Текст книги "Сувенир от фрау Моники и побег за любовью"
Автор книги: Виктор Лысых
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
В караульном ужинали, аппетитный запах жареной рыбы с картошкой струился из открытой двери, но Ивану еще предстояло полчаса стоять у караульного помещения и глотать слюнки.
Ребята, заправившись, выходили под навес. Сытые и разморенные ужином, они сидели, курили, балагурили. Потом и он поужинал, отдохнул, почитал журнал «Юность», который прихватил в караул, подремал на жёстком диване – и снова на пост.
Второй его заход пришелся на середину ночи. Ходил, спотыкался, глаза закрывались на ходу. Энергично потер лицо и вроде полегчало. Стало зябко и пришлось облачаться в просторный заношенный плащ.
Луна и звезды равнодушно взирали на его борьбу со сном. В лесу кричала какая-то птица. Стоял, слушал. Но потом снова навалилась сонливость, хоть спички в глаза вставляй. Ну, а если без спичек и серьёзно, то в таких ситуациях помогают воспоминания, особенно смешные или приятные истории.
Одно из таких воспоминаний, случившееся недавно, чаще всего и лезло в голову Ивану. А произошло то, что он, наконец, побывал в отпуске.
Тернистый путь и московские кидалы
Иван тихо мечтал о поездке домой, а когда объявляли отпуск другим, то задавал себе вопросы почему не ему, ведь я не хуже? И это было действительно так. Полгода назад, после увольнения Мустафы, Иван был назначен наводчиком орудия и с этим успешно справлялся – все стрельбы отрабатывал на оценки «хорошо» и «отлично» и его ставили в пример.
Новая должность и звание ефрейтора добавили и доплату, как в марках, так и в рублях. Его избрали в бюро ротной комсомольской организации, где он отвечал за подготовку стенгазеты и «Боевых листков», и этим Иван занимался с удовольствием, и всё у него здесь тоже получалось, если не на отлично, то на хорошо точно.
А ещё Иван мог складно говорить, обобщать, подмечать интересные детали, делать выводы. Запоминал он и анекдоты, а главное умел их рассказывать, усвоив однажды, что анекдот должен быть таким же, как женская сорочка – коротким и прозрачным. И придерживаясь этого, он всегда привлекал к себе внимание ребят, как в курилке, так и на политзанятиях и комсомольских собраниях.
Любил Иван и читать, почти каждый вечер заходил в библиотеку, где было полно книг, газет и журналов. Выписал он и себе пару журналов, не пожалев рублей.
Дело в том, что кроме немецких марок солдатам в Германии платили ещё и рубли, только поступали они на банковские карточки, с которых можно было снять деньги лишь в России, когда уволишься или находясь в отпуске. А здесь на эти деньги можно было выписывать журналы и газеты, чем он и воспользовался, оформив на себя «Юность» и «Технику молодёжи», которые в библиотеку не поступали. А прочитав их, обменивался с ребятами, которые также что-нибудь выписывали, так что круг его познаний был довольно обширным.
И вот, наконец, всё его способности и старания сработали, и он услышал свою фамилию в списке отпускников, когда подводились итоги учений, что проходили несколько дней на магдебургском полигоне. А через пару недель, ближе к вечеру, старшина Ярый сообщил Ивану, чтобы к утру следующего дня он был готов ехать в отпуск.
– Завтра в штабе полка собирают всех отпускников, там получите необходимые документы, а затем вас отправят на вокзал, ну а оттуда уже и в Россию.
Новость наполнила Ивана радостью и тихим ликованием, и почти всю ночь он провозился в бытовой комнате: гладил, чистил, подгонял и без того уже готовый к поездке мундир. Наводил блеск на сапоги, а значки, пуговицы, эмблемы начищал до золотого сияния.
Уложил он в новенький чемодан, оклеенный красочными этикетками немецких городов и подарки, прикупленные в ожидании отпуска: настенный коврик с немецким пейзажем, косынку матери и блузку сестре, отцу зажигалку, а себе джинсы и светло-голубую рубашку с эмблемой гэдеэровского технического вуза на рукаве.
Почти половина этого добра была приобретена на деньги, взятые у ребят в долг, с прицелом, что из России будут привезены часы и транзисторный приёмник и проданы здесь за марки, что и покроет расходы. Да еще, возможно, кое-что и останется на предстоящий потом дембель.
Но, увы, все старания Ивана выглядеть на все сто процентов оказались напрасными. На вокзале в Магдебурге для солдат было выделено всего два вагона в пассажирском поезде, идущем до Бреста и Москвы, а желающих уехать было больше, чем мест в них. И часть ребят отправили назад, в свои части, в их число попал и Змеенко.
– Не повезло тебе! – сказал старшина, ставя Ивана снова на довольствие в столовую, и пояснил. – Лето началось, офицеры и прапоры с семьями в отпуск тронулись, ну а кого прикажешь урезать на места в вагонах – разумеется, солдат. Но ты не расстраивайся, раз отпуск объявлен, значит рано или поздно поедешь.
Через неделю всё повторилось, только на этот раз он и до вокзала не доехал. Почти целый день семь таких же бедолаг, как и он, просидели в штабе полка, а к вечеру их отправили по батальонам. И только с третьего захода, когда Ивану было уже всё равно, как там получится с отправкой, пассажирский поезд, в котором разместился Иван, наконец, тронулся, и никто из вагона его не попросил. Вот тогда он, да и другие ребята вздохнули с облегчением.
Солдатский вагон повеселел, ребята достали свои продуктовые пайки, выданные на дорогу, и уселись за столики. Смех, шутки и перестук колёс сливались в один звук – радости и ожидания возвращения домой пусть и ненадолго.
А на следующее утро за окнами поплыла уже Польша, затем появился и Брест. Здесь пассажирский поезд был переставлен на колёса с широкой российской колеёй. А Иван за время, пока меняли колёса, снял в отделении сбербанка на вокзале с карточки рубли, которые очень пригодились в Москве.
Поезда, идущие на Юг, были забиты, и в столице пришлось доплачивать за плацкартный вагон, потому, как в общих вагонах мест по солдатским проездным не было. Так что те деньги, что он получил в Бресте, почти все и ушли на доплату.
Иван погулял вокруг вокзала, забитого народом, купил газету и только нашёл место и уселся почитать, как к нему подсел прилично одетый в костюме и при галстуке мужчина. Он приветливо поздоровался, спросил, откуда служивый и куда едет?
Иван ответил и, почему-то подумал, что перед ним офицер или прапор. И это подтвердил и подсевший, сказал, что он тоже служил за границей, только в Польше, а сейчас живет в Подмосковье и ждет электричку.
– Ну, что, зайдем в ресторан, перекусим, – предложил мужик, кивнув на вход в вокзальный ресторан неподалеку от места, где они сидели.
– Мои средства не позволяют посещать рестораны, – сказал Иван. – На дорогу пара рублей осталась, так что я лучше здесь посижу, газету почитаю.
– Да брось, я угощаю. Пойдем! – Сказал мужик и решительно встал, беря Ивана за локоть.
Они зашли в ресторан, сели за столик. Мужик заказал две бутылки пива, по салатику и попросил нарезать на тарелку граммов двести колбаски.
– Только желательно краковской, – сказал он розовощекой официантке, которая, вынула из кармана передника блокнот, однако, услышав столь незначительный заказ, так его и не раскрыла и, сунув блокнот обратно, ушла, виляя пышным задом.
А мужик, глядя на мадам, хихикнул, подмигнул Ивану и добавил. – Видал, какая корма! Такие в Германии, наверное, не часто увидишь.
– Ну почему же, там тоже разные бывают, можно и похлеще увидеть.
И они поговорили о женщинах в Германии и Польше, а Иван сказал, что, по его мнению, полячки красивее немок:
– Когда едешь по Польше, то полячки на первом плане и выглядят весьма привлекательно, чего не скажешь о немках. Там женщины на заднем плане, а рослые немцы впереди. Поэтому, наверное, не зря у немцев есть и поговорка на этот счёт. Как они говорят, для немецких женщин существует три «к»: кухня, кирха и киндер.
А мужик сказал, что в Германии не был и судить не может, но что полячки симпатичные подтвердил, однако добавил, что русские всё равно лучше.
Ну, а когда выпили пива и пожевали салатиков с колбаской, то с разговора о женщинах и солдатском житье бытье, мужик перешёл к более конкретным вопросам. Его интересовало, где находится их часть, какое у них вооружение и часто ли проходят учения? Но Иван отвечать не стал, решив, что это подстава и его проверяет на вшивость, а о подобном, едущих служивых в отпуск, предупреждают.
Он сказал, что ему надо уходить, забрать чемодан из камеры хранения и поднялся. А мужик сказал, что надо бы сходить в туалет, но сначала расплатиться. Подозвал официантку и отдал ей деньги. А затем, крепко взяв Ивана под руку и уже слегка покачиваясь, точно опьянел, повел в туалет.
Там, справив малую нужду, он совсем уже раскачался и сказал Ивану, чтобы тот отдал ему половину денег, заплаченных за обед.
– Какие деньги?! Я же говорил, что у меня нет денег, за билет отдал, а ты сказал, что угощаешь.
– Не помню, чтобы я тебе это говорил. Гони деньги или по шее получишь, – стал шуметь мужик и сделался уж совсем пьяным, цепляясь за Ивана и не давая уму уйти.
Остановились рядом с ними и несколько любопытных, пытаясь понять, что здесь происходит. И мужик, показывая на Ивана, объяснял:
– В ресторане с ним были. Деньги я платил, а он свою долю отдавать не хочет. Так что гони половину или в морду получишь! – шумел он.
– А я, думаешь, утрусь и всё, твоей морде тоже достанется!
– Только попробуй!.. Патруль позову, они тебя в миг загребут, и вместо отпуска будешь московские улицы подметать.
Иван понял, что дело принимает дурной оборот. Выгреб из кармана мелочь и бросил её под ноги мужику:
– На! Подавись, сволочь!
И пока тот наклонялся, отпустив на миг полу его кителя, за которую цепко держался, Иван быстро развернулся и выскочил из туалета. Вышел на улицу и покинул вокзал.
Поезд на Новороссийск, на который у Ивана был билет, отправлялся почти в десять часов вечера, поэтому Иван не торопился возвращаться. А когда нагулялся, то и вернулся. По дороге на оставшийся рубль с мелочью купил булочку, пакет молока и бутылку пива.
А на входе в вокзал его тормознул военный патруль – офицер и два солдата. Капитан проверил документы, заглянул и в бумажный пакет, что держал Иван, извлек из него бутылку «Жигулёвского» и спросил:
– А это ещё что?! Вам разве не говорили, что пиво солдатам не положено?
– Говорили, но я не собирался его здесь пить, это на дорогу, вместо воды, вдруг ночью пить захочется.
– А это и не важно, где вы будете его пить! Похоже, что вам, ефрейтор Змеенко в комендатуру захотелось прогуляться.
– Никак нет, товарищ капитан! Виноват, извините, больше подобное не повторится!
– Так-то оно лучше, – сказал капитан, подошел к чугунной урне у вокзальной двери и хряснул бутылку о её край, а горлышко, оставшиеся в руке, бросил внутрь. Достал носовой платок и вытер ладони, подошёл к Ивану, посмотрел на него, спросил:
– Поезд, когда?
– Без четверти десять, билет прокомпостировал, вот жду посадку…
– Ладно, иди, – сказал капитан, выдержав томительную паузу.
Патруль ушел, а Иван, взяв чемодан в камере хранения, забился в самый дальний угол вокзала и до объявления посадки так и просидел там, решив больше не испытывать судьбу.
Первое знакомство с Москвой сильно расстроило его, и пока он сидел и ждал посадки, на душе было так мерзко, что от радости, переполнявшей его до этих двух случаев, не осталось и следа. А от осознания того, что он в отпуске и едет домой, теплилась лишь маленькая точка, затерявшись где-то на краю его ощущений.
Это продолжилось и в вагоне, где Иван сразу же забрался на верхнюю полку и, устроившись на голом матраце, равнодушно посматривал вниз, где шумело и шебуршилось семейство москвичей – мать и две её взрослых дочери, обустраивая свой дорожный быт.
Как понял Иван, ехали москвичи до конца, в Новороссийск, а оттуда на море в Геленджик. Мамаша девиц – рослая, симпатичная и волевая мадам покрикивала на дочек и хотела, чтобы всё делалось, как она того желает. Особенно наседала на младшую Любу, как Иван понял еще школьницу. А вот старшая Вера, копия мамы и внешне и характером, из-под опеки матери уже вырвалась и не уступала ей, даже в мелочах. Однако открыто не возникала, но молча делала всё по-своему. На что мать говорила, что расскажет отцу, когда он приедет к ним в Геленджик.
Отец тоже нарисовался в вагоне – помог занести вещи и исчез.
Всё это Иван видел, но как бы отстранённо, лишь искоса посматривая на семейство и не привлекая к себе внимания.
Но вот троица угомонилась, и уселась за накрытым к ужину столиком: мать с младшей дочерью с одной стороны, а Вера – с другой.
А через время, когда они приступили к еде, старшая, спросив, как его зовут, позвала за стол:
– Спускайся, Ваня, ты ведь тоже не ужинал?
– Ну почему же, у меня молоко есть, булочка, и я поел немного, а еще кое-что и от сухого пайка осталось.
– И что вам в сухом пайке дают? – поинтересовалась она.
– Консервы, сало, печенье, галеты, но я уже почти всё подъел, осталось сало и немного галет, а пакет молока и булочку я здесь купил.
– А солдатского сала можно попробовать? – спросила Люба и предложила. – А ты нашей московской докторской колбаски отведай.
Иван достал пакет, где было всё, что осталось от его сухого пайка, спустился вниз и сел рядом с Верой. Взял нож и отрезал несколько полосок сала, пододвинул и галеты.
– Пробуйте, понравится, еще нарежу.
Он сидел рядом с девушкой, чего давно с ним не было и наслаждался запахом духов, исходившим от неё. А был этот запах с лёгким привкусом холодка и свежести. «Какой-то мужской, мне бы такой подошел», – почему-то подумал Иван.
А после ужина они вышли с Верой в тамбур, и она, хитро усмехнувшись, достала откуда-то сигарету и попросила у него прикурить. А он сказал, что не курит и пришлось вернуться в вагон и стрельнуть у мужика спички.
Они разговаривали, Веру интересовала жизнь в Германии, поэтому Иван, без оглядок и рассказал, что немцы живут намного лучше, чем они в Союзе.
– Везде чистота, порядок, в деревушках, даже самых маленьких все улицы вымощены и никакой грязи и в помине нет, а дома, как игрушки – красивые, ухоженные. В каждой деревне есть магазин, ресторанчик – гаштет по-немецки, где можно посидеть, пива выпить, в карты поиграть. А в магазинах есть всё, чего душа пожелает. В общем, живут они, дай Бог нам когда-нибудь так жить.
– И как это понимать, мы победили их в войне, а они всё равно лучше нас живут, и мы им завидуем, ведь так получается? – спросила Вера.
– Да, так! Глядя на то, как они живут, действительно позавидуешь. А сельхозкооперативы какие у них – просто мечта! Это тебе не наши колхозы, где люди пашут с утра и до ночи, а получают за свой труд копейки, по сравнению с тем, что имеют немцы.
– Ну, а к вам, какое отношение?
– Ну, какое? – Иван, подумал, усмехнулся. – Не нужны мы им там, но терпят, улыбаются, войну-то проиграли. Да и работу мы им даём, военные городки надо ведь кормить, поить, обустраивать.
Иван вспомнил и несколько забавных эпизодов из армейской жизни, в общем говорили они с Верой, смотрели и за окна тамбура, где мелькали подмосковные поселки и площадки для электричек. И хотя время подбиралось уже к одиннадцати часам вечера, за окнами было довольно светло, а на краю горизонта теплились и не уходили полоски оранжевых облаков.
Иван был в майке и Вера, потрогав его мышцы на плечах, спросила:
– Качаешься?
– Да, немного, чем ещё в армии заниматься, ну и читаю.
Она ещё раз потрогала его руки и хитро заглянула в глаза. Её прикосновения были приятны и возбуждали и, не сдержавшись, Иван взял её за талию и привлек, а она податливо подступила к нему.
Подержав девушку перед собой, он поцеловал её в шею, а затем и в губы. А руки его опустились ниже талии на ягодицы и крепко прижали к себе.
Но тут дернулась дверь, выходящая на вагонную площадку, и парочка быстро разошлась, изображая целомудрие, а в тамбуре появилась Люба. Она внимательно посмотрела на ребят и сказала сестре:
– Мать послала, велела тебе спать идти.
– Скажи, что иду.
Но Люба не уходила, стала смотреть в окно, и Вера грубовато прикрикнула на неё:
– Ну, чего стоишь, вали отсюда!
– Чего ты на неё так? – спросил Иван, когда Люба ушла.
– А чего она рот раскрыла…
А затем, обжимания с поцелуями продолжились, но недолго.
– Всё, солдатик, сеанс окончен, – твёрдо сказала Вера, – мать сейчас точно притащится.
И не ошиблась, выглянула в коридор, а по нему уже шла родительница.
– Ну, вот, я же говорила.
…И они вернулись в купе.
Солдатские «дела» и ветры перемен над Атлантикой
Иван, прохаживаясь возле бокса, споткнулся и воспоминания об отпуске улетучились, он поднял голову и вздрогнул – две фигуры, чёткие в лунном свете, шли по склону холма в сторону шестого поста. Глянул на часы, еще не смена, значит проверка или чужие.
Шли напрямик по полю, если проверяющие, то, скорее всего с парка боевых машин. Он поправил автомат, выбрал позицию поудобнее, а потом и окликнул, согласно уставу.
Как и предполагал, на пост пожаловали с проверкой: начальник караула и дежурный по батальону.
– Ну, как тут? – спросил дежурный.
– Всё в порядке, товарищ капитан.
– А предположим нападение на пост со стороны леса, как действовать будете?
–Сообщаю по телефону в караульное помещение и отражаю нападение из окопа, он там, на взгорке.
–А если пожар в боксе?
Иван рассказал о своих действиях, капитан согласно покивал, и они ушли. Ну, а Иван взбодрился и довольный собой, вслух заметил:
– Нас не поймаешь, не первый день замужем.
Но вот луна скрылась за темную тучку, и тень от неё двинулась по полю к лесу. Иван посмотрел на часы – скоро придет смена. Ребята поднимаются с жестких диванов, обитых дерматином, берут автоматы и выходят в зябкую ночь.
Следующая, утренняя его смена прошла нормально. Деревушки и городок проснулись без него. Коровы пасутся внутри проволочных заграждений, а пара тракторов красными жуками ползают на полях.
…Своими делами с утра занималась и фрау Моника: накормила мужа, отвела сына в садик, и стала собираться на работу в местный кооператив, где числилась разнорабочей. С ней Иван скоро и встретится. Но пока, ни она, ни он об этом ничего не знают, хотя старшина Ярый уже получил соответствующее указание и сидит над листком бумаги с фамилиями воинов доблестной второй роты и размышляет, как ему поступить.
А над Атлантическим океаном крепчает ветер. Временами, резкие порывы его срывают верхушки волн, а влажный ветер поднимается в холодную высь, превращаясь в облака и, подхваченные ветром, они закручиваются в огромную тучу и направляются на континент…
Иван стоит на вышке, а с боксов начинается пальба. Пули, высвечиваясь зелёными трассерами, уносятся к мишеням. Сейчас в самоходках идет работа. За короткое время с качающейся рамы, на которой установлена машина, надо отыскать в прицел движущийся макет танка из фанеры и всадить в него пулю со спаренного с пушкой пулемёта, имитируя тем самым стрельбу танковой пушки. Проделать подобное не так просто, но ребята стараются, и у многих это получается и довольно неплохо.
Ну, а Ивану, находясь на посту, отвлекаться нельзя, и он отворачивается от бокса, осматривает всё вокруг и не только пост, но и дальше. Днём на вышке хорошо, а главное – это единственное место, где ты один и рядом никого.
В остальное же время, находясь в армии, остаться одному практически невозможно. Почти всегда и все 24 часа в сутки ты на виду, и только в карауле на вышке ты один и никто даже приблизиться к тебе не сможет. А если и подойдет, то наверх уж точно незамеченным не поднимется.
Поэтому, находясь здесь, при желании можно заниматься не только охраной объекта, но и делами не совсем приличными, но приятными. И что самое интересное – вышка к этому еще и приспособлена. Изнутри она разрисована «мадамами» в различных позах и ракурсах, а в укромных местах можно найти и красоток из немецких журналов.
Но самое забавное, что все знают о происходящем здесь и какие картинки можно найти на вышке, но об этом никто и никогда не говорит вслух, а тем более не обсуждает. Поднимаешься на вышку, видишь всё это, участвуешь, а спустился вниз и всё забыл, ничего не было и нет. Баста!
А разговоры о том, что солдатам делают специальные уколы, и они не хотят этого – полнейший бред. Они хотят этого всегда и везде. Разве только когда бегут кросс в противогазах, тут уж точно думать об этом вряд ли получится, мозги в такой ситуации просто плавятся.
Но когда ты стоишь на вышке: молодой, крепкий, сильный, сытый, а вокруг благодать, и рядом никого, да еще и цветные фотки мадам перед глазами, то и мысли, соответствующие, появляются и от них уже никуда не деться, и руки сами лезут куда им надо. Ну, а дальше каждый ублажает себя в меру своих способностей, старания и фантазии…
Иван сменился с поста, позавтракал, и ему с Веней Рябошерстом выпало отнести посуду на кухню. В термосах были кое-какие остатки, и они завернули на свинарник – батальонное подсобное хозяйство. Командовал хрюшками здесь рослый вальковатый солдат Палкин. Его «рота» и он сам были предметом постоянных острот и шуток. Но Палкина, похоже, это мало волновало, он сам напросился сюда, а поэтому работал молча, и старательно.
В этот раз наши ребята застали Палкина за самым прозаическим занятием: в черном халате и резиновых сапогах он грузил навоз в тачку.
– Привет, командующему! Ну как, в самоволку не бегают? – спросил Веня, кивнув на кабанчиков, дремавших в тенёчке.
Палкин равнодушно глянул на очередных остряков и промолчал.
Ребята вытряхнули остатки из термоса в бочку.
– Зарядку, прогулки перед сном ты им проводишь? – не унимался Рябошерст. – Смотри, не обижай хрюшек.
– А что, прогуляться с ними хочешь? – вдруг повеселев, спросил Палкин и загоготал. – А то приходи вечерком! Вот, смотри, какая красотка, – и он почесал сапогом здоровенную свинью, а та блаженно захрюкала и от удовольствия даже глаза закрыла.
– Ну, как? Подойдёт? Приходи! Могу и ключи оставить…
– Сам с ними развлекайся, чучело свинячье, – завелся Вениамин, но Палкин уже «выключился» и не слушал, продолжив грузить навоз.
Возвращаясь с кухни, ребята заскочили в магазинчик, купили сигарет для начальника караула, о чем он их попросил и по коржику для себя. Шли, жевали, а Веня вдруг сказал:
– Где-то здесь, у немчуры, есть и у меня родственник.
– Ты чё, серьёзно? – спросил Иван.
– А то, серьёзней не бывает, если, конечно, не грохнули в войну, – и, помолчав, стал рассказывать.
– У меня старший брат в войну родился, в сорок третьем, когда ещё Украина находилась в оккупации, а батя воевал. Короче, немец какой-то нашу маманю поимел и родился Витёк. Вот такие дела. Так что, если фриц тот живой, значит где-то здесь или в ФРГ и обитает.
– А ты как об этом узнал?
– Батя наш, бывало, когда хорошо поддаст, начинает вспоминать и на мать наезжать, ну и терзать её. Я маленький был и помню эти их разговоры. А мать говорила отцу, что его никто не держит, может уходить и что он знал об этом, когда вернулся и как бы простил. А ещё мать говорила, что это её крест и нести ей этот самый крест до могилы, ну и всё такое.
Мать красивая у нас была по молодости, да и потом.
– Ну, а брат, знал об этом, кто он на самом деле?
– Да, знал! Его и на улице больше «Фрицем» называли.
У нас, неподалёку, в сосновом бору профилакторий был, он и сейчас работает. А во время войны немцы там после ранений лечились и отдыхали, ну и за местными бабами охотились. Так что мой брат не один такой в селе был.
А наш Витёк вырос красавцем: рослый, видный, голубоглазый – настоящий ариец. А когда меня в армию забирали, в военкомате сказали, что вроде как в ГДР могу попасть. Ну, я и ляпнул Витьку, говорю: «В Германию попаду, может, и родственника встречу». А он как врежет по роже и говорит: «Ты ещё гавкать будешь!».
Сам он в Польше служил, до Германии малость не доехал. Вот и получается, что если тот немец живой остался, то где-то здесь и обитает.
Веня внимательно посмотрел на Ивана и, усмехнувшись, добавил:
– Ты на него чем-то похож, может тоже своего родственника приехал искать?
– Я на отца похож. Да и родился, как и ты в сорок восьмом. Так что нам с тобой родственника здесь найти не светит.
А после прогулки на кухню был последний заход Ивана и на пост, а затем уже и домой, в казарму.
Бывшие в карауле служивые сдали оружие, помылись, побрились, поужинали, передохнули, прошлись с песней перед отбоем и спать. Сутки в карауле выматывают хорошо и вырубаешься сразу – голову на подушку опустил и… все.
А утром просыпаешься с таким ощущением, что прошла не ночь, а миг. Но расслабляться не приходится – всё по расписанию, хотя на этот раз изменения всё же были и распорядок после развода дополнился неожиданным сюрпризом.
Получив задание отобрать пятнадцать человек из тридцати шести, имеющихся в роте военнослужащих срочников на помощь немецкому кооперативу в уборке картошки и капусты, старшина Ярый исходил из того, что это должны бать воины политически грамотные, надежные и не сачки.
А еще все понимали, что такие приглашения случается не часто и подобное сродни увольнению, да еще и с угощением. Потому как по окончанию работ бывает ужин, а то и с музыкой и танцами или просто хороший обед в компании с немцами. Вот и получается, что эта самая помощь кооперативу для солдат весьма приятна во всех отношениях.
И когда после завтрака и батальонного развода командир роты, капитан Яковлев, объявил, что группа солдат поедет помогать камрадам убирать картошку. Народ взбодрился и все с нетерпением ждали оглашения списка, с которым перед строем уже нарисовался Ярый.
Он хитро ухмыльнулся, что бывает крайне редко, козырёк фуражки пополз вверх и Ярый зачитал список, где среди счастливчиков оказался и Змеенко Иван.
– Повезло тебе, – сказал стоящий рядом с ним Хамза. – Женщины картошка в наклонка собирать будут, а значит задницами вверх, так что перед самым твоим морда вертеть будут – кайф.
– Это точно, главное на радостях трусы не обмочить, – это уже подал голос товарищ, с другой стороны.
Острили и другие.
– Разговорчики! – гаркнул старшина и добавил. – Названные мною остаются на месте, а остальным напра…во! На занятия шагом марш!
Вот такой финт иногда преподносит служба! Так, что счастливчики, тихо радуясь, в основном про себя, остались на плацу, а остальные, так же по-тихому кляня Ярого, судьбу и невезуху, потопали на занятия.
… А ветер с Атлантики всё больше набирал силу. Вихрь, огромный, неохватный и ленивый, всё сильнее раскручивал гигантскую карусель, сгоняя к центру дальние облака.
Еще тихий и незаметный, он прошел над зелёными островами Дании и, затягиваясь, как петля на шее, стал смещаться на юг, через Гамбург, вдоль Эльбы, играя рябью на её серых водах. А в его прохладных струях ощутимо угадывался свежий запах океана, холод Севера и аромат зелёных островов Ютландии, и он, как губка, насыщаясь влагой и, темнея, все больше и больше тяжелел, опускаясь и прилегая к земле …
Поездка на картошку и развод для лохов
Перед поездкой всех отобранных еще раз придирчиво осмотрел старшина, а капитан Яковлев обратился с напутственной речью, где основным и главным посылом были: дисциплина и ударный труд на благо немецкого кооператива, что будет способствовать и дальнейшему укреплению интернациональной дружбы.
Ну, а для ребят главным было вырваться хоть на несколько часов из однообразия военной службы, поглазеть на немок, почувствовать рядом запах женщины и, хотя бы помечтать, глядя на их достоинства.
А после напутствия все загрузились в крытую брезентом машину во главе со старшим лейтенантом Смолиным и выехали за пропускной пункт части. А дальше по брусчатке, обсаженной яблонями – и в деревню, больше похожую на городок в миниатюре.
В конторе кооператива старлей уточнил, куда дальше двигаться, и минут через пятнадцать машина была на месте, где их и поджидало картофельное поле. А на нём ряды клубней, вытряхнутых из земли механической копалкой и змейками растянувшиеся метров на сто. Здесь же, рядом, в тенёчке сидело больше десятка женщин.
Воины выгрузились и с любопытством стали смотреть на немок, а те – на них, и фрау, похоже, что стали обсуждать «руссиш зольдатен» и этак игриво хихикать, шутливо примеряя молодых ребят на себя, что подобное было понятно и без переводчика.
Но у поля оставили лишь семерых солдатиков, среди которых был Иван, а остальных отправили в другое место, где убирали капусту.
Женщины стали собирать картошку в вёдра, а задачей ребят было относить наполненные ведра к прицепу, который стоял у края поля. Но перед тем как высыпать картошку в прицеп, стоявшая здесь же фрау вручала талончики, тем самым отмечая, кто и сколько собрал вёдер.
Иван относил картошку от двух женщин, получал два талона и, возвратившись, отдавал каждой из них. Этим же занимались и остальные ребята. А чтобы не стоять без дела, и выразить своё расположение к женщинам, с которыми ему выпало трудиться, Иван тоже стал собирать картошку, когда было время, тем самым помогая то одной, то другой фрау. Но больше, всё же молоденькой и приятной во всех отношениях фрау Монике.
Следует сказать, что выделил Иван её сразу же, как только женщины поднялись и вышли на поле, она была самая молодая из всех, да и одета поярче других. На ней был яркий сарафанчик повыше колен и синее трико, плотно обтягивающее нехилые бедра. А на белокурую головку с весьма приятным личиком была водружена желтая панама. И ростом она выделялась, была повыше остальных. Так что всё это, в миг оценённое Иваном и ещё что-то необъяснимое, подвигло его и на следующий шаг.
Когда начали распределяться, кто с кем будет работать, то Иван, не дожидаясь указания немки-бригадирши, сразу же направился в сторону Моники, а она, улыбаясь, шагнула ему навстречу и представилась:
– Моника, – и усмехнулась, изобразив кнессет, а затем назвала и вторую женщину постарше, стоящую рядом – Марту.
Иван широко улыбнулся и, по-военному выпрямившись, тоже представился:
– Иван.
– О, Иван! – повторила за ним Моника. А он добавил, что можно и просто Ваня. И Моника понимающе закивала, повторив: «Ваня».
А еще сказала, что немного говорит по-русски – в школе учила этот язык, и любила смотреть русские фильмы без дубляжа. Но и добавила, что говорить стесняется, хотя и понимает язык хорошо.
Иван же учил в школе английский и по-немецки практически не знал ни слова, о чем и сообщил женщинам. Ну, а то, что усвоил несколько немецких ругательств, говорить не стал.
А вскоре немки, заметив предпочтения Ивана в оказании им помощи, стали хихикать и подначивать друг друга, да, похоже, и его тоже, но Ивану это было по барабану. Моника ему нравилась, и скрывать это он и не хотел – пусть знает.
Прав оказался и Хамза насчет задниц. Они действительно были перед глазами и не только тех женщин, что работали рядом. Большинство были одеты в синие, легкие комбинезоны, но некоторые и в платья, сарафаны. Так что, наклоняясь, они демонстрировали ребятам свои телеса в трусиках, а то и трусищах. Однако подобное немок не смущало, а возможно, что и заводило, чувствуя, с какой жадностью и не скрываемым желанием парни смотрят на них.
