Текст книги "Больное место"

Автор книги: Виктор Ардов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Кажется, у нас есть температурка…

Да и как было любить этих докторов с их отвратительной манерой давить на язык ложечкой и тискать большими холодными руками Сережин живот? Потом доктора оставляли после себя зловещие записки, которые очень быстро превращались в противно-жирную касторку, горький хинин и другие скверные лекарства. Нет, нет, от этих людей ничего хорошего ждать нельзя! Это Сережа знал наверное.

Так и на этот раз. Сережа пытался даже скрыть, что ему не по себе. Но плохое настроение, связанное с «температуркой», заставило его раза три беспричинно заплакать. Хитрая мама догадалась прижать губы к Сережиному лбу, было сказано насчет «температурки», и Сережу положили в кровать. Сережу мутило, болело горло На другой день появился доктор. Конечно, тискал живот, заставил хрипеть «а-а-а», больно прижав язык. Потом появился опять через день, опять тискал и заглядывал в глотку, будто хотел узнать, что Сережа сегодня ел. Кроме того, он вертел его во все стороны, как куклу, и произнес новое, никогда не слышанное Сережей слово;

– Сыпь.

– Сыпь? – с тревогой переспросила мама.

– Сыпь.

Доктор вышел куда-то с мамой, слышно было, что они о чем-то говорили, затем оба вернулись, и доктор сказал:

– Уход за ним будет, конечно, самый тщательный. В скарлатине вообще ведь опасна не болезнь, а осложнения… А кстати, покажем его профессору Филаткину, ведь он там возглавляет…

Погрустневшая мама как бы невольно обняла Сережу, прижала к себе, а Сережа тоже убитым голосом спросил:

– Мамка, профессор – это что?

– Профессор, солнышко мое, – это тоже доктор. Самый главный доктор.

Сердце у Сережи сжалось в тревоге: уж если простой доктор приносит столько неприятностей, чего же можно ждать от главного доктора, от профессора? Профессор, наверное, и строг без меры и осматривать будет с какими-нибудь особенными вывертами и членовредительством. а лекарства пропишет самые страшные. И Сережа горько заплакал, тесно прижавшись к своей маме.

На другой день Сережу, закутанного во множество одежд, своих и чужих, понесли и повезли куда-то, где его ждал страшный профессор.

Сережу внесли по лестнице в коридор со многими дверями. В коридоре томились и зевали разные дяди и тети. Сережу разоблачили и вскоре ввели в дверь, около которой сидело больше всего дядей и тетей. Сережа похолодел: он был уверен, что сейчас объявится профессор.

За дверью, в светлой белой комнате с письменным столом, кушеткой. умывальником и какими-то белыми шкафчиками, сидел старый дядя в белом халате, с белыми усами и белым клочком волос на подбородке. На голове у этого дяди волосы были только сзади, и очень немного, но тоже белые, как будто их подбирали под цвет комнаты и мебели. В комнате были еще один дядя и одна тетя, но Сережа сразу понял, что главный здесь именно этот старый дядя. Старый дядя улыбался, на щеках у него от этого играли ямочки, и весь он был такой симпатичный и нестрашный, что Сережа подумал с облегчением; «Это еще не профессор…»

– Здравствуй, приятель! – ласково сказал старый дядя Сереже. – Тебя как зовут?

– Сережа. А тебя?

– А меня – Полкан.

Bсе заулыбались, а Сережа смеясь, закричал.

– Врешь, врешь, врешь! Это – собачинское имя. А дядей и мальчиков так не зовут!

– Сережа! – с укором сказала мама.

Старый дядя перебил ее:

– Ты что же болеть вздумал?

– Это не я вздумал. Это доктор меня вздумал болеть… И еще мама со своей «температуркой»…

– Вот оно что… Ну, а кто-то мне – не помню – говорил, что мол. Сережа не умеет показывать горло.

Сережа нахмурил брови, которые состояли еще не из волос, а скорее из пуха:

– Ниоткуда ни с чего наговорят На человека… Показывал я это горло сто раз. И когда маленький был, и то показывал, а теперь-то уж…

– Значит, умеешь? Не верю!

Сережа, раскрывая рот и высовывая язык, пророкотал:

– Нру, нра тлебре. (Ну, на тебе).

Дядя очень деликатно дотронулся до языка и сразу сказал:

– Молодец, умеешь. Закрывай рот. Теперь я слышал, ты сам раздеваться не умеешь Это правда?

– Кто не умеет? Я даже шнурки сам разботинкиваю, а ты…

И Сережа оживленно стал сбрасывать одежду Впрочем, вскоре произошла заминка с пуговицей на лифе.

– Заело? – поинтересовался старый дядя.

– Да… Небось, пуговица-то сбоку, а я сам спереди..

Все засмеялись. А старый дядя по-докторски ощупал Сережу, но как-то очень приятно, и руки у пего были теплые, приятные. Потом Сережу одели, и старый дядя сказал другому дяде.

– Николай Владимирович, пройдите, пожалуйста, с этим молодцом в инфекционное отделение и распорядитесь.

Весело попрощавшись со старым дядей и обещав ему непременно сообщить, когда у них в детском саду будет вечер самодеятельности, Сережа выбыл на реках у мамы и рядом с новым дядей. Они прошли по бесконечным коридорам. Успокоившийся было Сережа опять взволновался. Он осторожно, искоса поглядел на сопровождавшего их с мамой Николая Владимировича и спросил:

– Дядя, а ты не профессор?

Николай Владимирович, засмеявшись, сказал:

– Нет, я, брат, только ассистент. А когда буду профессором, я тебе дам знать.

– Вот-вот! – обрадовался Сережа. – Ты уж не забудь, скажи, а то я тогда с тобой не буду водиться: небось, профессора-то страшные…

Посмеялись. В общем, этот был, конечно, не такой приветливый, как старый дядя в белых усах, но тоже довольно симпатичный. А главное, не профессор.

Потом пришли в другую белую комнату, где сидела тетя в пенсне. Мама и Николай Владимирович о чем-то стали говорить с этой тетей. Скоро Николай Владимирович ушел. А тетя все поглядывала на Сережу, и Сережа ощутил снова прилив беспокойства.

– Тетя, ты не профессор? – набравшись храбрости, спросил Сережа.

Тетя улыбнулась, повернув голову, сверкнула стеклами пенсне и сказала:

– Нет, я не профессор. Но если ты будешь шалить, то я расскажу профессору!

Сережа поспешил зарыться лицом маме в плечо Мама погладила его по голове и успокоила:

– Что ты, Сереженька, доктор ведь шутит…

Опять у Сережи несколько отлегло все-таки не профессор..

Между тем тетя в пенсне говорила маме:

– Сейчас я вызову дежурную фельдшерицу, и мы вашего кавалера пристроим – Тут она крикнула – Товарищ Очесова!

В комнату вошла серьезного вида тетя в халате и в косынке. Она строго посмотрела на всех присутствующих. Прежняя тетя в пенсне что-то ей объяснила, а потом сказала Сережиной маме.

– Ступайте за товарищем Очесовой, гражданка. Она вас проведет.

Мама с Сережей на руках пошла за этой новой тетей в косынке. Скоро они пришли в большую комнату, где стояло много кроватей. Подойдя к одной из кроватей, тетя в косынке откинула одеяло и объявила:

– Мы его поместим здесь. Попрощайтесь и…

Мима крепко прижала к себе Сережу, поцеловала. Не глядя на него, прошептала:

– Ты посиди, Сереженька, я сейчас… Я только за газетой.

И мама, так же не глядя, пошла к двери.

Слезы брызнули из глаз Сережи раньше, чем он понял, что ему хочется плакать.

– Мама, куда ты?! Мамка! Маам!

– Не кричи! – строго сказала тетя в косынке. – Здесь нельзя плакать. Здесь надо слушаться.

Слезы у Сережи на секунду высохли, он спросил:

– Профессор! Ты профессор, тетя?

– Никакой я не профессор Сядь как следует. Нюша!

– Иду, иду я! – откликнулась еще одна тетя и подошла к кровати. – Чего вам?

На этой тете тоже были халат и косынка. Лицо у нее было очень сердитое. Прежняя тетя уступила ей место подле Сережи, а сама пошла к двери, распорядившись:

– Переодень его Я сейчас впишу в ведомость и дам заявку сестре-хозяйке.

Сердитая новая тетя придвинулась к Сереже, ворча.

– Переодень, прибери, вынеси… Только все над тобой командуют!

И она стала стаскивать с Сережи его курточку Левая рука Сережи запуталась в рукаве, тетя сердито дернула. Сережа тихо всхлипнул.

– Чего еще? – огрызнулась тетя. – Здесь, брат, не дома. Поаккуратней кричи!

Сережа ничего не осмелился ответить сердитой тете, он только подумал:

«Вот он, профессор. Попался я к нему в лапы…»

И, облачившись в больничную рубашонку, тихонько прикорнул на твердой подушке.

ЕЕ ПРАВА

Вам Лина Петровна Карпова про меня ничего не говорила? Нет, я почему спрашиваю? Ведь она мой главный враг. Она про меня невесть чего плетет… Она говорит, будто я ее укусила. Я, во-первых, не собака, я не фокс и я не терьер. А потом я ею брезгую. я уж лучше кого-нибудь еще укушу, чем ее… Тьфу!. Вообще, это неправда, но так ей и надо. И потом, это когда еще было? В тридцать каком-то году… В те времена у нас в квартире все безобразничали. Анна Петровна сама мне три раза в суп конторского клею подливала. Мне тогда пришлось к своим кастрюлям замки приделать.

Но только это все прежде было. Теперь так не делается. Теперь хулиганичать не полагается. И правильно. Зачем хулиганить? Теперь мы только боремся за свои права Я, например, боролась за свои права с Ольгой Васильевной Рябцевой. Ольга Васильевна вам про меня ничего не говорила? Она тоже мой главный враг. И это за то. что я боролась за свое право ставить галоши сейчас же слева от входной двери. А она считала, что это ее право – ставить галоши слева. И, главное, какая ехида – утром встанет и аккуратно так своими руками перенесет все мои галоши слева направо. А свои – справа налево. Ну, я, конечно, увижу и ногою как наподдам, так ее галоши и полетят обратно направо!..

А потом я, знаете, стала бороться за свое право слушать радио. Я радио включила, а сама уехала на дачу. И моя радиоточка два месяца разговаривала без перерыва. Я когда приехала с дачи, то слышу, радио даже само охрипло. И Ольга Васильевна тоже как-то охрипла или ослабела..

А я стала бороться за свои права уже не одна, а вместе с юристом. Может, знаете, есть такой юрист товарищ Копытов? Между прочим, он меня тоже ненавидит изо всех своих юридических сил A я к нему пришла по-хорошему. Спрашиваю юридический совет; как этой Ольге Васильевне перебить посуду и не попасть в нарсуд? Он говорит:

– Не знаю!

Я говорю:

– Как же так? Вы отказываете в юридической помощи населению…

Он говорит:

– Я в таких делах не помощник! И не советую вам бить чужую посуду.

Я говорю:

– Вот спасибо! Когда я уже все разбила, он меня отговаривает.

Я говорю:

– Куда я на вас могу пожаловаться?

И я прямо пошла к районному прокурору товарищу Соколову, тем более, товарищ Соколов тогда еще не был моим врагом Я к нему ходила на прием каждый день, а то и по два раза на день. Я ему одних заявлений на соседей принесла восемнадцать штук. Плюс еще справки разные… А потом прихожу, мне секретарша говорит, что прокурора нет.

Я говорю:

– Как нет, когда приемный день, народу полно и вот эта гражданка уже успела соврать, что она пришла раньше меня. А когда я пришла, её здесь давным-давно не было.

А секретарша говорит:

– Вас прокурор больше принимать не будет.

– Ах, гак?! – говорю – Хорошо! Найдем управу и на вашего прокурора!

И я направляюсь в бюро жалоб. Я уже давно прочитала в газете, что есть бюро жалоб Министерства путей сообщения где-то там на Разгуляе. Я – прямо туда.

Вы заведующего этим бюро знаете – товарища Стороженко? Тоже, зияете, поклялся человек сжить меня со свету. Вообще, знаете, он такой узкий потомственный бюрократ. Он мне говорит:

– Мы принимаем жалобы только железнодорожные. Мы при Министерстве путей сообщения. Если вас обидели на вокзале, в дороге, при сдаче багажа.

Я говорю:

– А у меня жалоба на юриста. Что же, мне теперь надо юриста заманить на вокзал, чтобы он там на меня плюнул?

Ну, я его отчитала как следует, а сама пошла в газету. Может, знаете, такая есть газета, называется «За пищевую индустрию»? Там есть такой склочник – секретарь редакции товарищ Косачевский. Я его попросила написать в газете по правде, как все у меня вышло. И тоже начинаются формальные отговорки: дескать, наша газета занимается вопросами пищевыми, а у вас, говорит, обыкновенная склока…

– Во-первых, – я говорю, – у меня склока не обыкновенная. И потом, я из-за всех этих дел лишилась аппетита, совершенна никакой пищи принимать не могу. Дело, выходит, уже пищевое. Могу вам доставить медицинскую справку.

И я сейчас же направилась к нашему районному санитарному врачу. Может, знаете, есть такая женщина-врач товарищ Гусева? Она хоть и врач, а дрянь. Она мне говорит:

– Единственное, что я могу сделать, – это дать вам справку, что вы вроде псих.

Я сперва обиделась, а потом решила: с паршивой собаки хоть шерсти клок. Пускай дает справку, что я псих, тем более, что я тут успела поссориться с новой жиличкой, которая на месте Ольги Васильевны, потому что Ольга Васильевна почему-то вдруг обменяла комнату. И как-то так вышло, что эту новую жиличку я чуть-чуть толкнула, а она сама уже отбежала на восемь шагов, быстро-быстро прилегла на пол, нарочно стукнула головой об отопление и стала кричать, что будто бы это я ее «приложила» об отопление. Это, конечно, неправда, но так ей и надо.

Хорошо. Я и говорю этой Гусевой, врачихе:

– Ладно, давайте вашу справку, что я псих-перепсих.

И можете себе представить: Гусева справки не дает. Она говорит:

– Я передумала. Никакая вы не психическая, а просто склочница.

И вот теперь я все думаю, куда мне пойти жаловался на эту врачиху?..

Если опять в бюро жалоб сходить при Министерстве путей сообщения?.. Или, говорят, еще такое же бюро есть при Министерстве сельского хозяйства. Но там, говорят, на врачей принимают жалобы только на ветеринарных. Ничего, я пойду туда. Я скажу: хотя она меня лечит, но она конечно, ветеринарная. И ей самой надо делать прививки от бешенства.

А почему? Потому что мне эта справка, что я псих, очень нужна, поскольку районный прокурор Соколов на меня подал в суд за мои восемнадцать заявлений. И если я не докажу на суде, что я за себя не отвечаю, мне придется здорово отвечать. Потому что я уже заходила к судье Гавриловой, и она уже стала мне врагом и не хочет понимать, что никакая я не склочница, а только борюсь за мои права.

Боролась, борюсь и буду бороться, пока они меня не засудят. А если из вас кто-нибудь мне не верит, вы только скажите, я и с вами начну бороться.

НАГЛЯДНО

Товарищ Никишин, руководитель некоего хозяйственного объединении средней руки вошел в приемную начальника своего главка в 11 часов 08 минут. Никишин повертел в руках и еще раз прочитал бумагу, которою он получит накануне. Как принято писать, «сим» он приглашался к начальнику главка в 11 часов 15 минут. Зачем – это было неизвестно. Нельзя скрывать, что товарищ Никишин волновался. О новом начальнике ходили слухи что его назначили «подтянуть», «поднять на высоту» и т. д. Присовокупляли, разумеется, и насчет новой метлы которая… и т. д. Словом, тревожиться у Никишина были основания…

Осмотревшись, наш герой обнаружил, что в приемной никого нет А дверь в кабинет начальника приоткрыта, и лаже видно, что владелец кабинета сидит за столом и читает толстенную ведомость… Никишин присел так. чтобы из кабинета его нельзя было заметить, и принялся усердно вздыхать. Вздыхая, он обдумывал: что могло послужить причиной вызова? Словно бы с планом в этом полугодии благополучно… Следовательно, трудно ждать сигналов и докладных со стороны… По бытовой линии все чисто.

Навздыхавшись досыта, Никишин глянул на циферблат своих ручных часов и ахнул: было уже 16 минут двенадцатого. Следовательно, надо бы уже идти к «самому». Но, как назло, секретарша убежала. Нельзя же, так сказать, переться без доклада… А время-то назначенное уходит. За опоздание тоже по головке не погладят… Проколебавшись минуты две, Никишин решил войти.

Он одернул пиджак, прижал к животу локтем портфель и, сунув в кабинет половину носа, вопросил сдавленным голосом:

– Вы разрешите?

Ответа не последовало: начальник изучал ведомость. Тогда Никишин сделал два шага и оказался в кабинете. Еще шаг. Еще три. И вот наш герой стоит крайне близко к начальнику главка.

Начальник, очевидно, услышавший звуки, связанные с появлением в кабинете Никишина, поднял голову и очень грубо спросил:

– Кто такой? В чем дело?

– Никишин, из пятой конторы. По вашему вызову яви…

Но начальник перебил нашего героя:

– Какая контора? Какой вызов?! Кто вам дал право врываться ко мне, словно вы хулиган какой-нибудь или бандит?!

– Помилуйте, товарищ нача… Какой же бандит? Исключительно согласно вот этой повестке в точный срок…

– Срок?! Я вам покажу срок! Как вы смеете мне мешать и врываться?! Да я вас за это… вы у меня… Сейчас же пишите «по собственному желанию», пока я не передумал! Не то я вам такую мотивировочку впишу в приказ, что вы у меня. Нет, нахальство какое: «по вызову»! Кто вас вызывал? Вон из моего кабинета!!!

Никишин, обливаясь потом и мелко трясясь всем телом, по пути опираясь руками о мебель, выбирался из комнаты. Вдогонку ему донеслось свирепое:

– Дверь закрыть! Плотно! Вот так! Я еще покажу вам этот «вызов»!..

В приемной Никишин опустился на диван: он был не в силах идти дальше. Ничего не видя, пытался он налить воды в стакан, но только облил себе брюки и жилетку…

И тут, словно ангел-избавитель, возникла в приемной секретарша. Это была голубоглазая блондинка с веселой улыбкой и пышными кудрями по обеим сторонам кругленького личика. Увидев нашего героя, она прощебетала:

– А, товарищ Никишин!.. Сейчас доложу о вас…

– Не нуж… – пискнул ей вслед Никишин, но было поздно: секретарша уже исчезла за дверью. Она отсутствовала меньше минуты. Появившись вновь, секретарша обласкала Никишина еще более приятной улыбкой. И дверь она не закрыла за собою, а наоборот, растворила во всю ширину, сделала гостеприимный жест и сообщила:

– Прошу иле, товарищ Никишин! Вас ждут.

– Ждут?.. После того, что было… – начал Никишин, но тут же у пего родилась мысль если начальство приглашает его, отказаться от посещения невозможно. И наш герой, осторожно передвигая ноги, так, чтобы в любой момент быть готовым к поспешному отступлению прокрался – именно прокрался! – в кабинет.

Начальник главка шел ему навстречу, покинув свое кресло за столом. На щеках у начальника – поверите ли? – были добродушные ямочки, и весь он лучился, словно заразясь приветливостью от секретарши.

– Товарищ Никишин! – с чувством произнес начглавка, обеими руками пожимая десницу нашего героя, – Очень рад познакомиться! На днях сам буду в вашей конторе. Прошу садиться.

Никишин в ответ сумел издать только некое сложное междометие, которое мы очень приблизительно воспроизведем как сочетание следующих звуков:

– Я-и-о-у-мм-бл-ир-ээ-ндаммм.

– Что это с вами? – заботливо осведомился начальник. – Вы нездоровы?.. Ах, вот что: вероятно, вас смущает то, как я давеча вас принял… Но это пустяки. Забудьте об этом. Это я, знаете, зачем? Чтобы наглядно вам показать, как это бывает неприятно, когда начальник грубо обращается с подчиненными. А на вас, товарищ Никишин, жалуются в этом смысле, есть за вами такой грешок, есть… Надеюсь, теперь излечитесь?

И начальник, как пишется в отчетах, «перешел к текущим делам».

ХОЗЯИН СВОЕГО СЛОВА

(Хочет – дает, хочет – берет обратно)

1. ЕГО РЕЧЬ (стенограмма)

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово имеет прораб нашего строительства товарищ Капелюхов… Давай, Василий Васильевич!

КАПЕЛЮХОВ. Товарищи, разрешите вас заверить, что наше строительство, безусловно, уложится в те самые сроки, каковые намечены для нас тем же самым планом. Более того, товарищи: от имени всего нашего коллектива строителей и от себя лично я беру обязательство, которое мы, безусловно, выполним целиком и полностью, – сократить эти сроки на месяц-полтора… В общем, к Первому мая, товарищи, будете переезжать в новые квартиры, товарищи! Вот так. (Аплодисменты.) Мы у себя всё тщательно подсчитали, товарищи, и пришли к заключению, что это – вполне реально, товарищи! Вопрос только – в расстановке сил, в организации, в правильном снабжении материалами… Но это Уже наша задача, товарищи. Вот так. Я вас прошу готовиться к Первому мая занять те квартиры и те комнаты, на которые вам, безусловно, выдадут ордера. Милости просим к нам в ваш дом, товарищи пайщики! (Аплодисменты.)

2. БЕСЕДА С НИМ (без стенографистки)

– Та-ак… Ну, а вам – что?

– Я насчет дома, товарищ Капелюхов…

– Какого дома?

– Ну, как же!.. Который вы строите… Ведь скоро уже Первое мая, Василий Васильевич…

– Ну и что?

– Как «ну и что»?! Вы же слово давали!

– Какое еще слово?

– Ну, как же… на собрании тогда: обещали сдать дом к Первому мая…

– Разве?

– Неужели вы не помните?! Была же стенограмма…

– Кхм… неужели?.. Кхм… да-а… Стенограмма, говорите?.. А что ж, что стенограмма!.. Если у меня, понимаете, ни рабочих нет, ни материалов, ни документации даже приличной – окончательный проект прислали только на прошлой неделе, – то как я могу закончить – да еще к Первому мая? – смешно!..

– Так вы же сами дали слово, товарищ Капелюхов!!

– «Слово, слово»… Хотел бы я видеть, как бы вы поступили на моем месте…

– Зачем же тогда вы это сделали?!

– Что «сделал»?

– Ну, давали слово…

– Вы же сами говорите: стенографистка была, собрание пайщиков, так всё официально… Как же не дать?..

– Тогда надо его держать!

– Что держать?

– Да слово же? Ваше слово! К Первому мая достро…

– Слушайте, что вы – маленький, что ли?.. Как я могу к Первому мая, когда у меня рабочих отняли на другой объект?! И потом: одного ордера на цемент, например, реализовать не удалось, чертежи мне прислали только на той…

– Только на прошлой неделе. Вы это уже говорили. Я знаю.

– Ну, и я знаю все, что вы говорили и будете говорить. Пока, значит. Если я буду тратить время на разговоры, я и к октябрю стройку не сдам. Вот так. Желаю, так сказать…

3. РЕЧЬ ЕГО ЖЕ (стенограмма)

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Послушаем, может, Капелюхова?.. Василий Васильевич, будешь говорить?

КАПЕЛЮХОВ. Если позволите – два словечка… Товарищи, нас тут крепенько покритиковали за что? – за опоздание по срокам. И правильно критиковали! – надо сказать. Не буду здесь, понимаете ли, ссылаться на объективные причины – на ту же недохватку рабочей силы, на отсутствие материалов, например того же цемента, или даже на запоздание проектных чертежей… Это все товарищей будущих жильцов не касается!.. За эти дела только у меня одного шея трещит. Вот так. Но я уполномочен сказать от лица нашего коллектива и от себя лично, что мы допущенные отставания, безусловно, исправим! Вот так. К Новому году готовьте ордера, товарищи, въезжайте, осваивайте свою жилплощадь и так далее… (Аплодисменты). Коллектив строителей, возглавляемый мною, заверяет вас, товарищи, что мы отдадим все наши силы – чему? – именно окончанию строительства к новому бюджетному и общегражданскому году. Вот так, товарищи! (Аплодисменты.)

4. БЕСЕДА С НИМ ЖЕ (без стенографистки)

– А вот уже и Новый год прошел, Василий Васильевич…

– Ну и черт с ним… нашел о чем жалеть…

– Нет, я не в этом смысле… Я – насчет того, что вы обещали сдать дом к Новому году как раз…

– Да? Обещал? Ну что ж, принимайте, если хотите…

– Что же тут принимать?! У вас даже междуэтажные перекрытия толком не готовы…

– А я вас не тороплю. Не хотите жить с такими недоперекрытиями, – не принимайте…

– Вы, наверное, смеетесь, товарищ Капелюхов! Сами даете торжественные обещания, а сами…

– Вас что, собственно, беспокоит? Что торжественное или – что обещание?

– Позвольте, ну нельзя же так, на самом деле… Вы второй раз уже даете слово…

– И еще пять раз дам, если понадобится. Что же я, из-за вас буду себе стенограмму портить? Эта стенограмма, если хотите знать, может пойти наверх. Там прочитают – увидят, что Капелюхов умеет себя вести на собраниях. Вот так.

– А дом?

– Что ж дом… Дом мы, безусловно, когда-нибудь достроим. У нас в тресте не один только ваш домишко строится. Это вы тоже учтите!

– Но согласитесь, что…

– Не соглашусь. Я не знаю, что вы там конкретно хотите сказать, но с вашей точкой зрения я все равно не соглашусь ни в коем случае! Вот так. Честь имею!

5. РЕЧЬ, РАЗУМЕЕТСЯ, ЕГО ЖЕ

(и, разумеется, под стенограмму)

КАПЕЛЮХОВ. Ну, что говорить, товарищи, критиковали нас сегодня крепенько. И теперь я вот подсчитал: как же нам быть, чтобы как-то все-таки ускорить сдачу этого пресловутого дома?.. И я думаю, что будет очень полезно в смысле темпов, если вы – именно вы, заказчики, а не мы, строители, – попросите, чтобы нам скорее дали государственную комиссию по приемке здания. Иной раз бывает, что на несколько месяцев отсрочивается сдача дома – из-за чего? – именно из-за того факта, что нет приемочной комиссии. А будет комиссия – мы ее не задержим. Это я вам могу торжественно обещать от лица, ну, и так далее… Вот так. Будет комиссия – будет дом, товарищи! (Жидкие аплодисменты; громкие вздохи.)

6. РЕЧЬ ЕГО (но без стенографистки)

– Товарищи, слушайте, ну, пойдите нам навстречу… И даже не нам, – при чем здесь мы? – пойдите навстречу людям, которые уже четвертый год ждут не дождутся нового дома. Вы походите по тем жилищам, где они, так сказать, ютятся, послушайте, что они говорят, чем дышат… Им наш дом нужен как воздух… А вы безжалостно оттягиваете их вселение – из-за чего? – из-за каких-то мелких недоделок…

– Хороша «мелкая недоделка»! Водопровод не подключен!

– Так разве ж это наша вина, что в Горводопроводе сидят сплошные крючкотворы'?.. Они прицепляются черт знает к каким мелочам… Ну, давайте так: вы нам – актик о приемке, а мы вам – обязательство все недоделочки закончить, ну… ну, в два месяца…, ну, в месяц… Договорились?.. А то ведь можно будет к вам привести делегацию от будущих жильцов, которые, так сказать, сами вас попросят… Что? Уточнить обязательство? А вы нам продиктуйте текст, какой вас устраивает. Пожалуйста!.. В чем дело?.. Мы даем слово, что точно в указанные сроки все недоделки…

7. РЕЧЬ (стенограмма)

КАПЕЛЮХОВ. Что ж, товарищи, приходится признать, что критиковали нас тут правильно. Это куда же годится, что люди давно живут в доме, а наряду с этим имеют место такие недоделки? Никуда это не годится!.. Но сейчас у нас нет возможности останавливаться на тех же самых недоделках. Сейчас перед нами стоит задача своевременно и качественно достроить корпус номер два. Вот об этом я хочу сказать. От имени коллектива строителей и от своего лично даю обязательство к Октябрьским праздникам закончить постройку корпуса номер два…

ГОЛОС С МЕСТА. А как же все-таки будет с недоделками в нашем корпусе?

КАПЕЛЮХОВ. Когда вы говорили, я вам не мешал? Да? И вас попрошу не перебивать. Вот так. Значит, к Октябрьским праздникам мы, безусловно, целиком и полностью закончим новый корпус… (Частичные аплодисменты: аплодируют только будущие жильцы второго корпуса.) Мы у себя все тщательно подсчитали и пришли к выводам, что такой срок – вполне реальный, товарищи. Вполне реальный! (Такие же аплодисменты.) Прошу товарищей готовиться к тому, что на праздники уже можно будет въезжать в квартиры, которые мы достроим на все сто процентов, товарищи!.. (Бурные аплодисменты, перебиваемые глубокими вздохами жильцов первого корпуса.)

8. БЕСЕДА С НИМ (без стенографистки)

Смотрите пункт второй настоящей записи. Затем пункт третий. Затем – пункт четвертый. И так далее до тех пор, пока не догадаются этого мастера «обещаний под стенограмму» снять с данной работы…

НЕОКОНЧЕННЫЙ РАЗГОВОР

Этот посетитель не ждал в приемной ни секунды. Едва завидев его седеющую шевелюру в дверях, ведущих в коридор киностудии, секретарша директора широко распахнула двойные ворота в кабинет и торжественно возгласила:

– Степан Петрович, к вам Александр Павлович… Прошу вас, Александр Павлович…

Седеющий товарищ, не убирая с липа привычной улыбки, которой он радует простых смертных, встречающихся на ею пути, неторопливым шагом проследовал в кабинет директора студии. А сам директор уже покинул кресло за своим столом, дабы встретить почетного посетителя возможно ближе к двери.

Состоялось крепкое рукопожатие. Были пущены в ход все причитающиеся в таком случае междометия и восклицания. Имели место взаимопохлопывания по плечам, по спине и даже по животу. Затем оба уселись. Почти что сразу директор начал этот разговор:

– Ну, я рад… Я рад. Отдохнули вы. значит, хорошо. (Утвердительный кисок гостя.) Надеюсь, теперь с новыми силами за творческую работу… (Новый кивок) А мы для вас и сценарий подготовили… (Брови на лице посетителя вопросительно поднялись.) Как же, как же… Острая такая вещь. Вполне современная… И не без конфликта и с перспективами… Называется «заслуженная победа». Очень нужная вещь. Темпераментная. Характеры намечены недурно Есть ситуации… Словом, почитаете, сами увидите…

– Мммм, как вам сказать… Я. конечно, почитаю. Но я тут во время отпуска сам задумал для себя кое-что…

– Надеюсь, что-нибудь из наших дней? – тревожно спросил директор студни.

– Нннне совсем, то есть, безусловно, оно перекликается. Есть, безусловно, некоторая созвучность… Но, в общем, у меня действие происходит в семидесятых годах…

– В каких, в каких годах?

– В семидесятых, я говорю. Формально, безусловно, это девятнадцатый век. Но основной поворот темы очень интересен для нашего времени; начало капиталистического развития России после отмены крепостного права.

Директор пожевал губами, поглядел на потолок и только после этого произнес:

– Никто у нас истории, так сказать, не отменяет. Тем более, эти экономические формации даже проходятся на лекциях.

– Вот-вот, именно! – оживился режиссер – Я почему и задумал это! Там ведь глубокие истоки наших задач, наших отношений Если вы помните, Лев Толстой, когда задумал писать о декабристах, сперва принужден был обратиться к наполеоновским войнам, чтобы до конца, что ли, осмыслить..

– Как? Вы тоже, может, хотите начинать осмысливать с Наполеона? – испугался директор.

– Нет, Наполеон – это слишком. Но, например, та же коллективизация, нынешние колхозы и даже поднятие целины – они все откуда начинаются? Из полемики по вопросу о русской общине Еще А И. Герцен утверждал…

– Ну и что? При чем это здесь?

– А как же! Представьте себе; в фильме будет тонкая стилизация эпохи. Светский Петербург. Ряд колоритных фигур. Атрибут быта. Петербургские туманы. Герои Тургенева. Достоевского, может быть, Гоголя…

– Голубчик! Нам бы что-нибудь остросовременное! Мы так на вас рассчитывали…

– А что? Я с охотой. Те же семидесятые годы, если их подать с тонкой стилизацией… Можно даже фонари Яблочкова, как предвестие будущей индустриализации. Ротонды Эти, капоры, муфты, турнюры..

– Какие еще турнюры?!

– А как же! Накладки такие были в то время на заду у каждой почти дамы. И здесь локоны. На шее – бархотки. Лорнеты.

– Ну, а деревню того времени покажете?

– Зачем же прямо деревню? Скучный материал. Вот если показать ту же деревню через утонченный быт помещика…

– Вот что я вам скажу, Александр Павлович, не хотите ставить «Заслуженную победу» – там про совхозы идет речь, – давайте берите сценарий о заводе. Острейшие проблемы нашей промышленности…