Текст книги "Люди войны (СИ)"

Автор книги: Виктор Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Солдат поднес ладонь правой руки к своему носу и начал быстро тыльной стороной ладони тереть нос туда-сюда.

– Бульба, поговоришь с человеком? – спросил его командир.

– Стакан нальете?

– Налью.

– Конечно, поговорю, – солдат убрал ладонь от носа и, вроде, улыбнулся. Или сделал выражение лица похожим на улыбку.

В этот момент я зачем-то уставился на дверь оружейной комнаты. Она мне напоминала дверь в чулан, но на ней была табличка "Оружейная комната".

– Хотите посмотреть?, – заметил командир направление моего взгляда.

– Если можно.

– Дежурный, открыть оружейную комнату!, – негромко скомандовал командир.

Появился паренек с ключами, чуланная дверь открылась. Ряды автоматов, бумажки с фамилиями на полке под каждым прикладом. Что я понимаю в организации и порядке военного режима жизни? Ничего. Зачем осматриваю "оружейку"? Не знаю, лучше бы с Бульбой пообщался, спросил бы его, зачем он так неистово тер нос?

Меня садят за стол, напротив садится Бульба. В комнатке вокруг нас собираются другие солдаты.

– Тебе красного или белого?, – спрашивает моего предполагаемого собеседника командир.

– Белый – надоел, давай красного, – отвечает Бульба. Ребята начинают улыбаться. Я чувствую какой-то подвох в игре слов белое и Белый. Вижу, ему наливают в стакан кипяток, кладут ложку кофе. Он гремит по стакану ложкой так же быстро, как нос чесал, потом делает глоток.

– Ну, как пошло?, – смеются все вокруг меня вопросу командира.

Бульба молчит. Я не знал, что он завязал с алкоголем после "вечеринки" под Новый год, а ребята по этой теме над ним постоянно прикалываются. Я тоже молчу. Образовалась пауза, когда никто не спешит нарушить молчание.

– Хорошо поговорили, в следующий раз еще поговорим, – Бульба встал и ушел. Ротный на это не обратил никакого внимания. Рассказал, как организовал с нуля роту, как обустроил быт своим солдатам. О том, что самое главное – внимание к многим мелочам, которые делают жизнь "большой толпы мужиков" вблизи передовой более-менее обустроенной и комфортной.

И потом добавил: "Бульба вас на улице ждет". Я вышел и сделал снимок. А уж потом мы говорили в штабе, домике, что раньше занимал "Правый сектор".

– Я из Гомельской области, меня там хорошо знают, особенно в КГБ.

– Комитет госбезопасности Белоруссии?

– Да. Проверяли, искали, сюда даже дозванивались, узнавали, приду ли я по повестке.

– Как, "по повестке"?

– Ну, да. Дело возбудили по статье о наемничестве, я ответил, приезжайте сюда сами. Но сейчас, похоже, ветер у них там в головах переменился, сообщили, что дело закрыто.

– Вы – военный?

– Я токарем работал, машиностроительный техникум в юности закончил. Но навыки кой-какие военные есть. Русские мне не чужие. Вижу, русских хуя...т, решил, что буду тут полезен. В июне 2014 года приехал в штаб объединенного командования, я изначально шел официальным путем, меня совершенно не устраивало попасть в банду Бэтмена, например. Я узнал, что и как, связи кой-какие были, семье сказал, чтобы не волновались, и попал в Луганск, в саперную роту батальона "Заря". Потом предложили перейти в спецназ Мангуста. Жили мы отдельно, бросали нас туда, куда остальные боялись. Мы были первыми, в том числе и по залетам.

– Залетам?

– То, о чем я не имею права говорить, я говорить не буду.

– Понятно. А кто вами командовал?

– Плавно переходим от 2014-го года к 2016-му.

– Плавно переходим, но почему такая секретность?

– Скажу так, Павел Александрович Дремов – отличный командир, легенда Новороссии. Но когда я увидел, во что превратился Луганск, сказал себе – я не желаю им служить. Это мои личные впечатления.

– Можете хоть как-то конкретизировать?

– Что знает солдат? Сто метров поля перед прицелом и пятьдесят метров до столовой. Дальше не ко мне вопросы.

– Наступило перемирие, но вы не стали возвращаться в Белоруссию. Почему?

– Я вернусь, если не убьют, и даже отсижу в тюрьме срок, если опять ветер переменится, и дело возбудят по-новой. Я хочу жить на родине, но после 45 лет.

– Сейчас вам сколько?

– 40.

– Впереди пять лет опасной службы...

– И армейского дрочилова, которое всё больше похоже на бесцельное проведение времени. Для чего меня начали заставлять по шесть часов на жаре заниматься строевой подготовкой? Они хотят проверить мою стойкость, дух и волю? Пусть у новобранцев проверяют, это им полезно, это надо, чтобы увидеть, кто что из себя представляет. Меня зачем?

– Здесь, у передовой, есть строевая подготовка?

– Здесь – работа. Когда надо, ставим, когда надо, снимаем.

– Тоже безоговорочно верите приметам?

– Я в них вообще не верю. Я доверяю только знаниям и точному расчету. Если бы я, когда работал токарем, доверял приметам, эзотерике и Блаватской, я бы ни одной детали выточить не смог. Я верю штангенциркулю и знаниям.

– А как же "во многом знании много печали"?

– Ни в коем случае. Знаний много не бывает. Мозг поддается тренировке, тренировке не поддается только то, что висит между ног.

– Последнее – спорно.

– Тогда тренируйте на здоровье. Мне интересней теория больших чисел, мне интересен Стивен Хокинг. Я благодарен маме и папе, что они привили мне любовь к знаниям. Сейчас я передаю опездолам не приметы, а знания, которые помогут им вернуться с войны живым.

– Сквозь "черную дыру"?

– И Большой взрыв. Еще вопросы есть?

– Нет.

Вечером, уже перед самым сном, признался я Виктору Скрипченко, что не все саперы, оказывается, верят в приметы.

– Ты о Бульбе?

– Да.

– Не приметы важны, а то, что Бульба вытащил Алика, когда того ранило.

– Ты сам, Виктор, в "афгане" вытаскивал солдата, когда в засаду попали. Это тяжело? Солдат раненый, Алик тот же, веса не маленького...

– Очень тяжело. Надо же еще перевязать, надо отстреливаться, надо не только тащить, но и соображать. Так что, паниковать никак нельзя. Бульба не паниковал.

– Он как-то нос вытирает странно.

– Контузило.

ПРОТИВ ТАНКОВ

«Ущипните меня, я стою с лопатой в руках и копаю противотанковый ров по направлению атаки русских танков» – написал в 2014 году молодой студент из Мариуполя. Тогда эта фраза стала «мемом», над ней смеялись «социальные сети» обеих стран, России и Украины.

Ущипните меня завтра в 6 утра, я поеду с Виктором Скрипченко делать то же самое: копать противотанковые заграждения на вероятном направлении атаки украинских танков. Год 2017.

Виктор – он проверяет людей "ненавязчиво". Едем, например, мы вместе с ним на белой "ниве" (тогда она еще была "живой") по аханкской петле. Этот участок дороги действительно на передовой линии обороны. И Виктор говорит мне: "Поглядывай влево, если огонек увидишь, скажи". А "огонек" – это что? – спрашиваю его. "Птурс", – отвечает и увеличивает скорость движения, глядя только вперед, пытаясь не попасть колесом в колдобины и дыры на асфальте от минометных обстрелов.

Напрягаюсь, конечно, поворачиваю голову влево, пытаюсь что-то рассмотреть через запыленное окно. Большое поле, вдали деревья лесополосы. Но грузная фигура водителя и его рука на руле почти полностью закрывают мне "сектор обзора".

Начинаю соображать: "огонек" я смогу увидеть, когда он будет влетать в окно. Что толку от того, что я его заметил? Виктор без бронежилета и каски. Его автомат валяется на заднем сидении. В автомате один рожок, а это на три секунды огневого боя. Да не может тут быть никакой опасности. Он же ее чует "спинным мозгом", что убедительно подтвердил в Афганистане и Югославии.

Об этом своем автомате он сам мне сказал, что это – "смешной автомат, из него только застрелиться". Без приклада. Обрез, одним словом.

"Калейдоскопчик не складывается", вспоминаю его фразу, которую он повторяет, когда в чем-то сильно сомневается. Скорее всего, просто проверяет, как я начну реагировать: всполошусь, вспотею, часто задышу. Руки затрясутся.

На всякий случай, прячу одну руку в карман бушлата, другой придерживаю блокнот в раскрытой офицерской "барсетке", чтобы он не выпал из нее во время виляний по дороге. И помалкиваю.

Проехали "простреливаемый участок", Виктор снижает скорость. Мои реакции, как мне показалось, его вполне удовлетворили.

В другой раз проверка иного рода. Он долго показывал мне поля, которые заминированы, овраги и балки, по которым тут скрытно передвигаются и "наши", и не "наши". О густой траве говорил, о сухостое, который тут не прижимает к земле снег, поэтому всю зиму – трава по пояс. О диверсионных группах, задача которых захват или уничтожение комсостава.

Потом вдруг, в предрассветном сумраке, сворачивает с асфальта на колею, ведущую в овраг, и говорит: "Давай борзонем". То есть сократим путь через минные поля.

Молчу, еду. Саперы – они же никогда не ошибаются, хотя и никогда не произносят слово никогда.

После проверок, на какой-то там уже ...й день моего пребывания в его "пенатах", он спрашивает: "Ты не против проснуться завтра пораньше?".

Разумеется, я был не против, так как по его телефонным переговорам с командиром полка понял, что за линией разграничения появились танки, где они "накапливаются", пока непонятно, но путь их возможного прорыва в зоне полка надо перекрыть силами саперов.

В этот вечер я заснул на час позже, чем обычно – в полночь. Виктор потом мне сказал: "Завидую тебе". Сам он лег спать в 3 часа ночи. Он очень поздно ложится спать. Что делает? Переписывается с украинскими друзьями. Не шучу. В Афганистане в его роте служили преимущественно украинцы. Они до сих пор дружат, вернее, поддерживают по скайпу и с помощью месседжеров дружеские товарищеские отношения. Когда он приехал на Донбасс, они отписались, что раз Скрипа приехал, сыновей надо спрятать куда-нибудь от войны подальше. После каждого празднования Дня Победы 9-го мая присылают фотоотчеты – подняли и выпили. 15 февраля, в день вывода наших войск из "афгана" – подняли, помянули.

Что еще делает по ночам? Смотрит выпуски "Суть времени" этого чудаковатого американца Рассела Бентли из Техаса. В 2014 году американец-коммунист воевал в районе донецкого аэропорта на стороне ополченцев, а теперь ведет неистовую информационную войну со своими американскими соотечественниками. Принял православие, получил имя Борис Борисович. Избегает русского слова убивать. Предпочитает говорить "они были хорошими мишенями", "я помогал им самоликвидироваться".

Когда Виктора утомляют переписка с друзьями и новости украинских телеканалов, он смотрит или пересматривает весьма неплохие фильмы Голливуда: "Джанга освобожденный", "Большой куш", "Люси", "Законопослушный гражданин". В них есть кое-что по его саперной специальности.

Проснулись мы оба без будильника. Оделся я быстрее Виктора, но потом долго завязывал шнурки метровой длины на своих туристических "соломонах". Он смотрел на меня со "смешным" автоматом в руке, потом говорит: "В таких из блиндажа быстро не выскочишь. Пока завяжешь, для тебя всё закончится".

Мало приятного ехать по темноте по абсолютно пустой дороге в сторону "запада". Мерещится всякое: а вдруг? Как жгуты накладывать, пытаюсь вспомнить. Ты их хоть раз накладывал? – спрашиваю молча сам себя. Нет. Ну и успокойся. Теория всё равно не поможет, как получится, так и получится.

Приехали на место, там уже Алик с его взводом, все в касках, брониках – это огневая точка на краю поля. Ребята из взвода прикрытия – уже на местах. Идет работа, но – в тишине, без громких выкриков и стуков.

– Никому из стрелков голову не высовывать, об этом предупредил Джорджа? – спрашивает Виктор у Алика.

– Предупредил.

– Еще раз предупреди. Кому-то обязательно захочется посмотреть, как бабахнет. И всегда этому любопытному прилетит кусок асфальта в голову.

Достаю фотоаппарат, шепчу Виктору: "Можно?". Он махнул рукой, я понял, что можно. Включаю режим съемки со вспышкой, подхожу ближе к месту действия, щелк, щелк, щелк. Вспышки освещают бойцов в поле.

– Прекрати! – и пару слов покрепче. – Заметят вспышки, как ёб..т из пулемета в ответ!

Кажется, на меня прикрикнули сразу с двух сторон – и Алик, и Виктор. Завели вглубь окопа, сиди тут. Тянут провода, готовятся.

– Еще раз предупредите Джорджа, сейчас бахнем, – снова советует Виктор своим подчиненным.

Предупреждают. Одна секунда проходит, две, три, четыре – земля вздрагивает, по ушам, как колуном по чурбану – чух! И сверху что-то сыплется, сыплется. На одеяло, которым завешен входа в блиндаж. Но кусок асфальта, вроде, на него не падал.

Выходим, небо начинает светлеть. На одном танкоопасном направлении противотанковый ров вырыли. Там, где были колеи проселочной дороги – глубокая яма с острыми краями из замерзшего слоя чернозема. Пехотинец попадет, сам не выберется. Танк, наверное, тоже.

Пригнувшись, бойцы отправились перекрывать другую дорогу, около асфальтированной трассы. Между Аликом и Виктором идет обсуждение, сколько зарядов тротила надо заложить. Каждый заряд – полуцилиндр почти метровой длины в зеленом кожухе.

– Десять? – Алик смотрит на Виктора.

– У всех домов в поселке крыши снесет, – оценивает Виктор силу взрыва.

– Придется отстреливаться от местных, – замечает командир взвода прикрытия.

– Давай шесть, – определяет нужный вес главный сапер полка.

– Понял, – Алик уходит.

Иду к его ребятам и щелкаю без вспышки. Самый лучший ракурс для съемки "полевых работ" – с асфальта дороги. Подымаюсь на дорогу, делаю один кадр и – и Виктор приказывает мне спуститься и подойти к нему. "Знаешь, откуда вчера вечером укры вели огонь из пулемета? Из точки у асфальта дороги, если смотреть прямо вон туда – в 400 метрах. Они тебя могли видеть без прицела. И ты их, когда рассветет".

– Вона, – мычут свое привычное вместо ответа.

– Вона, – копирует мой голос Виктор, – Они не стали стрелять, потому что им просто лень с утра. Или мучительно гадают спозаранку, что это у нас бахает.

К нам подходит Алик, который всю ситуацию тоже видел.

– Виктор Саныч, – обращается он к командиру, – почему он у вас без каски? – И показывает на меня.

– Забыл, – оправдывается командир.

– А сами почему без бронежилета?

– Я же тебе свой отдал.

– Вы говорили, что у вас запасной есть.

– Забыл.

В общем, получил Виктор Скрипченко выговор от тех, кого учил. Но он ничего не "забыл". Он просто спинным мозгом чувствовал, что всё будет хорошо без уставных мер предосторожности.

В ожидании второго подрыва меня спрятали в домик, где сидели бойцы роты Джорджа. Не скажу, что я сильно жалел, мол, светло уже, можно снимать и снимать. Что-то у меня в тот момент действительно затряслись руки. Чуть-чуть, но фотоаппарат дрожал в пальцах, а показывать это другим не хотелось.

О чем солдаты шутят поутру между первым и вторым трах-бабахом? О снах с участием женщин? Не, не угадали. О кабанах и ежиках.

Сижу молча, слушаю.

– Кабаны никогда не наступают копытом в мину, – говорит Виктор, который решил не оставлять меня без своей опеки, – по кабаньей тропе можно ходить смело. Звериное чутье металла – тончайшее.

– Не, дядя Витя, – говорит один из солдат, – у нас тут один кабан – трехногий. Наступил, значит.

– Отстрелили, наверное, – отвечает Виктор.

– А может, этот кабан – неудачник, и однажды был не его день, – шутит Советник (позывной), командир взвода.

– Будет "не его", если ветка треснет. Кабаны ладно, я никогда не думал, что ежики так могут шуметь. Лежишь в полосе, впереди шорох и громкий такой. Сейчас, думаешь, укр появится. Сожмешься весь, готовишься. А появляется ежик, вот, блять, такой маленький, а шуршал, как кабан метровый, – заканчивает рассказ другой солдат.

– Сколько я по этим ежикам боекомплекта выпустил, нервы не выдерживают, как дашь весь рожок по полосе, – разговор продолжается.

– Да вы еще про ежиков мало знаете, – вновь подключается к обсуждению темы Советник, – мы однажды с отцом в тайге сто километров ехали и собирали ежиков на дороге. В мешок обычный кидали, зачем, не знаю. Штук пятнадцать насобирали. Домой вернулись, устали, ежиков из мешка на пол высыпали и легли спасть. Блин, всю ночь заснуть не могли.

– Лапками по линолеуму царапали? – хотел уточнить детали Виктор.

– Да ладно бы царапали, они на шкаф забирались и оттуда прыгали!

– Что сделали с ежиками, суп сварили?

– Мама их всех утром отловила и в лес унесла. Папе – втык. Я их до сих пор боюсь.

– Я тоже, – неожиданно признался командир роты Джордж, – маленький когда был, мне ежика дали подержать. Я их только в мультфильмах раньше видел. Держу его на ладони, он развернулся, смотрит на меня. Мордочка смешная, точно как в мультиках. Дай, думаю, носик ему поглажу, он же такой хоросенький, такой добренький. Пальчик к его носу протягиваю, он бац, и схватил за палец. Да больно так. Я – а-а-а! – в рев. После этого ни одному мультику про зверушек не верил.

Только я начал обдумывать "мультики про зверушек", как что-то весь воздух в домике разорвало, и дым от сигарет закачался. Или стены? Ну, как в кадрах про землетрясение в японских роликах. С потолка пыль посыпалась, где-то что-то упало и затрещало.

Джордж выбежал на улицу, но остальные остались сидеть, где сидели. Джордж прибегает: "Парни, дверь в доме сама открылась с той стороны, помните, которую мы ломом не могли открыть".

Значит, это не дым, а стены качались.

– Саныч, сейчас все звонить начнут, спрашивать, что у нас бухнуло. Как докладывать, что говорить? – спрашивает Джордж у Виктора.

– Говори, что "тюльпан" прилетел. Никто не должен знать, что дороги для танков больше нет.

"Тюльпан" – это снаряд самоходной пушки 152 калибра. Такими тут обстреливают друг друга во время "нарушения перемирия".

Возвращались с позиций мы по той же колее в овраге, на которой мне много чего раньше мерещилось. Солнце уже встало, была видна возвышенность, куда нам надо было попасть на другой стороне. За ней – поселок Безыменное и штаб полка.

– Борзонем еще раз? – посмотрел на меня Виктор.

– Давай, – ответил я ему без дрожи в пальцах, но с тревогой в душе совершенно иного рода: как же эти огромные поля и луга "зачистить" от войны? Сколько понадобится лет, пять, двадцать, пятьдесят?

При дневном свете внизу лощины в метре от колеи у края зарослей жухлой травы мне попалась на глаза табличка "мины".

Его работа.

ДОНТАБАК

(То, что знают здесь все)

Спецназ ГРУ жил в поселке Безыменное в 2014 году. База размещалась в зданиях агроцеха. После подписания минских соглашений спецназ уехал. Сейчас в поселке его точно нет. По крайней мере, никто из местных жителей мне про спецназ зимой 2017 года не рассказывал и даже не упоминал.

"Вымпел" работал здесь, это совершенно точно, но тоже в 2014 году. Домики, где размещается штаб полка, это приморский пансионат. Вычурные ангелочки вокруг, дамы полуобнаженные. Как охарактеризовал сей стиль Виктор Скрипченко – "армяне строили".

Так вот, после ухода украинских частей первыми сюда ворвались казаки. Ворвались – в прямом смысле, чтобы вскрыть комнаты и вынести холодильники. Во всем пансионате было ни души, кроме одной единственной костелянши. Директор и персонал сбежали. Но костелянша успела позвонить знакомым, а те – командованию ополчения. Пансионат освобождали от казаков бойцы "Вымпела". Штурм прошел без потерь, но морды были разбиты в кровь у многих казаков в результате рукопашного боя и слишком плотного соприкосновения с прикладами вымпеловских автоматов.

Почему пришлось "применить" оружие? Потому что начались грабеж и Гуляй-Поле. Имущество донецких сталелитейщиков спасла костелянша, живущая в поселке.

И вообще, грабежа было в 2014 году столько, что Виктор об этом времени сказал так: "Думал, что фильм "Свадьба в Малиновке" это комедия. Нет, когда я здесь увидел, что происходит, понял, что это – документальный фильм".

Но встречаясь сейчас с теми, кто воюет с 14-го года, я раз за разом слышал одно и то же: "Пьяниц и мародеров мы прикапывали. Договаривались не пить и не грабить. Кто-то нарушал договор. Договаривались? Договаривались. Расстреляли и закопали".

Разведчик Сёма мне больше рассказал: "Кто-то успел убежать с награбленным. Но тут помнят, кто у кого что забрал. И куда увез. Однажды к ним еще придут люди в черном".

Про липовые награды знают все. И знают точные цифры, сколько липовых. Славянск, например, обороняли, максимум, со всеми поварихами – около 800 человек. А медалей отлили 2000. И все уже болтаются на "грудях". С Саур-Могилой такая же история.

Припрятанного оружия тут полно. Что-то, конечно, сдали за прошедшие годы, благодаря работе спецслужб, но "трохи" себе оставили. И контрабанда оружия, в том числе и в Россию – продолжается. И все "гранаты" – той системы.

Откуда оружие? Отовсюду, в том числе и из России. Много его со складов бывшей советской армии, из многочисленных милицейских "оружеек", поскольку милиция при наступлении ополченцев самоликвидировалась. И еще – с пляжа под Новоазовском.

Новобранцев ВСУ привезли из Полтавы, но командиры сказали ребятишкам, что те едут на учения. Они выгружаются, рядом море. Пиво есть? – спрашивают. Есть. Рыба есть? Есть. Счастье! "И тут мы на танках, – вспоминает Виктор. – Оружие ребята бросили прямо на пляже и – по домам. Местные жители автоматы собирали и нам мешками приносили".

Примерно о такой последовательности событий мне и другие люди рассказывали, здесь живущие с детства.

Схроны – тоже есть и ждут своего часа. Один нашел по осени местный житель, который отправился кукурузу воровать. Тысячи патронов были упакованы в пластиковые бутылки из под минералки, причем, так плотно, что даже не издавали шороха при тряске. И таких бутылок – мешок, размеров с полутора спальную кровать.

Противотанковые мины появляются в сарайках как бы "ниоткуда". Сегодня сделали осмотр жилых помещений и дворовых построек в близлежащем поселке, мин ни у кого нет. Назавтра неожиданно в дом заглянули – стопкой уложены, как будто только что привезли и выгрузили.

Воровство – наличествует. Пример: у военных в полку остались мука и сахар. Решили привезти продукты в школу: директор всегда знает, какие родители особенно нуждаются. Через день директор школы звонит военным: глава администрации поселка забрал продукты и увез. Куда, не сказал. Приходится ехать, искать главу, искать сахар с мукой.

Второй пример: устраивается женщина на работу главврачом военной медсанчасти. Показывает документ, что раньше она работала главврачом там-то. Потом местные сообщают, что эта женщина сдает медикаменты, полученные для военных, в аптеки Новоазовска. Начинают проверять информацию, а женщина вообще не врач, и в больницах только санитаркой работала. Но поворовать успела.

Бардака хватает. Ежедневного и повсеместного. Однако, как я написал в своих заметках раньше, одна половина населения хочет, чтобы армия ушла, а другая – не хочет, потому что неизбежно начнется кровавое месиво. И армия на стороне тех, кто остался жить в поселке и на армию надеется.

И армию многие боятся. Что ж, так повелось с древности: если армию боятся, значит, она существует.

Я сейчас процитирую слова, которые многим местным жителям не понравятся, но сказал их украинец по национальности: "Местные хотят, чтобы им давали дешевый газ из России, дешевые продукты с Украины, чтобы говорить по-русски, чтобы никаких войск не было, чтобы граница была открыта, и чтобы всё это за них сделал кто-нибудь другой".

Кто?

Кто этот волшебник? Дядя в Киеве или профессор магии с Патриарших прудов?

В один из первых дней пребывания в поселке иду мимо чебуречной. Стоят два мужика в темных стареньких куртках, в руках у каждого бутылка с пивом. Один зыркнул на меня и демонстративно повернулся ко мне спиной. Второй, то ли понарошку, то ли взаправду, приветствуя меня, махнул мне рукой: "Здоровеньки булы, морпех!".

Спрашиваю у Виктора, почему меня мужик морпехом обозвал. Издевается над моей бородой? "Ты на шеврон погляди", – советует Виктор. "Какой шеврон?". "На рукаве куртки".

Гляжу – а это форма морской пехоты. Два дня ходил и сам не знал, из какого я рода войск. И до сих пор не знаю, мужик тот искренне меня приветствовал или злобно. Друг я ему или не друг.

Напоследок, еще об одной особенности этой войны. Между Мариуполем и Донецком регулярно ходит пассажирский автобус. Туда-сюда каждый день. Из городов, вроде как воюющих друг с другом, люди ездят в гости, едут на работу, едут учиться в донецких вузах.

Рядом с поселком Безыменное, которое прошлым летом под завязку было набито отдыхающими людьми с детьми, находится поселок Седово. А это вообще эпицентр летнего пляжного отдыха на Азовском море. Не когда-то в советские времена, а прошлым летом в 2016 году.

Пляжи в Мариуполе заминированы по решению украинских военных на случай атаки морской пехоты. Жители Мариуполя едут купаться в Седово. И в теплых волнах рядом друг с другом мирно плещутся семьи "враждующих сторон". Мамы, папы, дети, красивые девушки и молодые парни. Не исключено, что парни, которые лежат рядом под солнцем, зимой смотрели друг на друга из укрытий и огневых точек.

Надо останавливать войну. И самое лучшее время для наступления мира – лето. На пляже. Когда покой и удовольствия мирной жизни так близки, так понятны и так приятны всем жителям без исключения.

Военные из Безымянного тут тоже частенько проводят время и тоже, как я понял, ничего не имеют против солнца, мира и покоя.

"Перед искушением искупаться в море и понежиться в Седово еще никто не устоял", – вспоминал свой отдых Виктор Скрипченко.

Искушение жить мирно – вот бы впасть в сей "грех" всем сразу и навсегда.

Замечу, что продукты и сигареты здесь в полтора раза дешевле, чем в Тюмени. На мой вкус, колбаса и «рульки» замечательные, хлеб ароматный, а сигареты – лучше «Явы».

Если что-то здесь "убивает", то уж точно не курение.

УТЁС

Рос в детдоме. Затем служил в армии, прошел Чечню, Ирак, Афганистан (не так давно).. Даже на Кольском полуострове ловил контрабандистов.

Решил с "войной" завязать, уехал на родной Донбасс. Только на шахту устроился в 14-м году, и тут началось – "самоопределение и присоединение".

В Одессе сгорел его одноклассник.

Бегал рядовым с пулеметом "утес", отсюда и позывной. Потом стал ротным, потом комбатом. Когда предложили возглавить полк, отказывался под предлогом, что нет "образования". Сказали: "Раз за тобой люди идут, значит, знаний достаточно".

Назначили.

Недавно, в конце января, дал команду открыть огонь по целям за линией разграничения. Объяснил решение так: "Я что, буду ждать, когда они выгрузятся, разместятся и займут боевые позиции?".

Получил выговор и обещание от командования: "Генералом тебе не стать". А в феврале – устную благодарность за тот же самый январский приказ об открытии огня.

О "захвате Мариуполя" говорит так: "На эту операцию у нас нет ни сил, ни средств. Тем более, их нет на оборону полумиллионного города. Это лишь пожелания некоторых бойцов, которые не в курсе всей обстановки".

ПЕПЕЛ

Заместитель командира полка по артиллерии. Воевал в составе крымского батальона. Поехал в 14-м в Славянск, «чтобы не пришлось потом воевать дома», – его слова о том, «как всё начиналось».

Специалистом был, но командиром не был. В полку его спросили почти так же, как Чапая в одноименном фильме: "А командовать артиллерией сможешь?". Ответил, что попробует. Тогда же, в 2014-м году назначили. Тут же позвонил какому-то "Мишке", которого даже Виктор Скрипченко не знает, и спросил: "Мишка, твои четыре "града" целы?". Мишка ответил, что "градов" у него уже шесть. Пепел попросил его приехать. Мишка уточнил, есть ли у них снаряды, а потом привез шесть "градов" и какую-то трофейную пушку, для которой как раз снарядов не было. Сейчас артиллерия полка совсем иной комплектации, она – работает.

КОМБАТ БОКСЕР

Шахтер. Вывел из окруженного Славянска более 200 ополченцев. В одном из боев из гранатомета поджег 8 единиц наступающей техники. Под Широкино воевал вместе с сыном Ростиславом. Сына ранило, но «смогли вытащить» во время ночного обстрела. «Говорил я ему: всегда спи на передовой в бронике. Не слушался меня, выскочил из блиндажа, и скосило», – слова отца. Сын до сих пор проходит лечение.

КОМБАТ ДОЦЕНТ

(интервью)

– Я тоже шахтер, работал проходчиком на шахте Скочинского. Работал, работал, где-то с марта 2014 года стало прижимать: мы всем составом шахты выходили, чтобы остановить приезжающих из «Правого сектора». Думали – мирным путем проголосуем и присоединимся.

11 мая охранял участки для голосования. Из 6400 проголосовавших только 100 человек были против. Верили, что через неделю уже присоединимся к России. Вот, три года "присоединяемся".

Кажется, 11 июня привезли моих погибших товарищей из Плавинска. Взял я в руки оружие и записался в шахтерскую дивизию. В ней более девяноста процентов людей были шахтеры. Меня, ведь, не обманешь, именно так у нас было. Кто прошел "афган", учили остальных.

Боевое крещение прошел в Марьинке. Никто тогда про деньги даже не вспоминал. О чем говорили? О том, что нашу шахту хотят переделать в хранилище для ядерных отходов. Меня и моих товарищей все эти новые планы возмущали.

Они пытались обрезать Шахтерск, наша дивизия его обороняла. Я был рядовым, лишь после боев в Кировском назначили командиром отделения. Там, кстати, меня и приконтузило.

Увидел, что такое война, увидел, что тела погибших местных ждановских ополченцев "сектор" запрещал хоронить, и собаки их по улице тягали.

Потом взвод перекинули в Александровку, потом в поселок Пески. Там сильно страшные бои были, там мы землю ели.

30 декабря отвели встретить Новый год, а 2 января 2015 года мы уже в боях за аэропорт участвовали. Много ребят потеряли. Всё меньше становилось нас, всё меньше и меньше. Вместо ротации нас отвели в Забуньки, такого ада, как в этих Забуньках, я больше нигде не видел. Голову не могли поднять. Захочешь пописять, лежа пластиковую бутыль рукой держишь, поднимешься – письку отстрелят.

14 апреля батальон "Днепр" нас выбил с позиций, но через полсуток с помощью людей Гиви и танков мы опять на эти позиции вернулись. 23 мая я ушел из этой дивизии в звании замкомвзвода. 21 июня был зачислен в республиканскую гвардию. Пошли на освобождение Марьинки, освободили, а через 6 часов нам приказ – оставить Марьинку. А мы за Марьинку человек 200-250 потеряли.

1 августа наш батальон направили под Новоазовск, я был уже заместителем командира роты. 24 декабря зашли в Коминтерново. 31 декабря 2016 года прилетел "птурак" и убил моего лучшего друга. Я взял отпуск и уехал домой. Пил. Но вернулся. Меня решили сделать комбатом. Воюю дальше и учусь, сдал первую сессию.

– Не понял, какую сессию? – мой вопрос.

– В Макеевском инженерно-строительном институте. Хочу получить гражданскую специальность.

– Где семья, в Донецке?

– В 2014 году я развелся по идейным соображениям.

– Каким соображениям?

– Жена меня не поддерживала, она голосовала против. В ноябре 2016-го женился на другой женщине.