Текст книги "Тающий человек"

Автор книги: Виктор Каннинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Хотя вокруг было полно людей, они не издавали ни единого звука. Их было человек пятьдесят – мужчины и женщины, больше мужчин, чем женщин, некоторые – черные, большинство белых и несколько желтых. Их одежда являла собой все от вечерних платьев до национальных костюмов: дворцовые туалеты, грубые рабочие одежды, рубашки с короткими рукавами и джинсы, и военные формы. Некоторые из них сидели, другие стояли, а одна фигура даже преклонила колено, выражая высшее почтение, но все они смотрели в дальний конец комнаты. Ни один их мускул не двигался, потому что они все были сделаны из воска. Ближе всего ко мне находилась женщина в вечернем платье с глубоким вырезом, плечи которой уже изрядно запылились.

В дальнем конце комнаты находилось возвышение, огибаемое по обоим краям мраморной балюстрадой. Три низкие ступеньки вели к еще одному, последнему возвышению, на котором стоял огромный трон, украшенный золотой лепкой, спинка которого уходила высоко наверх и скрывалась под неким подобием балдахина, с которого ниспадали золотые и серебряные занавески. По обеим сторонам трона стояло по подсвечнику на семь свечей, все свечи были зажжены. На троне сидела в два раза превышающая натуральную величину фигура О'Дауды. Большая голова была увенчана лавровым венком, громадное тело закутано в пурпурную тогу, а на огромных ступнях – золотые сандалии. Одна толстая рука держала серебряный кубок для вина, другая – пергаментный свиток. Убери свиток и вложи в руку лиру, и вот тебе уже не Цезарь, а Нерон – можно варьировать в зависимости от настроения.

И как раз в тот момент, уже оправившись от шока, вызванного обнаружением второго музея Мадам Тюссо в швейцарском шато, я задал себе вопрос, что за особое настроение было у человека, сидящего на краю возвышения у подножия своей восковой копии. В обычной ситуации отгадать было бы нелегко. Он мог бы быть Цезарем, Нероном, Гитлером, Наполеоном, Карлом Марксом, Сэмом Голдвином или Хрущевым. Но в данной ситуации все было проще. На нем был один из тех голубых маскировочных костюмов, которые любил носить Уинстон Черчилль, в углу рта – сигара, брови нахмурены. В правой руке он держал небольшую трость, которой он тихонько постукивал себя по правой ноге.

Он молча смотрел на меня через разделяющие нас сто метров мраморного пола, ожидая, что я начну первым. Но я знал свое место. С членами королевской семьи начинают говорить только после того, как заговорят они. К тому же я знал и кое-что еще. Несмотря на весь этот спектакль, он не был сумасшедшим. Он даже не был эксцентричным. Все, что он делал, он делал по расчету – холодному, бухгалтерскому расчету. Только неудачники сходят с ума. Это их способ сойти с дистанции.

Он поднялся и медленно пошел в мою сторону. У фигуры лондонского полицейского он остановился и резко ударил тростью по его обтянутому голубой саржей заду.

Затем, подойдя ко мне, он спросил, ни на секунду не забывая о том, что его брови должны быть нахмурены:

– Знаешь, почему я это сделал, Карвер?

Я сказал:

– Думаю, потому что много лет назад именно он поймал вас ночью в тот момент, когда вы выходили из находившейся по соседству бакалейной лавки с карманами, полными мелочи.

О'Дауда ухмыльнулся, но ему все еще как-то удавалось хмурить брови.

– Неудачная попытка. Конечно, перед тем как моя грудь покрылась шерстью, я пару раз набивал свои карманы мелочью. А как иначе, черт возьми, можно было собрать стартовый капитал. Нет, он поймал меня пьяным за рулем. Мне тогда было двадцать два. На полгода были отобраны права, и это означало, что я не могу управлять фургоном. Бизнес капут. Они все такие.

Он обвел тростью всю толпу.

– Вы пригласили меня сюда, чтобы рассказать мне о людях, которые портили вам жизнь?

– Ты очень скоро узнаешь, зачем я тебя сюда пригласил. Да, конечно, это все люди, которые портили или пытались испортить мне жизнь. Я люблю иногда приходить сюда и разговаривать с ними, давая им понять, кто я такой теперь. Ты знаешь, сколько стоит одна такая фигура?

– Нет.

– Их делает Кермод. Замечательный парень, Кермод. Когда-то работал у Тюссо. Он берет с меня двести фунтов.

– Вы можете сэкономить деньги, заказывая их в миниатюре. И хранить их можно будет под стеклом. Так на них не будет оседать пыль. – Я провел пальцем по спине дамы в платье с глубоким вырезом и показал палец ему. – А теперь оставьте свои попытки поразить меня.

– Ты уволен, парень.

– Замечательно.

– Ты собирался испортить мне жизнь.

– Вам следовало бы позволить мне сделать это. Тогда вы смогли бы водрузить меня здесь. Я бы даже прислал вам один из своих старых костюмов для большей натуральности.

– Следи за речью, когда говоришь со мной. Ты – только нанятый мной человек.

– Вы уволили меня несколько секунд назад. Помните? Но в любом случае, нанятый или уволенный, я говорю так, как считаю нужным. Перестаньте темнить, О'Дауда.

На какое-то мгновение мне показалось, что он собирается ударить меня своей тростью. Он стоял, набычив свою большую голову и сверля меня голубыми глазками, на медном ежике его волос играло солнце, а сигара тлела запрещающим красным светом. Затем он развернулся и подошел к фигуре чернокожего человека в тюрбане и сильным ударом трости сшиб тюрбан с его головы.

– А он что сделал? – спросил я. – Продал вам кучу липовых грязных фотографий?

– На самом деле это была куча липовых технических алмазов во время войны. Он всю жизнь сожалел об этом. И не думай, что я пытаюсь поразить тебя. Для меня все это – терапия. Мне нравится обозревать всех их, говорить с ними. После этого я ощущаю себя внутренне чистым и розовым, как младенец. И даже когда меня здесь нет, они все равно вынуждены смотреть на меня. – Он кивнул в сторону увеличенной фигуры Цезаря.

– Вам следует открыть собрание для публики. Это за два года окупит все расходы. Кермод мог бы продавать сосиски в тесте и мороженое на террасе.

Он посмотрел на меня, нахмурившись.

– Ты уволен.

Я повернулся и пошел к двери. Он позволил мне дойти до нее, а затем сказал:

– Не хочешь узнать почему?

Я посмотрел на него через плечо.

– Если вы чувствуете, что должны рассказать мне, о'кей. Но в таком случае давайте сделаем это за сигаретой и стаканчиком чего-нибудь. – Я достал свой портсигар и добавил. – Спиртное с вас.

Он улыбнулся мне.

– Ты – наглый ублюдок. Но обмен – ничего. Хотя, ты по-прежнему уволен.

Он пошел в дальний конец комнаты, то тут, то там пуская в ход свою трость, и, наконец, остановился перед шкафчиком времен Луи какого-то и достал из него бренди и пару бокалов. И на этот раз он налил себе больше. Я взял бокал и сел в кресло, на спинку которого небрежно опирался пожилой, похожий на дипломата тип в придворном костюме (он, вероятно, помешал посвящению О'Дауды в рыцари).

Я вдохнул аромат бренди, отпил немного, подождал, пока жидкость нагреется во рту, проглотил, и почувствовал, как у меня в животе зарождается новый вулкан.

– Кошмарная штука, – сказал я.

– Ты думаешь, я буду переводить свое лучшее бренди на человека, которого я только что уволил.

– Почему я уволен?

– Потому что, Карвер, когда я нанимаю кого-либо, я требую от него полной лояльности за те деньги, которые я ему плачу. За это меня никто не любит. Но всем им нужно зарабатывать деньги.

– Насколько мне известно, я даже еще не обманул вас ни с одним счетом за отель. Но я обязательно сделаю это, когда вы меня восстановите на службе.

Резким, раздраженным движением трости он рассек перед собой воздух и сказал:

– Черт, ты меня очень утомляешь.

– Мне хотелось бы услышать несколько фактов, подтверждающих мою нелояльность.

– Два дня назад меня посетил один человек по имени Алакве.

– Это было в Англии или здесь?

– Зачем тебе это?

– Затем, что тогда я буду знать, был ли это Джимбо Алакве или Наджиб.

– В Лондоне.

– Старина Джимбо, все еще трудится изо всех сил. Не нужно мне рассказывать. Я догадываюсь, что он вам сообщил. Я получил взятку, скажем, в три тысячи гиней, не фунтов, за то, что обману вас и скажу, где находится “Мерседес” – когда я, конечно, найду его – сначала ему, а потом вам. Что-нибудь в этом роде, да?

– Более-менее. Ты чертовски откровенен.

– Я буду даже еще более откровенен. Джимбо попроще, чем его брат – они близнецы. Бог знает, что с него имеют те люди, на которых он работает. Ему следовало бы знать, что моя цена за подобного рода обман была бы где-нибудь в районе десяти тысяч. Мне и у вас хорошо. Постоянная смена декораций, жизнь в окружении роскоши, новые лица – некоторые из них очень симпатичные и женственные – и полное ощущение вечности жизни, которое, попади я в страховое агентство, тут же выгнало бы меня из него. Взгляните на это.

Я достал вещицу из кармана и бросил ему. Она была размером с половину грейпфрута и такой же формы, но гораздо тяжелее.

Он взял ее в свою обезьянью лапу и спросил:

– Что это такое?

– Это магнитная термобомба. Там сбоку есть небольшой переключатель, который можно поставить на любую, указанную на шкале температуру. Температура дана по Фаренгейту, Цельсию и Римеру. Все предусмотрено. В настоящий момент она поставлена на предохранитель. Я обнаружил ее под капотом своего автомобиля в Женеве. Она была приведена в рабочее положение и разнесла бы меня и машину в клочья через пару километров.

– Черт, какая полезная штука.

– Можете оставить ее себе. Но если я взял деньги, зачем им тогда понадобилось убирать меня? Лишние расходы. Им очень не понравилось, что я отказался от денег. Я полагаю, вы уже хорошо заплатили Джимбо, чтобы он работал на вас?

– Да, заплатил.

Я покачал головой.

– Вы его совсем запутаете. Он не из тех людей, которые могут вести двойную игру и не замкнуть в один прекрасный момент оба конца. Хорошо, я снова на работе?

Он протянул руку и положил бомбу на шкафчик. Затем он повернулся ко мне, склонил голову, как бык, нацелившийся на красный плащ матадора, и шумно выпустил через нос воздух.

– Что, черт побери, происходит, – сказал он. – Я только хочу вернуть свою машину.

– Вы ее получите. Ее свистнул один мерзавец по имени Отто Либш. – Упомянув имя, я замолчал и внимательно посмотрел на него. Я был уверен, что оно что-то значило для Джулии. Оно также могло что-то значить и для него. Но если оно и значило, то он никак не выказал этого. Я продолжил. – Он ее перекрасил и несколько недель спустя ограбил на ней кассу где-то во Франции. С того момента ни его, ни машины никто не видел. Но я ставлю десять к одному в сотенных – фунтах, не франках – что я найду машину в ближайшие несколько дней. Идет?

– Нет.

– Приятно, что вы так уверены во мне. Я восстановлен?

– Да, временно. Но, клянусь Богом, один неправильный шаг и...

– Вы опережаете события, – сказал я. – Если вы хотите, чтобы я вернулся, у меня есть одно условие. Нет, два.

– Никто никогда не ставит мне условий. – Он произнес это с грохотом выходящего из-под контроля парового катка. А так как я знал, что с паровым катком лучше не спорить, я начал вставать, собираясь уходить.

Жестом руки он указал мне, чтобы я сел.

– Что ж, давай послушаем твои условия.

Я сел.

– Первое, я не хочу, чтобы мне задавали вопросы о том, как я вышел на Отто и машину. И я не хочу, чтобы вопросы задавались вашей падчерице Зелии. Как она и говорит, она ничего не знает. Второе, я хочу знать, что находится в тайнике машины и кто те люди, на которых работают Наджиб и Джимбо Алакве. Это я хочу знать ради собственной безопасности. Что вы скажете?

Он медленно встал и тепло улыбнулся мне. В это невозможно было поверить, но его большое животное лицо вдруг преобразилось. Передо мной стоял огромный, похожий на медведя папочка с распростертыми руками и ласковой улыбкой, готовый принять и утешить всех уставших, упавших духом, угнетаемых, обездоленных и обескровленных на этой земле. На меня это не произвело ни малейшего впечатления, так как я был уверен, что он их всех примет и сделает на них деньги.

– Я скажу Карвер, что я явно ошибался по поводу тебя. Продолжай работу. Я тебе полностью доверяю, парень. Что касается Зелии, я больше не стану при ней упоминать о машине.

– Отлично.

Он покачал головой.

– Я не понимаю, почему ты до сих пор не стал миллионером. У тебя есть все возможное в этом мире нахальство.

– Чего у меня нет, так это ответа на мое второе условие. Что в машине и кому еще она нужна?

– Ах, да, это. Ну, с этим немного сложнее. Щекотливый момент.

– Все-таки, попробуйте.

Он пожевал кончик своей сигары, придумывая, какое вранье ему стоит выдать мне. Он понимал, что после недавней похвалы в мой адрес, оно должно быть очень грамотным. Придумал он быстро.

– В машине, – сказал он, – находится очень приличная пачка облигаций. Облигаций золотого займа. Точнее, это – облигации трехпроцентного внешнего займа японского имперского правительства 1930 года с окончательным погашением в мае 1975 года, но эти облигации будут погашаться в январе следующего года. Естественно, после этого никакого нарастания процентов по ним не будет. Но при погашении они будут оцениваться в двадцать тысяч фунтов. С самого начала они принадлежали мне. Но я собирался передать их одному моему другу в ответ на оказанную мне услугу. Ты удовлетворен?

– Да. Но я, естественно, проверю, существуют ли такие облигации.

– Проверяй, проверяй, осторожный ублюдок. – Он ухмыльнулся.

– А друг?

– Он – влиятельная фигура в оппозиционной партии одного из новоиспеченных африканских государств. Когда-то эта оппозиционная партия была правящей. Времена меняются. Теперешняя правящая партия считает, что облигации принадлежат им, потому что, как они аргументируют, услуга, оказанная мне моим другом, когда он находился у власти, была оказана с использованием служебного положения.

– И что вы думаете по поводу этого аргумента?

– Мне на него плевать. Я обещал облигации ему, и он их получит. И это, черт возьми, все, что тебе следует знать.

– Куда эти облигации должны быть предъявлены к погашению? – спросил я. Вопрос был неожиданным, но он был к нему готов и ответ последовал без заминки.

– В Банк токийской трест-компании, Бродвей 100, Нью-Йорк. Естественно, ты это тоже проверишь. Но делай это за свой счет, а не за мой. А теперь убирайся отсюда и найди мне этот “Мерседес”.

Я встал.

– А где находится тайник?

Он надул щеки, как гротескный херувим, мягко выпустил воздух и сказал:

– Это не твое дело. Я доверяю тебе, но не настолько, чтобы сообщать тебе, где лежат облигации на десять тысяч фунтов.

Я сделал для вида печальное лицо и направился к двери, мимо полицейского, который поймал его пьяным за рулем, мимо торговца драгоценностями, который подменил ему камни, мимо стройного латиноамериканца, который, вероятно, продал ему фальсифицированный золотой рудник, мимо мужчин и женщин, которые когда-то на какое-то время возникали у него на пути, вымогали у него деньги, обирали его, а потом жили и умирали, сожалея о содеянном. Ни на секунду я не поверил в его рассказ про облигации – вернее, что именно они находились в тайнике машины. Да, японские императорские облигации существовали. Он просто зацепился за них, чтобы я отстал. А я сделал вид, что поверил. А почему нет? Работа есть работа, а за эту хорошо заплатят, а когда я получу машину, кто-то – я пока не знал, кто именно – заплатит еще лучше за то, что находится в тайнике.

Я отправился в свою комнату, пыхтя забрался по винтовой лестнице на свою башню, желая поскорее собрать вещи и уехать. В комнате меня поджидала мисс Зелия Юнге-Браун.

Она сидела у окна. На ней была голубая куртка, голубая юбка и мощные туристские ботинки и выглядела она так, словно только что вернулась из длинного пешего путешествия по сосновому лесу.

– Итак, вы наконец решили сойти на берег? – спросил я.

– Да. – Она подняла руку и провела ею по своим темным волосам, слегка насупив брови. Никакого намека на улыбку на ее лице, но, подумал я, нет того ледяного холода, который чуть было не заморозил меня во время нашей последней встречи.

Когда я бросил свой чемодан на кровать и начал укладывать свою пижаму, которую какой-то лакей уже выложил, она встала.

– Я сделала глупость, послав письмо Максу Анзермо. Мне следовало бы догадаться, что именно этого вы и ожидали от меня. Вы должно быть, остались довольны собой.

– Между нами, – сказал я, – Макс мертв.

– Мертв?

– Да. Вы хотите, чтобы я выказал печаль по этому поводу?

– Но вы...

– Нет, я не делал этого. Но Макс мертв и я не собираюсь оплакивать его. Меня интересует только машина. Вашего отца тоже.

– Отчима.

– Ну да, если вы так болезненно к этому относитесь. Он ничего не знает. Никто ничего не знает, кроме меня, а я некоторые вещи очень быстро забываю. А теперь перестаньте играть передо мной роль снежной королевы. Спишите все в архив и начинайте снова жить.

– Вы ничего никому не сказали?

– Совершенно верно.

Она была большой девушкой, и вдруг она смутилась и ей не удалось справиться со своим смущением. Я даже испугался, что она бросится ко мне, обнимет меня и раздавит в своих красивых, длинных и сильных руках. Однако она овладела собой и медленно протянула мне руку.

– Я вам очень благодарна.

Она взяла мою руку в свои, и тут уже смутился я.

– Забудьте все это.

Я убрал свою руку. Она затопала к двери в своих тяжелых башмаках и перед самой дверью остановилась.

– Как мне хочется сделать что-нибудь, что бы показало, как я вам благодарна.

– Вы могли бы попробовать начать опять улыбаться, – сказал я. – Эта способность легко возвращается.

– В этом доме трудно улыбаться. Он хранит столько тяжелых для меня воспоминаний... о моей маме. Я решила уехать и устроиться на работу.

– Работа – это прекрасно. Однако улыбка на лице немного облегчит ваши поиски. Попробуйте.

Возвращение было легким. Она улыбнулась мне медленно и тепло, затем тряхнула головой и засмеялась. А затем она ушла.

Я захлопнул крышку чемодана, радуясь, что Макс мертв.

В вестибюле, вернее, в самом начале длинного коридора, выложенного, как и вестибюль, зелеными и белыми мраморными плитами, меня ждал Денфорд. Он подошел ко мне уверенной походкой человека, который привык передвигаться по мраморным полам, и спросил:

– Уезжаете?

– С радостью, – сказал я. – Мне не очень-то хочется оказаться в коллекции восковых фигур. Я полагаю, босс уже сообщил вам, что я восстановлен в прежней должности?

– Да.

– В таком случае могу я получить список людей, которые находились здесь до и в момент отъезда мисс Зелии на “Мерседесе”?

Он протянул мне лист бумаги и сказал:

– Мне кажется, вам следует знать, что мистер О'Дауда дал мне строгое указание никому не передавать этот список.

– Тогда как же я?

– Я не готов ответить на этот вопрос.

Я опустил бумагу в карман и посмотрел на него, подняв брови.

– Вы его не любите, не так ли?

– Я у него работаю.

– И вы хотели бы сделать ему подножку и посмотреть как он врежется лицом в пол?

Он слегка улыбнулся мне и сказал:

– Я надеюсь на большее. Я ждал очень долго. В противоположность вашим представлениям я настроен совсем не враждебно по отношению к вам. Мне кажется, вы можете оказаться тем самым “богом из машины”.

– Вы имеете ввиду, что надеетесь, что когда я найду машину, я заберу то, что в ней спрятано, с собой? Или передам еще кому-нибудь?

– Возможно.

– Вам действительно он очень не нравится, да? Скажите мне, вы никогда не писали анонимных писем о нем в Интерпол или Скотланд-Ярд?

– С какой стати? – Он прекрасно контролировал себя.

– Я просто подумал. Но как бы то ни было, я думаю, что та игра, которую вы ведете очень опасна. Будьте осторожны, если не хотите в итоге оказаться среди восковых фигур.

Я поднял чемодан и вышел на свежий воздух к машине. Рядом с ней стояла Джулия.

– Все было в порядке? – спросила она.

– Все прекрасно. Ваш отец почти доверяет мне, Зелия очень благодарна, а Денфорд полон намеков. Что вы добавите к этому?

– Почему вы не можете разговаривать со мной без грубости и пошлостей?

– Вы как-то действуете на меня. Больше всего на свете мне хотелось бы пребывать с вами в прекрасных отношениях, но я, кажется, все время стучусь не в ту дверь.

Я забросил чемодан в машину. Она тем временем закурила.

Перед тем как сесть за руль, я сказал:

– Только не предпринимайте никаких глупых шагов типа попыток следовать за мной.

– Я об этом даже и не думала. Тем не менее, куда вы едете?

– На поиски Отто Либша. Передать что-нибудь?

Она быстро и почти испуганно посмотрела на меня.

– С какой стати?

– У меня создалось впечатление, что вы знаете его, или что-то о нем.

– Я не знаю, почему у вас создалось такое впечатление.

– Нет? Я объясню вам. Когда вы пришли ко мне в ту первую ночь, вы думали не только о безопасности Зелии, но и о чем-то еще. Когда в Турине я упомянул его имя, оно вас не удивило, и сейчас вы не сказали, что вы его не знаете. Но не беспокойтесь, я не собираюсь ничего из вас вытягивать. Я только хочу найти машину. Это мое дело.

– Вы упоминали его имя в разговоре с Зелией?

– Нет. Чем меньше сказано ей о каждом из них, тем лучше. Но я, естественно, упомянул его в разговоре с вашим отцом, но его большое счастливое лицо осталось без изменений. Итак, вы хотите поговорить об Отто или я уезжаю?

Она смотрела на меня какое-то время, моргая и покусывая нижнюю губу, затем покачала головой и сказала:

– Не вижу смысла. Абсолютно никакого смысла... Это ничего не изменит. – Затем, в бесстрастной манере, она продолжила. – Поезжайте. Поезжайте искать свою машину. Это важно. Это деньги, это работа. Вещи, которые действительно ценятся в этой жизни.

Она резко повернулась и пошла к дому. Я отъехал, испытывая сильное недовольство собой, понимая, что я повел себя с ней неправильно, понимая, что ей нужна была помощь и также понимание и что в такой момент мне не следовало никуда лезть. В тот момент я мог справиться только с одним делом – с поисками машины, особенно когда туда уже сунул свой нос Интерпол.