Текст книги "До будущей весны"
Автор книги: Виктор Астафьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Виктор Астафьев
До будущей весны
Река несла лесины, в злобе швыряла их на прибрежные скалы, гулко сшибала друг с другом, беспокойными табунами загоняла их в заливы, водовороты и протоки. Подчиняясь ее прихотям, бревна то мчались вперегонки, то плыли не спеша, поблескивая на солнце своими голыми спинами. Вот еще один, бурлящий в узком месте перекат, стремительный напор – и горы останутся позади. Вырвавшись на свободу, река утихомирится, потечет устало, разольется по низинам и лугам. Но слишком стремительно рванулась река. Лесины заметались, как овцы, попавшие в загон, уперлись в обрывистые берега и подводные камни и замерли. Обузданная затором река волнуется, шумит, свирепо бьется об эту неожиданную преграду и не может сорвать ее.
Но не только вода так упорно старается сорвать затор с переката. Ломая багры, проклиная одуревшую реку, на заторе орудуют сплавщики. Вцепившись баграми в зажатую лесину, тянут они свою незамысловатую песню, мерно раскачиваясь под напев:
…Еще разик, еще раз
Де-о-рнем, по-де-о-орнем…
А дерево не подается, как будто впилось концами в беспорядочно нагромоздившийся лес.
– Вот тебе и дернем-подернем, – высвободив багор, проворчал бригадир сплавщиков Андрей Никифорович Варакин, вытирая пот со лба жестким рукавом брезентовой куртки.
В душе у него, как в реке, кипит и бушует. Андрей Никифорович, потрясая кулаком, сердито сказал:
– Поем. Ревем. А лес ни с места! – С сердцем плюнув, он приказал набросить на бревно трос, повернулся к берегу, где стоял баркас с лебедкой, и крикнул:
– Эй, лебедчик, уснул, что ли?
Лебедчик, как и все сплавщики, не спал уже более суток, но спать и не думал. Обиженно буркнув что-то под нос, он включил лебедку. Баркас вздрогнул, от него побежали частые мелкие волны. Стальной трос, надетый петлей на дерево, начал медленно подниматься из воды и, внезапно спружинив, брызнул серебристым дождем.
Лебедка остервенело зарычала, лебедчик болезненно сморщился и вдруг нырнул за дощатую стенку. По доскам, как выстрел, хлопнул конец оборвавшегося троса. Мотор заглох. Яснее послышались шум реки и ругань лебедчика.
– Что стряслось?
– Пропади все пропадом, зуб у шестерни выломило, и трос порвало.
– Ты похуже тросишко не мог прихватить? – съязвил Андрей Никифорович и проворчал: – У себя бы зуб-то выломил, недотепа.
Лебедчик не огрызнулся. Он уже наслышался всякой всячины. Трос он взял неплохой, да так лебедкой измочалил его, что он весь ощетинился, и вот порвался. Сплавщики, конечно, понимают, что лебедка и сам лебедчик ни в чем не виноваты, да надо же им на ком-то отвести душу. Вот и терпи, помалкивай. Лебедчик тяжело вздохнул, потер воспаленные от бессонницы глаза и принялся сращивать трос. А Варакин в это время метался по затору. Он прощупывал багром в кипящих среди леса щелях, ложился на живот и, точно принюхиваясь, смотрел в глубину, не переставая ворчать:
– И чему ты, старый дурень, научился за свою жизнь? Заломы найти не можешь. А тоже, как путнего, бригадиром поставили… Тьфу, бестолочь.
Исходив затор вдоль и поперек, он с силой воткнул багор в лесину.
– Кажется, каких заторов не разгадывал на своем веку, а этот как заколдованный. – Он постоял в раздумье и крикнул сплавщикам:
– Идите, ребята, обед варить, передохните немного.
– А ты сам-то что, забыл про отдых? – отозвались сплавщики. – Сляжешь ведь.
– Сам, сам… Не до отдыху мне, – отмахнулся бригадир и, зная, что без него не пойдут, с досадой прибавил:
– Да ступайте, ступайте, я скоро приду.
Сплавщики направились к берегу, а Варакин снова принялся за обследование затора, отыскивая в нем особый секрет.
На стапеле в судоверфи построенную баржу удерживает всего несколько деревянных клиньев. Достаточно их убрать, как огромное сооружение неудержимо покатится на воду. Затор так же держат своего рода клинья, а иногда всего один. Где-то там, среди многих тысяч деревьев, есть те, которые сделали заломы. Эти деревья первыми уперлись в подводные камни, стали поперек течения. Потом еще и еще. Натолкало, напичкало течением лес на перекат – так и образовался затор. Андрей Никифорович умел по особым приметам или чутьем опытного сплавщика находить эти прихотливо упрятавшиеся «клинышки». А на этот раз и чутье не помогало. Иногда сплавщиков выручает в таких случаях подъем воды, но весенний паводок уже кончался. Лес может обсохнуть на перекате, далеко от города, и его придется вытаскивать по бревнышку. Поэтому-то Варакин и клял затор, на котором впервые получилась осечка. И в какую пору осечка! Лесопильный завод, для которого предназначена древесина, выполняет заказ строителей Сталинградской ГЭС. Бригада Варакина, выделенная на сплав древесины этому лесозаводу, взяла на себя большое обязательство: выполнить задание досрочно.
– Ох-хо-хо, дела-а-а, – убито покачал головой Андрей Никифорович, оглядывая сгрудившийся лес. – Все шло хорошо, а у самого дома, в воротах, можно сказать, получай пилюлю.
Он постоял еще некоторое время неподвижно и, тяжело вздохнув, направился к дымящемуся на берегу костру.
Обычного веселья среди сплавщиков сегодня не было, шуток и прибауток не слышалось. Сплавщики угрюмо молчали. Некоторые дремали. Только лебедчик хлопотал у костра. Он подбрасывал в огонь сухие дрова и, морщась от едкого дыма, помешивал в закопченном ведре ложкой. В кипящей воде метались пластики картошки и, словно гоняясь за ними, всплывали и ныряли хариусы с раскрытыми ртами. На багровищах и камнях вокруг огня сушились спецовки сплавщиков. От них валил пар. Все еще не успокоившись, вода ниже затора взъерошенными волнами облизывала берег, перекатывала и без того гладко отшлифованные гальки. По берегу степенно разгуливали голенастые кулички.
Одинокие сосенки, схватившись цепкими корнями за утесы, гляделись в мутную воду. Пенистыми островками плыли в реке отражения облаков. Обгоняя быструю воду и тени облаков, промчалась стайка уток. Тревожно крякнув, утки взметнулись над затором, рассыпались и, перелетев через него, снова начали медленно снижаться, собираясь в кучу. По-весеннему бурно и радостно кругом. Только река недружественно шумит.
Примостившись на камне, Андрей Никифорович держал в руках брезентовые штаны, поворачивая их к огню то одной, то другой стороной. Вдруг он свирепо шлепнул себя по шее и пришиб сразу с десяток комаров. Лебедчик поднял ложку, замер на секунду и, прикрывшись рукой, прыснул.
– Кумовья тоже мне нашлись, кр-р-ровососы, напевают тут, – буркнул Варакин. Кроме комаров, ему не на ком сорвать зло. Будь он в таком состоянии дома, так всему семейству бы досталось. Там известное дело: когда «сам» не в духе, то и мышь не ходи, и кошка не броди. А здесь поругать некого. В бригаде народ хоть и молодой, но как на подбор: работают крепко, и шутников, как они, поискать надо. Андрей Никифорович устало опустил на колени руки и замер, удрученно глядя на тлеющие угли. Невеселые думы лезли ему в голову: «Эх, работа! И когда я развяжусь с рекой да со сплавом… Ну, дай Бог спустить затор. Размахну я свое оружие – багор и – ей-ей – заброшу. Хватит. Набродился, натешился. На пенсию пора, да и сыновей с дочерьми почти дюжина – прокормят». Он не заметил, что высказал последние слова вслух и живо изобразил, как швырнет багор. Сплавщики не выдержали и захохотали.
– А чего зубы моете? – прикрикнул на них смутившийся бригадир. – И заброшу.
– Андрей Никифорович. – обратился к нему с улыбкой Лавря, – интересно узнать, сколько лет собираешься ты уходить со сплава?
– А твое какое дело? Может, сто лет. Все равно уйду когда-то, лопнет мое терпение.
– Когда-то, конечно, уйдешь, это без сомнения, но едва ли скоро, – усомнился Лавря.
Сплавщики снова засмеялись.
– Чего опять захихикали!
– Ну и характер у тебя, Андрей Никифорович, – покачал головой Лавря. – Как жена с тобой жизнь прожила и не сбежала – удивляюсь.
Андрей Никифорович глянул на него и со снисходительной усмешкой проговорил:
– Чадушко ты, чадо, да ежели хочешь знать, у меня характера вовсе нет, бесхарактерный я человек.
– Сказанул, – хмыкнул кто-то из сплавщиков, – знаем мы…
– А чего вы знаете? – перебил Варакин. – Ничего не знаете. Вот насчет меня судачите. А что я? Ветер. Расходился, как сине море в рукомойнике, поругался, поплевался, тем дело и кончилось. Теперь вот на бережку посиживаем, портяночки посушиваем, а лесозавод без древесины скоро останется. Здорово трудимся! – Бригадир помолчал и, обведя глазами сидевших вокруг костра, строго спросил:
– А чей заказ завод выполняет? – И, многозначительно подняв палец, ответил на свой вопрос с расстановкой: – Сталинградгидростроя. Заказ этот не шуточка! Если провалим его, так осрамимся, что нам в городе прохода не дадут, потому что не пристало уральцам перед сталинградцами срамиться. Понимать это надо. А у вас все хиханьки да хаханьки.
– Да мы понимаем, не береди болячку.
– Понимаем, понимаем, а лес на перекате торосами наставило. Лупить нас надо за такие дела! Вот что.
– Зачем горячишься-то, Андрей Никифорович, – заговорили сплавщики. – Стихия ведь…
– Загорячишься тут, – тихо отозвался Варакин. Он посидел молча, покряхтел тяжело, отмахнулся от ноющих комаров и другим тоном проговорил: – Эх, жалко, нет здесь моего друга Сергея Сергеича, он бы помог разгадать затор. Мастак на эти дела. – И совсем подобревшим голосом продолжал: – Вот уж, ребята, у кого характер так характер, – со всеми потихоньку, с шуточкой, в душу человеку залезет, а как сплавщицкое дело знает… – Варакин причмокнул и заключил: – Профессор!
Сидевшие у костра тихонько засмеялись. Бригадир начал собираться:
– Пойду еще посмотрю, пока обед доваривается, провалился бы он в тартарары, перекат этот, вместе с затором.
– Э-э, зря ты, Андрей Никифорович, намаливаешъ, и нам, и сталинградцам невыгодно, чтобы затор провалился, – посмеиваясь, сказал Лавря.
– Все трезвонишь, негодник, – беззлобно проворчал Варакин.
Лавря хорошо знал, что, после того как бригадир погорячится, он становится мягким, сговорчивым, и решил этим воспользоваться.
– Слушай-ка, Андрей Никифорович, о каком ты «профессоре» упомянул сейчас?
– Бывшего прораба нашего неужели не знаешь? – приподнял брови Варакин и любовно добавил: – Его тут по всей реке знают. Ревматизм он достал себе. Дома, в Архиповке, сейчас, горюн, тоскует, мазями натирается. А что они, мази-то? – Андрей Никифорович безнадежно махнул рукой. – Что проку в них? Человек с детства водою пропитался, а известно: мазь поверх воды держится. – Грустно помолчав, Варакин сказал: – Но узнай он, что у нас заминка, на животе бы приполз… Душу за сплав положит.
– Андрей Никифорович, говорят: ум хорош, два – лучше; что, если к Сергею Сергеичу на лодке, а? – хитро подмигнув, предложил Лавря. – Тут до Архиповки рукой подать, моментально сплавать можно.
Андрей Никифорович отложил в сторону резиновые сапоги, которые собрался надеть, и с иронией спросил:
– Ты это один придумал, или всей артелью?
Лавря усмехнулся:
– Один…
– Ты понимаешь, что городишь, голова садовая? Человек обезножел на воде, а ты его обратно хочешь притянуть. А у него характер такой, что совсем уходится на заторе, пока не разгадает его.
– Что это вы, Андрей Никифорович, все характер да характер, – поморщился лебедчик, снимая ведро с огня, – им нашу реку не возьмешь. Сюда надо электролебедку или трактор, а не характер.
– Много ты понимаешь. Знаешь ли ты, любезный, что Сергей Сергеич этих заторов разобрал столько, сколько ты со своей беззубой лебедкой поштучно не вытащил бревен, да полжизни плоты водил по нашей реке и ни одного не посадил даже на «Магнитный».
– Да ну?!
– Вот тебе и ну. Пока уха приостынет, я тебе одну притчу расскажу насчет характера, а ты послушай, тогда и судить берись. – Варакин дряблыми от воды пальцами скрутил цыгарку, прикурил и, потирая колени ладонями, начал рассказывать:
– Раньше лес по нашей реке сплавляли не молем, а плотами. А плотогонное дело, надо вам сказать, шибко рисковое и тяжелое. Работаешь, бывало, потесями до того, что на ладонях вместо кожи клочья. Ну, а местами покуриваешь, на природу посматриваешь. Несет. Если еще харчи подходящие, так совсем житуха. Вот и плывешь, бывало, где песенки попеваешь, а
...
конец ознакомительного фрагмента
