355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктор Кадыров » Золото Иссык–Куля » Текст книги (страница 12)
Золото Иссык–Куля
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 13:43

Текст книги "Золото Иссык–Куля"


Автор книги: Виктор Кадыров



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Ты какой стране хочешь помочь, Оман?

Видя замешательство кладоискателя, главный глухо рассмеялся:

– Депутатам или президенту? А может быть, народу? Опять же какому? У нас теперь и народ разный. Кто с севера, а кто и с юга. Друг друга готовы съесть. Или своим, иссыккульцам, подарок желаешь сделать?

– Я для страны, для государства, – упрямо проговорил Оман, – чтобы всем хорошо было. Не будет внешних долгов, правительство сможет льготы своим предпринимателям дать, чтобы они развивались…

Громкий смех главаря прервал патриотическую речь кладоискателя.

– Ну, ты – лох. Рассмешил меня. Полагаешь, что если дать правительству денег, то оно начнет думать о народе и государстве? Неужели ты, Оман, забыл наш менталитет? Сначала должно быть хорошо мне, потом моим родным человечкам, а вот потом уже их родным и близким, потом близким моих близких и так, пока всем не станет хорошо! Другого пути, к сожалению, нет! Разве мало государство брало и получало кредитов и грантов? Где они? Думаешь, что–то изменилось в системе с уходом Акаева и приходом Бакиева? Ты, я слышал, работал на горнорудном комбинате? Куда уходит наше киргизское золото? Откуда у госмужей и налоговых инспекторов, получающих гроши, роскошные особняки? Или ты не видишь, как собственность переходит из рук в руки? Не останавливаются ни перед чем, вплоть до убийства. Сколько заказных преступлений совершилось за последнее время? Со счета уже сбились. Сколько раскрыто? Ни одного! Потому, как все повязаны: и менты, и суды, и власть. Так кому ты подаришь найденные сокровища? Государству? Но государство – это люди, которые его олицетворяют. Ты этим людям подаришь? Рассчитываешь получить законное вознаграждение за труды? У государства ведь нет денег для таких, как ты. Из чего оно заплатит тебе вознаграждение?

Оман закивал головой:

– Мне ведь никто и не помогает. Я сам. Квартиру продал. Если потребуется, еще одну продам. У меня в Чолпон–Ате есть. Главное – найти! Там часть сокровищ на Сотсби продадим – вот и будут деньги. И на долги, и на вознаграждение!

Главарь тоже кивал головой, слушая Омана. Потом опять в упор посмотрел на кладоискателя своими холодными, как дуло пистолета, глазами.

– Я не верю в сказки и привык делать то, что приносит деньги. Запомни то, что я скажу тебе, Оман. Я повторю, что не верю в легенды, не верю в твой клад. Но если все же случится так, что тебе повезет и ты докопаешься до своих мифических сокровищ, ты первым делом дашь знать об этом мне, Юсуфу. Скорее всего, ты слышал обо мне. Здесь, на Иссык–Куле, без моего ведома ничего не происходит. Все платят дань мне и моим ребятам. Я лично позабочусь о том, чтобы твои сокровища попали к народу. Не к абстрактному, а вполне конкретному. Иссык–кульскому. И ты лично обижен не будешь, государство в накладе не останется. Знаешь, когда страна богатая и благополучная? Когда богаты люди, которые живут в ней. Сделаем их счастливыми, и у нас с тобой будет счастливое государство. Или ты против?

Оман отрицательно помахал головой.

– Ну, вот и лады, – удовлетворенно проговорил главарь, – хорошо, что мы поняли друг друга и сразу договорились. Конечно, я бы с радостью помог тебе деньгами в твоих поисках, но я не верю, что ты что–нибудь дельное найдешь. А на ветер деньги я бросать не могу. Я так, на всякий случай, к тебе завернул. Любопытно посмотреть, что тут у тебя. Да и на тебя, патриота, интересно было взглянуть. И не советую поступать по–другому: государству сдавать что–то, туману напускать. Все тогда может кончиться плохо, в первую очередь для тебя и твоих близких.

Гости уехали, нехороший осадок в душе Омана остался. Он вспомнил, как, недавно Нурлан Мотуев захватил в Кара–Кече угольный разрез и противопоставил себя государству. И оно ничего не могло сделать. Нурлан собирался вооружить всех местных жителей Джумгала, говоря, что его армия будет сильнее действующей армии Киргизии. Вспомнились убийства депутатов и авторитетов криминального мира, последние громкие захваты частной собственности – ничего нет стабильного и надежного в этом мире. И Оман почувствовал себя одиноким и беспомощным в этом безлюдном ущелье рядом с несметными сокровищами, присутствие которых он ощущал физически.

Непредвиденные хлопоты

Оман с трудом протиснулся в открывшуюся после расчистки щель. Он уже получил кое–какие навыки после общения со спелеологами и не боялся шагать в неизведанную темноту. Спелеологи работают в Бишкеке. У каждого свои заботы. Вытащить их сюда в Курменты за триста пятьдесят километров от столицы сложно. Всю зиму Оман, когда выкраивал время, выгребал грунт из расщелины на глубине более двадцати метров, куда уходила вода из подземного ручья. И вот ход открыт. Оман расширил его с помощью молотка, оббив торчащие по краям шипы и выступы, с опаской осветил проход светом фонаря: ход слегка заворачивал направо и конца его видно не было. Оман вздохнул и, хотя его сердце трепыхалось внутри, словно птичка в когтях у кошки, полез внутрь.

За поворотом ход был свободен от грунта. Вода хорошо промыла его, лишь дно было усеяно острой галькой, которая больно врезалась в колени Омана.

Строительная каска надежно защищала Омана от случайных ударов, но Оман вынужден был смотреть прямо перед собой. Поворот головы в сторону сопровождался глухим ударом каски о скалу. Но вот Оман перестал ощущать давление каменного потолка. Теперь он мог вертеть головой в разные стороны. Не вылезая из хода, кладоискатель осмотрелся. Перед ним был огромный зал. Луч фонаря терялся в темных углах пещеры. Пол наклонно уходил вниз от лаза, из которого торчала голова Омана. Он сделал усилие и вылез из прохода. Не потерять бы его! Зал громаден, и здесь легко можно заблудиться, потеряв ориентацию. Надо отметить местонахождение лаза. Оман выложил пирамидку из камней рядом с выходом. Когда он осмотрелся, то понял, что сделал это своевременно. Зал весь пещрил различными ходами и коридорами, которые расходились в разные стороны.

То, что увидел Оман в центре зала, заставило его задержать дыхание и попытаться успокоить безудержно бьющееся сердце. «Спокойно, спокойно», – твердил Оман, делая равномерные вдохи–выдохи.

Перед ним лежали какие–то предметы. Трудно было определить, что именно, потому что ил и грязь, покрывавшие предметы плотным ковром, скрывали их поверхность. Но этот покров не смог скрыть их форм. Прямоугольные, квадратные, полукруглые – они говорили о том, что их изваяла рука человека. Дрожавшими от волнения пальцами Оман попытался расчистить песок и ил, покрывавший одну из его находок. Налет спрессовался в твердую плотную корку. Оман вытащил из–за пояса небольшую лопату и молоток.

От ударов железа о поверхность предмета полетели небольшие искры, но корка треснула и местами начала отваливаться. С большим трудом Оману удалось очистить прямоугольный предмет. По виду он напоминал сундук, но добраться до его поверхности кладоискатель не смог. Он был плотно обмотан какой–то материей и просмолен. Столетия превратили это покрытие в непробиваемую броню.

Оман ругался и рычал от нетерпения узнать, что же находится внутри сундука, но был бессилен пробиться сквозь окаменевшее покрывало сундука. Наконец подгнившие доски сундука не выдержали отчаянных ударов Омана, и сундук треснул. Из образовавшейся дыры на пол пещеры посыпались какие–то предметы. Оман бросился подымать их.

В свете фонаря он увидел, что это были монеты. Они были черными и слиплись по несколько штук в бесформенные куски. Оман попытался отчистить одну из отвалившихся от общей массы монеток. Черный налет не поддавался его усилиям. Вконец обессиленный, Оман опустился на разбитый сундук, сжимая в руке небольшую монету. Что же это может быть? Золото? Вряд ли, Оман помнит смутно романы про пиратов и кладоискателей. Там всегда наступает момент, когда внезапно изумленному взору предстает сверкнувшее золото. Ведь золото – благородный металл, который не подвергается окислению. Даже самородки находят по блеску. Нет – это не золото.

Серебро? Или бронза? А возможно, медь. В древности медь тоже ценная была. Да и сегодня в цене. Всю ее в Китай вывезли. Телефонные кабели вырезают грабители, охотясь за цветным металлом. Нет, не может быть бронза или медь! Ведь в легенде говорилось о золоте и серебре. Но серебро – тоже благородный металл. Окисляется ли оно или нет? Подумав, Оман вспомнил, что серебряные вещи темнеют и покрываются патиной. Значит, это серебро! А темный налет – мощная патина. Ведь восемь столетий эти монеты здесь лежат. А раз есть серебро, значит, и золото где–то рядом. Может, не здесь, а в соседней пещере? Это уже не важно. Оман нашел серебро, найдет и золото!

Вот оно, наконец, сокровище! Как долго он его искал! В голове Омана гремел хор голосов от шумевшей в висках крови. Надо успокоиться. Все позади. Все закончилось так, как он хотел.

И вдруг тишину пещеры нарушил шаркающий звук чьих–то ног. Шаги приближались к оторопевшему от неожиданности Оману. Волосы на его голове зашевелились от ужаса. Здесь, на двадцатиметровой глубине, не может быть живого существа, кроме Омана!

В страхе кладоискатель озирался по сторонам. Звук усиливался. Внезапно Оман заметил небольшое свечение в одном из боковых ходов. Неужели существует еще один проход к сокровищам, о котором Оман не знал?! Как такое может быть? И, наверняка, есть кто–то, кому известен этот проход и кто давно пользуется им для своей выгоды. Первым желанием Омана было спрятаться и подсмотреть, кто нашел сокровища раньше его. Но не успел он сделать и шага, как в проходе показалась фигура старика. Что–то знакомое почудилось Оману в темном облике пришельца. Какие–то смутные воспоминания вихрем пронеслись в воспаленном мозгу кладоискателя. Это же тот старец, который приснился ему во сне! Как это возможно? Как может сон стать явью!

– Здравствуй, Оман! – проговорил Оскамбай, а возможно, призрак старого калмыка. – Вот ты и добрался до желаемых сокровищ. Сколько веков духи моих предков охраняли этот клад! Сколько людей пыталось его найти! Ты первый, кто коснулся этого богатства, потому, что мысли твои были чисты. Правильно я говорю?

Старик уселся на разбитый Оманом сундук и пристально посмотрел на кладоискателя.

В голове Омана пролетел рой мыслей – о проданной квартире, о долгах перед своими рабочими по зарплате, о его обещании жителям Курменты и близлежащих сел доли от найденных на их землях сокровищ. Вспомнился аким района и губернатор области, вспомнились и холодные глаза Юсуфа и его телохранителей, отчего Оман вздрогнул. Где–то вдалеке появился академик Плоских и призывно замахал рукой. Спелеолог Дудашвили за его спиной хрипло сказал: «Не нужно мне никаких сокровищ. Главное, что ты нашел пещеру. Мы назовем ее пещерой Омана!»

– Что ты сейчас будешь делать? – сурово спросил Оскамбай, прерывая поток безумных мыслей в голове у Омана. – Будешь звать Юсуфа или позвонишь академику? Отвечай!

Оман покрылся холодным потом. Его то бросало в жар, то обдавало леденящим холодом. Везде ему мерещился пронизывающий взгляд Юсуфа. Оман ощутил холодок приставленного к виску пистолета. Что будет, если он скажет о находке академику Плоских? Привезет ли Владимир Михайлович с собой охрану? Спрячется ли Оман от вездесущего Юсуфа? А если скажет этому бандиту, что будет с ним самим, останется ли Оман в живых? Можно ли верить этому вору в законе? Может быть, ничего не говорить никому и закрыть котлован. Это еще в его силах. Взять часть сокровищ и попытаться продать. Нет, так нельзя, всем станет ясно, что он отыскал клад. Взять и не пользоваться найденными сокровищами? Всю жизнь чахнуть над созерцанием тайного богатства, словно Кощей бессмертный? Что же делать?!

Оман в отчаянии посмотрел на призрак старого Оскамбая. Тот, не дождавшись ответа от Омана, мирно похрапывал, устроившись на сундуке. Кладоискателю нестерпимо захотелось открыть другой сундук. Есть ли там золото? Может, его и нет вовсе. Надо проверить. Оман схватил молоток и лопату и бросился ко второму сундуку. Не обращая внимания на спящего призрака, он взмахнул молотком и что было силы ударил, стараясь проломить сгнившие доски. И тут Оман проснулся.


Пещера Омана

На поляне горел костер. Возле него сидели три человека. Через открытую дверь юрты Оман узнал Василия, Виктора и Сергея Дудашвили. Вокруг было темно, видимо, наступила ночь. Когда Оман уснул, он совершенно не помнил. В горле все пересохло и был дурной вкус. По всей вероятности, они выпили водки по случаю прохождения пещеры. В туманном от сна сознании вертелись обрывки видений и воспоминаний. Внезапно Омана ударило как током. Он был в пещере и нашел сокровища! Как же он вернулся в юрту?

Оман прислушался к разговору спелеологов.

– Совершенно не важно, найдет Оман клад или нет, – говорил Сергей, – я даже думаю, что, скорее всего, не найдет. Все это миф. Главное – это то, что он уже нашел пещеру. Здесь есть легенда, есть остатки шурфа энкавэдэшников. Есть, что показывать и рассказывать туристам. То есть Оман создал новый туристический продукт, который будет приносить стране деньги. Мне кажется, это и есть то сокровище, которое искал Оман. Руками его не возьмешь, а пользу оно несомненную государству принесет. Причем не единовременную, а на многие годы и века.

– Для меня сокровища вообще не имеют никакой ценности. Что я с ними буду делать? – продолжил разговор Филиппенко. – А вот пещера – это действительно интересно. Если Оман все–таки откопает проход из завального зала, может быть, пещера и дальше продолжится. Со временем, после того, как мои ребята исследуют ее полностью, можно будет организовать посещение ее туристами. Вкупе с легендой это будет для них очень интересно. На Иссык–Куле таких мест не так уж много. Молодец все–таки Оман, что пещеру нашел.

– Конечно, молодец, – согласился Виктор, – но если бы еще и сокровища нашел, тогда бы вообще прекрасно было. Не забывайте, Оман квартиру потерял ради своей идеи помочь государству. Я первый раз встречаюсь с человеком, который готов реально отдать свои деньги, и немалые, ради своего патриотизма. Если бы в нашей республике все так думали и поступали, как Оман, горя бы не знали.

– А может быть, он и ради себя старается, – возразил Сергей, – награждение в случае находки ему все–таки причитается. Хотя рассчитывать, что кто–то ему заплатит, – абсурд. Вон в прошлом году академик Плоских нашел золотой слиточек весом тридцать грамм, а никто ему ни копейки не выплатил. Так–то вот.

Спелеологи продолжали пить чай. Оману жутко хотелось к ним присоединиться, жажда мучила, но осознание того, что все ему приснилось, сильно его огорчило. Когда же он уснул? Что было на самом деле, а чего не было? Существовал ли на самом деле страшный Юсуф или и он плод его воображения? Ничего, сейчас он встанет, подойдет к костру и узнает, что же из его воспоминаний явь, а что сон. И Оман опять заснул.

РАССКАЗЫ
Вознесенье Господне

Этот рассказ о жизни монаха Ираклия, того самого, кто забрался под кровлю в Свято–Троицком монастыре в 1916 году во время киргизского бунта и тем спасся от неминуемой смерти, не является продолжением повести «Золото Иссык–Куля». История его жизни напомнила мне жития святых, на долю которых неизменно выпадало множество страданий. И так же, как и они, отец Ираклий до самой смерти был верен своему Богу.

День 27 мая 1937 года обещал быть теплым и радостным. Это был канун великого праздника Вознесения Господня. Сады в селе Сазановка покрылись бело–розовым одеянием, сотканным из сотни тысяч нежных цветов. Казалось, облака спустились на землю и прилегли на отдых у подножия Тянь–Шаньских гор полюбоваться утренним солнцем, превратившим темные воды озера Иссык–Куль в алый кумач. Село еще спало, и лишь приветственные крики петухов да ленивое брехание собак нарушали сонную тишину.

В доме Бочарниковых, который стоял ближе остальных к горам, в это время уже не спали. Бывший монах Ираклий вместе с домочадцами служил утреню. В келье старца молились сам отец семейства Сергей Бочарников с женой Анастасией и их пятеро дочек, старшей из которых было около десяти лет. Кельей отцу Ираклию служил покосившийся закром, сбитый из горбылей. В это сооружение и двери–то не было. Чтобы попасть вовнутрь, надо было отодвинуть одну досточку и бочком протиснуться в образовавшуюся щель. Вместо кровати старому монаху служил длинный дубовый стол, на котором были постелены две дерюжки, свитые из конопли. На одну отец Ираклий ложился, другой покрывался во время короткого отдыха.

Когда он жил у Мирона Николаевича Дубинина девять лет назад, то ни на минуту не ложился в постель. Помолится, сядет на лавочку, отдохнет немного и опять за служение принимается. Евдокия, жена Мирона Николаевича, все удивлялась, почему это кровать стоит не тронутая, хотя она каждое утро приходила поправлять ее. Тогда у отца Ираклия поболее силы–то было, теперь годы берут свое. Правда, сколько ему лет, сам старец точно не знал.

Отдали его еще ребенком в монастырь, ни родителей, ни возраста своего отец Ираклий не помнил. Еще когда Ираклий был монахом Свято–Троицкого Иссык–Кульского монастыря, находившегося недалеко от села Сазановка на Светлом мысу, ему было лет шестьдесят. В 1916 году после киргизского бунта, во время которого монастырь чуть было полностью не сгорел и было убито семеро монахов, отец Ираклий уехал в город Верный, где жил в горах вместе с монахами Серафимом, Анатолием и Феогностом. Эти святые старцы в 1913 году построили на горе Кызыл–Жар в урочище Медео скит, где постоянно жили и молились. Отец Серафим в выкопанной пещере устроил церковку, обшитую тесом. Внутри был иконостас со множеством икон, написанных его руками. Отец Серафим обладал редким даром изображать святые лики. В эту церковь во время праздников любили приезжать многие жители Верного. Народу было столько, что места внутри не хватало, и люди стояли снаружи. А как пели отец Серафим и иеромонах Анатолий! Это были незаурядные певцы – слушателям казалось, что они парят в облаках вместе с ангелами! На душе становилось так благостно, что многие плакали от счастья. Сам губернатор Фольбаум приезжал к старцам. Раз, когда отец Серафим заболел и лежал в своей келье, представилось ему, что, поев рыбки, он непременно исцелится. Да где же отцу Серафиму взять ее, рыбку? А тут стук в дверь кельи – губернатор пожаловал и рыбу старцам привез!

В Верном существовал тогда женский Иверско–Серафимовский монастырь, и до ухода отца Серафима в горный скит настоятельницей была монахиня Нектария. Сильной веры была женщина. Сто насельниц монастыря души в ней не чаяли, с рвением выполняли все службы. Игуменья Нектария относилась к монахиням как к собственным дочерям, знала их нужды и чаяния. Но в 1913 году епископ Семиреченский и Верненский Иннокентий убрал мать Нектарию из монастыря и поставил настоятельницей молодую дочь генерала Бакуревича – послушницу Таисию, при постриге получившую имя Ефросиния.

Как ни просил за матушку Нектарию отец Серафим, владыка Иннокентий был непреклонен в своем решении. Со слезами на глазах провожали мать Нектарию насельницы монастыря.

Как и ожидал отец Серафим, при матери Ефросинии начались всякие вольности. Дочь генерала хоть и была набожной, но была воспитана в баловстве и относилась к монахиням как к девчонкам. Многие тогда покинули стены монастыря.

В горах тогда многие монахи жили. Рядом с горной церквушкой поселились несколько покинувших монастырь монашек. На Мохнатой горе жил отшельником странник Виктор. Он много путешествовал, пока не появился в Семиречье в 1906 году вместе с переселенцами. Здесь ему понравилось. «Горы красивые, люди добрые, набожные», – говорил Виктор. Он вырыл себе пещеру для моления, рядом поставил небольшую келью, в которой жил. И зимой и летом ходил укутавшись в брезентовый плащ. В Верном многие его знали и уважали. Пытались дать старцу денег и еду, но от денег Виктор категорически отказывался, а из еды брал только хлеб и сухари. Он рассказывал, что в отрочестве сильно болел, и его, скрюченного от недуга, мать привезла к Иоанну Кронштадтскому. Тот помолился и излечил мальчика. Потом, внимательно посмотрев на него, отец Иоанн изрек: «Вижу, отрок будет набожным, странником станет. Пусть питается лишь хлебом, сахаром и чаем». С тех пор Виктор и ходил по всяким местам, пока не осел в горах Медео близ города Верный.

Вот его–то и попросил отец Серафим подыскать подходящее место для скита. Виктор вместе с отцом Серафимом и двумя монахинями отправились по горам. В одном месте остановились, около Кызыл–Жарской горы. Сидят, пьют чай. Виктор говорит: «Посмотри, Серафим, какой дивный свет от горы исходит!» и показывает на вершину Кызыл–Жара. Отец Серафим тоже удивляется: какая красота! Монахини глядят наверх – не видят никакого света. Отец Серафим и Виктор поднялись на вершину. Спускаются через некоторое время, и всё не могут надивиться, что за чудесное место. На Кызыл–Жарской горе скит и устроили.

В 1916 году к отцу Серафиму и иеромонаху Анатолию присоединился отец Ираклий, а в 1919, когда большевики закрыли Иссык–Кульский монастырь, пришел отец Феогност. В 1920 к ним присоединился и отец Пахомий, который после закрытия Иссык–Кульского монастыря уехал в Ташкент. Когда же и там закрыли монастырь, он поехал в Верный, который к тому времени назывался уже Алма–Атой.

Редко спускались в город монахи, там было неспокойно. В 1918 году красноармейцы расстреляли владыку Пимена. Великий человек был. В Урмийской миссии обращал в православие христиан–несториан. Ученым был, знал многие языки, в том числе и древнесирийский. Переводил древние священные писания.

Вскоре большевики расстреляли двух монахинь – Евдокию и Анимаису. Анимаиса оказалась жива, и ее удалось выходить после ранения. Евдокии выстрелом снесло половину лица. Монахиня Феодора, близкая подруга Евдокии, увидев ее обезображенное лицо, не могла спать ночами, просыпалась от страха и кричала диким голосом, пока ей во сне не явилась Евдокия и не сказала ласковым голосом: «Посмотри на меня, Феодора. Я такая же, как и прежде. Не бойся ничего!» И Феодора успокоилась.

Аресты и расстрелы верующих продолжались. А в 1921 году случилось страшное несчастье.

Перед самым праздником, посвященным целителю Пантелеймону, 28 июля отцу Серафиму приснился удивительный сон. Вроде идут они втроем, он, Феогност и Анатолий, и видят: стоит чудной красоты часовенка. Зашли они туда, а внутри пять паникадил висят, освещают иконы. Внезапно одно паникадило стало раскачиваться, словно кто его дергает из стороны в сторону. Раскачалось сильно и рухнуло на пол. Следом второе начало раскачиваться, покосилось и тоже с грохотом упало наземь. Третье только покачнулось, но осталось висеть, двое оставшихся висят, не шелохнутся. Анатолий в страхе бросился вон из часовенки и убежал. Проснулся отец Серафим в страшном волнении. Рассказал братьям про свой сон. Те тоже удивились, но не знали, как толковать увиденное.

Отец Серафим же почувствовал, что надвигаются страшные события. Будучи еще малым ребенком и имея склонность к молитвам и пению, он часто, играя на аккордеоне и распевая псалмы, ловил на себе печальный взгляд матери. Пел мальчик замечательно и проникновенно, все вокруг умилялись и ликовали, а мать, бывало, улыбнется и заплачет украдкой. Как–то раз она открылась Серафиму: «Было мне видение, что умрешь ты мученической смертью». Запали эти слова в сердце Серафима, и подумал он: «Раз мне все равно погибать, то нечего мне желать в этой жизни. Отдам ее служению Иисусу Христу» – и ушел в монастырь. Теперь отец Серафим был уверен: сегодняшний сон – предвестник его мученической смерти.

Отец Серафим имел незримую связь со своим духовным наставником – отцом Домном. Хотя тот и умер давно, но отец Серафим часто обращался к нему за помощью. Когда всю царскую семью большевики расстреляли, дух Домна первым поведал об этом событии отцу Серафиму. Так что когда к нему прибежали взволнованные монахини, неся горестную весть, он все уже знал и попытался успокоить женщин. Домн ему рассказал и о будущих бедах: гонениях на церковь, грядущей войне, царстве Антихриста.

Но в этот раз Домн не предупредил Серафима об опасности.

На Пантелеймона–целителя все пятеро монахов были в Алма–Ате в Никольском соборе на служении. Отец Серафим, иеромонах Анатолий и отец Феогност вернулись назад в скит, в горы Кызыл–Жара, а отец Пахомий и отец Ираклий остались ночевать в Верном.

Ночью приснилось отцу Пахомию, что на скит напали эфиопы и разорили его. В спешке собрались они вместе с отцом Ираклием и подались в скит. Добрались к темноте до пасеки, что под горой была. К скиту надо было через реку горную перебираться. А воды в ней много, так бурлит, что валуны катит. Речка эта летом так разыгралась, что чуть было весь город Алма–Ату не снесла. Больше половины домов сель уничтожил. Решили Пахомий и Ираклий утра дожидаться, а засветло на другой берег перебираться.

А к ночи на пасеке переполох случился. Снизу прибежали рыдающие монахини, из города народ пришел. Оказалось, что отец Анатолий, в страхе бежавший со скита, принес ужасную весть: отца Серафима и Феогноста убили!

Женщины требовали немедленно идти в скит. С большим трудом пасечники на лошадях перевезли людей на другой берег бурной реки. Ночью при свете факелов отцы Пахомий и Ираклий разыскали своих товарищей.

Отец Серафим, как молился, так и остался стоять на коленках в поклоне, одной рукой за столбик держится, а в другой – четки. Отца Феогноста нашли лежащим в своей келье. Лег, наверное, отдохнуть после молитвы, сложил крестом на груди руки, так его и застрелили.

Народ вокруг тел кричит, рыдает. Подошедший отец Анатолий рассказал, что вчера к вечеру к ним в скит пожаловали три красноармейца. Отец Серафим принял их, накормил, чаем напоил и уложил в своей келье спать. Сам же пришел к Феогносту и Анатолию и поделился своими страхами: солдаты подозрительные какие–то, все что–то шушукаются и по сторонам озираются, не спят. А утром постреляли Серафима и Феогноста. Серафим успел только крикнуть: «Беги, Анатолий!», и он побежал сломя голову подальше от скита.

Весь ободрался, всю одежду порвал, чуть было в реке не утонул, пока до пасеки добрался.

После того события отец Анатолий уехал в Ново–Афонский монастырь на Кавказ. Отец Пахомий скрывался в семьях верующих в Алма–Ате, а отец Ираклий жил в селе Талгар в семье старосты талгарской церкви Иллариона Дмитриева. В конце двадцатых годов пришла весть, что иеромонаха Анатолия арестовали и расстреляли. Вскоре и Дмитриева сослали на Аральское море. Подался отец Ираклий в знакомые некогда места, в иссык–кульские горы.

Построил он себе в лесу келью и жил там отшельником. Там–то его и нашел в начале зимы Мирон Николаевич Дубинин. Он ехал по лесу и услышал какие–то странные звуки, вроде как медведь рычал. Прислушавшись, Мирон Николаевич понял, что это стонет человек. Идя на звуки, Дубинин разыскал спрятанную в лесу келью–пещеру, в которой обнаружился старец. Отец Ираклий загнал себе в руку большую занозу. Рука распухла и покраснела. Старик места не находил себе от боли. Кое–как уговорив Ираклия сесть на лошадь, Дубинин привез старца в село Сазановку. Вызвал фельдшера, натопил баню, пропарил отца Ираклия и поселил у себя в маленькой деревянной кухонке, стоявшей отдельно в саду за домом.

Узнав, что у Дубининых появился святой старец, к ним потянулись односельчане. Спрашивали совета, просили помолиться. Многим помог отец Ираклий: кого от болезни избавил застарелой, кого на ноги поставил, кто уже и не ходил – только лишь силой своей молитвы. Молился Ираклий за упокой и за здоровье. И людям становилось легче. Обладал отец Ираклий, как и многие монахи, даром предвидения, открывалось ему будущее. Поэтому мог старый монах дать людям хороший совет. Благодарные сельчане спешили отблагодарить старца. Все, что приносили люди, отец Ираклий отдавал Евдокии, жене Мирона Николаевича. Выходил он из своей кельи редко, только в местную церковь, где проповедывал священник Исайя Горборуков, и в соседнее село – Семеновку, где служил архимандрит Геннадий, бывший благочинный Иссык–Кульского монастыря.

Очень любил отец Ираклий детей. В многодетной семье Дмитриева так играл и веселился с детьми, что порой закрывал лицо руками и говорил: «Прости мне, Господи!»

И у Дубининых, бывало, разыграется ребятня и давай снежками отца Ираклия забрасывать, мать ругается, а старец говорит ей: «Господь с тобой, Евдокия! Это же ангел в детях взыграл!»

Всего год прожил монах у Мирона Николаевича. В 1929 году Дубинина посадили в тюрьму за отказ присоединиться к колхозу, а семью раскулачили. Чекисты спрашивали, что за старик у них живет. Мирон Николаевич говорил, что отец Ираклий – его дядя.

Бывшего монаха забрал к себе двоюродный брат Дубинина Андрей. У него самого было девять детей. С женой Марией Петровной работали на поле с утра до поздней ночи. Отец Ираклий жил у них в небольшой избушке. Помогал по хозяйству, смотрел за детишками, кормил их обедами. Когда жена Андрея жаловалась ему на жизнь, отец Ираклий отвечал ей: «Мария Петровна, подумайте, какая жизнь будет! Мы ведь идем, как по ступенькам, чем дальше, тем тяжелей». Рассказывал им жития святых об их испытаниях и горестях.

Но даже года не прожил старец у Андрея. Того тоже раскулачили и посадили в тюрьму на десять лет.

После этого отец Ираклий попал в семью Бочарниковых, которая жила очень бедно. У Сергея и Анастасии было пятеро маленьких дочек. Ютились все в маленькой ветхой избе, в которой была только одна комната и печь, на которой спали дети. Сергей Бочарников хотел построить монаху келью, но отец Ираклий воспротивился и поселился в закроме. Даже печь отказался ставить. В особо холодные зимние ночи Анастасия приносила в закром ведро, наполненное тлеющими углями, вот и весь обогрев! И что удивительно, никакая хворь не могла одолеть старого монаха. Всегда он был в хорошем здравии и бодрости духа. Когда отцу Ираклию говорили об этом, он отвечал: «Я что, вот отец Серафим был крепок духом. Какие зимы мы с ним переживали в горах! А странник Виктор, тот вообще в одном брезентовом плаще ходил. Зато как они служили! Вот какие чудеса творит сильная молитва!»

Как ни был беден Бочарников, но и его пришли раскулачивать местные коммунары. Все из дома вынесли, оставив лишь голые стены. Хоть петлю готовь и вешайся. А куда жену с пятью детишками девать? Отца Ираклия тогда дома не было. Он ходил по горам, грибы собирал да святые места искал.

Пришел под вечер. Молча вынес две свои дерюжки, протянул Анастасии: «На, постели ребятам. Пусть спят, а мы с вами посидим ночью, поговорим».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю