Текст книги "Фарьябский дневник"

Автор книги: Виктор Носатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

В 1878 г. по разработкам и рекомендациям генерала Скобелева была предпринята действительная попытка, которая должна была служить подготовительной операцией для военных действий против Афганистана и Индии. «Но именно тогда уже обнаружились трудности, которые предстояло преодолеть при этом предприятии, не исключая и того, что собранных тогда двадцати тысяч человек было недостаточно для осуществления этого похода», – говорится в «Сведениях, касающихся стран, сопредельных с Туркестанским военным округом», подготовленных Генерального штаба полковником Грулевым в 1900 г.

В одном из разделов этого документа, озаглавленном «Значение Афганистана в Русско-Английской борьбе», изложены основные мысли и предложения генерала Скобелева: «Во всей этой борьбе поведение афганского эмира будет иметь весьма важное, если не решающее значение. Если, например, правитель Афганистана вздумает оборонять проходы и долины Кабула против наступления английских войск и если он вызовет при этом восстание горных племен Кафиристана, то задача англичан будет затруднена до крайности; и наоборот, если эмир примкнет к англичанам против русских и закроет этим последним Бамианский проход и другие перевалы Гиндукушские, то русским, пожалуй, вся эта операция представится очень трудной, чтобы напрягать усилия в горных теснинах при перспективе дебуширования [развертывания войск на глазах у противника] в виду сосредоточения англо-индийских войск.

Не подлежит сомнению, что в борьбе между Россией и Англией и боевые силы Афганистана, несмотря на их азиатские свойства, приобретут выдающееся значение. Трудно указать на численность афганских войск, которая не может быть известной с той же точностью, как силы европейские государств, но какова ни была бы численность афганских войск, важно то, что в предполагаемой войне с обеих сторон действующие войска будут участвовать небольшими корпусами и отрядами. Поэтому присоединение афганских войск к той или другой из борющихся сторон окажет существенное влияние на ход действий.

Та сторона, которая выйдет победительницей сначала в дипломатической борьбе, будет клонить и к решительным боевым действиям…».

Согласно этим рекомендациям, в августе 1878 г. была принята попытка возобновить отношения с Афганистаном. В Кабул выехал генерал Столетов, отличившийся на поле брани во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., но явно не блиставший дипломатическим дарованием. По случайному совпадению, Столетов выехал из Ташкента как раз в день открытия Берлинского конгресса, который закреплял новый передел мира. Не успело посольство доехать до Кабула, как им была получена ташкентская почта, извещавшая об окончании работы конгресса. Генерал-губернатор Туркестанского края Кауфман советовал Столетову воздержаться от каких бы то ни было решительных мер и даже пустых обещаний.

11 августа посольство «Белого царя» на слонах въехало в Кабул. Почести, оказанные миссии в столице произвели впечатление даже на видавшего виды генерала. «Как хотите, а это чисто царская встреча», – не скрывая своего восторга, ликовал Столетов.

Через несколько дней после того как русские прибыли в Кабул, англо-индийское правительство известило эмира об отправлении в столицу своего посольства во главе с Н. Чемберленом.

Эмир Шир-Али-хан обратился за советом к Столетову, который, нисколько не задумываясь о последствиях, рекомендовал не принимать англичан. Тут же от имени России он надавал щедрых обещаний о финансовой и военной помощи в случае нападения англо-индийских войск. Однако возможность прибытия в Кабул англичан так напугала бравого генерала, что он решил немедленно обратиться в бегство, не разрешая своим спутникам брать никаких вьюков, и в десять дней был уже на границе.

Верный своему слову эмир так и не пустил английскую миссию в Кабул. Чемберлен, потерпев фиаско, вернулся в Пешевар.

2 ноября, по настоянию Лондона, Шир-Али-хану был направлен ультиматум с грозным предупреждением, что в случае нового отказа в приеме посольства будут открыты военные действия. Полагаясь на заверения Столетова о поддержке Россией антианглийского курса Афганистана, эмир ответил на ультиматум пренебрежительным молчанием. Англия объявила войну. Говоря о причинах, ее побудивших, британский фельдмаршал Робертс, не без остроумия, замечал: «Поучительно обратить внимание, как замечательно схожи были обстоятельства, приведшие к первой и ко второй афганской войне, то есть присутствие русских офицеров в Кабуле». Это довольно-таки меткое наблюдение английского полководца, по-моему, осталось актуальным и в наши дни.

В критическое для Афганистана время, когда англо-индийские войска шли на Кабул, эмир вместо конкретной помощи получал одно за другим письма за подписью Кауфмана. Вот содержание одного из них:

«Считаю нужным уведомить Ваше Высочество, что англичане, как мне точно известно, намерены сделать новую попытку примириться с Вами. Со своей стороны, я, как друг Ваш, думая о будущем, советую Вашему Высочеству, если англичане, как я уверен, сделают шаг к примирению, дать им ветвь мира».

Вот уж поистине, как говорится в известной афганской пословице, дружба сильного со слабым, что дружба погонщика с ослом.

А британцы, захватив Кабул и все ключевые дороги и перевалы, то и дело проводили карательные операции, чтобы хоть на время очистить прилегающие к столице ущелья от повстанцев. Горцы вновь показали свои когти и зубы.

За сотню лет до начала еще более кровопролитной афганской войны, в конце 1879 г., командующий сильно поредевшим экспедиционным корпусом генерал Робертс, не выдержав постоянных нападений повстанцев, спешно покинул осажденный со всех сторон Кабул. Немало сил и средств пришлось затратить, прежде чем столица была захвачена вновь.

«Я не вижу причин, – писал Робертсу вице-король Индии лорд Литтон в начале 1880 г., – почему бы нам не следовало тотчас по прибытии в Кабул заняться приготовлением нашего ухода из этой мышеловки».

До конца 1880 г. продолжалась вторая англо-афганская война. Только после полного поражения под Кандагаром, когда афганская армия перестала существовать, над горами воцарился недолгий относительный мир. Британский ставленник Абдурахман-хан полностью подчинившийся воле вице-короля Индии, ни в какие сношения с соседними странами больше не вступал.

Занятие русскими войсками Мерва в 1884 г. вызвало в правительственных кругах Великобритании большую тревогу, поскольку этот расположенный на пересечении множества караванных путей город был, по сути дела, ключом к торговле с Востоком. Англичане начали военные приготовления. Через год между Россией и Англией вспыхнул очередной конфликт, в который вновь был втянут Афганистан. Конфликт этот завершился вооруженным столкновением русских и афганских войск и занятием Кушки генералом Комаровым. В который уже раз «козлом отпущения» оказался Афганистан, лишившийся Пендинского оазиса.

Все это, в конечном и целом, привело к тому, что у афганцев сложилось вполне устоявшееся мнение в отношении к своему северному соседу. Ненависть правящих кругов к России была настолько сильна, что «присланного генералом Ивановым туземца с письмом эмиру Хабибулле, сыну и наследнику Абдурахман-хана, пришлось взять под свое покровительство, так как присутствующие на дурбаре афганцы хотели предать его смерти».

В дальнейшем ни попытки генерал-губернатора Иванова, ни другие какие-либо действия русского правительства, направленные на урегулирование торговых и других отношений с Афганистаном, ни к чему не привели. Но это не говорит о том, что афганская карта была выброшена из колоды имперских устремлений России на Восток. Совсем нет. Вместе с другими козырными картинками она придерживалась до поры до времени, чтобы в удобное время, вместе с другими, быть выложенной на стол для окончательного разгрома противника.

Империя, подчиняясь закону самосохранения, должна или расширяться (что неуклонно продолжалось на протяжении вот уже нескольких столетий), или распадаться.

Другого не дано. Вследствие этого к концу XIX в., забрав под свою руку земли Дальнего Востока и Сибири, император бросил войска на покорение Хивы, Бухары и Коканда, тем самым значительно расширив границы государства.

Несмотря на всяческие препятствия, чинимые англичанами, на очереди скоро вновь стал Афганистан. И деятельность по вовлечению этой свободолюбивой страны в лоно Российской империи велась не только в торговой или военной областях. Правительственные эмиссары, большие и маленькие, с помощью подкупленной азиатской знати пытались перетянуть на свою сторону если не народ полностью, то хотя бы племя или род. И это зачастую им удавалось.

Наиболее характерным примером такой политики является обращение ста туркменских старшин и родовых авторитетов к Белому царю с тем, чтобы он взял под свое покровительство земли туркмен, находящиеся по обе стороны Амударьи, в том числе и относящиеся к северным провинциям Афганистана. Только подписание Конвенции 1907 г. о разделе сфер влияний на Востоке не позволило России взять в свое подданство афганских туркмен.

Дальнейшему освоению Востока помешала революция 1917 г., которая, разрушив символы империи и упразднив ее структуру, тем не менее не смогла уничтожить главного – имперских амбиций, которые вскоре перекочевали из кабинетов и собраний политиков в политизированные умы масс.

К первой четверти XX в. фантазий и прожектов покорения восточных земель было сочинено и опубликовано предостаточно. Вслед за Пушкиным, объявившим, что рано или поздно «сбудется для нас химерический план Наполеона в рассуждении завоевания Индии», о том же грезилось и другим русским авторам, в частности Ивану Бунину с его вечной тоской по общей арийской Прародине, с его пожизненной тягой в Индию, где «обитали наши пращуры», где любой из нас может испытать «сильное, живое чувство первобытного, теплого, райского».

Многие из них в своих утопических романах рубили окно в Азию и омывали сапоги в Индийском океане, предварительно утопив в нем ненавистных англичан.

Возможно, подобные книжки в детстве были любимым чтением наших будущих революционеров. Во всяком случае летом 1919 г., в разгар Гражданской войны, Троцкий сочинил секретный меморандум, в котором предлагал радикально изменить направление революционной экспансии с Запада на Восток и начать «подготовку военного удара, на помощь индусской революции», срочно сформировав «конный корпус (30 000-40 000 всадников) с расчетом бросить его на Индию», поскольку-де «международная обстановка складывается так, что путь на Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии».

План Троцкого, как известно, не был осуществлен, зато еще в 1920-1930-е гг. тема экспорта революции в Индию перекочевала в советскую фантастику. «Всем! Всем! Всем! Английские колониальные власти изгнаны из Индии. Русская Красная Армия перешла границы Индии и спешит на помощь повстанцам. Да здравствует всемирная революция!.. Индусским восстанием руководят 50 тысяч комсомольцев, окончивших в Москве Коммунистический Университет Трудящихся Востока и владеющих всеми языками Индии. Комсомольцы проникли через Хайберский проход… Через неделю над Калькуттой развевались красные знамена… Советский Союз Индии…»

Тогда был особенно модным лозунг о неизбежности мировой революции, ведущий к осчастливливанию народов. И совсем не важно, хотят или не хотят народы этого счастья, за них решит русский пролетариат. Ведь ни для кого не секрет, что некоторые партийные лидеры открыто призывали оказать необходимую, в том числе и военную, помощь не только закабаленной Индии, но и Веймарской республике, другим локальным мятежам, вспыхнувшим вслед Октябрьскому перевороту и не поддержанным теми, ради кого они затевались. Сегодня трудно сказать, что удержало Советскую Россию от посылки в Европу революционных дружин. Может быть, постоянная грызня между большими и маленькими вождями, может быть, наше российское «авось», а может быть, Его Величество Случай. Тот самый Случай, который вернул в казармы казаков Орлова, посланных Павлом в неведомый Афганистан и далее в Индию, который всячески препятствовал совместному восточному походу Наполеона и Александра I, который, в конце концов, не дал воплотиться в жизнь планам Александра II. Самодержцы, облеченные всей полнотой власти, за всю историю развития отношений с Востоком так и не смогли исполнить завет Петра Великого – прорубить окно через Афганистан в Индию.

Октябрьская революция и установление советской власти в России были восприняты афганским эмиром Хабибуллой-ханом равнодушно. Он не смог сделать для себя никаких реальных выводов из этого, продолжая во всем слушаться английских советников. Партия младоафганцев, решительно настроенная против британского засилия в стране, выдвинув свою освободительную программу, начала подготовку к государственному перевороту, главной целью которого было свержение проанглийского ставленника Хабибуллы-хана. Власть предполагалось передать его третьему сыну, Аманулле.

20 февраля 1919 г., во время нахождения на охоте в своей зимней резиденции – Джеллалабаде, Хабибулла-хан был убит. Сейчас же после получения вести о его смерти в Кабуле было организовано, при благоприятном отношении видных представителей духовенства и матери Амануллы, провозглашение последнего эмиром. Но одновременно с этим и находящийся в Джеллалабаде брат Хабибуллы Насрулла, в свою очередь, провозгласил себя эмиром.

Внутренние проблемы были быстро урегулированы, поскольку перевес был на стороне Амануллы, скоро захватившего в свои руки казначейство и признанного губернаторами Кандагарской, Гератской и Мазари-Шарифской провинций. Войска тоже оказались на его стороне. Этим и была в дальнейшем решена судьба Насруллы-хана, который был заключен в тюрьму, где вскоре и погиб.

Быстро справившийся с внутренней неурядицей Аманулла-хан провозгласил лозунг борьбы за независимость Афганистана и этим, в конечном счете, отвлек своих внутренних противников от цели захвата престола. Встречая величайшее сочувствие, он начал создавать армию для войны с Англией. Вскоре началась третья англо-афганская война, которая закончилась так же, как и вторая – сепаратным миром. Но, в отличие от предыдущей войны, Афганистан получил право самостоятельно решать все свои внешне– и внутриполитические проблемы.

Видя дальнейшую силу и процветание страны в перспективных и долгосрочных реформах, Аманулла-хан задался целью перестроить страну по-своему. В первую очередь, он создал стройный централизованный аппарат, в котором строго оговаривались функции отдельных ведомств. Затем была проведена реформа по районированию страны на новых началах и созданию новых административных центров в областях. В Кабуле, при центральном правительстве был организован Госсовет в составе 25 человек, а на местах – совещательные собрания. Духовенство было окончательно лишено права распоряжаться вакуфными[1]1
  Вакуф – имущество, переданное государством или отдельным лицом на религиозные или благотворительные цели.


[Закрыть] землями, которые были конфискованы и распроданы правительством. Права прежних казиев (судей по шариату) были сильно урезаны новыми законами о правосудии путем введения гражданского, уголовного и военно-уголовного кодексов. Были отменены пытки. Среди ряда других мероприятий следует отметить организацию Министерства просвещения и школьной сети по всем городам, учреждение женских школ с привлечением немецких и французских преподавателей, командировку за границу молодежи для получения общего и военного образования, а также создание ряда военных школ по всем трем основным родам войск под руководством турецкого военно-инструкторского состава. Кроме того, была проведена большая работа по формированию новой армии, оснащению ее современным оружием и даже боевыми самолетами.

Планировалось снятие чадры и чалмы, принятие законов о запрещении многоженства и ношении европейской одежды для всех. Однако эти последние реформы, резко затрагивающие быт населения, на Всеафганской джирге в августе 1928 г. были провалены и в дальнейшем послужили главным аргументом в борьбе духовенства против эмира-реформатора.

Анализируя реформаторскую деятельность Амануллы, нельзя не сказать, что в своей основе она подчинена главному – сделать как можно больше прогрессивных преобразований в стране в самые короткие сроки. Казалось бы, при этих условиях в стране должна была создаться экономическая и политическая стабильность. Однако последующие события рисуют другую картину. Важным является, прежде всего, то обстоятельство, что основная часть населения Афганистана, почти совершенно не культурная, не могла учесть значение всех этих реформ и оценить деятельность самого Амануллы-хана. К тому же общее положение крестьянства и скотоводов с началом реформ ухудшилось, так как на их плечи легло основное бремя преобразований. Наряду с этим ограничение прав духовенства, финансовый кризис внутри страны, рост дороговизны, усиленные поборы правительственных чиновников, принудительные зачастую бесплатные повинности населения и ряд других вопросов вызвали рост социальных, экономических и политических противоречий.

В условиях внутренней и внешней нестабильности эмир принимает решение совершить кругосветный вояж, главной целью которого являлся подъем собственного престижа, пошатнувшегося в результате реформаторской деятельности. Кроме того, Аманулла-хан хотел получить финансовую и моральную поддержку своему курсу от правительств европейских и азиатских стран.

Возвращаясь немного назад, я бы хотел особо остановиться на советско-афганских отношениях после 1917 г.

Начало полномасштабных отношений между Афганистаном и Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой стало возможным с 1919 г., когда после третьей англо-афганской войны Афганистан приобрел независимость. До этого действовал договор, по которому страна не имела права на самостоятельные внешние сношения. Советское правительство первым признало независимость и суверенитет Афганистана.

14 августа 1920 г. в Кабул был доставлен дар Советского правительства – радиостанция, вместе с которой прибыл специальный технический отряд. Это были первые советские военные специалисты в Афганистане. Вскоре афганское правительство направило 8 человек в Ташкент на курсы связи. Это была первая группа афганских военнослужащих, обучавшихся в Советской России.

В 1924–1925 гг. при помощи СССР была построена телеграфная линия, соединившая Кушку, Герат, Кандагар, Кабул. В первые месяцы 1927 г. началось строительство линии Кабул-Мазари-Шариф. Советские специалисты готовили афганских связистов. Тогда же в Кабул караваном были доставлены три самолета. Афганцам была оказана помощь в подготовке летчиков и эксплуатации авиатехники. Таким образом было положено начало военному сотрудничеству двух стран.

В августе 1926 г. в Пагмане (личной резиденции эмира) был подписан Пакт о ненападении между СССР и Афганистаном.

В мае 1928 г. Аманулла, принявший к тому времени титул падишаха, прибыл в Советский Союз, где был радушно принят Г. Чичериным, М. Калининым и, по непроверенным данным, самим «отцом народов», который заверил эмира-реформатора в том, что деятельность Амануллы-хана встретит в лице Советского правительства всяческую поддержку.

По приезду на родину падишах форсировал свою реформаторскую деятельность, что в конце концов стало последней каплей, переполнившей чашу народного терпения. Осенью 1928 г. в стране вспыхнуло восстание под предводительством разбойника Бачи-и-Сакао. Поддержанные духовенством и знатью, формирования восставших быстро приближались к Кабулу. В январе следующего года ополчение племени мингаль, сражавшееся на подступах к столице, перешло на сторону Бачи, открыв тем самым путь на Кабул.

Видя это, Аманулла отрекся от престола в пользу своего старшего брата и бежал в Кандагар. Однако эмиром стал не Инаятулла, а главарь повстанцев Бача, захвативший столицу.

Узнав о воцарении Хабибуллы (так стал именоваться Бача-и-Сакао), Аманулла выступил из Кандагара во главе 10-тысячного войска, послав одновременно гонцов в Москву.

Получив послание экс-эмира, соратники вождя, по всей видимости, долго не задумываясь (приближался полувековой юбилей Иосифа Сталина), намекнули военным, что неплохо бы было отметить эту знаменательную дату каким-нибудь выдающимся военно-политическим событием. И военная машина, подталкиваемая пропагандистской шумихой, заработала. В газетах появились материалы, повествующие о сложной обстановке на советской южной границе. В некоторых статьях слышались открытые призывы направить части РККА в Афганистан, чтобы уничтожить окопавшихся там басмачей во главе с Ибрагим-беком. В Туркестанском военном округе, которым командовал тогда легендарный матрос Дыбенко, началось поспешное формирование спецотрядов. Зачем они и где будут использоваться – об этом знали немногие.

«Наш эскадрон подняли по тревоге ночью, – вспоминал бывший кавалерист РККА В. Т. Поветкин[2]2
  Василий Тихонович Поветкин родился в 1905 г., в семье крестьянина-батрака, в 1927 г. был призван в РККА, проходил службу в 81-м кавалерийском полку 7-й Туркестанской горно-кавалерийской дивизии. Уволен в запас в июне 1929 г. С 1942 по 1944 г. воевал в составе действующей армии.


[Закрыть]. – Командир эскадрона построил нас на плацу и доложил о сборе по тревоге какому-то неизвестному нам старшему командиру Тот объявил, что Советское правительство и лично товарищ Сталин возложили на нас ответственную боевую задачу – уничтожить афганские формирования, оказывающие помощь басмаческому движению.

Нашему эскадрону поручалось переправиться через Амударью и с ходу уничтожить афганский пограничный пост, в дальнейшем продвигаться в направлении на Мазар-и-Шериф. Приказ есть приказ! Всех нас вывели из крепости, где располагалась часть, и приказали снять красноармейское обмундирование. Взамен выдали узбекские чапаны, шаровары и халаты. Кто смог, водрузил на голову чалму. Только оружие свое разрешили оставить. После этого, в предрассветной дымке, мы, стараясь не шуметь, сели в лодку и, держа коней в поводу, поплыли к противоположному берегу. Афганцы нас явно не ждали, и потому их наряд на подступах к посту был снят бесшумно. Заминка произошла у ворот, которые никак не поддавались нашему натиску. Услышав шум, на стены небольшой крепости высыпали полусонные пограничники, начали палить во все стороны. Эскадрон отступил, оставив под стенами двух убитых. Отведя коней в укрытие, мы залегли. Видя, что атака захлебнулась, к нам подползли комэск и командир, который ставил задачу. Он что-то гневно выговаривал нашему комэску, после чего тот, став во весь рост, скомандовал: „Эскадрон, в атаку, вперед!“. Взяв винтовки с примкнутыми штыками наперевес, мы дружно кинулись на неприступные стены. Кто-то упал, не добежав до поста, кто-то укрылся под стенами. Без лестниц и артиллерии наши атаки были бессмысленны. Вскоре это, по-видимому, поняли и наши военачальники. В небе появились боевые аэропланы и, пройдя на бреющем полете над постом, сбросили вовнутрь несколько бомб. Видя такой поворот событий, афганцы, оставшиеся в живых, на конях прорвали нашу реденькую цепь и ушли вглубь своей территории.

С трудом открыв ворота, мы вошли в пограничную крепость, которая после авиационного налета была наполовину разрушена. Во дворе валялись десятки трупов, слышались крики раненных. Нам было не до них. Комэск приказал похоронить убитых красноармейцев. Сопровождающий нас уполномоченный добавил, чтобы от могил не оставалось и следа. Каким бы приказ абсурдным ни был, мы должны были его выполнять. Хоронили погибших в этой непонятной войне подальше от сел и дорог. Сколько было этих тайных могил – десятки или сотни, не знаю, обманывать не буду, не считал.

После уничтожения поста наш эскадрон вместе со многими другими довольно-таки разношерстными подразделениями РККА в течение нескольких дней двигался к основной цели похода. Не встретив даже малейшего сопротивления афганцев, мы с ходу захватили провинциальный центр – город Мазар-и-Шериф.

Там нас ждал новый приказ – штурмовать крепость Дейдади, расположенную невдалеке от провинциального центра, где, по данным разведки, укрылись мятежники, поддерживающие басмаческое движение на юге СССР.

Неприступные стены крепости пришлось, как и при нападении на пограничный пост, штурмовать без лестниц и других приспособлений. Солдаты вставали на плечи друг другу и таким образом пытались влезть на вал, предшествующий основным укреплениям. Только когда по дну рва, опоясывающего крепость, потек кровавый ручеек, военачальники, руководившие операцией, вызвали на помощь авиацию…»

Погибающие неизвестно за что красноармейцы даже не догадывались, что вещали в это время «самые демократичные в мире» советские газеты об афганских событиях:

«Термез, 8 мая (ТАСС). Попытки сторонников Бачи-и-Сакао удержать власть в крепости Дейдади успехом не увенчались. 7 мая крепостной гарнизон и все население крепости признали власть Амануллы…» (Известия. 1929. 10 мая).

«Ташкент, 14 мая (ТАСС). Прибывшие из Ханабадского района афганские беженцы передают, что в провинции сильно встревожены переворотом в Мазар-и-Шерифе и Дейдади в пользу Амануллы» (Известия. 1929. 15 мая).

В них не было ни слова о тех, кто костьми лег у неприступных стен афганской крепости. Словно и не было их там вовсе. (Не в пример свободней была советская пресса 1980-х, где открыто говорилось, что наши солдаты в Афганистане все-таки есть. Правда, почему-то фигурировали в публикациях в основном афганские военные, наши лишь изредка были героями идиллических сюжетов с мест строительства школ, детских садов и других гуманитарных заведений.)

«После непродолжительного отдыха поступил приказ двигаться в Кабул, через труднодоступный перевал Саланг, – рассказывал Поветкин. – В те времена дорога в столицу была всего-навсего широкой караванной тропой с множеством небольших сторожевых башен, которые приходилось каждый раз брать штурмом. Когда силы войск начали истекать, поступила новая команда – бросать все, с таким трудом захваченные крепости, и возвращаться назад. В Мазар-и-Шерифе нас приветствовал какой-то большой афганский военачальник в форме с золотыми позументами, которого все называли Ваше величество (во всяком случае, об этом говорил нам переводчик-таджик). Поблагодарив войска за помощь, он приказал выдать каждому из нас афганские деньги (серебряные рубленые слитки). Ночью нас вновь подняли по тревоге, и, стараясь производить как можно меньше шума, мы вышли из города и спешно направились к границе.

Всех участников боевых действий выстроили на берегу Амударьи, невдалеке от Термеза, и зачитали приказ, в котором от имени Советского правительства нам была объявлена благодарность. В заключение большой командир с малиновыми петлицами предупредил всех, что даже под страхом смерти никто из нас не имеет права разглашать военную тайну о нашем походе в Афганистан.

Вскоре нам возвратили прежнее обмундирование, а заодно отобрали серебро, выдав взамен по червонцу…»

Потом, уже много позже, бывший красноармеец Поветкин узнал, что многие из его сослуживцев, те, кто вместе с ним воевал в Афганистане, были репрессированы, большая часть из них расстреляна или не вернулась из ГУЛАГа.

До сегодняшнего дня В. Т. Поветкин не знал, почему им пришлось тайно не только входить, но и выходить из Афганистана. О том, что предшествовало походу, я уже говорил выше. А причина бегства «союзнического войска» стара как мир – поход экс-эмира был подготовлен из рук вон плохо и, встретившись в начале мая с многочисленными силами Бачи, приверженцы Амануллы потерпели тяжкое поражение. Эмир сбежал, покинув Афганистан уже насовсем.

Несколько по-другому описывает эту первую советско-афганскую авантюру один из главных исполнителей сталинских замыслов на Востоке, бывший начальник Восточного сектора советской разведки и ее резидент в Персии и Турции – Георгий Агабеков:

«По приказу Сталина 800 отобранных красноармейцев-коммунистов, переодетых в афганскую форму, были сконцентрированы на берегу Амударьи под городом Термез и готовились к переправе через реку на афганский берег. Баржи, каюки, моторные лодки со всей реки были пригнаны сюда для переправы войск. Ранним утром эскадрилья из шести аэропланов, груженных бомбами, с установленными на них пулеметами поднялась с Термезского аэропорта. Набрав высоту, аэропланы направились к противоположному берегу реки, где находился афганский погранпост Патта-Гиссар, охраняемый полусотней солдат. Услышав шум моторов, афганские солдаты высыпали из своих укрытий поглазеть на аэропланы, полагая, что они направляются в Кабул. Но они ошиблись. Сделав два круга, аэропланы снизились над заставой, и внезапно пулеметный огонь обрушился на афганских солдат. Несколько бомб, сброшенных на глинобитное здание поста, убили одних и похоронили под развалинами остальных. Все это заняло несколько минут.

В то же время красноармейский отряд, спокойно погрузившись на лодки и баржи, переправился на афганский берег. Гарнизон другой заставы, Сия-Герта, в сто сабель был полностью уничтожен пулеметным огнем. На следующее утро Красная Армия взяла штурмом и город Мазар-и-Шериф, причем пехота, позабыв, что ей нужно играть роль афганцев, пошла в атаку с традиционным русским „Ура!!!“, а после захвата города на его улицах сплошь и рядом слышался отборный русский мат. Повсюду валялись изуродованные трупы защитников города, около трех тысяч. На следующий день переодетые под афганцев красноармейцы двинулись дальше, пристреливая попадавшихся на пути жителей, чтобы они никому не сообщили о советском вторжении. Сталин надеялся создать просоветское правительство Афганистана из местных экстремистов, а когда это не удалось, отдал приказ красноармейцам возвратиться. Проходя на обратном пути через Мазар-и-Шериф, они прихватили с собой весь каракуль, хранившийся на складах города, – в качестве компенсации за расходы, понесенные Советами на организацию этой экспедиции…».

Трагична судьба самого Георгия Агабекова. Вот что вспоминал бывший секретарь И. Сталина Б. Бажанов:

«В 1930 г., вскоре после неудавшегося похода в Афганистан, он переводится резидентом ГПУ в Турцию, на место Блюмкина. В это время он сильно подозревает, что если его вызовут в Москву, то это для того, чтобы расстрелять. К тому же он переживает роман своей жизни: он влюбился в молоденькую, чистенькую англичаночку, которой признается, что он чекист и советский шпион. Англичаночка приходит в ужас и из Турции возвращается в Англию. Агабеков покидает свой чекистский пост и по подложным документам следует за нею. Родители ее сообщают обо всем этом властям, и Агабекову приходится уехать во Францию. Здесь становится очевидным, что он с Советами порвал.

По требованию Советов его из Франции высылают (основание есть – он приехал по подложным документам), и ему в конце концов дает убежище Бельгия. Он пишет книгу „ЧК за работой“, которая выходит на русском и французском языках.

За Агабековым ведется правильная охота. В 1937 г. во время испанской гражданской войны… его убивают, и труп его, затянутый на испанскую территорию в горы, находят только через несколько месяцев…».

Рассказывая об этой, мало кому известной афганской экспедиции, я хочу подчеркнуть преемственность экспансионистской политики правительственной верхушки во все времена тоталитаризма.