Текст книги "Вокруг Кремля и Китай-Города"

Автор книги: Виктор Сутормин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Итальянцы

 
Уж эти мне говоруны,
Бродяги-флорентийцы…
 

Осип Мандельштам

Фрязин – это вовсе не фамилия, это наименование по географическому признаку. В XIV–XV веках словом «фрязин» (искажённое «франк») называли генуэзцев и венецианцев, добравшихся до Руси раньше других жителей Римской империи, а потом и всех итальянцев. Алевиз – так преобразовалось в русских документах непривычное для русского уха имя Алоизий.

Но если рассказывать с самого начала, то первым из попавших в Россию итальянцев был человек, упоминавшийся в летописях как Антон Фрязин. Он приехал в Москву в 1469 году в составе свиты польского кардинала Виссариона, чья миссия заключалась в подготовке брака Ивана III и Софьи Палеолог. Как попал в эту свиту зодчий Антонио Джиларди, не очень понятно. Возможно, сама Софья выразила желание, чтобы резиденцию для неё создал европейский архитектор, потому что будущей царице требовалось не только жильё, но и помещение для библиотеки. Те книги и манускрипты, которые ей предстояло привезти с собой как часть приданого, имели огромную ценность уже тогда, а сейчас легендарная библиотека Ивана Грозного вообще стала сказочной грёзой любого археолога.

Во всяком случае, первая из башен, построенная Антонио Джиларди, неспроста называлась Тайницкой. Сохранились свидетельства, что от неё шли тайные подземные ходы – один в сторону реки, а другой – в глубь Кремля, к царским палатам.

Вторая построенная им башня называлась Свибловой (поскольку рядом располагались палаты бояр Свибловых), впоследствии – Водовзводной. Слегка перестроенная, она дошла до нашего времени, много всякого пережив. В 1805–1806 годах башню разобрали до фундамента и сложили вновь, но в 1812 году отступавшие из Москвы французские войска башню взорвали. Восстановил ее в 1816–1819 годах Осип Бове, о котором я уже рассказывал (тоже, кстати, итальянец по происхождению, только его фрязином уже никто не называл, хотя фамилию Бова переиначили по тогдашней моде на французский манер).

Ещё можно предположить, что первое производство кирпича наладил всё тот же Антон Фрязин, ведь стены и башни прежнего Кремля, возведённые при Дмитрии Донском, были частично из брёвен, частично из глыб белого известняка.

Следующим, кто приложил руку к строительству Московского Кремля, был Родольфо Фиораванти дельти Альберти, по прозванию Аристотель. Этот человек был прекрасным инженером и законченным авантюристом. Русский посланник сманил итальянца в Россию, воспользовавшись сложной ситуацией, в которую тот в очередной раз попал.

Потомственный архитектор, умелый литейщик, чертёжник и химик, Фиораванти достаточно быстро получил известность в Италии. Сначала в родном городе, где он передвинул колокольню Сан-Марко, за что городской совет Болоньи присвоил ему звание старшины лоджии каменщиков и назначил пожизненное обеспечение. Потом Фиораванти пригласили в город Ченто, где нужно было выпрямить колокольню. Тридцатилетний зодчий успешно справился и с этой задачей. Однако очень скоро он потерпел сокрушительное фиаско в Венеции, куда был приглашён, чтобы выпрямить башню при церкви Сан-Анжело. Архитектор недооценил коварство венецианского грунта, и на третий день после окончания работ колокольня рухнула, похоронив под собой десяток прохожих. Зодчий спешно покинул Венецию и никогда больше туда не возвращался.

Замок Сфорца. Фото Анны Австрийской, 2009

Со временем эту неудачу заслонили несколько новых и успешных проектов, и Фиораванти получил приглашение от миланского герцога Франческо Сфорца принять участие в постройке его замка. Когда через шесть лет замок был построен, Аристотель Фиораванти уже мог с полным основанием считать себя специалистом по фортификации. Именно такого человека и искали посланники царя Московского. Найден ими он был в 1474 году, вскоре после выхода из тюрьмы, куда попал по обвинению в сбыте фальшивых монет. Лишённый всех привилегий и серьёзно подмочивший репутацию, Аристотель Фиораванти внимательно выслушал предложение русского посланника Семёна Толбузина и ответил согласием.

Вот так и получилось, что миланский замок Сфорца был построен ещё раз, но уже в других широтах. Разумеется, речь идёт не о копировании – но о применении большинства известных на тот момент «инженерных и дизайнерских решений», учитывавших все особенности местной специфики, от рельефа до климата. Хотя чертежей не сохранилось, авторство Аристотеля Фиораванти в создании общего проекта Московского Кремля не вызывает сомнений.

Ф. Герасимов. Царь Иоанн III Васильевич и Аристотель Фиораванти. Гравюра по рисунку И. Панова, 1890-е годы

Однако прежде чем приступить к главной задаче, Аристотелю Фиораванти пришлось заняться делом более срочным, и здесь он тоже сумел блеснуть. Оказалось, что неприятности у зодчих случались не только в Италии, и примерно в те дни, когда Фиораванти сидел под следствием, в самом сердце Москвы рухнул почти достроенный Успенский собор. Вот его-то и нужно было отстроить заново (псковские мастера на вторую попытку уже не отважились, да никто их особо и не уговаривал), а прежде чем строить, следовало избавиться от обломков. Аристотелю хватило семи дней, чтобы разобрать остатки стен; говорили, что он бы управился и меньше чем за неделю, если б успевали подручные вывозить битый камень.

Название архитектурных частей башен. Из книги С. П. Бартенева «Москва, Кремль в старину и теперь». М., 1912

В свои 60 лет Фиораванти не только накопил огромный опыт, но и сохранил гибкий ум. Он не стал углубляться в тонкости православных канонов и изучать русскую архитектуру, – подобно садовнику, он привил к ней плодоносящие ветви, привезённые с родины.

Взяв за образец внешний вид Успенского собора во Владимире, зодчий сделал нечто похожее, только лучше. В русской архитектуре впервые применялись крестовые своды в один кирпич, металлические внутристенные и проёмные связи. Эти и другие «импортные» инженерные решения позволили создать храм небывало просторный внутри и не перегороженный стенами, поскольку своды опирались на колонны. Помня о судьбе рухнувшего собора (да и собственных неудач не забывая), Фиораванти заложил очень мощный фундамент на вбитых в землю дубовых сваях; такой приём на Руси тоже применялся впервые.

Главной же задачей оставалась постройка неприступной крепости.

Подземные ходы, использование естественных водных преград и специально вырытых рвов, а также применение прочих хитростей фортификации делали Кремль очень надёжным оборонительным сооружением своего времени. По окончании работ зодчий вознамерился вернуться на родину, но царь Иван III был не настолько наивен, чтобы выпускать из страны человека, знающего все секреты главной крепости его державы. К тому же итальянец был прекрасным артиллеристом, а царь как раз замышлял поход на Тверь. Поэтому государь прибавил «военспецу» жалованья и убедительно попросил не уезжать, а когда Фиораванти всё же попытался покинуть Москву тайно, посадил его под арест. После этого – по доброй воле или под принуждением – в походе на Тверь итальянец всё же поучаствовал, а дальше никаких упоминаний о нём не встречается. Одна из версий: будто бы государь московский щедро вознаградил наёмника за его труды и отпустил с миром, да вот только не суждено было тому вернуться к себе в Болонью, поелику где-то в подмосковных лесах разбойники ограбили его и зарезали.

Так оно было или нет, неизвестно. Возможно, зодчий тихо угас в подземельях Разбойного приказа… Нам этого уже не узнать. Бесспорно другое – царю были необходимы новые мастера, чтобы закончить возведение крепости. И желательно – итальянцы, поскольку им не составило бы труда разобраться в оставленных чертежах и схемах. И вновь послы принялись разыскивать и приглашать мастеров, сведущих в военном деле и строительстве.

Итальянец, которого историк Карамзин называет Марко Руффо, а современники звали Марк Фрязин, построил Беклемишевскую башню с тайником-колодцем. Он же спроектировал и начал возводить Никольскую и Спасскую башни, а также Грановитую палату – но завершал эти работы уже другой мастер, которого в Москве называли Петр Фрязин. Вообще сложно понять, что побудило известного миланского архитектора Пьетро Антонио Солари покинуть родной город и отправиться в таинственную Московию. Видимо, посланники царя Московского умели уговаривать. А может быть, Солари рассудил в духе Юлия Цезаря, что «лучше быть первым в Неаполе, чем вторым в Риме». Стать главным архитектором столицы чужой, но богатой страны – совсем не то же самое, что оставаться одним из зодчих родного города.

Всего за три года Солари построил Спасскую, Сенатскую, Константино-Еленинскую, Угловую Арсенальную и Боровицкую башни. Однако в 1493 году Солари умер, и строительство Кремля затормозилось.

Потом из Милана приехал Алоизио да Карезано. Он был не только архитектором – но инженером в более широком смысле, как это бывало в те времена. Этот итальянец умел лить пушки, и вскоре на берегу Неглинки появился Пушечный двор. Умел делать порох, и основанное им производство так и называли – «Алевизов двор». В 1499–1508 годах он строил Большой Кремлёвский дворец и крепостную стену от дворца до Боровицкой башни. В 1508–1519 годах он занимался стенами, башнями и рвами Кремля со стороны Неглинной. Звали его тогда уже не Алевиз Фрязин, а Алевиз Старый, но совсем не из-за возраста. Дело в том, что в 1504 году в Москве появился его тёзка – Алоизио Ламберти да Монтаньяна, который Алевизом Новым был прозван сразу, хотя очень даже не сразу удалось этому итальянцу добраться до Москвы.

План Москвы, посвящённый Сигизмунду, королю польскому. Гравюра Луки Килиана с рисунка Иоганна Филиппа Абелин-Готтфрида, 1610

Вместе с пригласившими его русскими послами Дмитрием Ралевым и Митрофаном Карачаровым он больше чем на год застрял в Крыму при дворе крымского хана Менгли-Гирея. А может быть, правильнее будет сказать, что это послы застряли вместе с архитектором, которого хан в добровольно-принудительном порядке привлёк к постройке своего дворца в Бахчисарае. Когда дворец был почти закончен, а письма царя Московского к хану стали совсем неприятными, Менгли-Гирей с почётом проводил делегацию в Москву, где Алевиз Новый принял участие в строительстве Архангельского собора в Кремле, а также возвёл в разных частях столицы более 15 церквей, часть из которых даже стоит до сих пор, хотя и в перестроенном виде.

Как умер Алевиз Старый, сведений не сохранилось, но вот когда случился взрыв на организованном им пороховом заводе, среди погибших, вероятно, был и Алевиз Новый, поскольку в более поздние времена никаких упоминаний о нём не встречается.

17. Троицкая башня и звёзды Кремля

Построенная Алевизом Старым в начале XVI века Троицкая башня получила это название вскоре после воцарения Романовых, когда по приказу Михаила Фёдоровича над воротами с внутренней стороны закрепили образ Пресвятой Троицы. До этого ворота именовали попроще – Курятными, поскольку располагались они позади царского заднего двора, то есть курятника.

Похоже, что смена имени улучшила башне карму и повлияла на карьеру: в XVII веке на Троицкой установили куранты, а в XIX во внутренних помещениях разместился архив Министерства императорского двора; да и в наши дни с постояльцами всё в порядке – в башне базируется Президентский оркестр России, а также расположена щитовая, обеспечивающая электропитание кремлёвских звёзд.

Из кремлёвских башен Троицкая является самой высокой – 80 метров со стороны Александровского сада и 69 метров со стороны Кремля. Люди, обладающие хорошим зрением, могут увидеть небольшую выдвижную площадку чуть пониже зелёного шатра, на ярусе звона. Когда наступает время проводить осмотр и очищать звезду от копоти и пыли (сейчас это делается раз в три года), специальный механизм поднимает к звезде площадку, на которой работает верхолаз.

Первыми верхолазами были матросы парусного флота, привычные карабкаться по вантам на марсы и салинги. Впрочем, такая работа им выпадала нечасто, поскольку склёпанным из медных листов орлам никакого техобслуживания не требовалось, в отличие от звёзд, появившихся на башнях в 1935 году.

Фр. де Гаанен. Устройство электрической иллюминации на Кремлёвской башне. Из книги «Коронационный альбом в память священного коронования». СПб., б. г.

Первая звезда сменила орла на Спасской, потом их установили ещё на трёх проездных башнях – Боровицкой, Никольской и Троицкой, а чуть позже пятая украсила собой Водовзводную – очевидно, для ровного счёта.

Изготовленные из нержавеющей стали и красной меди, покрытые золотом и украшенные уральскими самоцветами, звёзды довольно быстро потемнели, и выяснилось, что верхолазам полировать их придётся ежемесячно. Поскольку обработка одной звезды занимала четыре-пять дней, античное выражение «сизифов труд» могло обрести новую жизнь, причём эта жизнь протекала бы на глазах у всего прогрессивного человечества. К тому же звёзды первого поколения, несмотря на высоту башен, выглядели слегка громоздкими (расстояние между концами лучей составляло более четырех метров). Поэтому в мае 1937 года решено было позолоченные звёзды заменить другими, светящимися.

Фото 1935 года из собрания Е. Н. Масленникова

Снятая со Спасской башни звезда нашла себе новое место на шпиле Северного речного вокзала в Москве (ещё одна могла примоститься на таком же шпиле в Красноярске, где речной вокзал построен по аналогичному проекту), о судьбе остальных звёзд мне ничего не известно.

Новые звёзды имели размеры (подобранные в зависимости от высоты башни) от 3 до 3,75 метра и весили более тонны каждая, поэтому были установлены на специальных подшипниках, чтобы под давлением ветра могли вращаться, подобно флюгеру. Ветровая нагрузка представляла серьёзную опасность, ведь звезда весила около тонны, а снизить массу не позволяла сложность конструкции.

Каркас, позолоченный снаружи, зажимал два слоя стекла – красный и матовый, – а между ними оставалось свободное пространство, позволявшее уменьшить перепад температур снаружи и внутри звезды, где в самом центре горела днём и ночью лампа мощностью в 3000 ватт. Стеклянная колба размером с трёхлитровую банку нагревалась сильнее, чем утюг, поэтому сквозь пустотелый шпиль подавался внутрь звезды воздух для охлаждения лампы. В случае выхода из строя вентилятора автоматически включался запасной. Спирали в лампах тоже были двойные, и если одна перегорала, лампа продолжала светить, хоть и вполнакала, – а в щитовой на пульте дежурного включался соответствующий сигнал. Замена лампы производилась без помощи верхолаза: патрон с лампой, закреплённый на длинном штоке, опускался в шатёр башни сквозь всё тот же пустотелый шпиль и тем же путём доставлял новую лампу на её рабочее место.

Выключить негаснущие звёзды заставила война. Московские окна закрылись шторами светомаскировки, на кремлёвских стенах были нарисованы фасады домов, а звёзды оделись в защитные чехлы. Когда канонада грохотала уже в Берлине, верхолазы получили приказ подготовить звёзды к включению. Что это будет непросто, они поняли, как только увидели количество пробоин в брезенте. Зенитчики в 1941-м вели такой плотный заградительный огонь, что остаться невредимыми звёзды не имели шансов. И всё же 9 мая они ожили и, когда отгремел салют Победы, остались светиться в синем московском небе.

Полноценный ремонт провели в 1946-м. Тогда и появилось новое стекло, из-за которого советские пропагандисты стали называть звёзды «рубиновыми». Оно и в самом деле было необычным, но не по составу, а по структуре – три слоя сплавлены воедино: за тёмно-вишнёвым идёт тонкий прозрачный слой, а за ним – матово-белый.

Изменилась и конструкция звёзд. На концах лучей были вставлены стёкла более тонкие, чем в центре, чтобы вся поверхность светилась равномерно. Для этой же цели несколько лет спустя ввели ещё одно усовершенствование: в лучах расположили рефракторы – систему тонких хрустальных пластин, рассеивающих свет. Единственное, что не изменилось, – режим работы: звёзды по-прежнему светятся круглосуточно, иначе на фоне дневного неба они казались бы чёрными.

Звезда на Никольской башне. Фото Михаила Майорова и Никиты Муромцева, 2014

Можно по-разному оценивать советский период нашей истории, по-разному воспринимать стиль жизни и традиции ушедшей эпохи, но в отношении кремлёвских звёзд нельзя не признать: они действительно чертовски красивы, эти рубиновые пентаграммы в стиле ар-деко.

Средний Александровский сад. Открытка 1930 года из коллекции Александра Кукушкина

Однако давайте спустимся с высот на грешную землю и продолжим нашу прогулку по Александровскому саду.

Мост, ведущий к Троицкой башне, отделяет Верхний Александровский сад от Среднего. Как вы догадались, есть ещё и Нижний – от Боровицкой башни до Водовзводной, – но он всегда закрыт, там даже дорожек нет, и потому ничего интересного там не происходило.

Другое дело – Средний. Здесь, неподалёку от Троицкой башни, под личным руководством коменданта Кремля Павла Малькова и в присутствии поэта Демьяна Бедного 3 сентября 1918 года в железной бочке было сожжено тело Фанни Каплан, расстрелянной утром на глазах всё у того же пролетарского стихотворца, искавшего вдохновения.

По устному распоряжению Якова Свердлова «террористка» была казнена без суда и следствия, что наводит на большие сомнения в правдивости той истории с покушением на заводе Михельсона.

Мы вряд ли когда-нибудь узнаем, кем покушение было организовано и как именно проведено. Однако нет сомнений в том, что Фаня Каплан, она же Фейга Ройдман, с 16 лет полуслепая (самодельный взрыватель внезапно сработал у неё в руках) и отмотавшая десять лет на каторге, из всех возможных кандидатов была человеком наименее подходящим для роли киллера, а вот как фигура, которую можно объявить виновной и потом быстро вывести в расход, подходила идеально.

Сам же факт покушения большевикам был очень на руку. Для развязанной ими резни под названием «красный террор» убийство председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого 30 августа 1918 года не могло быть достаточным поводом. Другое дело, если в этот же день происходит ещё и покушение на Ленина. Это уже выглядит совсем иначе: «наших вождей отстреливают как собак, революция вынуждена защитить себя». И завертелось красное колесо…

Однако хватит о смерти, лучше поговорим о любви. Потому что те два дома, что мы видим слева от Манежа, имеют отношение и к любви, и к большевикам, без которых в этой книге никак не обойтись, к несчастью…

Советское правительство переехало в Москву из Петрограда на спецпоезде № 4001, в обстановке полной секретности покинувшем Северную столицу 10 марта 1918 года и без лишней помпы прибывшем в Москву поздним вечером следующего дня. Срочно очищенные от постояльцев «Националь» и «Метрополь» приняли большевиков под свой кров, но Ленину в гостинице не понравилось, и через неделю они с Крупской переехали в две комнаты на втором этаже Кавалерского корпуса – здания по соседству с Манежем, где до революции проживала кремлёвская обслуга. Интерьеры там роскошью не блистали, зато до входа в Кремль было ближе раз в пять, и это устраивало. К тому же в Кремле уже завершался ремонт комнат, предназначенных для Ленина, а в соседнем доме № 9 по Манежной выделили квартиру сестре вождя Анне Ильиничне.

А в следующем подъезде жила Инесса Арманд…

Для вождя мировой революции она была не просто соратником по борьбе, а очень близким другом. В том знаменитом «пломбированном вагоне», который немцы пропустили через линию фронта, чтобы российские социал-демократы поскорее возвратились из эмиграции и обострили политическую борьбу в стане противника, Ленин, Крупская и Арманд ехали в одном купе.

Да и после переезда советского правительства в Москву председатель Совнаркома позаботился о том, чтобы «товарищ Инесса» проживала поблизости. Сохранилась записка вождя, адресованная коменданту Кремля: «т. Мальков! Подательница, тов. Инесса Арманд, член ЦИК. Ей нужна квартира на 4 человек. Как мы с Вами говорили сегодня, Вы ей покажете, что имеется, то есть покажете те квартиры, которые Вы имели в виду. Ленин».

Боровицкая башня

Ей более пятисот лет.

В царствование Алексея Михайловича башня была переименована в Предтеченскую, но название не прижилось, несмотря даже на то, что из разобранной при строительстве Оружейной палаты церкви Рождества Предтечи престол перенесли в башню и она фактически стала церковью. По такому случаю на башне были уничтожены псевдоготические украшения.

Въездные ворота находятся не в башне, а в отводной стрельнице слева от неё. Здесь был и подъёмный мост через Неглинку, и опускающаяся решётка (от этих защитных сооружений сохранились пазы в проезде ворот, а над аркой – два отверстия для поднимавших мост цепей).

Иозеф-Андреас Вейс. Боровицкие ворота Московского Кремля, 1852

Боровицкая башня и Оружейная палата. Фото 1910-х годов

В наши дни тоже применяются защитные приспособления, но уже другого типа. На ведущем к воротам пандусе можно видеть специальные устройства, не позволяющие проскочить к башне с разгону. Они появились, когда Боровицкие стали основными въездными воротами Кремля, а случилось это после попытки одного невменяемого гражданина проломиться сквозь ворота Спасской башни на «москвиче», загруженном канистрами с бензином.

Кстати говоря, принято считать, что здесь, у этой зебры, 22 января 1969 года произошло покушение на Брежнева.

На самом деле инцидент имел место не на въезде в Кремль, а внутри, рядом с Оружейной палатой. Но поскольку в Кремль нас с вами в обозримом будущем не пустят (во всяком случае, через Боровицкие ворота), имеет смысл рассказать эту историю сейчас, тем более что на этой прогулке нам предстоит посетить ещё два места, где в XX веке случались подобные эксцессы.