Текст книги "Цветы из Подполья (СИ)"

Автор книги: Виктор Пепел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

 

– Поэтому вы и должны уйти... – произнес я, отведя глаза.

 

– Но ты бы мог хотя бы предупредить... Я бы... – Вадик запинался.

 

– У меня тут друг неподалеку работает в хостеле, я готов даже оплатить... – ответил я спокойно

 

– Слушай! – Вадик схватил меня за рукав, – я сам много искал потустороннего! И пока ничего не нашел. Прошу, когда я отведу Женьку, можно я останусь с тобой? Я докажу, что ничего нет...

 

Я отказался. Он просил. Я молчал. Я давно не спорю. Пряный запах усиливался.

 

Женя сидела в комнате и смотрела в одну точку. Когда я сказал уйти, она попросила остаться. Я ничего не ответил, а только оперся на стенку и наблюдал, как Вадик собирает вещи. В семнадцать часов они ушли.

 

Я вернулся в комнату. Открыл холодильник. В морозилке, за кучей костей и прочих субпродуктов, лежала замороженная свиная кровь – тот самый неприкосновенный запас. Те часы, что она таяла, показались мне вечностью.

 

Начал я в девять часов, как и прежде. Закрыл окна. Задернул шторы. Выключил радио. Дядя Саня и тетя Галя, как и обычно, смотрели телевизор и не замечали моего ритуала. Но когда я выливал пол-литра свиной крови в раковину, то руки дрожали.

 

К десяти часам вечера телевизор орал что-то про Украину и США, но его уже не сопровождали рычащие комментарии дяди Сани. Пряный запах окутал квартиру. Даже меня, преданного садовника Оранжевой Дамы, стала одолевать дрема. А из раковины показался тоненький буро-зеленый росток.

 

Глядя на него, я порой задавался вопросом: сколько раз он так расцветал. Как часто поднимался он в Ленинграде Довлатова или Цоя, кто считался его садовником тогда? Мой предшественник на этом посту – Эдуард – ухаживал за цветами Оранжевой Дамы четыре года, до него всего лишь год продержался некий Паша... Мне как историку хотелось создать летопись, зафиксировать их имена на бумаге или ином носителе – вот только читать это будет некому.

 

Первая порция крови ушла мимо, прямо в чрево города. Она лишь привлекла побеги. Я принес, как и обычно, еще литр крови и щедро оросил стебель. В этот раз цветы Оранжевой Дамы росли на удивление быстро. Ростки выползли из раковины на бурый кафель и заляпанный стол. Быстро – не как в прошлый раз – оплели трубы, шкафчики, стены.

 

Побеги способны скинуть посуду или вещи с антресолей. Впрочем, это происходило только после «пробуждения», когда побеги стремились вернуться в свое «подполье». Отсюда и легенда о полтергейсте. Но никаких духов в привычном представлении тут нет.

 

Настало время кормления. Я аккуратно отнес отростки к соседям. На ощупь они мясистые, как листья алоэ, только гибкие и слегка пульсирующие. А еще они чуют пот и кровь человека лучше любых насекомых. Когда я отпустил их, то они метнулись к усыпленным ароматом соседям, несколько секунд скользили по их телам, по белому пивному животу дяди Сани и дряблой шее тети Гали, а потом их тоненькие хоботки обнаружили вены.

 

Вдруг тишину комнаты разорвал звонок. Вадик.

 

– Женя! Женя сбежала! – прокричал он в трубку.

 

– Потом! Потом! Завтра! – ответил я.

 

– Что с тобой! Ты пьян? Женя сбежала! Она не к тебе ли пошла?

 

Я скинул трубку. Мне не было дела.

 

После смерти Эдуарда стеблям не хватает крови. Я подумывал пустить их к соседям. Сверху теть Таня живет, милая тетенька за сорок, помогал ей с ремонтом в свое время, а она как-то на чаепитие звала с намеками... Теоретически стебли и без садовника могут справиться. Они слепы, но очень чутко реагируют на звук и запахи. Поэтому дядя Саша и запрещал выключать радио – единственное верное его правило. Мне представилась картина: аромат усыпляет, а потом случается пожар из-за оставленной на плите кастрюли... Хотя за сто лет ничего подобного не случалось...

 

Цветы распустились быстро. Как-то я полночи просидел. А тут один багрово-малиновый бутон с огоньком посередине, другой – и вся квартира наполнилась тусклым свечением. Через задернутые шторы оно вряд ли вызовет подозрение. За долгие годы еще никто не обратил внимание.

 

От пряного аромата тело онемело, но это приятное ощущение. Исчезают навязчивые мысли. Мое увольнение с работы, расставание с девушкой, алкоголь, жизнь от зарплаты до зарплаты, больницы – все это унеслось прочь...

 

А потом передо мной появился огромный бутон. Метра два, не меньше. Его лепестки распахнулись с тихим – как страницы книг – шелестом. В его середине сидела девушка в оранжевом одеянии, что росло прямо из ее тела, откуда-то из спины. Руки ее тонки, а кожа бледна и тысячи нитей соединяли ее с цветком.

 

Она сделала пируэт рукой, и на том месте, где находилось зашторенное окно, замерцал свет. Стихли звуки с улицы – крики местных пьяниц, хныканье детей, ругань теток, грохот машин.

 

Квартиру наполнил тихий голос. Мне сложно описать его. Мне от него хорошо. Почему-то он пробуждает те же эмоции, что и колыбельная матери. Раньше в минуты стресса или депрессии мне хотелось свернуться клубочком, в позу эмбриона, стать крохотным и перенести себя -хотя бы в мыслях – в то пространство до рождения, когда ты еще придаток чужого тела, молодой отросток, когда ты вроде есть, а вроде тебя и нет еще. И от этого меня наполняло счастье – правда, на короткое время, как алкоголь -но все же я мог его ощущать, в отличие от покоя и воли.

 

Квартира превратилась в тускло мерцающий сад. И все же даме в Оранжевом не хватало крови. Когда она отвергла Эдуарда и снизошла ко мне – летящему вниз «понаехавшему» – то получила добровольного донора. Бывший садовник уже не мог защитить себя от усыпляющего запаха, но каждый раз просил меня взять у него как можно больше крови.

 

Дама в оранжевом поднялась. Я уже пребывал между сном и явью. Мне хотелось расспросить о том, что снится ей, когда она лежит под полами дома и ловит его стенами солнечный свет. Другие миры, про которые несколько раз она пела легенды? Или ее жизнь в человеческом теле? Но я уже не могу говорить.

 

И вдруг раздался стук. Дама не отреагировала. Лишь шевелились Ее губы. Это не Она призрак, а мы – потомки тех, кто некогда отнял жизнь – призраки для нее. Входная дверь распахнулась. На пороге Евгения.

 

Забыл ли я закрыть дверь сам, или тут повлияла на меня ожидающая «пробуждения» под домом Дама в Оранжевом – я не знаю. Сил остановить ее у меня уже не имелось. Я лишь наблюдал, как она остановила пение и сделала шаг из цветка.

 

А Евгения взяла один из отростков – на нем уже распустился цветок – и поднесла ко мне. Он оплел мои руки, а потом его хоботки погрузился под кожу.

 

Перед тем как окончательно отключиться я услышал, что дверь снова открылась, и крик Вадима наполнил квартиру, а потом внезапно стих.

 

* * *

Я проснулся лишь к середине следующего дня. Прежде после контактов с дамой в Оранжевом я вставал бодрым и отдохнувшим, но сейчас не осталось и капли того ощущения. Вадик рядом и вовсе дрых без задних ног. Я вышел в коридор. Квартиру еще наполнял слабый пряный запах, а в коридоре валялась упавшая с антресолей коробка из-под обуви.

 

Вадик проснулся спустя час. Вскоре мы пересеклись с соседями. Дядя Саня выглядел после кровезабора относительно бодро. Я сказал, что мы немного выпили. Он лишь махнул рукой. А так бы начал ругаться, трясти кулаком, грозить выселением.

 

Вадик бродил сонной мухой. Время от времени он начинал судорожно оглядываться по сторонам и подбегать ко мне с одним и тем же вопросом: «Где Женя?». Я ответить не мог. Ее телефон молчал. К вечеру мы уже пришли в себя и стали обдумывать поиски. Про вчерашнюю ночь Вадик ничего не помнил, все воспоминания обрывались на том, что он зашел в парадную. Он то сочинял теории для объяснения странных событий, то пытался составить план действий по поиску девушки. Через несколько часов он создал список: обзвонить больницы, морги, обратиться в Лиза Алерт и полицию.

 

Но все это оказалось ненужным. Женя заявилась сама. Выглядела она бодрой и радостной, улыбалась с ямочками на щеках. Своему парню она тут же сообщила, что остается здесь, в Питере. Он застыл в удивлении. А я все понял.

 

Дама в Оранжевом время от времени меняет садовников. Я не знаю почему. Когда-то она выбрала бездарного поэта Эдика. А затем предпочла меня, уволенного с работы и летящего вниз начинающего алкоголика. Ну а теперь мое время закончилось, и настала череда Женьки, невысокой и хрупкой девушки с травмами в душе.

 

Вот только это путь в никуда.

 

Эдуард протянул достаточно долго после того, как его отвергли. Он слезно умолял меня поделиться этим наслаждением, плакал – плачущий взрослый мужчина зрелище не столько жалкое, сколько пугающее – потом смирился, расспрашивал о пробуждениях. А еще он повторял, что счастлив отдавать свою кровь. Но не так давно депрессия все-таки уничтожила его.

 

Сколько протяну я? Не знаю. Садовники долго не живут. Я специально съехал с квартиры. Работаю, пью, вспоминаю «пробуждения». Евгения теперь живет в моей комнате. Вадик же последовал за ней и с радостью делится кровью.