробежав глазами послание Гая Меммия, кабатчик Гемин негромко промолвил, обращаясь ко мне:

– Твоему господину это встанет в пять тысяч сестерциев. Так и передай ему. Люди Милона разыщут и накажут ростовщика Стаберия, как только получат деньги.

Пройдя через весь город, я добрался до здания сената уже на закате дня. Ликторы пропустили меня в зал заседаний, уже зная меня в лицо. Они даже пошутили по этому поводу, заметив, что Гай Меммий в отличие от прочих сенаторов успевает слушать нескончаемую речь Катона и одновременно обделывает свои делишки, гоняя по Риму своего телохранителя.

Поднявшись на верхнюю галерею в зале заседаний, я встретил там Тита Дециана, у которого был совершенно осоловелый вид. По нему было видно, что ораторская неутомимость Катона вымотала его до такой степени, что он был готов бежать отсюда куда глаза глядят.

Принцепс сената объявил о закрытии заседания в связи с наступлением вечера.

И только тогда Катон прекратил свое выступление.

Народные трибуны и сенаторы-цезарианцы кричали, что Катон нарочно говорил в сенате весь день, имея намерение таким образом сорвать голосование по поводу созыва народного собрания. По закону, оратора, взявшего слово, нельзя прерывать, как бы долго он ни говорил. Вот Катон и воспользовался этим правом, зная, что в случае голосования по плебисциту сторонники Помпея окажутся в меньшинстве.

В то время как сенаторы-цезарианцы во весь голос ругали Катона, сенаторы-помпеянцы во главе с Цицероном дружно рукоплескали Катону, который своей длиннющей речью сорвал замысел Куриона и Марка Антония.

Глава седьмая
Октавиан

Я смотрел на свое отражение в бронзовом зеркале, стараясь придать своему лицу выражение приветливости и добродушия. Однако черные мысли, владевшие мной, делали мой взгляд каким-то сосредоточенно-угрюмым, а эти складки в уголках рта и вовсе придавали мне вид человека, терзаемого зубной болью. Нет, так никуда не годится! Всякий сможет догадаться по моему лицу, что я задумал что-то недоброе или меня одолевают угрызения совести. Нельзя идти с такой миной на лице в гости к Октавиану!

Сегодня были нундины, конец римской недели, этот день считался у римлян выходным. Поскольку Октавиан два последних дня не появлялся в школе из-за болезни, нынче с утра Квинт упросил отца отпустить его в гости к больному Октавиану. Меня Квинт решил взять в свои провожатые. Ему не терпелось похвастаться перед Октавианом, что за ним приглядывает и провожает до школы настоящий гладиатор.

Я решил воспользоваться этим случаем, чтобы убить Октавиана. Иной возможности для быстрого выполнения этого задания я просто не видел. Октябрь заканчивался, вот-вот должны были зарядить холодные дожди, а мне еще предстояло ехать в Галлию, чтобы устранить Цезаря к концу этого года. Сроки меня поджимали.

«Ну что ты напрягся, дурень! – мысленно говорю я себе, держа перед собой круглое этрусское зеркало на тонкой ручке. – Дело-то ерундовое! Вспомни, в каких опаснейших ситуациях ты побывал, воюя с римлянами на стороне Спартака. А тут надо-то – прикончить хлипкого мальчишку и по-быстрому смыться! Один удар кинжалом – и всего делов!»

После убийства Октавиана я был намерен сегодня же выехать на север, чтобы добраться до Альп еще до первых снегопадов. К тому же я сознавал, что любая задержка в Риме будет грозить мне смертью, если Октавиан падет от моего кинжала.

«Значит, так: сделал дело и сразу делаешь ноги!» – мысленно твердил я себе, шагая вместе с Квинтом по пока еще безлюдным улицам Рима в это раннее зябкое утро.

Квинт тараторил без умолку, делясь со мной своими впечатлениями от вчерашней драки в школе между сыновьями плебеев и сыновьями патрициев. Сам Квинт в этой потасовке не участвовал, так как его не было там, где вспыхнула ссора между мальчишками, которые по примеру своих отцов тоже разделились на сторонников Цезаря и Помпея. Я делал вид, что внимательно слушаю Квинта, а сам то и дело нащупывал рукоять кинжала у себя под одеждой. Мне ведь предстояло выхватить его не только быстро, но и незаметно. Поглядывая на идущего рядом Квинта, я мучительно соображал, как мне сподручнее и без лишнего шума лишить жизни такого же мальчишку. Причем может случиться и так, что мне придется зарезать и Квинта, если он вдруг поднимет шум. От таких мыслей меня прошиб холодный пот, а мои руки словно одеревенели.

Желая отвлечься от этих тяжелых дум, я стал расспрашивать Квинта про родителей и родственников Октавиана. Квинт поведал мне, что родной отец Октавиана умер девять лет тому назад, а его мать Аттия вышла замуж за Луция Марция Филиппа. У Октавиана имеются две сестры, обе старше его, которых зовут Октавия Старшая и Октавия Младшая. Октавии Старшей девятнадцать лет, в прошлом году она стала женой знатного патриция Гая Клавдия Марцелла. В этом году Марцелл получил консульскую власть. Октавии Младшей шестнадцать лет, ее руки добиваются многие знатные юноши.

Квинт сказал мне по секрету, что Октавия Младшая очень нравится его брату Публию, но их родители настроены против рода Юлиев и рода Октавиев, которые поддерживают Цезаря в его противостоянии с Помпеем.

Всаднический род Октавиев никогда не владел большими богатствами и не особенно прославился на политическом поприще по сравнению с древним патрицианским родом Юлиев. Дом, в котором жил Октавиан, достался его матери от ее умершего первого супруга Гая Октавия. Этот одноэтажный дом, возведенный из туфа, разительно отличался от роскошного просторного жилища сенатора Меммия.

Семья Октавиана имела гораздо меньший достаток по сравнению с семьей Квинта Меммия. По этой причине в доме Аттии было очень мало слуг, что сразу бросилось мне в глаза. На мой стук входную дверь нам с Квинтом открыла немолодая служанка, руки которой были испачканы мукой, видимо, она была занята стряпней в поварне. Раба-привратника здесь не было, поэтому если приходили гости, то к двери спешил тот из рабов, кто оказывался неподалеку от вестибула. Так было заведено во многих домах римской знати, и это меня совсем не удивило.

Планировка этого дома почти ничем не отличалась от планировки дома сенатора Меммия. Просто здесь внутренний двор и все помещения были гораздо меньших размеров. Мраморные колонны в перистиле потемнели от времени, а настенные фрески в атриуме и вестибуле покрылись сетью мелких трещин. Пол из разноцветных каменных плит местами просел вследствие осадки грунта; с первого взгляда было понятно, что этот дом очень древний.

Отчим Октавиана пребывал на загородной вилле.

Нас с Квинтом встречали Аттия и Октавия Младшая.

На вид матери Октавиана было лет тридцать. Это была невысокая, прекрасно сложенная женщина, длинное голубое одеяние которой только подчеркивало ее широкие округлые бедра, тонкую талию и пышную грудь. Лицо Аттии по форме представляло собой чуть заостренный книзу овал. У нее были прекрасные лучистые глаза серо-голубого оттенка, длинные дугообразные брови пшеничного цвета, под цвет бровей были и волосы Аттии, завитые мелкими колечками и уложенные в высокую красивую прическу. Когда Аттия улыбалась, а она делала это часто, между ее дивных коралловых губ сверкали два ряда жемчужно-белых ровных зубов. На полных обнаженных руках Аттии и на ее белой нежной шее поблескивали золотые украшения.

Стоявшая рядом с Аттией Октавия Младшая ростом была ничуть не ниже матери. Овалом лица, формой носа и губ, изгибом бровей и мягко закругленным подбородком Октавия Младшая походила на мать. Если красота Аттии уже достигла полнейшего расцвета, то женственное очарование ее дочери только вступало в пору цветения. Однако уже сейчас было видно, что через год-два Октавия Младшая превратится в неотразимую красавицу. Мне стало понятно, почему старший сын сенатора Меммия тайно вздыхает по Октавии Младшей.

После обмена приветствиями с Аттией и Октавией Младшей мы с Квинтом сняли с себя плащи и прошли в комнату для гостей. По пути туда, проходя через внутренний дворик, обсаженный цветами, Аттия с материнским дружелюбием беседовала с Квинтом, называя его «мой мальчик». Квинт называл мать Октавиана «тетей Аттией». Он охотно отвечал на вопросы Аттии, смеялся ее шуткам и с явным удовольствием позволял ей трепать себя за уши. Расспрашивая Квинта о его делах и успехах в школе, Аттия ни разу не позволила себе излишнего любопытства в отношении родителей Квинта, его старшего брата и сестры.

С таким же дружелюбным вежливым тактом держалась с Квинтом и Октавия Младшая.

– А это и есть твой гладиатор? – обратилась Аттия к Квинту, приведя его в комнату для гостей и усадив на стул. При этом мать Октавиана кивком головы указала на меня.

Квинт горделиво кивнул и жестом велел мне сесть на другой стул рядом с ним.

– Как зовут твоего мужественного спутника? – спросила Аттия, усевшись в кресло напротив нас с Квинтом.

– Его зовут Авл Валент, – ответил Квинт. – Он родом из Самния.

– Авл, ты из вольноотпущенников? – Аттия посмотрела на меня с явной симпатией.

– Нет, я свободный человек. – Мой голос слегка дрогнул от волнения.

Две прекрасные римлянки, мать и дочь, сидели напротив и разглядывали меня с нескрываемым любопытством. Мне было не в диковинку, что среди женщин Рима встречается немало таких, кому доставляет удовольствие близко общаться с гладиаторами и даже заводить с ними интимные отношения. С одной стороны, гладиаторы для римлян являлись низшими существами, но с другой – эти бойцы, живущие среди постоянных опасностей и крови, считались в римском обществе образцом силы и мужества. Мне было приятно, что Аттия и ее дочь без всякого зазнайства вступили со мной в беседу. Однако я чувствовал себя скованно и неловко, не смел поднять на них глаз, ибо мое тайное намерение убить Октавиана жгло меня изнутри, как раскаленное железо.

Видя мою скованность, Аттия позвала служанку из соседнего помещения и велела ей принести вина. Молодая рыжеволосая рабыня молча поклонилась и удалилась.

Аттия сказала Октавии, чтобы та проводила Квинта в комнату Октавиана. «А потом, милая, вновь садись за пряжу», – наставительным тоном добавила Аттия, строго взглянув на дочь.

Октавия покорно поднялась со стула, не выразив ни малейшего неудовольствия от сказанного матерью ни словом, ни взглядом. По всей видимости, эта юная красавица с дивным греческим профилем уже привыкла к строгому материнскому воспитанию.

Оставшись наедине с Аттией и выпив вина, я почувствовал себя гораздо свободнее. От меня не укрылось, что прекрасная мать Октавиана проявляет ко мне не просто симпатию, но совершенно определенный интерес. В ее милом кокетстве, в каждой ее улыбке, в каждом взгляде и наклоне головы чувствовалось, что эта обольстительная женщина знает силу своих чар и частенько пользуется ими в общении с мужчинами. Со своей стороны я решил не разыгрывать из себя неопытного теленка, осыпав Аттию такими комплиментами, которые не могли не подсказать ей, что она желанна мне как женщина. А когда я прочитал Аттии пару весьма фривольных стихов Катулла, она не смогла скрыть своего изумления.

– Так ты гладиатор или поэт? – улыбнулась Аттия, не скрывая того, как ей приятны мои восторги по поводу ее красоты, облеченные в стихотворные строки.

Через несколько минут мы с Аттией уединились в полутемной опочивальне, где пахло высушенной лавандой и жасмином. Сквозь желтые волнистые занавески, висевшие на двух оконных проемах, в спальню проливался неяркий солнечный свет. В теплом благовонном полумраке обнаженное тело Аттии показалось мне очень белым и божественно прекрасным. Едва мои руки легли на ее покорные плечи, скользнув по ее гибкой, чуть прогнутой спине, как во мне взыграла моя мужская сила, а мое сердце забилось с удвоенной энергией. Сжимая пальцами большую упругую грудь Аттии, я лежал на спине на мягкой постели, глядя, как мое затвердевшее мужское естество входит в ее узкое розовое лоно, увитое светлой нежной порослью. Откинувшись слегка назад и опершись руками на мои колени, Аттия с негромкими блаженными стонами принялась ритмично насаживаться своим влажным чревом на мой колообразный жезл. При этом ее пышная грудь подрагивала из стороны в сторону, а эластичные мышцы на ее красивых бедрах напрягались и проступали сквозь нежную белую кожу при каждом страстном движении. Чем сильнее блаженная эйфория охватывала Аттию, тем громче раздавались ее сладострастные стоны.

В опочивальню заглянула рыжеволосая рабыня и сразу исчезла. При этом у нее был такой вид, словно она увидела нечто совершенно обычное.

Испив до дна чашу наслаждения, мы с Аттией еще какое-то время лежали на кровати, приходя в себя после столь бурной интимной гимнастики.

– Рыжеволосая рабыня видела, как мы с тобой совокупляемся, – предупредил я Аттию. – Твой муж…

– Феба не выдаст меня, – невозмутимо прервала меня Аттия. – Мой муж ничего не узнает.

Я встал с ложа и начал одеваться.

– Ты можешь омыться в купальне, Авл, – сказала Аттия. – Вернее, мы можем вместе поплескаться в бассейне. Если ты не против, конечно.

– Я не против, но, боюсь, Квинт меня потеряет, – пробормотал я.

В этот момент на пол упал кинжал, который был спрятан в складках моей тоги. Я невольно вздрогнул.

– Ты всегда ходишь вооруженный? – спросила Аттия. Поднявшись с постели, она обвила мою шею руками.

– Всегда, – ответил я. – Я же телохранитель.

– Мне нужен молодой сильный любовник, – промолвила Аттия, глядя мне в глаза. – Мой супруг в постели сущий размазня, а я обожаю потрахаться от души и всласть! У меня был любовник-жеребец из гильдии кожевников, но его зарезали в уличной драке. Вот уже полгода я прозябаю в тоске и печали! Извини, Авл, что я сама вешаюсь на тебя, но мне кажется, что ты достойный человек и поймешь меня правильно. Сколько тебе лет? – Аттия поправила мои растрепанные волосы своими нежными пальцами.

– Двадцать шесть, – сказал я, прибавив себе один год.

– Значит, мы с тобой договорились! – деловито подвела итог Аттия, не выпуская меня из своих объятий. – Я знала, Авл, что мы с тобой поладим. Ты – красавец, и я хороша собой! Мы будем замечательными любовниками, клянусь Венерой. Встречаться будем у меня или в доме у моей овдовевшей подруги. Кстати, Авл, при желании ты можешь трахать и ее. В таких делах я не щепетильна.

Наша фривольная беседа с Аттией продолжилась в узком неглубоком бассейне, куда была напущена подогретая вода из цистерны, установленной за стеной купальни. Аттия рассказала мне, как отыскать дом ее подруги Поллии, кратко изложив при этом историю ее несчастливой семейной жизни. Насколько я понял, эта Поллия была обычной дорогостоящей гетерой. А ее несчастья в супружестве происходили от того, что она никак не могла расстаться со своим ремеслом проститутки.

Между тем в доме случился небольшой переполох, вызванный тем, что Октавиан, дурачась, ненароком ударил Квинта макушкой головы в нос, вызвав довольно сильное кровотечение. Сестра Октавиана и служанка Феба немедленно уложили Квинта на спину, положив ему на нос тряпку, смоченную в холодной воде. Вышедшая из купальни Аттия тоже принялась хлопотать над Квинтом, перед этим отругав сына за его грубую неловкость.

Октавиан выглядел огорченным, но не столько оттого, что случайно разбил нос своему школьному приятелю, сколько из-за того, что мать отругала его при постороннем человеке, то есть при мне. А тут еще Октавия, представляя мне Октавиана, шутливо назвала брата «неловким грубияном». Октавиан наградил сестру обиженно-недовольным взглядом, капризно поджав свои по-девичьи красивые губы. В облике этого подростка проступало что-то аристократическое и вместе с тем нечто женственное. Несмотря на свой юный возраст, Октавиан имел привычку держать спину прямо и горделиво приподнимать подбородок, словно он с шести лет ходил в балетную школу. Октавиан был строен и хрупок, как девочка. У него были изящные тонкие пальцы, правильные черты лица, дивные светло-голубые глаза, волнистые светлые волосы. В профиль тринадцатилетний Октавиан необычайно походил на свою красивую сестру.

Видимо, Квинт рассказал Октавиану о своих играх со мной, так как сын Аттии пожелал показать мне своих игрушечных конников и легионеров. Взяв меня за руку, Октавиан направился в свою комнату. Это помещение находилось рядом со спальней Октавиана, где в это время пребывал Квинт, окруженный участливым вниманием женщин.

Октавиан стал показывать мне игрушечных воинов, искусно вырезанных из дерева и слоновой кости. Он выставлял их длинными рядами на широком столе, углы которого были срезаны и плавно закруглены. Октавиан отдельно выстроил игрушечных гладиаторов, отдельно легионеров, отдельно галлов… При этом он что-то рассказывал мне о правилах игры, в которую они только что играли с Квинтом. Я внимал Октавиану, а сам мысленно приказывал себе достать из-под тоги кинжал и заколоть сына Аттии одним ударом под левую лопатку. Момент для этого действительно предоставился идеальный! Я и Октавиан были одни в комнате.

«Зажми мальчишке рот и заколи его кинжалом! – вещал мне внутренний голос. – Не медли, глупец! Не медли!.. Затем очисти кинжал от крови и через атриум двигай к выходу! В доме нет взрослых мужчин, тебя никто не сможет задержать. Действуй же, размазня!»

От этой внутренней борьбы на моем лбу выступила испарина, а мои скулы словно окаменели, так сильно я стиснул зубы. Я видел, что Октавиан сильно похож на мать, прекрасное тело которой было в моих объятиях всего полчаса тому назад. Убить Октавиана для меня было все равно что ударить ножом в сердце прекрасную Аттию или поднять руку на прелестную Октавию.

– Что с тобой, Авл? – Октавиан с беспокойством взглянул на меня. – Ты не болен?

– Н-нет, не болен. – Я постарался улыбнуться. – Просто мне может изрядно достаться от сенатора Меммия за то, что я недоглядел за его сыном. Ведь на одежде Квинта остались пятна крови.

– Не тревожься, Авл, – сказал Октавиан. – Служанка Феба отстирает от крови одежду Квинта. Я дам Квинту одну из своих туник, пока его туника будет сохнуть на веревке. Квинт не болтлив, поэтому он умолчит о случившемся.

Вернувшись в дом Гая Меммия, я почувствовал не досаду от того, что не смог убить Октавиана, а скорее облегчение, что не запятнал свои руки кровью беззащитного мальчика.