Текст книги "Загадочное исчезновение Рене "

Автор книги: Виктор Финк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Не поднимайте тостов...

Двадцать восьмого июня 1919 года, в день, когда в Версале подписывали мирный договор, город был запружен народом. Великое множество людей всякого звания и положения хотели увидеть, как опускается занавес над мировой войной.

Было 3 часа 8 минут, когда в переполненную Зеркальную галерею дворца ввели обоих делегатов Германии. Они подошли к столу. Рукой, затянутой в серую замшевую перчатку, Клемансо, почти не глядя на них, придвинул, вернее подтолкнул к ним для подписи текст договора. Зал, с утра гудевший тысячами голосов, точно оцепенел в эту торжественную минуту. Но вот один за другим они склонились над столом, подписались, положили перо и выпрямились.

Кто-то прошептал: «Свершилось», и зал загудел снова.

Публика стала расходиться.

Война кончилась!

...В «Серебряном олене» сидели двое немцев. Один из них, Курт фон Гейдебрандт, молодой человек лет двадцати пяти. Другой, Гейнц фон Розен, лет на десять старше. Оба сидели мрачные.

– Мне вспоминается этот Ференбах, – угрюмо сказал младший. – И как он тогда открыл заседание учредительного собрания в Веймаре! Ты помнишь этот дурацкий выкрик: «Свершилось то, чего нельзя было вообразить». Он, видимо, рассчитывал, что Клемансо постесняется предъявить нам какие-нибудь тяжкие условия мира!

– Тише, тише, Курт! – прервал его старший. – Мы в ресторане! Не забывайся!

Но Гейдебрандт не обратил внимания на эти слова.

– И еще вспоминается мне весна пятнадцатого года, – сказал он голосом, полным сарказма. – Какая непоколебимая уверенность в победе! Я был тогда дома, в отпуске. Германская промышленность требовала не заключать мира иначе, как аннексировав Бельгию, Северную Францию, Прибалтику с частью Польши. Дедушка писал тогда, что мирный договор должен быть достоин жертв, которые понесла Германия. – Он опустил голову. – А сегодня, быть может, именно в эту минуту, здесь, в Версале, уничтожают Германию! Ее лишают права содержать армию! Мне хочется пустить себе пулю в лоб, Гейнц!

Курт закрыл лицо руками.

Но старший налил в бокалы и сказал:

– Выпей, Курт! Помни – германские женщины еще будут рожать сыновей. И сыновья эти будут солдатами! И эти солдаты вернутся на земли, на которых мы проливали кровь! И никогда этих земель больше не покинут. Выпьем за это!

Не громко, но торжественно, держа вино в чуть поднятой руке, он продолжал:

– Германия будет начинать войны по своему усмотрению и будет кончать их, когда сама найдет нужным. Она не позволит противникам затягивать дело. Выпьем за это! И именно сегодня воскликнем: «Германия превыше всего!», как мы это делали в самые счастливые дни. Сегодня – это клятва верности!

Они чокнулись и выпили до дна, глядя по немецкому обычаю в глаза друг другу. Потом с минуту помолчали, и опять старший сказал:

– Офицерство, особенно мы, генеральный штаб – вот мозг германского народа. Пока живы мы – жива Германия!

За соседним столиком сидели двое французов, студенты-геологи Пелиссье и Леклер, оба недавно демобилизованные из армии. Они слышали разговор немцев. Пелиссье заметил им:

– Господа, вы выбрали дурной день для того, чтобы говорить о величии Германии!

Немцы вспыхнули, фон Гейдебрандт воскликнул:

– Мы в ресторане, сударь! Мы платим деньги и говорим о чем нам угодно!

Сказав это, он повернулся к французам спиной. А Пелиссье продолжил:

– Вы в ресторане, сударь, это верно. Но ресторан находится в Версале. А сегодня в Версале вы подписываете некий акт, который, по-моему, не сулит вашей Германии величия.

Немцы вскочили и застыли в вызывающей позе.

– Однако! – рявкнул фон Розен.

Осекшись, он не смог прибавить ничего больше.

– Однако, – продолжал за него француз, – не надо уже с сегодняшнего дня угрожать новой войной!

Немцы бросили на стол деньги и ушли.

Пелиссье рассказал мне об этом случае недавно в Москве.

...По поручению европейской фирмы, в которой он тогда служил, Пелиссье производил в 1938 году изыскания нефти в странах Южной Америки. В Каракасе постоянным представителем фирмы был уже известный нам Леклер. Однажды, сидя с другом в ресторане «Свиццера», Пелиссье обратил внимание на мужчину лет сорока пяти. Это был обрюзгший человек с пустым и сонливым взглядом. Пелиссье и сам не мог определить, чем, собственно, привлек его внимание этот человек. Разве лишь тем, что незнакомец говорил по-немецки.

– Кто он, этот толстяк? – спросил Пелиссье Леклера.

– Это? Знаменитость! – ответил тот. – Настоящий сальтатандор! На Кубе так называют морских разбойников. Он и есть разбойник. Он немец. Но здесь, в Венесуэле, предъявляет уругвайский паспорт. В Уругвае – венесуэльский или аргентинский. В Аргентине – он гражданин Коста-Рики. Ему везде надо быть иностранцем!

– Зачем?

– Зачем? Затем, чтобы в случае ареста за него хлопотало какое-нибудь иностранное консульство. Этак легче выпутаться. Тем более что в консульствах у него везде свои люди.

– Но кто же он, этот человек? И чем занимается?

– Как, чем занимается?! – удивленно воскликнул Леклер. – Я думаю, не надо объяснять, чем занимается в Южной Америке немец, живущий по фальшивому паспорту?! Он вербует шпионов, завязывает таинственные связи, провоцирует беспорядки. А главное – он продает оружие, гранаты, бомбы. Ты помнишь, в семнадцатом году немец Лерфельд выделывал в Испании миленькие зажигательные карандашики, посредством которых диверсанты перечеркивали наши военные склады? Вот этакими товарами немцы сейчас и снабжают Южную Америку, страну бананов и банджо...

Леклер прибавил:

– Я знаком с ним... И ты тоже, впрочем! Помнишь Версаль?

– Ах, да! – воскликнул Пелиссье. – Я его узнаю? Это он!

– Ну да, – подтвердил Леклер. – Это один из тех двух немцев, с которыми у нас тогда была стычка. Это младший.

– Здорово! – сказал Пелиссье. – Познакомь меня с ним.

Знакомство состоялось в тот же день. Толстяк признал, что действительно находился в Версале в день подписания мира: он и его двоюродный брат Гейнц фон Розен сопровождали тогда германских делегатов на мирную конференцию.

Воспоминания вызвали у немца улыбку.

– Да, это был интересный день! – сказал он. – Они тогда задумали удушить нас, лишив права содержать большую армию. Но сохранилось офицерство, генеральный штаб... Значит, сохранилась Германия! Теперь об этом можно говорить откровенно. Офицеры генерального штаба целыми отделами ушли в военную промышленность, на железные дороги, в почтово-телеграфное ведомство, в спортивные организации, в торговый флот. Мы сразу взяли в свои руки все, что нужно для ведения войны. Скоро вы это почувствуете!

Пелиссье сидел хмурый, а немец хладнокровно продолжал:

– В четырнадцатом году дело слишком затянулось. Четыре года! Это безумие! Впредь мы не позволим противнику сопротивляться так долго. Войны должны быть короткими. Один удар, но оглушительный! Военные силы врага уничтожены, народные массы молят о мире. Вот такой и будет война!

Он сказал это и с отвратительным добродушием рассмеялся. Пелиссье от этого смеха сделалось жутко. На вопрос, что поделывает его двоюродный брат, немец сказал:

– Он ушел из Франции в восемнадцатом году капитаном. Но вернется генералом. Быть может, вы еще встретитесь. Каких случайностей не бывает!

– Так, – неопределенно сказал Пелиссье.

– Да. Именно так. И не иначе! – подчеркнул немец.

Пелиссье уехал на другой день в Лиму и больше с немцем не виделся. Осенью 1939 года он был мобилизован в армию и летом 1940 года попал к немцам в плен под Реймсом. Полевой лагерь пленных приехали осматривать офицеры генерального штаба. Пелиссье узнал среди них Гейнца фон Розена. Тот был в генеральской форме и сидел в своем автомобиле в позе утомленного величия.

Впоследствии Пелиссье был направлен на работу на завод под Берлином. Однажды осенью 1943 года его послали по делу в город. В районе Тиргартена его застигла воздушная тревога. Вместе со своим конвоиром он укрылся в убежище. Выходя оттуда после отбоя, Пелиссье в давке потерял конвоира и пошел домой один. На улице он оказался рядом с двумя офицерами. Всем троим было по пути. Они шли сквозь пламя и черный дым, среди разрушенных зданий.

Немцы молчали всю дорогу. Но вот показалась Королевская площадь. Из лопнувших труб вырывался газ и множество грандиозных факелов пылало среди руин. В отсветах пожара были видны развалины здания генерального штаба.

Внезапно один из немцев сказал:

– Ничего, англичане еще ответят нам за это!

Потом он прибавил:

– И американцы тоже ответят!

Второй перебил его:

– Никто не ответит, если не ответят русские.

– Верно! – согласился второй.

– Мы были слишком мягки с ними! – сказал первый.

– Глупо! – отрубил второй.

Больше они не проронили ни слова...

Пелиссье готов поклясться, что эти два офицера были именно те, которых он знал по Версалю.

– Возможно, впрочем, – говорит он, – что это все-таки была игра воображения. Но при виде развалин генерального штаба я сразу вспомнил тех двух немцев!

Ему все же предстояло встретить своих старых знакомых в обстановке, которая исключала всякие сомнения.

Пелиссье был переведен на работу в Померанию, в город Штольп.

– Там я и дождался прихода Советской Армии, – говорит он. – Навеки останется эта великая армия в памяти народов. Да... Так вот, в Штольп пришли русские. Когда я выбежал на улицу приветствовать их, то увидел, как рослый солдат, замечательный парень с веселыми глазами и с шапкой на затылке, вел куда-то полковника войск СС. Едва взглянув, я узнал фон Гейдебрандта. Вид у него был, прямо скажу, невеселый. Совсем не такой, как тогда, в Каракасе.

Освобожденные французы и англичане были отправлены в тыл. В Польше они догнали группу пленных немецких офицеров. И тут пораженный Пелиссье снова увидел не только полковника фон Гейдебрандта, но и его кузена генерала. Генерал сидел на бревне. В его позе не было величия.

Пелиссье заговорил с полковником.

– Я напомнил ему нашу стычку в Версале. Потом – встречу в Венесуэле. Генерал слушал, сначала не понимая, о чем я говорю. Сообразив, он растерялся. Как хотите, было что-то сверхъестественное в том, как замыкался круг нашего знакомства. Они оба валялись под обломками, а я... Я еще был в лохмотьях, но я ликовал! Подумайте! Жизнь как бы просила у меня прощения за все причиненное мне горе. Она снова раскрывала мне объятья и сулила счастье! Немцы смотрели на меня с ненавистью. А я сказал им на прощанье: «Господа, вы едете в Россию?! Я думаю, лучше не поднимайте тостов за «мозг Германии» и вообще оставьте мысль о том, что «Германия превыше всего». Деньги, потраченные на вино, могут оказаться выброшенными на ветер».

Я считал себя вправе дать им этот совет.