Текст книги "Пятиозерье"

Автор книги: Виктор Точинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 3

09 августа, 14:21, 12 км севернее Пятиозерья.

Майор по прозвищу Клещ покинул вертолет последним – мягко спрыгнул на каменистую почву, игнорируя приставленную дюралевую лесенку. Тело сразу отозвалось на этот легкий, изящный прыжок; откликнулось не болью, но напоминанием о том, что сорок два года – это все-таки сорок два года, и нечего утешаться тем, что еще можешь сделать пару-тройку бугаев вдвое себя моложе…

Поспать в вертолете, как надеялся майор, не удалось.

Срезая путь, летели над Ладогой, над которой тихо не бывает – почти всю дорогу трясло и болтало. Даже знаменитый своим феноменальным умением спать капитан Дерин по прозвищу Минотавр [3]3
  Здесь и далее бойцы и офицеры “Торнадо” обращаются друг к другу без имен и фамилий – либо по званию, либо используя прозвища. Это не прихоть автора. Работники КПЗ, СИЗО, ИТУ никогда не афишируют место своей службы, ибо для иных чтящих воровские законы граждан завалить вертухая – дело чести, доблести и геройства. А спецназ ГУИН – это, если так можно выразиться, вертухаи в квадрате. И ненависть к ним уголовников растет пропорционально. Отсюда и постоянно натянутые на операциях шапочки-чеченки с прорезями, и въевшаяся привычка обходиться без имен и фамилий.


[Закрыть] всю дорогу бодрствовал, – не желая, как сам объяснил, отправляться сонным в гости к Нептуну или кто там на дне Ладоги за главного…

Вертолет улетел сразу, не задерживаясь.

Торнадовцы выстроились поодаль, в тени молодых сосен. Майор стоял перед плотным строем, дожидаясь, когда затихнет в отдалении рев двигателя, и размышлял, как довести бойцам вводную информацию. А то после двух суток изматывающей работы, вместо законного отдыха намечается веселая перспектива: пойди туда, не знаю куда, поймай того, не знаю кого.

– Значит так, парни, – заговорил он, когда улеглись последние пыльные смерчики и в небе смолк удаляющийся рокот. – Менты опять сели в лужу, дали уйти шестерым нашим клиентам. Те ушли на лесовозе и с оружием, по дороге завалили пару лопухов из ДПС.

Простите, ребята, что я о вас так, подумал майор, но иначе нельзя, пусть парни думают, что они последний рубеж, что все зависит от них…

И продолжил:

– Лесовоз нашли севернее, за болотами, там разворачивают “невод”. Если опять упустят (по тону майора было ясно, что сам он в этом почти не сомневается ) – то другой дороги у них нет, только на нас, через болота. Наша задача…

…Место для посадки майор выбирал на карте долго и вдумчиво, ошибка могла обернуться не просто часами бесцельной беготни по лесу.

Они высадились на гребне неширокой, метров триста-четыреста, лесистой гряды, разделявшей огромное моховое, поросшее карликовыми елочками болото, и заболоченную пойму ручья – вернее, заболоченную в обычные годы. Рекордно жарким нынешним летом ручей пересох, но берега еще хранили влагу. Пересечь пойму, не оставив следов на сырой земле, было невозможно.

Когда-то здесь рос сосновый лес, высокие мачтовые деревья…

Но несколько лет назад его вырубили, оставив нестроевые сосенки, еще не достигшие полной своей величины. Следы порубки виднелись всюду – широкие, в обхват, пни, потемневшие и тронутые короедом; груды гниющих сучьев; дорога, которой вывозили стволы, тянущаяся по верхней части гряды на юго-запад.

– Наша задача, – продолжал майор, – прочесываем эту гряду, у тех пол суток форы, если времени не теряли, могли здесь уже пройти. Если никаких следов не находим, перекрываем выходы к шоссе и пионерлагерям. И ждем. Все шестеро при стволах, при обнаружении – валить сразу. Леса сейчас закрыты из-за пожаров (поосторожней, кстати, с окурками). Грибников и прочих охотников быть не должно; но все равно – поглядывайте, не мочканите тут какого штатского… Идем двумя группами, старшие я и Минотавр. Вопросы?

Вопросов не оказалось. Он жестом поманил Дерина, отвел на десяток шагов, развернул карту.

– Смотри: берешь пятнадцать человек, идете обратно, вверх по течению ручья. Внимательно поглядываете с двух сторон – и по краю болота и вдоль поймы. Гряда там через пару километров сужается и понижается. Там же исток ручья; если ничего и никого не отыщите, переходите ручей и дальше вот так… – Карандаш майора прочертил предполагаемый маршрут. – Двигаться цепью, в пределах видимости. Затем выходите к этой вот нежилой деревушке. Если те разжились по дороге продуктами, могут попробовать в ней отсидеться. А мы с другой стороны туда же, у нас маршрут подлиннее, если что – вы прямо на нас их и спугнете. Связь каждые полчаса. Все. Вопросы?

Вопросов у капитана имелось достаточно. Самый первый: что, если беглецы все же пренебрегут усталостью и отшагают еще несколько километров по болоту, не выходя на сухую и удобную для ходьбы местность? Как тогда искать эту иголку в стоге сена?

Вопросы имелись.

Но капитан промолчал. Понимал, что с наличными силами Клещ выбрал оптимальную стратегию и тактику. И сыпать соль на раны майора Минотавр не хотел.

А у майора не нашлось даже третьего экземпляра карты. И, соответственно, отпала возможность отправить еще одну автономную группу в район безымянного озера (что обитатели этих мест называют его Чашкой, майор не знал). Приходилось отрабатывать два наиболее вероятных варианта из трех и надеяться на свою никогда не подводившую удачу…

09 августа, 14:24, ДОЛ “Варяг”, библиотека – бывшая ленинская комната.

Тамерлан вскочил – резко.

Тем более резко, что в последние полчаса он не сделал ни одного сколько-нибудь заметного движения. Примерно так после долгих часов ожидания срабатывает капкан, настороженный на неприметной лесной тропке – глаз не видит мгновенно схлопнувшихся стальных челюстей, ум не успевает осознать щелчка распрямляющейся пружины – а мертвая проснувшаяся сила уже с хрустом сминает кости и связки, и неожиданность в первую секунду пугает гораздо сильнее боли…

Он резким прыжком очутился на середине комнаты раньше, чем опрокинутое и падающее плетеное кресло достигло пола – на обычные плавные и уверенные движения Тамерлана это не походило.

На секунду мальчик застыл в напряженной позе охотника, услышавшего в ночной тишине осторожные шаги хищника, долгожданного и опасного, – и быстро вышел из читального зала.

В бывшей ленинской комнате СВ склонилась к нижней полке шкафа, доставая какие-то пожелтевшие методички. Бесшумные шаги она не услышала, но почувствовала чье-то присутствие. Выпрямилась, обернулась – как всегда стройная, подтянутая (юбка и блузка СВ, похоже, не мялись ни при каких обстоятельствах), как всегда невозмутимая…

Старшая вожатая – по крайней мере внешне – не удивилась, увидев стоящего в дверях Тамерлана.

Губы его шевельнулись, словно он хотел что-то сказать, но не сказал; застыл в нескольких шагах от двери, глядя вопросительно на СВ, ожидая от нее чего-то… Так, по крайней мере, показалось старшей вожатой, имеющей большой опыт общения с детьми, порой не решающимися начать первыми разговор.

– Здравствуй, Тамерлан, – приветливо сказала она.

СВ имела великолепную память на лица и имена. Пусть этот мальчик и был особо вверен ее попечению, но точно также она могла, не напрягаясь, вспомнить имя и фамилию любого из четырехсот малолетних обитателей лагеря. И не только фамилию – СВ знала очень многое о многих.

Тамерлан промолчал, кивнув. Впрочем, этот жест мог и не быть кивком-приветствием – голова опустилась на пару сантиметров вниз и осталась в том же положении.

Дальнейшее можно смело назвать немой сценой, хотя комната и наполнялась звуками уверенной речи СВ.

Она что-то говорила о возможных трудностях вливания в сложившийся коллектив, о своей помощи в этом иногда болезненном процессе, о том, что вожатые и воспитатели… – и сама не слышала и не понимала ни слова из произносимого, потрясенная внезапно открывшейся истиной: она напрочь забыла об этом мальчике…

Забыла, несмотря на состоявшийся несколько дней назад разговор с Горловым, подробно и слегка занудно объяснявшим ей, что , при желании, может сделать для лагеря отец Тамерлана.

Забыла – и вспомнила лишь сейчас, увидев его здесь, в неподходящем месте и в неположенное время. До этого СВ никогда и ничего не забывала. Горлового, ни разу с того разговора не упомянувшего фамилию Хайдарова, судя по всему, поразило столь же внезапное беспамятство..

При этом и начлаг, и старшая вожатая наверняка не раз встречали белоголового мальчика, просто ни могли не встретить – на тех же ежедневных линейках или… СВ не закончила мысль (слова продолжали литься плавным потоком), привлеченная движением Тамерлана – первым с начала ее монолога…

Тамерлан внимательно смотрел на говорившую СВ.

Выражение радостной надежды на его лице медленно гасло, уступая место разочарованию и даже обиде. Он походил на юного грибника, обрадованно побежавшего к мелькнувшей сквозь черничник грибной шляпке и обнаружившего ядовито-красный мухомор…

Потом выражение детской обиды исчезло и он снова стал выглядеть старше своих двенадцати лет. Поднял голову, встретившись глазами с СВ – она заметила бело-желтое пятно в зрачке его левого глаза (какая-то болезнь? след электротравмы, о которой что-то говорил начальник?)

А вообще-то мальчик обаятельный, подумала она слегка невпопад. Если бы не…

Додумать мысль до конца СВ не успела…

Тамерлан отвел взгляд и тем же движением стал поворачиваться к двери, явно намереваясь уйти.

Только тогда СВ стала слышать и воспринимать свою собственную речь – до сих пор льющуюся независимым от сознания потоком. Отчего-то ей показалось, что и мальчик впервые услышал ее лишь в этот момент – его плавное, как у капельки ртути, движение приостановилось, он опять повернулся к СВ.

И переспросил, повторив ее последние слова:

– Узнать поближе?

09 августа, 14:29, ДОЛ “Варяг”.

Беда, беда, беда… – непрерывным и тревожным зуммером звучало в голове Светы, не до конца проснувшейся.

Беда с Ленкой.

Натянув кроссовки, Света выскочила на улицу (яркое солнце безжалостно резануло по глазам) и пошла, вскоре перейдя на размеренный бег, к центру лагеря.

Почему именно туда? Откуда это знание о том, что произошло что-то страшное (или произойдет, если она не поспешит и не успеет) – Света не задумывалась. Она скептически относилась к толкованию любых снов, даже кошмарных – но торопилась, подгоняемая одной мыслью: найти, увидеть Ленку, убедиться, что с ней все в порядке…

– Светла-ана Игоревна!

Лагерь уже проснулся от тихого часа, младшие отряды тянулись на полдник, навстречу ей попадались дети, недоуменно поглядывающие на спешащую куда-то встрепанную библиотекаршу… Одна из них, полненькая девочка в футболке с изображением главных героев фильма “Титаник” (Нина Виноградова, кажется из седьмого отряда) окликнула Свету.

– Ниночка, извини, спешу, поговорим попозже… – на одном дыхании выпалила Света, не снижая темпа.

Через секунду, вывернув из-за закрывающих обзор кустов, она увидела низкое деревянное здание, к которому направлялась. Старый дом.

Света увидела, как с крыльца быстро сошла невысокая белоголовая фигура – сошла и растаяла в мареве горячего воздуха, поднимающегося от раскаленного, пыльно-серого асфальта.

Тамерлан? – удивилась Света. Фигура отчего-то показалась выше и крупнее, чем запомнилось ей. Но таких волос больше ни…

Закончить мысль она не успела.

В следующую секунду мир встал на дыбы и перевернулся вверх тормашками. Все вокруг: и усыпанная хвоей и шишками дорожка, и виднеющаяся слева полоска озера, и вековые сосны, и голубое, без единого облачка, небо – проделало головокружительное сальто, с хрустом и треском опустившись на прежнее место – но уже в ином положении…

…Она встала, пошатнувшись.

Болело колено. Под джинсами наверняка был кровоподтек. Саднил разбитый локоть.

Света вернулась на несколько шагов назад, Подозрительно посмотрела на сосновый корень, выступающий из дорожки и некстати подвернувшийся под ногу. Странно, во время утренних пробежек она научилась автоматически, почти не глядя под ноги, перепрыгивать такие препятствия, в изобилии усеивающие лесные тропы…

Боль и неожиданность падения прояснили голову и разогнали остаток сна. Дальше Света шла, все больше недоумевая – что погнало ее непонятно куда и зачем? Неужели дурацкое сновидение?

Но тревога осталась. И не нуждалась в рациональных объяснениях своего существования…

Ретроспекция. Детство СВ.

Тогда – тридцать лет назад – ее звали, конечно же, не СВ. И даже не Галиной Андреевной.

Ее звали Галей Савич, – чаще Галочкой, а то и Галчонком. Потому что было ей тринадцать лет. Она и выглядела совсем по-другому – высокая, но угловатая и худенькая остроглазая пионерка с хорошей улыбкой и едва наметившейся грудью.

И “Варяг” – где все началось и все продолжилось – был другим. Старые деревянные здания корпусов-бараков как раз тогда сменялись кирпичными – те еще строились, под ключ к началу сезона сдали всего один.

На остальных продолжались работы, часть лагеря занимали стройплощадки, входить куда пионерам строжайше запрещалось – все равно, конечно, тайком лазали. Строители ругались – и на это, и на заказчиков, не дающих толком развернуться, не позволяющих спилить без нужды ни одну старую сосну или сложить лишний штабель плит на полянке…

Новый, обживаемый корпус (еще спустя добрых лет пятнадцать его так и звали – “Новым”, лишь потом неофициально переименовав в “тройку”) позволил расселить сразу четыре наиболее обветшавших жилых барака. Пока не снесенные, они использовались по-разному. В двух жили строители, два других заняло лагерное начальство под склад всякой ненужной рухляди – любопытные малолетние обитатели лагеря, понятное дело, лазали и туда.

Контингент пионеров тоже был в те годы иным. “Бригантины” еще не существовало, хотя имелся нигде пока не утвержденный проект расширения лагеря, создания его филиала здесь же, в Пятиозерье, но в нескольких километрах, в другом живописном месте, – на берегу Большого озера всем желающим отдохнуть становилось тесновато. Трудновоспитуемые подростки (“тэвешники”), о летнем отдыхе которых районные ИДН и тогда заботились – отдыхали здесь же. Перевоспитывались в дружной пионерской семье. Отучались от дурных привычек: курить и по мелочам подворовывать, выражаться матом и отращивать волосы “под битлов”, устраивать жестокие ночные “прописки” и вшивать в брюки клинья, превращавшие их в подметающие улицу супер-клеши. И – изводить зубные щетки на изготовление наборных рукоятей для самодельных аляповатых финок… Справедливости ради надо сказать, что проблемы с наркоманией и токсикоманией среди ТВ-подростков в те времена почти не возникали.

Возможно, кто-то из них действительно перевоспитался, стал нормальным человеком и не пошел накатанной дорожкой – по другим лагерям, по тем, в которых вышки стоят не только на пляже… Но в любом процессе всегда наличествует и обратная связь – иные из коренных обитателей “Варяга”, дети из благополучных семей корабелов, позаимствовали приблатненные привычки “тэвешников”…

По крайней мере, Галочка Савич – будущая СВ – так никогда и не узнала: “тэвешники” или нет подошли к ней, когда она в одиночку пробралась в старый расселенный корпус – тот самый, занятый под склад ненужной рухляди.

Подошли неслышно и незаметно. Она стояла у заколоченного окна, высматривая в щель между досками, не идет ли водящий – эту игру в прятки Галочка рассчитывала выиграть. Шагов сзади она не услышала – рядом грохотала стройплощадка. Несколько рук схватили ее неожиданно.

А в скулы с двух сторон уперлись, не давая повернуть головы, две финки. Аляповатые, сделанные не слишком умелыми руками, с трехцветными рукоятками из кусочков зубных щеток…

Но старательно заточенные.

09 августа, 14:29, ДОЛ “Варяг, ленинская комната.

– Узнать поближе? – Тамерлан остановился и снова внимательно посмотрел на СВ.

По лицу мальчика пробежала мимолетная тень, верхняя губа едва заметно дернулась вверх.

Окажись здесь Булат Темирханович, проживший с Тамерланом несколько месяцев после электротравмы, он бы наверняка сказал: сын увидел что-то гнусное, омерзительное, вызывающее крайнюю степень брезгливости…

– Узнать поближе? – казалось, он принял решение. – Это очень просто…

Он плавно перетек от двери и легким, совершенно естественным жестом положил руки ей на плечи – СВ не удивилась этому странному у двенадцатилетнего мальчика жесту. (Но где-то глубоко промелькнуло недоумение – а почему, собственно, все это ею воспринимается как должное?)

Подчиняясь несильному нажиму тонких рук, она нагнулась к нему, как будто желая услышать какую-то заветную мальчишескую тайну…

…Темные провалы глаз манили и затягивали. Она видела только их, весь остальной мир исчез в мерцающей пелене, и куда-то исчезли населяющие его звуки… Светлое пятно в левом зрачке оказалось не бесформенной кляксой, это было изображение кошки с неправильными, вытянутыми пропорциями – атакующей, готовой к прыжку кошки.

– Это не кошка, – сказал Тамерлан. – Это Базарга, Ужас Пустыни…

И тут Базарга стелющимся, изящным движением прыгнула на СВ…

Глава 4

09 августа, 14:39, там же.

Деревянное одноэтажное здание обитатели “Варяга” называли Старым домом. Называли по праву – было оно самым старым в лагере.

Когда-то давно, после войны, лишь из Старого дома (тогда еще новенького, пахнущего свежим смолистым деревом) да из рассыпанных вокруг брезентовых палаток и состоял пионерлагерь “Варяг”. Тогда здесь, в Старом доме, располагались столовая и администрация – ныне переехавшие в новые кирпичные здания. Теперь же обитали игротека и библиотека, и вожатская, и помещения различных кружков, и вотчина СВ – бывшая ленинская комната…

Света вскочила на крыльцо, торопливо проскользнула в дверь и застыла в начале полутемного коридора, не зная, что делать дальше…

Непонятное предчувствие, настойчиво звавшее ее сюда, – исчезло, растаяло, развеялось неуловимым утренним туманом. Она медленно двинулась по скрипучему дощатому полу.

Шаг.

Другой.

Глаза постепенно привыкали к полумраку…

Снаружи почти ничего не доносилось – ни бодрая музыка из репродукторов, ни веселый визг с пляжа, ни шум и гам спортплощадки. Старый дом жил своей странной жизнью и издавал свои странные звуки: что-то поскрипывало, где-то раздавались еле слышные шорохи. Свете даже почудилось, что она различает приглушенные вздохи…

Скрипит дерево, подумала она, пересохшие старые доски… этим летом долго не было дождя… Но где же Ленка и почему я решила, что она здесь… А это что… Что это ?! ЧТО ЭТО ? ? ! !

Света опустилась на корточки, стараясь держать в поле зрения весь коридор. Пальцы медленно тянулись к смутно темнеющему на крашенных досках пятну – но она уже знала, что это такое…

Кровь.

Свежая кровь.

Она поднялась и двинулась вдоль кровавого следа. Расстояние между не успевшими высохнуть пятнами с каждым шагом становилось все меньше.

Казалось, Света зашла в бесконечный коридор очень давно – или совсем недавно, время куда-то делось, сбежало вместе с наружными звуками. Или – просто остановилось, и старые деревянные пол, потолок и стены так и останутся до скончания вечности в своем сорок девятом году двадцатого века…

Кровавая дорожка закончилась у двери в торце коридора. Света взялась за ручку, секунду помедлила, открывать и входить не хотелось…

…Протяжный скрип двери ввинтился в уши, скользнул ржавым гвоздем вниз по позвоночнику. Она вошла и застыла у порога.

Приснившийся кошмар продолжался.

Белая фигура. Закрытые глаза. Рыжие волосы. Астраханцева. Рыжее на белом, и, на белом же – красное. Кровь. Свежая кровь.

Ретроспекция. Детство СВ (окончание).

Она никому и ничего не рассказала.

Не рассказала, как ее – не давая повернуть головы и увидеть, кто это делает – отвели от окна и уронили лицом вниз на кучу старых матрасов, протертых и продавленных многими поколениями пионеров. Крыша ветхого корпуса протекала во время дождей, матрасы оказались сырые. Запах от их влажной набивки шел отвратительный. Ее втиснули лицом в полосатую зловонную ткань, прижали затылок сверху. Из всего, что произошло с ней, самым гнусным и мерзким – потом, когда память вновь и вновь возвращалась к этим минутам – вспоминался именно воздух, с трудом попадающий в легкие, буквально высасываемый из матраса…

Всё происходило молча.

Жадные руки шарили у нее под подолом платьица, торопливо содрав трусики. Мяли, щупали, запихивали пальцы внутрь… Было больно. Потом Галя почувствовала, что руки убрались, что на нее навалилась пыхтящая тяжесть, что сзади – там – тычется что-то большое, мягкое, но с каждым тычком становится все более твердым, и рвется внутрь, в нее … Потом – ворвалось, и всё там, внутри, распалось на куски, и прежняя боль показалась смешной и ненастоящей на фоне этой – пронзающей все тело раскаленным толстым штырем; она вцепилась зубами в зловонную ткань, чтобы не закричать – и все равно закричала… Крик погас в гнилых недрах набивки. Она думала, что больнее быть уже не может – и ошибалась. Боль нарастала с каждым чужим движением внутри, боль сводила с ума, Галя вопила, не переставая, она извивалась всем телом… – ее лишь крепче держали и сильнее втискивали лицом в матрас. Когда все кончилось, когда навалившаяся тяжесть исчезла – и исчезло то, внутри, – сил кричать у нее уже не осталось. Она думала – не осталось. Но на нее взгромоздился второй, она вновь закричала… Потом третий – у этого долго не получалось, а когда наконец получилось, боль показалась слабее… Или она уже с ней свыклась. В любом случае, сорванные связки крика издать не смогли, Галя хрипела…

Потом все кончилось. Совсем кончилось. Торопливый топот ног – к тому лазу, через который сюда проникла она. Галя встала не сразу – долго лежала, повернув голову набок, жадно глотая чистый воздух. Затем медленно поднялась. На матрасе краснело свежее пятно – небольшое. Полосатая ткань – там, где лежала ее голова – была изгрызена в клочья…

Она никому и ничего не рассказала. Ни сразу, ни потом.

Не рассказала, как она стояла, оцепенев, и смотрела на густые капли крови, сбегающие по ее ногам. Как подобрала в углу отброшенные измятые трусики. Как надела их и засунула под простенькую сатиновую ткань с наивно-голубыми цветочками гнилые куски поролона, вынутые из нутра матраса. Как широко расставляя ноги, враскорячку поковыляла к выходу.

Больше улыбки Галочки Савич – Галчонка – никто в “Варяге” не увидел.

Самое страшное, что она не могла спокойно смотреть на любого из десятков находившихся вокруг мальчишек. Даже на малышню из младших отрядов. На любого . Каждый из них мог быть тот . Первый, или второй, или третий…

Спустя два или три дня, в столовой, какой-то пацан, на вид ее ровесник, рассмеялся, показывая на их столик. Смеяться он мог по любому поводу, или без такового, известно, признаком чего служит подобный смех, но… Галочка помертвела. Вскочила, опрокинув банкетку. И пулей понеслась к выходу.

Как она дотянула до конца смены, не сорвавшись в побег, – Бог знает. Как-то дотянула… Остаток лета провела в деревне, у бабушки, – та не узнавала внучку: сидит, часами смотрит в угол, носа на улицу не кажет…

Потом наступил сентябрь. Школа. И началось самое страшное. Никто из мальчишек-соучеников в “Варяге” не был. А ей казалось: были! Каждый мог быть там, в полутемном помещении с заколоченными окнами. Каждый мог знать. Каждый мог показывать пальцем ей в спину и похабно ухмыляться…

Родители чувствовали: с дочерью творится неладное. Но не понимали, что… Однажды – случайно – Галочка услышала обрывок их разговора. Говорила мать: переходный возраст, тебе трудно понять это, девочка становится девушкой… Губы Гали искривились неприятной усмешкой. Теперь – редко – она улыбалась только так.

Но! – у Галчонка был бойцовский характер. В свои тринадцать она умела бороться. С собой и окружающими…

В восьмом классе она стала получать двойки специально – родители планировали десятилетку и институт. Летом подала документы в педучилище – о будущей работе не задумываясь, просто потому, что у приемной комиссии толпились одних лишь девчонки…

В “Варяг” она вернулась. Намеренно и обдуманно. В девятнадцать лет. Пионервожатой.

09 августа, 14:39, граница болота и леса.

Хотя над болотом уже несколько недель не шли дожди, мох все равно оставался влажным. И сохранил следы, или что-то на них похожее. Майор с сомнением смотрел на вмятины. Кто и когда их оставил: люди? кабаны? лоси? шли на болото или с него?

Да, Робинзон Крузо был редкостным везунчиком, думал майор. Сплошные ему от судьбы подарки. И корабль, полный добра, к берегу прибило. И след человеческий на песке нашел – так сразу видно, что след, а рядом костер с остатками шашлыков из человечины – дураку ясно, что дикари-людоеды на пикник приезжали. А тут вот не пойми что и сбоку бантик.

Лейтенант Кравец (Муха) – маленький, узкоплечий, юркий – молча стоял рядом, в двух шагах, не мешая раздумьям начальства. Человек он был городской и в следах не разбирался.

– Бормана сюда!

Майор отдал приказ не оборачиваясь, через плечо, продолжая рассматривать цепочку вмятин. На север она прослеживалась хорошо, но на выходе из болота, уже в метре от границы толстых болотных мхов, проминавшихся под ногами как перина, следы исчезали.

Если это наши , думал майор, то мне и без того известно, откуда они пришли, посылать людей вглубь болота незачем.

Борман (походивший круглым добрым лицом на артиста и певца Визбора) священнодействовал: ползал на коленях вокруг вмятин; вырвал зачем-то несколько кустиков мха; прошел несколько метров вдоль цепочки следов и вернулся обратно; подпрыгнул на одной ноге и стал внимательно следить, как медленно распрямляется смятый зеленый ковер.

Пока он шаманствовал, майор успел связаться с Дериным – тот не обнаружил ничего, даже такой сомнительной находки.

– Люди. Не один, несколько, – выдал вердикт Борман. – Прошли с болота, сегодня, несколько часов назад, точнее не сказать. Ну а наверху их без собак не соследить…

Когда-то он был настоящим таежным охотником, но давно, еще до срочной, и майор несколько скептически относился к его талантам Соколиного Глаза.

…Ну ладно, подумал майор, если они вышли на гряду и их тут не ждал вертолет, то выходной след или мы, или Дерин ухватим… Хотя никто не сказал, что это те …

Фигуры в сером камуфляже, собравшиеся по условному свисту, передыхали, пользуясь пятиминутным перерывом на инструктаж.

– Идем дальше, внимание утроить, особенно тем, кто вдоль ручья… Но и на болото хорошо смотрите – могли заложить петлю, уйти обратно. И на гребне поосторожнее – они всю ночь на ногах, потом через широченное болото шлепали – вымотались, могли залечь тут где-нибудь на дневку.

Могли… А могли и не залечь. Сплошная лотерея. Только не на деньги – на жизни. И ставкой они, и выигрышем – они же.

Поэтому – проигрывать нельзя.

09 августа, 14:39, ДОЛ “Варяг”.

Фигура в кресле, закутанная в белую простыню, шевельнулась. Открыла глаза. Жива… Рыжие волосы разметались по белой ткани, запятнанной кровью…

– Ты жива? – спросила Света.

Она сама чувствовала, как идиотски звучит вопрос, но ничего другого в голову не пришло.

Ленка не успела ответить. Откуда-то из глубин здания – истошный вопль.

– Ну что там еще с этим комиком, – устало поморщилась Астраханцева.

– С каким комиком?

Света ничего не понимала: кровь… крик… странное спокойствие Ленки. Похоже, кошмарное видение не кончилось. Похоже, ей лишь снится, что она проснулась, встала и пришла сюда.

– С Пробиркиным, с кем еще… – В тоне Астраханцевой нарастало раздражение. – Начал стричь и сразу резанул себе по пальцу… Заметался, руку чуть не к потолку поднял, выбежал пластырь искать, – и пропал.

– Так это его кровь… там, в коридоре?

– Не знаю, капало здорово… – Ленка начала решительно выбираться из глубин кресла и недр простыни.

Торопливые шаги в коридоре – в комнату ворвался Доктор Пробиркин. Всклокоченная шевелюра казалась растрепаннее обычного. Пострадавший палец плаврук упаковал в марлевый кокон с крупную сардельку размером – белый хвост бинта тянулся за дверь и исчезал в коридоре.

– Скорей, пойдемте! – От возбуждения Доктор приплясывал на месте и выражался не слишком связно. – Там СВ плохо… Я за бинтом… дверь спиной… А она… не видел… сзади… Повернулся – лежит… и по-моему, по-моему…

Понять подробности в изложении Пробиркина было сложно, но они пошли и все увидели сами.

09 августа, 14:13, ДОЛ “Варяг”, главные ворота.

Режим-два, введенный Горловым сразу после визита участкового, ничего особого из себя не представлял. Никакой тревоги, никакого алярма и ахтунга. Рутина.

Вожатые и воспитатели, правда, наотрез отказывали подопечным в просьбах покинуть по какой-либо надобности лагерь в одиночку или небольшой группой. Но многочисленные прорехи забора были к услугам не утруждающих себя формальными разрешениями.

Двенадцатый отряд (первоклассники и дошкольники) лишился плановой природоведческой экскурсии в лес – взамен им срочно организовали турнир по шашкам. А остальное в лагере шло своей чередом. Но прибавилась дополнительная деталь пейзажа – охранник у главных ворот.

Ответственную должность охранника занимал в “Варяге” Володя – он же электромонтер, он же осветитель, он же дальний родственник жены Горлового. И вот теперь он сидел в раскалившейся на солнце будке, тупо смотрел на дважды прочитанную бульварную газету и мечтал о двух вещах сразу: освоить бутылку-другую холодного пивка и покемарить часок в прохладе…

Нельзя сказать, что обязанности Володи в этой его ипостаси отличались сложностью и многообразием. За последний час он три раза покидал насиженное место – дважды открыл ворота, впуская машины, и один раз выпустил…

И все равно он не любил режим-два, считая его никчемной тратой сил и времени. По счастью, случалось такое не часто – один, редко два раза за лето и дольше двух-трех дней не длилось – чаще всего по окрестным лесам ловили солдатиков, двинувших в бега с оружием… Этих беглецов Володя, отмотавший срочную на Новой Земле, среди звенящей от мороза бесплодной тундры, не понимал совершенно – казалось бы, служи здесь и служи – климат мягкий, места красивейшие, курорт, одним словом.

Но на территории собственно лагеря и даже в ближайших его окрестностях солдаты-дезертиры ни разу не появлялись. И мало-помалу режим-два превратился в чистой воды формальность, никому, по большому счету, не нужную.