Текст книги "После зимы: Стихи разных лет"
Автор книги: Виктор Федорчук
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Виктор ФЕДОРЧУК
ПОСЛЕ ЗИМЫ
Стихи разных лет
Санкт-Петербург
2007
ББК 84 Р7
Ф 33
Виктор Федорчук родился в Ленинграде, в семье коренных петербуржцев. В 1942–1946 годах находился в эвакуации
(в г. Челябинске). После окончания Лесотехнической академии работал в лесоустроительных экспедициях, затем в научно-исследовательском институте лесного хозяйства. В. Федорчук – автор нескольких стихотворных сборников.
По своему стилю и отношению к жизни В. Федорчук – поэт истинно ленинградский, петербургский. Это заметно по предлагаемой читателю книге. В нее вошли ранее не публиковавшиеся стихи, в том числе поэма «На берегу несинего моря» (впечатления о жизни в Ленинграде в 1940–1970-х годах), а также избранные стихи из предыдущих книг.
Редактор
И.А. Сергеева
Художник
М.Л. Кузнецова
ISBN 5-7422-1512-6 © Федорчук В.Н. , 2007
© Кузнецова М.Л., иллюстрации, 2007
© СПбГПУ, 2007
Из книг
«БРЕЗОЗОР» и «СТЕКЛО»
Поколение
Мы – весенний снег,
Лишь разбег для рек.
Мы – зимы итог,
Мы – ручьев исток.
Мы, водою став, –
Лишь толчок для трав.
Всё, что сверх зимы,
То уже не мы;
Наш недолог век,
Мы – весенний снег.
Брезозор*
Волчье время небыстро проходит,
Наш апрель – брезозор – настает.
Кровь берез в России забродит,
Повернет всё – наоборот.
Травень-месяц нас приукрасит.
То, что раньше скрывали снега,
В мае спрячет зеленая скатерть
До подзимья, не на века.
А потом нашу слезную почву
Скроет умерший в бедности лист,
И опять посторонний воочию
Нашу сущность не разглядит.
Мы раскроемся только в предлетье,
В месяц голый такой – брезозор.
Может каждый тогда приметить,
Сколько нами добра за столетья
Было выброшено, как сор.
* Брезозор (берёзозол)– апрель,
травень– май месяц (др.-слав.)
* * *
Так было и раньше,
Так было и раньше,
Ведь траур не кончен, и страх не затих:
Невеста – в черно-седом одеянье
И в красной одежде – жених.
Они не любили друг друга, но всё же
Была между ними темная страсть.
Невесту-Россию к брачному ложу
Вел тот, кто выхватил власть.
Наряжены в серое шумные гости,
Завешены все зеркала;
Растоптаны зерна, обглоданы кости,
Допиты вина дотла.
То плач за столом, то смеха раскаты,
То липкий словесный елей.
Но дышит покоем белая скатерть,
Покоем снежных полей.
Все грубы, и грязны, и пьяны без меры,
Но смеют надежду иметь,
Что эта невеста достигнет бессмертья,
Пройдя замужество-смерть.
За окнами тихо, сумрак неверный,
А здесь – пророчат счастье волхвы.
Улыбка горит на устах невесты,
Глаза у неё – вдовы.
Никто не понял,
Никто не поверил,
Но – дрогнул дубовый пол,
И пламя свечей метнулось от двери,
И кто-то – в красном –
Вошел.
В Угличе
Не зарезали царевича Димитрия,
Сам упал он, дергаясь, на нож...
Нет, не взяли нас коварной хитростью:
Русских просто так не проведешь.
Нет, не запугали нас казенные
Люди, что шныряли по ночам,
Мы без них, давно плетьми плененные,
Кланялись живым мощам.
К нам для пропаганды равнодушия
Чужаки не посылали рать,
Это – мы, самим себе послушные,
Научились руки умывать.
И совсем не люди протокольные
Предписали жить в глухой ночи,
Сами слишком долго волю вольную
Ожидали, лежа на печи.
Это – мы над нашей русской местностью
Учинили удалой разбой,
Оправдав его богатством, бедностью
И угрозой от страны чужой.
Нас никто другой не обезличивал
И в бесштанные не загонял полки,
Сами упивались тем, что нищие,
Но зато духовно высоки.
Нас не строгими законами измучили.
Что – законы?! Кто их соблюдал?
Нас болезнь измучила падучая,
Губы растянувшая в оскал.
Не споили мужика пол-литрою,
Сам он – что поделаешь?! – хорош...
Не убили, не убили Дмитрия,
Сам упал он на дурацкий нож.
* * *
Мне хочется живого сна,
Который бы увел от яви
Дождливой или снежной хляби,
Где власть природы холодна.
Сон этот – поиски тепла
Там, где привычна моря нежность
И гор доступная бесснежность,
Где тень маслин легка, светла,
Где не пейзаж, а только лишь
Закат слегка меняет краски,
Но, как добро из старой сказки,
Надежна вечность красных крыш.
Сон этот – поиск блеска глаз,
Смотрящих жарко-добродушно;
Мне от холмов тосканских нужно
Горячий выслушать рассказ,
Чтоб падшая во тьму звезда
Не уводила к мертвой цели,
И девы, девы Боттичелли
Грустили рядом иногда.
Страстной четверг
Был страстной четверг,
Скорбный день померк,
Небосвод был пуст и уныл.
Лишь ночная тишь
Расползалась с крыш,
Старый колокол не звонил.
Но в одном дворе
Жил огонь в костре,
В нем солома трещала, горя.
Из последних сил
Он один светил,
Но, казалось, что это зря.
Он один шумел,
Приходящих грел,
От голодных теней охранял.
А народ был хил,
Редко кто приносил
Пищу новую для огня.
Всё слабей костер
И темнее двор,
Стали угли похожи на сыпь.
Ветра не было. Штиль.
Только пепел да пыль
Колыхались, как мертвая зыбь.
Холод замерших сил
Ночь немую хранил,
Но рождалась иная пора.
От небесных потуг
Вдруг проснулся петух.
Так мы дужили до утра.
В России
Здесь не пострижена трава,
И не ровны, увы, дороги.
Зато здесь участь всех ровна:
Жить каждый день– как на пороге.
Здесь не ухожен темный лес:
Стволы стоят излишне густо,
Видна им только часть небес,
А в этой чаще много мест,
Где хлам лесной и просто мусор.
Но рядом –
Там, где есть простор
Больших полей, далёких гор,
Где туч высокая тревога, –
Растут,
Хвоей касаясь Бога,
Поодиночке, и стройны,
Соседям не подчинены,
Встречая мир великим ростом –
Непозволительные сосны.
Русская идея
Два Рима пали, пал и третий Рим,
Мы на камнях его стоим...
Идея наша – быть другими,
Чем Запад, чем Восток.
Мы не последуем за ними,
А встанем – поперек.
У нас нешуточные страсти,
Но зряшный маскарад:
Заёмный макияж не скрасит
Наш азиатский взгляд.
Мы – избалованные степью,
Мы в вечной сече с ней;
То чтим святое благочестье,
То волю, то царей.
Сильны мы истинною верой,
Хоть и менялась та.
Мы все в душе – пенсионеры,
Святая простота.
Мы – активисты, безусловно,
Хотя нам труд – не брат;
У нас в начале дела – слово,
И слово – результат.
Учились мы когда-то бурно,
Гребли аж на мели,
И мысль чужую до абсурда
Успешно довели.
Вернуть мы мнили римский полдень,
Однако наш закон
Не различает храм Господний
И новый Вавилон.
Мы с филофеевой задумкой –
Москва есть пуп Земли –
И долго двигались, и шумно,
Но, кажется, – пришли.
Своей душою не владея,
Мы с миром прочим не в ладу...
Растить ли русскую идею
На москворецком льду?
...Не лучше ли умерить прыть,
Коль Риму новому не быть?
Свиток
Завтра всё изменится круто:
Мы попятимся быстро назад,
И глядишь – залпы наших орудий
Вновь победу в войне возвестят.
А затем одинокая пушка,
Грохнув силой военно-морской,
Возвестит окончание путча,
Но настанет не вечный покой.
Царь воссядет опять на престоле
И простит непутевый народ,
Но, конечно, излишнюю волю
У народа назад заберет.
Вслед за нами весь мир бородатый
Дружно спросит: «Нам тоже туда?»
И закроются пар, ток и атом,
Оставляя нас навсегда.
А за ними – приборы для быта
Пропадут, как печатный станок.
Вспомнив всё, что было забыто,
Мы опять забудем урок.
Сквозь мерцание дружб и раздоров,
Сквозь сплетение правды и лжи –
Всё резвей наша задняя скорость
На исходные рубежи.
Вот уже и татаро-монголы
Отступают в родимый улус.
Пронесут нас всемирные волны,
Как с разбитого судна груз.
Мы пройдем, воздвигая преграды,
Те, что раньше разрушили в прах.
Вознесутся Рим и Эллада
На когда-то почивших камнях.
Вновь философ какой-то старинный
Нам задаст безответный вопрос,
А в пустыне, за морем срединным,
Нас ещё раз покинет Христос.
Те, что жили когда-то, – проснутся,
Но опять не наступит покой.
Мир готов до предела свернуться,
Как папирусный свиток сухой.
Ну, а дальше, тупея сердечно,
Упрощая мысли и речь,
Будем зябнуть в шкурах наплечных
Да костры отопления жечь.
И когда в мироздании раннем,
Завершая великий отход,
Мы совсем уже голыми станем,
Бог-отец нас к себе приберет.
* * *
В наших дебрях чинных
У Оки-реки
Всё живет община
Бабушки Яги.
Эту смесь нечистых
Длинновласых сил
Русский черт речистый
Раньше наплодил.
Ряжены, как прежде,
Дети старины:
Правый край одежды –
С левой стороны.
Все живут оседло
Много лет подряд,
Нам почти безвредны,
Но слегка шалят.
Мы от всех нечистых
Береглись крестом,
Реже – здравым смыслом
И всегда – постом.
А теперь забила
Их людская власть.
Как бы этой силе
Вовсе не пропасть.
Не боюсь я леших
И нечистых жен:
Ключ-травою здешней
Я вооружен.
Понимаю ясно
Задорожный крик
Леших безопасных
И хмельных шишиг.
Я их не тревожу,
Матом не браню,
Ихние все рожи
Знаю, как свою.
Беспокоить жалко
Рать нечистых сил:
Леших и русалок
Я всегда любил.
С детства душу лечат,
Если позову;
Мне находит нечисть
Улыбнись-траву.
Эх, еще послужат
Эти силы нам.
Русь, родная, слушай:
Наши корни – там.
* * *
Там, где реки текут полноводные,
холодные, холодные,
Где немного людей, но полно птичьих стай,
Мы там жили простыми заботами,
свободные, свободные,
Там любили друг друга и весь этот край.
Жили трудно, но были упорны мы,
гордые, гордые,
Сами думали править своею судьбой.
Сами тропы проделали торные
скоро мы, скоро мы,
На вечерней заре возвращались домой.
Было мало там соли и колоса,
золота, золота,
Но зато много леса и вольных зверей.
Мы не знали душевного холода
смолоду, смолоду,
Были рады встречать незнакомых гостей.
Мы простые законы старинные
приняли, приняли –
Никогда не валялись в ногах и в пыли,
Пели славу лишь небу единому,
синему-синему,
А людей не боялись и честь берегли.
Забывать те приметы и радости
надо ли, надо ли?
Наше время сверкнуло, как солнечный блик.
С неба звезды огромные падали,
падали, падали,
На земле, не смолкая, струился родник.
Там, где реки текут полноводные
холодные, холодные,
Где мы были когда-то, а может, – и нет,
Мы там жили простыми заботами,
свободные, свободные,
Но хотели другого тысячу лет.
* * *
Мы идем из боя
В небо голубое.
Слышим: дуют в трубы;
Значит, мы не трупы.
Правда, наша рота
Странновата что-то:
Головы – без касок,
Раны – без повязок,
Руки – без оружья.
Значит, так и нужно,
Ведь плечам усталым
Сильно полегчало.
Капитан наш рыжий
Где-то сзади, ниже;
И знамена наши
Впереди не пляшут.
Вместо них из выси
Нам навстречу вышли
И плывут неспешно
Белые одежды.
Вот они какие
Ангелы благие...
Как на землю – пыль,
Оседает быль.
* * *
Стою, как инок, Господи,
Смирение – прими.
Перед Тобой нет гордости,
И нет – перед людьми.
Не горд –
Ни перед вечностью,
Ни перед всей Землей,
Проученный, засвеченный,
Во всех местах отмеченный
Твоей и человеческой
Кровавой добротой.
Смотрю на быль несметную,
Стою на сквозняке;
Как щит,
Лишь душу смертную
Давно держу в руке.
В чужое мироздание
Попала жизнь моя.
Не жажду оправдания
И даже понимания
От всех
И от Тебя.
Не из упрямой гордости
Отсюда не уйти:
Я – человек, о Господи,
Уж Ты прости.
Парус
Не кормчий я своей судьбы,
А лишь ветрило.
Вся жизнь моя – желанье плыть.
Куда? – забыл я.
Гляжу – теперь у берегов
Темно, ненастно,
И храмы тысячи богов
Стоят напрасно.
Я вспомнить лишь с трудом могу,
Как раньше, где-то
На оживленном берегу
Сверкало лето.
Там пахло вроде чабрецом,
Но может – мятой,
И было мирно в мире том,
А впрочем, вряд ли.
Там время быстрое текло
Почти беззвучно,
И мир смотрелся сквозь стекло
Благополучья.
Вдали неясен был обрыв
Земли? воды ли?
Там люди в радугу из брызг,
Как в храм, входили.
Моих годов прошла лишь треть,
И было славно
На море яркое смотреть
И просто плавать.
Но не хватало островов,
Обрывов, радуг
И поиска других богов,
Другой награды.
* * *
Пожелай мне легкой смерти,
Ну а с жизнью справлюсь сам,
Оставляя клочья шерсти
По нерубленным кустам.
Пожелай удачной встречи
На непрошенном пути:
Из нее любые вещи
Сам смогу произвести.
Пожелай мне кожи детской,
Нежных близоруких глаз,
А в кору переодеться,
Стать колючим, цепким, метким,
Я и сам, как все, горазд.
* * *
Надо спрыгнуть со скользкой подножки
На безлюдный простор площадей,
Ощутить подошвой изношенной
Шершавость асфальтовых дней.
Проводить невнимательным глазом
Дребезжащий, дрожащий вагон,
Задыхающимся взглядом
Обнять этот город-сон.
В наступившей тихой прохладе
Забрести, не торопясь,
К высокой старинной ограде,
Где вьется чугунная вязь.
Рассмотреть неподвижные лики
Среди темной, бесшумной листвы,
Замереть, заглядевшись на блики
Текущей рядом Невы.
Попытаться, себя сознавая,
Не услышать,
Не понять,
Что кольцо моего трамвая
Давно окружило меня.
Лес
Кто-то мне из древес
да из нежных трав,
Как лукавый бес,
подливал отрав.
Он кружил меня,
ждал пока проснусь,
А потом обнял
и привел на Русь;
Подсыпал удач
среди взрослых игр,
Дал защитный плащ
и душевный мир,
Показал вдали
дольних смыслов край,
Чуть наметив лишь
очертанья тайн.
Он шершавой корой
мне задел щеку,
Затеплил зимой
то, что стыло в снегу.
Он понять помог,
кто – зачем, и кто – чей,
Он – не бес, не бог
и не из людей.
Он – мой сладкий крест
и молочный брат
Из могучих древес
да из нежных трав.
* * *
Стали заскорузлыми
Сердце и мозги;
Голова – что грэзило
В глубине реки.
Чувства обесчувствились,
Мыслей – недород,
Стали сны причудливей,
Явь – наоборот.
Лодка перегружена,
Водоем глубок;
Словно щепка, кружится
Вялый поплавок.
Замочились брючины,
В лодку натекло,
Согнута уключина,
Сломано весло.
Промысел – обуза мне
И совсем не впрок:
Голова – что грэзило,
Сердце – поплавок.
Надо, видно, к прежнему
Возвращаться мне,
К берегу безгрешному,
Детской стороне,
И доделать главное –
То, в чем я мастак:
Наблюдать забавную
Землю –
Просто так.
* * *
Семена березы опадают,
Словно листьев тонкие сердца.
Роща вся колышется, блистая.
Нет морщин у летнего лица.
Но прошедшим зноем опалимы,
Изменили два листа окрас,
И уже неясно-уловимо
Посвежело. Запах яблок. Спас.
Не печалит окончанье лета
Потому, что я заворожен
Тем, как зрелой осени приметы
Настигают зелень зрелых крон,
Потому, что поздней паутиной
В холоде ошпаренной страны
Я мечтаю плыть среди невинной
Яркой бессердечной желтизны.
* * *
Я сегодня – река, завтра – озеро.
Ты прости меня, не серчай.
Я сегодня – весна, завтра – осень я,
Не запутайся сгоряча.
То – лежу, как земля бескрылая,
То, как воздух, вздымусь и – прощай.
Среди этих стихий, моя милая,
Неизменное – примечай.
Буду щедр на горячие ласки я,
А потом буду скуп, как лед.
Ты рисуй меня разными красками,
Каждой краске – свой черед.
Все сгодится для вечера позднего,
Если он – одинокий – придет:
Утешает порой слякоть осени,
Согревает – вчерашний лед.
* * *
Люсе
Нам печалиться нужно не чаще,
Чем дожди посылает весна:
Нам еще предстоят времена,
Где пока не растрачено счастье.
Может быть, всё еще – впереди,
Нужно только решиться поверить
И на легкий пружинящий берег
По дощатым мосткам перейти.
* * *
Делаем вечное,
Может быть, всуе мы?
Жизнь, словно женщина,
Непредсказуема.
Пусть – переменчива,
Пусть – несуразна,
Жизнь, словно женщина,
Всё же прекрасна.
Пусть мы повенчаны
С нею лишь временно:
Жизнь, словно женщина,
Жизнью беременна.
Что нам завещано –
Клясть не пристало,
Если та женщина
Нас угадала.
Дар
Прекрасен дар – всё видеть без обмана,
Не искажать стеснительной слезой
Ни сердца пустоту, ни пустоту кармана,
Ни времени сосуд пустой.
Прекрасен дар – уйти из моря сказок,
Забыть про тьму обещанных наград,
Карабкаться, срываясь раз за разом,
На скользкий остров правд.
Прекрасен дар – взобраться на каменья;
Упав же вновь в откатную волну,
С частицей нового мировоззренья
Всплывать наверх, а не идти ко дну.
Прекрасен дар – считать обычным делом
Вулканный дым над треснувшей скалой,
Неясный гром в пучине застарелой,
Мгновенье пустоты над мутною водой.
Прекрасен дар – встречать счастливым смехом
Возникший в море новый остров правд,
Дар – просто эхом быть,
Всё новым, новым эхом.
О, чудный мир! – ты бесконечно прав!
* * *
Всё познается в сомнении.
А если – без,
То – золотое тиснение,
Красный обрез,
Распространение
Во все концы
И самомнение:
Творцы! борцы!
Потом – давление
На каждый дом
И удивление:
Куда идем?
Переживание,
Подпольный смех,
И сострадание:
Слаб человек.
Вдруг – осознание,
Что ум – не сыт:
Другое знание
Вокруг лежит.
И что-то высшее
В нем тоже есть.
Сомненье в истине –
Рассудку честь.
* * *
Осознавая жизнь,
к чему же нам стремиться?
Участвовать в борьбе,
везти событий груз
Или в себе, в других, в природе
раствориться?
Возможно ли создать
из этого союз?
Зачем сводить роман
всего к одной странице,
Зачем к шоссе идти,
жизнь делая прямей?
О как длинна тропа,
которая двоится!
Но Бог идет –
по ней.
Просто– жить
Просто – жить,
Поддаться качке
Неразгаданной волны,
Не уснуть бы только в сказке
Отходящей новизны.
Не спешить грести,
Не верить
В то, что мне судьбой дано
Различить туманный берег
И таинственное дно.
Ощутить:
Прекрасна близость
Тех, кто здесь
со мной,
сейчас,
И желать, чтоб дольше длились
Всплески тихих волн для нас.
Не искать в морской природе
Твердокаменных примет,
Не смотреть, куда уходит
От кормы блестящий след.
Не сводить с прошедшим счеты,
И не двигать время вспять,
И забрызганные щеки
Перед морем не скрывать.
* * *
Как же прост наш всеобщий Создатель.
Как, наверное, молод он был,
Энергичен, и любознателен,
И роскошен в беспечной растрате
Изначально недюжинных сил.
Он придумал весь мир – не для цели.
Что? Прославить себя? – Перед кем?
Только мысли в нем бурно кипели,
А кругом было пусто совсем.
Он творил этот мир не из духа,
Не из тела (где взять-то его?),
Не из древнего света и звука,
Он всё создал – из ничего.
Он всему дал свободную волю:
Всё вольну было всяким предстать.
Он создал тварный мир для того лишь,
Чтобы – что-то создать.
Он был щедрым на формы, на краски
И на виды движения их.
Бесконечность картин – новых, разных –
Вот, быть может, его главный стих.
Он спокойно, с огромной охотой
Наблюдал весь затейливый путь
Вещества, духа, личности, рода.
Он не может ни вещное что-то,
Ни кого-то
Ни в чем упрекнуть.
Молитва
Насыпь мне горсточку удачи,
Везенья крошек не жалей.
Мне помоги,
Но – чуть иначе,
Чем в череде прошедших дней.
Освободи от наважденья
Пылинок на лице Твоем.
Дай знать мне тихим дуновеньем,
Что мы с Тобой – вдвоем.
Склонись над жизнью легкой веткой,
Коснись моей пустой груди;
В нее Своей рукою детской
Щепотку веры опусти.
* * *
Потерялось воспоминание
О легкости бытия,
О ясности мироздания,
Центр которого – я,
О нерушимой грани
Между мной и не мной,
О чудовищном расстоянии
До финишной прямой.
* * *
Умереть бы так: уснуть бы
Без обиды и нытья,
Пережить другие судьбы,
Прелесть нового житья.
Заморозить бы частично
Мира маленький кусок –
Где подальше, где почище,
Где лишь камень да песок.
И по льду темней базальта,
Если мир морозно-тих,
Перейти на берег дальний
Через чудо-речку Стикс.
И невидимо, разведно,
Вне затверженных времен
Наблюдать бы всё, что смертным
Не доверит даже сон.
Но – прерваться, вдруг поверив
В интуицию свою,
И успеть на ближний берег,
На котором и стою.
Лишь бы время не застыло
На душевных парусах,
И запомнить всё, как было
На обоих берегах.
Гончий пес
Следы зверей воспринимаю как поруку
Устойчивости жизненных границ.
Я, гончий пес, давно бегу по кругу,
Уставя морду вниз.
Мой первый круг – от детства до печали.
Лису я близко видел,
Резво гнал
Ее на выстрелы,
Но выстрелы – не прозвучали,
И я отстал.
Потом воображал я лисий облик
Лишь по волнующим следам.
На новом круге след уж был истоптан,
И лаять на него я перестал.
Тогда я понял, сколько здесь бежало
Таких, как я, вдогонку за лисой.
Но – до сих пор бегу,
И медных труб сигналы
Не властны надо мной.
Я не хочу туда,
Куда, весь лес тревожа,
Сзывает рог закончивших труды.
Шуршит под лапой лист,
Ложится, как пороша,
Мой новый след на старые следы.
Бегу, как тень, по золотому кругу,
Воображая разных псов и лис.
Все, все следы
Воспринимаю как поруку
Устойчивости жизненных границ.
Прогулка в Царском Селе
Осенний парк. Небес голубизна.
Забытых вязов тихое сгоранье.
Шелк желудя. Покой воспоминанья
О жизни, видимой почти до дна.
Аллея рослых ив (пряма, потом – кругла)
Листом, как старым серебром, покрыта.
Шуршанье ног по мелкому граниту.
Печали старой легкая зола.
Простор полян. Беспечное смиренье
Чуть поседевших трав. Последние места.
Ворот чугунных мощь и чернота.
Свет Пушкина смягчает их явленье.
* * *
Ни жизнь, ни смерть не стоит наших слез:
Так мало света от горящей спички;
А чирканье – всего лишь дань привычке.
При вспышках виден – весь в прилавках –
мост,
Где много лет торгуют две сестрички.
Есть странность в том, что из двоих одна –
Веселая и резвая блондинка –
Всё продает на старом этом рынке,
Скупает же – та, что черна.
Глаза ее скрывает край косынки.
Чем дольше церемония торгов,
Тем всё темнее веки продавщицы,
Она молчит, уже не веселится,
А у скупающей – гора измятых снов
Растет на бесколесной колеснице.
Всё продано. Объятия сестер.
Вдруг происходит их соединенье,
Потом – сквозь пламя – снова удвоенье,
И затевается другой короткий торг.
А под мостом – реки спокойное теченье.
* * *
Мир шуршащих дорог и скрипучих ночлегов,
И промозглых рассветов дрожь.
По неясному следу,
По неясному следу
Ты куда меня, кучер, везешь?
Тихий звон за спиною,
Тихий звон за спиною,
Впереди – косой снегопад.
Всё былое становится белой зимою,
И никто не виноват.
Всё скучнее кругом, и спокойнее веки,
И прямее сухие снега.
Прекращают свой бег расторопные реки,
Опускаются вниз облака.
Тихо движутся сани,
Тихо движутся сани,
Их полозья шуршат в тишине.
Но вот лошади стали,
Лошади стали
В какой-то неслышной стране.
Белый рой впереди или белая стая?
Где же кучер? Кучера нет.
Тихий звон улетает,
Тихий звон улетает,
Кони падают медленно в снег.
На руке снежно-белой – синяя жилка,
Запорошенной плоти привет.
Мир застывший, ты просто – снежинка,
Снежинка
На матерчатом рукаве.
Замирают вопросы: где я? и что же
Будет со мною потом?
Вопросы ничтожны, ответы ничтожны...
Боже правый,
Взмахни рукавом.
* * *
Светом быть одету,
небом быть покрыту...
Аввакум
Только светом быть одетым,
Только небом быть покрытым,
Не служить преградой ветру,
Не качаться поздним житом,
Не играть горячей кровью,
Не шуметь речной водицей,
К луговому изголовью
Низко-низко опуститься
На постель из мхов безвестных
И забытых трав невзрачных,
Чтобы видеть свод небесный
Неожиданно прозрачный.
* * *
Я хочу быть спокойной озерной водой
И берег ласкать голубичный,
Я хочу быть обычной прибрежной сосной
И облаком в небе обычном.
Я готов прозябать на лесном валеже,
Как тихие мхи и кислица.
Да, я сделаюсь телом земли,
Но душе
Во что же здесь воплотиться?..
Обернувшись, смотрю из-за жестких ветвей
В глаза отставших немного друзей.
* * *
Я встретил умершего друга.
Был вечер. Московский вокзал.
Обыденным голосом круглым
Спросил я: «Где, друг, пропадал?»
Ответил он тихо и скучно,
Взглянув на меня только раз:
«Был там, где всё же получше,
Чем здесь, у вас.
Там климат, пожалуй, не горный,
Но сыро (почувствуешь, сев),
А местность довольно просторна,
Полого-холмистен рельеф.
Там свет удивительно ровный,
Без отблесков или теней,
Немного неполнокровный,
Зато не бывает ночей.
Там сущность вещей не скрыта,
А мысли приходят из снов.
Там, за горизонтом событий,
Легко избегать грехов.
Идешь в безтенистые кущи,
Душистость и птичий гам –
Без всяких дорог, зовущих
У вас здесь – к иным местам.
Там можно послушное время
И выключить, и включить.
А вот отдельных деревьев
И птиц поющих – не различить.
Людей там, по-моему, много,
Но место свободное есть.
Там ближе к далекому Богу,
А впрочем, не ближе, чем здесь.
Там знают друг друга взаимно,
И видят – издалека.
Вот помню... как его имя?
Ну ладно, оставим пока.
Там незачем делать попыток
Узнать, что будет потом:
Нам память – вперед открыта,
А вас мы не узнаём.
Но ты руку теплую дай-ка:
Я вспомню, вспомню... сейчас.
Здесь каждая встреча – тайна,
Не то, что у нас...»
...Гудок вдруг разбил пространство,
И время упало на дно.
Шум радио: для чужестранцев
О чем-то вещало оно.
Друг смолк
И тихо, чуть горбясь,
Прошел сквозь вымерший зал
И дальше – по темной платформе,
Где поезд какой-то стоял.
Ров
Ров расширяется так быстро.
Я – здесь, вы – там. Нет! Погоди!
Всё:
Я – один. Я – в поле чистом.
Как одиноко,
Господи!
Всё видно. Никаких иллюзий.
Земля печальная черна.
Здесь тихо. Туча. Холод лютый.
Как страшно!
Что за пелена?
То – всадник. Скачет недвижимо.
Растет. Прозрачен, как вода.
Летит. Ко мне?
Быть может, мимо?
Нет, кончено:
Сюда.
Бежать! Куда?
Остановиться!
Успеть взглянуть туда, где дом,
Увидеть дорогие лица,
Что были только что
За рвом.
* * *
Тенью под окнами лягу,
Выпаду летней росой
Или из озера гляну
Зыбкой сгоревшей звездой.
Ветром тишайшим провею
К еле знакомым домам,
Живы ли люди – проверю
И затаюсь между рам.
Утро растает, как свечка,
День забудется сном,
Я же – так и не встречу
Мальчика с тонким лицом.
И ничего не желая,
В зыбкую брошусь звезду,
Облаком в небе растаю
И навсегда пропаду.
Не быть
Пропасть навек,
Пропасть совсем,
Не быть –
Ни духом, ни пылинкой,
Ни буквой старческих поэм,
Ни монументом исполинским.
Исчезнуть,
Не оставив след
В предметах или в душах сущих:
Коль нет следов – ошибок нет
В печальной памяти живущих.
Быть чистой пустотой
вне колеса прощаний,
Быть просто вечным,
Быть – молчаньем.
* * *
Пусть устрашат вас лишь одни слова,
А горькие дела не опечалят;
Но лучше, может быть, пусть нежная листва
Вас защитит от жизни изначально.
А если мало вам самих себя
И слишком надобно чужое мненье,
Пусть будет снисходительным судья
И легкими – тяжелые решенья.
Пусть вас простят и, может быть, поймут,
Пусть вашу жизнь измерят вашей мерой,
А от последних горьких смут
Спасет вас миф, который станет верой.
Весенний снег
Жизнь истекает водою снежной.
Я еще здесь, но уже не здешний.
Солнце всё ярче, земля всё темней.
Лес улыбнется от смерти моей.
Ясное небо, голубизна;
Что мне задерживаться допоздна?!
Только такой вот дружной весною
Я свою сущность и приоткрою.
Силой моей нынче взорвет
Каждый ручей – собственный лед.
Завтра уйду –
И дойду до морей,
Не ощущая смерти своей.
* * *
Всё, что мог, хоть мог немного,
Я доделал до конца.
Посылаю в путь-дорогу
К трону Господа гонца.
Мой хранитель, ангел нежный,
Сообщи туда, где Бог,
Что сегодня новый грешник
Подвести готов итог.
Хоть и светит солнце рысье,
Но уже взошла луна.
Есть приятность в этой жизни;
Справедлива ли цена?
Я не знаю. Да и надо ль
Здесь, внутри, расчет вести?
Для меня расчет – преграда
Перед таинством пути.
Всем прошедшим я доволен
И печалью тою рад,
Что мне выпало на долю
В меру горя и утрат.
А смотря на тех, кто рядом,
Кто мне родины родней,
Сознаю, что в них – награда
За потери прежних дней.
Но еще, конечно, помню,
Что судьбы моей исток –
Русский лес, простор огромный
Да река среди осок.
Из-за них мне удавалось
Говорить – не знаю с кем –
На смешном, конечно, малость,
Бесполезном языке.
Пусть я часто был калекой,
Очумелым от забот,
Но не злобным человеком,
Не судил других, как бог.
Все долги платил исправно
(Хоть старался не иметь),
Но какой-то, может – главный,
Долг оплатит только смерть.
Досаждало нетерпенье
К чуду завтрашнего дня.
Лишь сегодня нет сомненья:
Остальное – без меня.
Всё, что мог, хоть смог немного,
Я осилил до конца.
Наконец-то, у порога,
Я готов понять Творца.
Наконец-то сердце бьется
Так спокойно,
Как вода
В темной глубине колодца,
Недоступной для ведра.
Бесконечная оправа
У кристалла наших дней.
Оставляю жить и править
Молодых еще друзей.
Мой хранитель белоснежный,
Возвращайся в дальний край.
Ты прими поклон – за нежность.
Бог с тобою,
Отлетай.
* * *
Я ворожу словами,
Как листья ворошу,
Я между мной и вами
Сложу из них межу,
Я листьями-стихами,
Как легкими сетями,
Себя загорожу.
Межи давнишний пленник,
Еще я не затих:
Мое немое пенье –
Защита от чужих,
Оно – преодоленье
Стороннего давленья
На жизнь моей души.
Я листьям лишь хранитель
От площадной гульбы,
Я одинокий зритель
Спокойной их судьбы.
Но если вы хотите, –
Ловите их, ловите,
И в новый круг включите
Словесной ворожбы.
* * *
Выразить – невыразимое,
Изобразить на льду
Красками бледными, зимними
Вечный огонь в аду,
В гипсе
Тяжелом, белесом,
Шершавом, как эшафот,
Вылепить – бестелесное,
Легкое, как небосвод,
Словом,
Как жизнь неуклюжим,
Вызвать прозрачный бред
И желание слушать
То,
Чего в мире нет.
* * *
От голоса рыб, от шума кошачьих шагов,
От звона парящего – медленно-медленно – снега,
От шепота мхов и еще не рожденных стихов
Очнусь я однажды, как будто бы раньше
и нй жил.
И жесткостью нежной, как милые косы, травы,
И запахом осени в майских аллеях садовых,
И завтрашним блеском чуть видной вчерашней
тропы
Настигнут я буду внезапно, как мокрой ладонью.
Я спрашивать стану дрожащую душу свою:
«Где раньше таились свободные легкие слезы,
И что за река, над которой я ныне стою,
Всё знающий, но удивленный?
