Текст книги "Зеркало судьбы"
Автор книги: Виктор Точинов
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
– Ты нашел правильные слова, бледнолицый брат мой, – заговорил Чечевицын, и голос его вновь зазвучал как тогда, в бричке, после странного его сна. – Я отдал душу, но в груди у меня еще бьется сердце, и твои слова поразили его, как стрела охотника поражает сердце бизона. Встань же с колен, бледнолицый брат мой, и дозволь краснокожему брату обнять тебя! Помню ли я? О, если б ты знал, брат, как я жалел, как я горько жалел, что ты не ушел тогда со мной, и мы не добывали вместе золото, тигровые шкуры и слоновую кость, и меха на Аляске, и не попали вместе к алеутам… И что поезда и дилижансы я граблю не с тобой, а с убийцей и предателем Акулой Додсоном, я жалел тоже… Я жалел об этом везде: и во Владимирской пересылке, и в Акатуе, и на золотых приисках… представь, я ведь попал на золотые прииски, но то были поганые прииски, совсем не те, что у Майн-Рида… Ты не поверишь, брат, но я до сих пор жалею, что ты не пошел со мной и предал меня… Конвой! Увести! Умри с миром, бледнолицый брат мой, с миром и песней смерти на устах, и пусть предки примут тебя в свой круг у костра в Краях Вечной Охоты. Хау! Я все сказал.
– Боря! Не-е-т! Я не делал этого! Бо…
Дверь захлопнулась, заглушив истошный крик.
* * *
Утром все прошло как по маслу.
Дезертиры не просто вышли из лесу, – они построились в колонну по трое, они маршировали, пусть и слегка вразнобой, и даже затянули какую-то песню. В общем, всем своим видом показывали: осознали, и раскаялись, и готовы послужить родине и революции, искупить и смыть кровью… Наверное, рассчитывали дать деру позже, отведя беду от родимых мест.
Два «максима» ударили кинжальным огнем.
Закончилось все быстро.
Взвод Крупенца – лишь эти бойцы отряда всерьез могли считаться кавалеристами – держал коней вповоду, но так и не дождался команды «На-а-а конь!», – догонять верхами и рубить убегавших к лесу не пришлось. Дезертиры как шли, так и полегли, – на дороге, плотной кучей. Трупы стащили к усадьбе, сложили рядком вдоль стены. Пусть местные хоронят… Или пусть бродячие собаки жрут.
– Заложников по домам? – спросил комэска, кивнув на каменный остов усадьбы.
– Да что ж ты такой дурак-то, Фокин… – буквально застонал уполномоченный. – Какое по домам? Тут их отцы сидят, братья старшие – взрослые, матерые мужики, почти все с германской вернувшиеся, винтовки с обрезами у всех в амбарах-сараях припрятаны… Отпустишь их, – тут через месяц новая банда объявится, и не птенцы желторотые, настоящая банда, боевая, обстрелянная. Все понял, Фокин? Командуй пулеметчикам!
«Максим» долго грохотал с крыши, расстреляв всю ленту и начав следующую. Наконец и здесь все закончилось. Добивали без выстрелов, штыками.
– Ну эти-то уж в банду не собьются? – показал комэска на сараюшку.
– Расстрелять. Вон к той стеночке поставить, где почище, и тем же манером.
– Та-а-ак… – Комэска, не таясь, расстегнул кобуру, положил пальцы на холодную рукоять нагана. – А выдай-ка ты мне, товарищ Чечевицын, приговор по всей форме… Не-е, пять приговоров, свой на каждого. Но по всей форме, с именами-фамильями, с печатью, богомать твою, с круглой, и с годом рождения… А без бумажки я и клопа на твоей роже не расстреляю, товарищ Чечевицын, полномочиев у меня таких нет.
Они снова мерялись взглядами, и впервые комэска без страха заглянул в эти бездонные черные дыры. Ну подвал… а что подвал… не преисподня, чай.
– У тебя, Фокин, бумага на их расстрел в планшете уже лежит. Загляни и посмотри.
– Кака-така бумага?
– А вот така… – передразнил Чечевицын. – Сентябрьское постановление ГубЦИКа о проведении политики Красного террора, за подписью товарища Нудельмана. Террор объявлен? Факт. В сараюшке буржуазно-помещичий элемент с пособниками? Факт. Так чего ты ждешь, Фокин? К стеночке их, вон к той, где почище. Постановление им быстренько зачитать – и на гашетку. Исполняй. Я прогуляюсь, пройдусь по холму, голова что-то разболелась… Действуй, не медли. И не забывай про подвал, Фокин. Я тебя умоляю: никогда не забывай про подвал!
Все-таки Фокин промедлил… Две короткие очереди Чечевицын услышал, отшагав более версты от усадьбы. Затем три одиночных: добивали.
– Если бы ты знал, бледнолицый брат мой, как я жалел… И сейчас жалею… – произнес Чечевицын в никуда и пошагал обратно.
7. 1903
– Ах, мне так страшно! – слегка манерничая, произнесла Соня, самая старшая из сестер Королевых; недавно этой здравомыслящей и рассудительной барышне исполнилось целых одиннадцать лет
– Ты смотри же, не говори маме, – сказала Катя сестре.
Девочки стояли на лестнице, ведущей наверх, к гостевым комнатам. Недавно, буквально только что, они стали обладательницами загадочной и страшной тайны, – подкравшись к двери и подслушав разговор брата Володи с его товарищем и соучеником Чечевицыным.
Они узнали многое, не ведали лишь, что и их секретный обмен мнениями сейчас подслушивают: внизу притаилась как мышка Машенька Королева, младшая из сестер, едва достигшая пяти лет.
Маша уже третий день была безответно влюблена в Чечевицына.
И сейчас, узнав из вторых рук секрет мальчиков, не знала, что ей сделать: бежать ли немедленно к маменьке, все рассказать и спасти объект своей любви от стрел и копий туземцев и от клыков и когтей страшных хищников, – или же, по примеру старших сестер, дозволить герою проявить героизм и вернуться с богатой добычей…
Так ничего и не решив, Машенька тихонько скользнула вниз по ступеням.
* * *
Беседовал урядник с родителями в столовой, одновременно заполняя какую-то бумагу. Спрашивал про Парамовский лес – большой, дни напролет блуждать можно – и начинавшийся буквально в версте от имения.
Мамаша Королева плакала.
Старшие девочки переглядывались. Золотой песок и слоновая кость казались им все менее привлекательными…
Машенька, наблюдавшая за всем из своего уголка, не выдержала:
– Маменьк-а-а-а! – с плачем подбежала она к столу. – Они не в лес! Они в Америку-у-у-у! Пешком, вон туда, я утром все видел-а-а-а!
Через считанные минуты погоня двинулась по следу.
8. 1918
Время расставаться пришло на знакомом и памятном Чечевицыну месте – там, где дорога от имения Королевых выходила на тракт. Указатель куда-то исчез со столба, но сам столб еще стоял, и виднелись на нем дырки от гвоздей, крепивших доску. Чечевицын вздохнул, губы что-то беззвучно прошептали.
Отсюда дорога Фокина и отряда шла налево, к фронту и гибели, Чечевицына с его бричкой и пулеметами, – направо, в город. Пора было прощаться, но теплого прощания не получалось и все шло к тому, что кивнут друг другу да и разъедутся.
Так бы и вышло, но комэска вдруг вспомнил что-то, хлопнул себя по лбу под фуражкой, слез с коня.
– Пойдем-ка, Чечевицын, – впервые назвал он чекиста без прибавления «товарища». – Кой тут чё передать тебе надо… Пойдем, пойдем…
Он сделал приглашающий жест и пошагал подальше от дороги. Чечевицын ничего не понял, но вылез из брички, пошел следом: невысокий, прямой, черный как головешка.
– Тут это, Чечевицын… Девка та, помещичья, нехорошо помирала… Из рук рвалась, кричала, чё не Володя, чё она все, она… не знаю уж, о чем речь шла… Тебя требовала… Ну, растолковали ей: отлучился, мол, товарищ Чечевицын, не скоро вернется… Ну, успокоилась вроде, стала к стеночке… Вот, тебе просила передать, как вернешься…
Фокин стянул фуражку, вынул из-под подкладки и протянул крохотный листок.
Произнес другим тоном, почти заискивающим:
– Я глянул, чё там… и не понял ничё… и знаешь чё, Чечевицын… ежели то шифровка какая… и ежели ты не тем, а вон тем служишь… ты, ежели чё, меня, главное, не втягивай… мне-то все едино, так и так подыхать… не хочу, чтоб жену таскали…
– Здесь не шифровка, Фокин, здесь другое, – задумчиво произнес Чечевицын, разглядывая ровненький и гладенький квадратик бумаги, аккуратно вырезанный ножницами из школьной тетради сестры и много лет пролежавший в девичьем альбоме. – Похоже, она любила меня все эти годы… Все пятнадцать лет. Вот ведь оно как бывает.
– Она любила тебя… А ты ее…
– Угу. Она любила. А я убил. Затертая рифма, любил-убил… Бывает и так, Фокин.
Чечевицын выпустил бумажку из рук, она закружилась к земле – еще один осенний лист в лесу, богатом палой листвой.
– Знаешь, Чечевицын, спервоначалу я думал, – ты человек… Позжее думал: нехороший ты человек и странный. А нынче вот думаю: и не человек ты вовсе… И хуйли мне твоего подвала пужаться? Так и так скоро подохну – и сразу туда.
Комэска Фокин схватился за наган, и дернул из кобуры, и увидел, как махнул рукой Чечевицын и блеснул браунинг, вылетая из рукава, и выстрелил от бедра, и что-то щелкнуло, как трехаршинный пастушеский кнут, и пуля угодила чекисту в лоб, точно промеж бровей, и разбила в куски и перемешала двух разных людей, поселившихся в одной голове, и мозги после выстрела Акулы Додсона плеснулись назад, забрызгав на добрый аршин желтоватую пыль Сьерры, и Фокин почувствовал, как что-то острое кольнуло ему прямо в сердце, и начал падать вперед, проваливаясь в бездонные колодцы глаз Боба Лагарры, и стетсон свалился с его головы к сапогам еще державшегося на ногах Чечевицына, и Боливар, напуганный выстрелами, отпрянул в сторону, но быстро успокоился и продолжил щипать траву, возможно, радуясь, что не придется уносить на спине ни одного, ни двоих, никого, – и жеребец будет так подкрепляться долго, пока к поляне не подъедет шериф Билл Крузерс в сопровождении двух агентов уездного угро…
А пока Акула Додсон стоял, опершись на колени и локти, – точь-в-точь магометанин на молитве, – и пытался прочесть, что написано на крохотном квадратном листке, лежавшем рядом с его кожаной фуражкой, слетевшей с головы, – буквы были незнакомые, и у Акулы все плыло перед глазами, но он почему-то был уверен: прочитает, и все станет хорошо, и страшный темный подвал – наплывающий, обступающий со всех сторон – отступит и исчезнет, и наконец комэска Фокин, беззвучно шевеля губами, сумел-таки прочесть написанное нетвердой детской рукой: «Монтигомо Ястребиный Коготь», и это был он, пропуск на выход из подвала, и Акула Додсон со счастливой улыбкой на губах упал набок…
Прими свою вину
♀ Татьяна Романова
1
На дежурстве, как обычно, было спокойно: обувная фабрика на окраине Города – не то место, где жизнь бьёт ключом. Привычно хмурился с портрета Гейгер, под потолком жужжал старенький вентилятор, по радио транслировали концерт симфонической музыки.
До конца смены Илье оставалось всего ничего. Контрольный обход, а потом – домой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.