Текст книги "Загадочное исчезновение Рене "

Автор книги: Виктор Финк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Виктор Финк
Загадочное исчезновение Ренэ Прево
^{Новеллы}

^{Главное Политическое Управление Советской Армии и Военно-Морского флота}

^{Библиотечка журнала «Советский воин»}

^{№ 1 (524) 1966 год}

Рука мести

В оккупированном Гавре, в одной из комнат здания морской префектуры, где тогда разместилось гестапо, сидели за столом двое. Один из них – грузный толстяк лет пятидесяти с выпученными рачьими глазами, другой – высокий, сухопарый брюнет с проседью, выглядевший моложе первого лет на десять. Посторонний наблюдатель, взглянув на непринужденные позы этих двух господ, на их спокойные лица, никак не подумал бы, что это сидят два смертельных врага, что это капитан гестапо Майер допрашивает давно разыскиваемого им неуловимого партизана Жоржа Ленуара. Если бы не две браслетки на короткой цепи, которые сковывали руки Ленуара, трудно было бы догадаться, кто в этом доме хозяин и кто – гость поневоле.

Странная на вид картина имела свое объяснение: эти люди были старые знакомые, даже, если угодно, – старые приятели.

Когда капитан Майер узнал, что таинственная «Рука мести» – не кто иной, как его же доверенный служащий, метрдотель его ресторана, человек, которого он знает двадцать лет, его едва не разбил паралич.

Дело было так.

Капитана разбудил телефонный звонок из префектуры:

– Приходите немедленно! Поймали «Руку».

Майер примчался стремглав.

К нему ввели Ленуара.

– Что вам надо, Жорж? – спросил Майер раздраженно. – Что вы здесь делаете в этот час?

Один из конвоиров сказал:

– Это и есть «Рука», господин капитан, осмелюсь доложить! Никаких сомнений!

– Это?.. «Рука мести»?.. Ленуар?..

Майер обратил на арестованного блуждающий растерянный взгляд. Он ждал протестов Ленуара. Но Ленуар, взглянув на его перекошенную физиономию, разразился таким веселым хохотом, что герр Майеру сразу стало не по себе. Смех был красноречивее всякого признания. К тому же арестованный воскликнул:

– Подумать только! Четыре года вы ежедневно орошаете слезами мою жилетку и жалуетесь, что не можете напасть на мой след.

Он снова расхохотался.

– Ну и завалились же вы, дружище! Ну и влопались!

Майер сердито посмотрел на конвоиров и приказал им убраться вон. Свидетели раздражали его. Он начал кое-что соображать и вскоре понял все. Тогда он стал кричать, и так кричал, так кричал, что даже видавшие виды сотрудники, дежурные офицеры и писаря, сидевшие в соседних комнатах, только удивлялись, как это их начальник может, так громко и так долго кричать и не лопнуть.

Но арестованный невозмутимо советовал ему заткнуть хайло, закрыть калитку, захлопнуть мусорный ящик. Арестованный напомнил ему, что вредно кричать столь громко, что так можно повредить себе голосовые связки и даже спросил Майера, как же он тогда будет петь на именинах жены. Во всех этих репликах Ленуара самым обидным был тон, невозмутимо спокойный и издевательский.

Наконец Майер перестал кричать, он сидел молчаливый и удрученный.

Он предвидел, что станет всеобщим посмешищем. Шутка ли, четыре года разыскивать человека, с которым встречаешься почти ежедневно и не реже двух раз в неделю играешь в поккер!.. Майер заранее злился на тех, кто будет смеяться над ним за его спиной. От злости он набросился на Ленуара с кулаками и сильно его ударил. Человека, у которого закованы руки, бить легко. Майер долго молотил бы Ленуара своими здоровенными кулачищами, однако тот внезапно пнул его носком ботинка вниз живота, и Майер свалился. Тогда Ленуар по-прежнему спокойно сказал:

– Слушайте, хозяин. Я вас понимаю, вы попали в глупое положение и беситесь. Всякий бесился бы на вашем месте. Но все-таки я вам предлагаю не драться. Иначе я вас опять стукну и тогда вас унесут в госпиталь, и вы надолго запустите ваши дела. Вы меня поняли?

Майер буркнул что-то невнятное, сел за стол и взял лист бумаги, как бы для ведения протокола.

– Имя? Фамилия? Место и год рождения?! – стал он громко задавать официальные вопросы. Он уже как будто не знает Ленуара. Он уже как будто видит его впервые в жизни! Между ними как будто нет и никогда не было ничего общего!

– Не валяйте дурака, Майер, – заметил Ленуар. – Вы спрашиваете, как меня зовут?! Это глупо! Вы меня знаете двадцать лет. Я-то ведь не менял фамилии, как вы!

Майера взорвало.

– Если вы будете позволять себе фамильярности, я передам ваше дело Хольсту. Вы будете объясняться с ним. Это не всегда приятно! – пригрозил он.

Тут арестованный нанес Майеру ответный удар:

– Объясняться с Хольстом будете вы! – сказал он. – А я посмотрю, как вы будете выпутываться, когда расскажу, что вы прикрывали меня за взятку. Кстати, вы не сможете отрицать, что золотые часы, которые вы носите на руке, подарил вам я и лишь на прошлой неделе.

У Майера вытянулось лицо.

– Да, да! – наседал арестованный. – И я расскажу полковнику Хольсту, как вы были сбиты с толку и растеряны, когда ваши дураки переусердствовали и привели меня к вам... Вам ясна моя мысль?

Майер бросил перо. Он задыхался.

– Но ведь это ложь! Ведь этому имени нет! – кричал он.

– Зато вполне правдоподобно. Полковник поверит мне, а не вам, старая шляпа! Подумайте об этом. Давайте поговорим по-хорошему. Вам нет смысла просто так, без формальностей и процедуры, отправить меня на тот свет. Вам интересней поговорить со мной, узнать от меня все, что можно. Вам самому интересней писать протоколы моего допроса пером по бумаге, чем дубиной у меня по спине.

– Ну, говорите! – выдавил из себя Майер.

– Хорошо! Только вы будете разговаривать со мной спокойно, вежливо, обходительно. Мы можем больше не играть в поккер – это было бы, пожалуй, излишней фамильярностью. Но разговаривать со мной вы должны так, как если бы мы играли в поккер.

После небольшой паузы он продолжал:

– Вам, вероятно, интересно знать, давно ли я работаю в подполье, в чем выражалась моя работа, кто мне помогал? Охотно отвечу на все эти вопросы.

– Ну вот, ну вот, дружище! – обрадовался Майер. – Это другой разговор. Я вижу, вы – все тот же умница Ленуар! Вы понимаете, что в вашем положении самое выгодное – дать исчерпывающие и правдивые показания. Я вас слушаю! Говорите! Говорите!

Он поудобнее уселся в кресле.

– Вы хотите знать, давно ли я состою в организации Сопротивления? – начал Ленуар. – Давно. Очень давно. С первого дня. И даже раньше. О том, что вы только выдаете себя за голландца, а на самом деле вы – немец и немецкий шпион, я знал задолго до войны.

– Ну, ну, ну! Не забывайтесь, Ленуар! Шпион! Я просто немецкий патриот и жил во Франции, чтобы служить моему отечеству.

– Пусть будет так, – согласился Ленуар. – Ресторан «Золотой олень» был притоном вашей шпионской банды.

– Но-но! Осторожней в выражениях!

– Хорошо! Скажем, вашего почтенного кружка любителей хорового пения. Ради этого я и служил у вас метрдотелем, хозяин! Меня очень интересовала ваша публика. К сожалению, полиция смотрела на ваши делишки сквозь пальцы. Но патриоты следили за вами пристально.

– Так, так! Интересно! – сказал Майер. – Интересно!

– Ладно. Сопротивление мы начали с первого же дня. Едва пришли немцы. Считайте, с июня сорокового года. Но что это было тогда за Сопротивление?! Горе одно! Просто, когда приходили в ресторан немецкие офицеры, им не подавали ни одного кушанья, не плюнув предварительно в тарелку.

Майер ударил кулаком по столу. Он, видимо, собирался кричать, но Ленуар остановил его коротким жестом:

– А c тех пор, как вы перестали именовать себя голландцем Вандемером, живете под вашей подлинной фамилией и открыто служите в гестапо, вам тоже еда не подается, пока в тарелку не плюнут по крайней мере два человека.

– Ах, свиньи! Хозяину! Кто это? Имена?

– Ну что ж, – сказал Ленуар, – пишите меня первого! Что касается остальных, то те ребята у вас больше не служат. Одного вы расстреляли, Альбера...

– Он был коммунист!

– Нет! Вы попали пальцем в небо. Он никогда не был коммунистом. Из всех служащих коммунистом был только Жан Легро.

– Легро? Вы шутите! Легро?

– Да, Легро! Это он проделывал все дела, которые вы приписывали бедняге Альберу. И это уже были не плевки в тарелку. Когда вы арестовали Альбера, Легро ушел.

– Куда? Где он? Говорите!

– Охотно. Отсюда километров восемьсот. Он в Савойе, в горах. Более точного адреса я не знаю. Но думаю, если вы отправитесь в горы, у вас много шансов встретить его. Не знаю только, чем эта встреча кончится для вас.

Майер снова стал раздражаться.

– Послушайте, Ленуар! – грубо сказал он. – Вы несете чепуху. Вы попросту морочите мне голову! Убирайтесь вон! Мы поговорим в другой раз. Сейчас я хочу спать.

Допрос возобновился в следующую ночь. Но и в эту и во все дальнейшие ночи Ленуар рассказывал только про дела давние, участники которых давно скрылись. Это были подробные описания нападений на немецкие штабы, истории взрывов, пожаров, крушений поездов и убийств, оставшихся нераскрытыми, но которые теперь и раскрывать было бесполезно, так как виновных надо было бы искать среди партизан в горах Савойи или, еще более неопределенно, «где-то во Франции», а где именно – одному богу известно.

– Да... – буркнул Майер во время одного из таких допросов. – Вы не теряли времени, черт бы вас побрал! Вы не теряли времени!

– Вот уж что верно, то верно! – улыбаясь подтвердил Ленуар. – Времени мы не теряли.

– Однако я не понимаю, зачем вы мне теперь рассказываете все эти истории?! – раздраженно сказал Майер. – У меня такое впечатление, что вы просто заговариваете мне зубы. Вы тянете... Не знаю, на что вы рассчитываете?

– Мало ли на что можно иной раз рассчитывать?! – по-прежнему невозмутимо ответил Ленуар.

Майер не выдержал:

– Надоело! Которую ночь я просиживаю с вами без толку! Мы только даром время теряем.

На это Ленуар возразил ему весьма учтиво:

– Уверяю вас, дорогой хозяин, – сказал он, – время теряете только вы. А я его выигрываю. Рассудите сами... Допустим, вы меня расстреляете... Но долго ли вы меня переживете? Ведь высадки союзников надо теперь ждать со дня на день, быть может, с часу на час. Тогда вам, дорогой хозяин, останется открыть ресторан уже в загробном мире. Вам ясна моя мысль? Я хочу сказать, что вы, по-моему, все равно человек конченный – убьете вы меня или не убьете. Для вас теперь все равно. А для меня сейчас самое важное – пережить вас.

– Это вам не удастся! – закричал Майер. – Не удастся, черт вас побери!

Он выхватил маузер и направил его на Ленуара.

И вдруг... И вдруг тишина спящего города была нарушена грохотом артиллерийской пальбы, рвущихся снарядов, гулом самолетов.

– Началось! – не своим голосом закричал Ленуар, выглянув в окно. – Началось! Бросьте вашу пушку, я говорю! Брось, мерзавец, пушку!

Выстрел Майера затерялся в общем гуле этого грозного утра. Но Майер промахнулся. Рука его дрожала. Он выронил пистолет. Тогда арестованный своими скованными руками схватил оружие... Выстрел Ленуара был метким.

– Я все-таки пережил тебя, старый мерзавец! – закричал он, выбегая. – Но ты околел в великий день! Сегодня французы начнут новую жизнь.

1944 г.

Заложник

При освобождении Фертэ-су-Жуар французские патриоты взяли в плен немецкого коменданта города майора Шмитгофа. Его задержал бородатый молодой человек в берете. Майор всмотрелся в лицо и прохрипел:

– Дюпюи?! Вы?.. Вы?..

Они давно и хорошо знали друг друга. Вот некоторые подробности их знакомства.

Ранней весной того года недалеко от Фертэ-су-Жуар был найден убитый немецкий офицер. Немцы взяли в качестве заложника проживавшего в Фертэ парижского профессора, известного физика Эрнеста Ансельма. Но через несколько дней в своей квартире был убит командир полка СС полковник Кноблаух, и жизнь заложника повисла на волоске.

Внезапно по городу разнесся слух о его побеге. Это казалось невероятным (ему было семьдесят лет!). Между тем слух был верен.

Понятно, какое смятение охватило гестапо и комендатуру. Скажем только, что в розысках виновных майор Шмитгоф усердствовал больше всех. Но кое-кого, кто знал закулисную сторону дела и втихомолку наблюдал за майором, забавляло, как усердно майор направляет розыски по ложному следу.

Тому была тайная, никем не подозреваемая, почти неправдоподобная причина: майор Шмитгоф, комендант города, сам участвовал в организации побега.

Это произошло вот как.

Однажды утром, придя на службу, Шмитгоф обнаружил исчезновение некоего письма, хранившегося в его личном сейфе. По-видимому, письмо было очень важное: обнаружив его пропажу, майор должен был схватиться за спинку стула, чтобы не упасть. Все поиски оказались тщетными. Задыхаясь от испуга, майор вызвал дежурного по канцелярии. Это был придурковатый писарь Михель Лангер.

– Сюда входил кто-нибудь в мое отсутствие?

– Так точно, господин майор! – ответил солдат. – Осмелюсь доложить, я входил.

– Дурак! Не о вас речь! Я спрашиваю входил ли кто-нибудь?

– Виноват, господин майор! Я как бы хотел сказать, что, кроме моей личности, никого не было. Таким образом, выходит, что никто не входил.

Михель Лангер стоял навытяжку, вытаращив свои большие глаза. В них невозможно было увидеть проблеск мысли.

– Вы не видели письма на голубой бумаге? Оно лежало в моем сейфе.

Солдат замер. Но тут же оживился:

– Ах, голубая бумажка? Да?

– Да, дур-рак! – рявкнул Шмитгоф. – Какая глупая скотина, всемогущий боже! Ну, чего смотришь? Где письмо?

Михель Лангер опять выпялил глаза на майора.

– Письмо? Его нет? Ну, значит, пропало, господин майор.

Он сказал это, храня свою обычную, почти детскую ясность взора, и майор прогнал его, осыпая бранью. «Эльзасский гусак», «свинья», «солдат Швейк», «голова капусты» и тому подобное долго еще доносилось из кабинета. Но майор кричал только затем, чтобы дать хоть какой-нибудь выход своей все возраставшей мучительной тревоге.

Вскоре Михель снова показался в дверях. Он принес запечатанный конверт.

Фон Шмитгоф нервно вскрыл его и прочитал:

«Господин майор! У вас крупная неприятность! Вам будет полезно встретиться со мной. Жду вас ровно в 13.30 в кафе «Ля-Тур». Я буду в сером костюме с белой астрой в петлице».

Подписи не было.

Придя в «Ля-Тур», майор увидел нескольких посетителей в серых костюмах разных оттенков. С астрой не было никого. В углу, у самого окна, сидел один знакомый майора, некий Дюпюи, молодой щеголеватый адвокат, родственник префекта. Дюпюи был тоже в сером костюме. Они раскланялись, но Шмитгофу не хотелось, чтобы Дюпюи перешел к его столику, – это могло бы помешать предстоящей встрече с незнакомцем. Майор уткнулся носом в газету.

До назначенного срока оставалось не больше минуты, а человек с астрой не появлялся. Когда эта минута истекла, Шмитгоф увидел, как Дюпюи вынул из кармана пиджака небольшую белую астру, воткнул себе в петлицу и сделал незаметный, но вполне понятный жест, приглашавший майора подойти к его столику.

Это было неслыханной дерзостью по отношению к германскому офицеру. Но германский офицер, как загипнотизированный, встал и пошел к столику француза.

Дюпюи был любезен. Он осведомился о здоровье майора, об известиях из дому.

– А что вы думаете делать с профессором Ансельм? – как бы между прочим спросил он.

– Что ж с ним делать? – хмуро ответил Шмитгоф. – Он есть заложник. – После небольшой паузы майор возбужденно добавил: – Французы любят большой шум на весь свет поднимать из-за эти жальки заложник – какой-нибудь профессор или писател. Однако весь свет знает, что немецки жизни между французски руки лежат. Мы, германский официр, здесь, в этот проклятый Франция, сами как заложник живем! Победители на вес Эйропа! Они застрелили полковник Кноблаух. Мы расстрелять будем профессор Ансельм. Но разве что такое ест один французски велики учени против один германский официр, кавалер на железный крест? – Шмитгоф умолк. Беседа становилась для него нестерпимой: – Где автор записки?

Как бы угадывая его мысли, Дюпюи неожиданно наклонился к нему и доверительным тоном сказал:

– Господин майор, голубое письмо находится в пятидесяти сантиметрах от вашего бокового кармана: оно в моем боковом кармане.

У Шмитгофа кровь прилила к голове и перед глазами пошли круги.

– Кто... вам... дал? – глухо, еле выдавливая из себя слова, спросил он.

– Мы сами взяли, – по-прежнему негромко ответил Дюпюи.

– Кто – мы? – так же глухо спросил Шмитгоф.

– Организация Сопротивления.

Шмитгоф производил впечатление человека, окончательно сраженного.

– Вы?.. Вы... состоит в организации Сопротивления? Вы? Племянник на префект?

– Я состою там не как племянник префекта, а сам по себе, – улыбаясь ответил Дюпюи.

Шмитгофу казалось, что он видит тяжелый сон. Он заворочался в кресле. Но пробуждение не приходило.

– Однако позволяйте! – воскликнул он. – Вы помнит, с кем вы разговариват имеете честь?

Он сделал резкое движение.

– Сидите спокойно, – остановил его француз. – Если вы вздумаете меня сейчас арестовать, я выброшу письмо в публику. Смотрите, сколько здесь сидит ваших коллег! А это вам не какой-нибудь план крепости и не чертежи нового оружия. Это личная тайна и довольно поганая тайна самого господина майора Шмитгофа.

Дюпюи сделал свое внушительное предупреждение улыбаясь. Никто не мог бы догадаться, какой необыкновенный разговор он ведет с комендантом города. Он даже прибавил не без гордости:

– Документов у вас в шкафах много. Но, как видите, мы умеем выбирать.

Майор уставился на него злобно и ненавидяще. Однако майор был надломлен.

– Что я для вашего организация сделайт должен? – глухо спросил он.

– Вы должны помочь нам освободить профессора Ансельма, – все с той же улыбкой ответил Дюпюи.

– Это невозможно! – вспыхнул майор. – Профессор Ансельм назначен завтра вечером на тот свет ехать.

– Знаю, – спокойно сказал Дюпюи. – Но мы бы хотели, чтобы он свернул с дороги. Мы бы хотели, чтобы он как бы заблудился и не попал по назначению. Если вы обещаете помочь нам, то ваше письмо сейчас, сию минуту попадет к вам в руки. Иначе заблудится письмо. Вы меня поняли? Письмо заблудится и попадет в руки ваших начальников.

Шмитгоф сидел, опустив голову. Дюпюи продолжал:

– Поймите, дело грязное и ваша роль в нем слишком неприятна. Вам придется пустить себе пулю в лоб. Вы скажете, другие не лучше вас? Что из того? Другие попались, а в таких делах главное – не попадаться.

После небольшой паузы, которую он предоставил Шмитгофу для раздумья, Дюпюи предложил:

– Обещайте помочь профессору Ансельм, и я сейчас верну вам ваше голубое письмо.

Шмитгоф был похож на восковую фигуру, которую еще не успели раскрасить в цвета живого тела.

– Давайте! – буркнул он.

– Значит, согласны? – быстро спросил Дюпюи.

Немец утвердительно кивнул. Тогда Дюпюи достал бумажник, вынул из него голубую бумажку и протянул Шмитгофу. Тот схватил ее, на секунду раскрыл и, убедившись, что это его письмо, стал дрожащими руками запихивать его в карман кителя.

– Видите, я оказываю вам полное доверие, как германскому офицеру, – сказал Дюпюи.

Германский офицер не мог подавить вздох облегчения и стал обдумывать, как завтра вечером он присоединит молодого Дюпюи к старому Ансельму. Но Дюпюи неожиданно завел очень интересный разговор и тем прервал его мысли.

– Хотите знать, как это письмо попало к нам? – спросил он.

– Конечно.

– У вас есть писарь Михель Лангер, – начал француз.

Шмитгоф даже привскочил.

– Ах! Эта дурак! Эта идиот! Он еще и предател тоже? Я его сегодня же...

– Простите! – перебил Дюпюи. – Прежде всего, он не предатель. Вы зовете его Михель Лангер. А он – Мишель Ланже. Вы забываете, что он эльзасец. Он патриот и ненавидит немцев. Вы считаете его дурачком. А он – артист-комик из «Варьете» и только разыгрывает перед вами тупоголового немецкого солдата. А самое главное то, что вы уже ничего не можете ему сделать. Он нужен нам в другом месте, и мы его у вас забрали. Я сел здесь, у окна, потому что мне должны были подать знак, когда Мишель скроется из города. Когда я увидел этот знак, я воткнул астру в петлицу.

Шмитгоф опять обратился в восковую фигуру. А Дюпюи продолжал:

– Вас, вероятно, удивляет также мое участие в освободительном движении, – сказал он. – Племянник префекта... и вдруг! Но что вы хотите, майор, вы можете предполагать врага почти в каждом французе. Конечно, есть подлецы, вроде моего почтенного дядюшки. Ради чинов и наживы они готовы продать вам все на свете и Францию впридачу. Есть трусы, которые сотрудничают с вами без особых видов на наживу, просто потому, что они трусы и нищие духом. Но есть и мы, люди разных классов, которых вы не купите и не запугаете. Мы следуем примеру России, которая показывает, как надо бороться. Мы – Франция, которая хочет жить и будет жить! – Улыбаясь, он добавил; – Вы только что сказали, что живете среди нас как заложники. Это верно! Каждый из вас – заложник.

Шмитгоф сидел хмурый.

– Давайте закончим, – сказал Дюпюи, взглянув на часы. – Как же мы устроим побег нашему профессору?

Он предложил несколько вариантов. Шмитгоф согласился вызвать профессора к себе на допрос сегодня, в два часа ночи в сопровождении двух конвойных. Путь из тюрьмы будет проделан пешком, и солдаты будут убиты.

Шмитгоф спросил:

– Лангер бежал? Он мог унести важные документы.

Но Дюпюи успокоил его.

– Мишель ничего не взял. Объявите его дезертиром и все тут. – И вскользь добавил; – Необходимые нам документы давно сфотографированы.

Эти слова как бы нечаянно сорвались у Дюпюи с языка. Но Шмитгоф, услышав их, даже откинулся на спинку кресла. Только что мелькали у него в голове разные мысли насчет того, как он расправится с французом. Мысли были успокоительные. Теперь они разлетелись. Вернулся страх, он бился в груди, как буйный сумасшедший. Вот он схватил сердце и сжал его. Сейчас оторвет.

А Дюпюи, беря с вешалки шляпу, заметил:

– Не знаю, право, должен ли я пояснить вам, господин майор, что это неприятное голубое письмо тоже сфотографировано. Говорю вам это на всякий случай. Например, на случай, если бы вы утратили чувство реальности и вздумали... и вздумали раздумать... или арестовать меня. Или еще что-нибудь в этом роде.

Веселый блеск, полный иронии, сверкнул в его глазах.

...Ночью два немецких солдата были заколоты на улице. Их трупы нашли рано утром.

Майор Шмитгоф и Дюпюи еще встретились раза два в доме префекта. Они не возвращались к описанному выше происшествию.

Скоро Дюпюи куда-то пропал. Потом произошли события, о которых мы рассказали в самом начале этого повествования.

Арестованными распоряжался Мишель Ланже. Он больше не разыгрывал немецкого дурачка. Своего бывшего начальника он поместил рядом с префектом. Увидев Шмитгофа, старый Дюпюи воскликнул плачущим голосом:

– О, господин майор, господин майор!

Но майор буркнул что-то невнятное и повернулся к нему спиной.

1944 г.