Текст книги "Алек. Эпизод из 90-х(СИ)"

Автор книги: Виктор Зилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Дверь открыл Валерка. Он молча отошел и впустил меня в квартиру. Его нервный, я бы даже сказал злой вид, меня озадачил.

– Здорово, – бодро произнес я.

– Здоровее видали, – ответил он и пошел на кухню.

Я пошел за ним. На кухне никого не было.

– А где все? – меня насторожила пустота и тишина в квартире.

– Твой друг лежит у себя в постели в гостиной, спит. Этот придурок сегодня пытался покончить жизнь самоубийством. Набрал ванну, включил магнитофон и перерезал себе вены бритвенным лезвием. Хорошо догадался себя хайдакать, когда детей не было дома. Придурок, б..ть.

– Не понял. Что он сделал?

– Пытался красиво уйти из жизни. Ничего толком не может сделать, даже помереть.

Валерка включил конфорку и поставил на нее чайник, свернул с носика свисток. У меня в голове все перемешалось. Я сел на диван и ошалело посмотрел на Валерку. Он подозрительно смотрел на меня. Я как дурак все время крутил в руках видеокассету. Мне стало немного не по себе, как будто я соучастник преступления и мне сейчас официально предъявят обвинение.

– Че с ним случилось-то? – Валерка закурил. Приоткрыв окно, он устроился на подоконнике, поближе пододвинул к себе пепельницу и, щурясь от дыма, посматривал на меня сквозь сизые клубы.

– Вообще не представлял, что у него может возникнуть подобная мысль. Да, он последнее время все больше в аут уходил, больше говорил о том, что скучает по Ольге, что хочет вернуться, но и все. Ну и бухать больше стал. И все.

Валерка погасил взгляд и как-то весь расслабился.

– Хорошо, что так. Точно он никому ничего не задолжал и все такое?

– Нет, я бы знал.

– Чего это он вдруг решил?.. – Валерка как бы сам себе задал вопрос и пожал плечами. Он говорил шёпотом, видимо, чтобы не разбудить Алека.

– Дак, сейчас он чего, спит?

– Я скорую вызвал. Пока я ему бинтами руки замотал и из ванны вытаскивал, они приехали, зашили чего-то, перевязали, укол какой-то сделали и еще одну ампулу оставили на ночь. Хорошо я чисто случайно раньше домой вернулся. Дверь в ванную нараспашку, музыка орет. Я туда, а этот придурок голый в крови плавает. На морду очки свои нацепил, фотка Ольгина напротив на бортике стоит, пустая бутылка водки валяется, и он в почти остывшей воде лежит. Хорошо резал поперек запястья и неглубоко, крови мало вытекло. Я вообще не представляю, что бы я его родителям сказал, если бы... – Валерка затянулся, и его передернуло. Раздавив окурок, он встал и выключил давно кипевший чайник. – Давай чайку попьем, да я за детьми пойду. Покараулишь, пока я хожу?

Я кивнул.

VIII

Через три дня вечером Алек позвонил в нашу дверь.

– Друг мой, пошли пить, – он как ни в чем не бывало одновременно улыбался, курил, на носу висели очки, а его запястья были перебинтованы. Чтобы смотреть через них, он закидывал голову назад и задирал подбородок.

– Ты уже можешь пить водку? – я оценивающе посмотрел на его запястья.

– Я ходил сегодня на прием к своему доктору, и он мне выписал рецепт: литр водки в день. Пора начинать лечиться.

– Ну что же, надо так надо. Подожди, я сейчас выйду.

Через полчаса мы сидели на старом бревне возле реки метрах в трехстах от моста и пили из горла водку. Моросил мелкий осенний дождик. Воздух, напитанный влагой, далеко разносил звуки. Машины, проносящиеся по мосту, проезжали как-будто совсем рядом. Хорошо, что был уже поздний вечер, и ездили нечасто.

– На..й ты себя порезал, тебе жить надоело? – начал я сразу с главного. Я не психотерапевт, поэтому получилось жестко.

– Друг мой, надоело – не то слово, я не могу больше жить. – Алек хлебнул водяры и глубоко затянулся. – Жизнь стала бесцельной, тусклой и плоской. Нет никаких причин мне оставаться здесь с вами.

– Че-то сильно пафосно у тебя получается, – заметил я и, взяв у него бутылку, допил оставшуюся водку. – Где второй пузырь?

Алек молча достал из полиэтиленового пакета вторую бутылку и протянул мне. Я свинтил крышку, сделал глоток и тоже закурил.

– Короче, ты какой-то порожняк прогнал с этим кровопусканием своим. Не, в натуре, ты чего хотел этим добиться? Чтобы Ольга бросила там своего парня, приехала и, обливаясь слезами, пала на твою могилу? Не будет этого, пойми. В натуре, надо быть полным дебилом, чтобы так думать. Не, Алек, ты извини, если  че, но так только малые дети поступают.

– Я тогда, утром, дозвонился до Ольги, и она мне сказала, что выходит замуж, и чтобы я больше не звонил. Ты просто не понимаешь, как мне стало пусто, как-будто...

– Как-будто тебя выбросили в открытый космос и улетели, а ты болтаешься в скафандре как жук на спине, и на миллионы километров никого, – закончил я за него.

– Вот в натуре, ты все правильно сказал, в одну секунду мне стало незачем жить. Я все время думаю о том, что мне надо уйти. Так будет лучше всего, нельзя все время висеть в невесомости, как ты говоришь, и ждать конца.

– Да, б..ть, вот это херня. Хотя и не неожиданная, – я посмотрел на  реку, близкую, но почти не видимую. Сумерки незаметно сгустились. Морось сыпалась из низких серых туч. Вот смотри, ты родился, а теперь из-за бабы убьешь себя и что? Что от тебя останется, ты подумал, зачем родился вообще тогда?

Алек молча протянул руку, в которую я вложил бутылку. Он сделал большой глоток, занюхал бинтами левого запястья и прикурил следующую сигарету от старой. Эта мысль пришла мне внезапно. Пока мы сидели и пили, у меня рождалась масса новых мыслей. Они роились в голове, толкались и жужжали. Некоторые подлетали к сознанию вплотную и как в увеличительное стекло, на миг, я видел их крупно и выпукло. Одна такая, задержавшись чуть дольше остальных, удивила, ослепила меня. Я поразился ясности и простоте выхода из тупика, в котором оказался Алик.

– Что-то не могу понять, на что ты намекаешь.

– Да, на что я намекаю? – я наслаждался могучестью собственного ума. От выпитого мне стало легко на душе, картина мира лежала у меня на ладони, все смыслы были познаны, тайны постигнуты. – Самоубийство удел слабых.

– Значит, по-твоему, я слабый?

– Да, ты слабый, и ты пытаешься сбежать от проблем. Сильные убивают других, а слабые убивают себя. Такова механика мира. Если тебе так хочется увидеть смерть, то лучше убей сам, перестань быть жертвой.

Я был доволен своими словами. Мы помолчали, затем Алек глотнул водки и передал бутылку мне. В ней оставалось еще половина, но я не стал больше пить, мне уже хватило. Посидев еще немного, он достал сигареты, и мы закурили. Я закрутил крышечку и отдал бутылку Алеку. Он, как бы взвесив ее в руках и прикинув не выпить ли еще, положил обратно к себе в пакет. Потом мы пошли по домам.

IX

Где-то через неделю мы с Алеком пошли в ДК «Выборгский» на концерт «Неприкасаемых». На нескольких радиостанциях крутили песни с их первого альбома, в том числе песню «Ольга». Услышав ее, Алек моментально уходил в сплин, из которого его уже тяжело было достать. Никто из питерских моих друзей идти на концерт не захотел. «Бригада-С» у нас в городе как-то никогда особо не пользовалась популярностью, хотя была уважаема, пожалуй, более других московских рок-групп. По дороге в ДК мы зашли в продуктовый магазин. Это был старый, еще советский магазин, со старыми прилавками-холодильниками, полками и продавщицей. Вино-водочный ассортимент в магазине приятно удивлял разнообразием, здесь на полке я увидел портвейн. Какой-то хороший крымский портвейн по несуразно низкой цене. Да, этикетка на бутылке не впечатляла, как импортные, но вкус потрясал своей терпкостью и букетом. В то время еще попадались совершенно уникальные вещи за небольшие деньги. Мы взяли три бутылки портвейна и направились на концерт, распив по дороге одну бутылку. На удивление народу пришло мало. Напрасно мы рассовывали бутылки по рукавам, бабульки-контролерши даже не обратили внимания на нас. Отрывая корешки на билетах, они постоянно о чем-то оживленно говорили, ловя взглядом друг друга между проходящих мимо нетрезвых юношей и девушек. Зайдя в зал, мы нашли свои места и сели. До начала концерта еще оставалось время, и мы пошли в туалет, где в клубах табачного дыма, перемешанного с запахом дури, в компании таких же почитателей Гарика, ополовинили вторую бутылку. Вдруг послышались нестройные звуки ударных и гитары.

– Ребята настраиваются. Надо закругляться, – сказал какой-то паренек, передавая косяк своему приятелю.

– Ща, пойдем, добью только, – просипел он между двумя глубокими затяжками.

Им явно было меньше восемнадцати, и их потуги выглядеть взрослыми забавляли. Мы тоже сделали по последнему глотку и пошли в зал.

Через три песни мы уже допили вторую бутылку прямо в зале и приступили к третьей. Почти весь народ соскочил со своих мест и тусовался возле сцены. Гарик находился в экстазе, да и другие музыканты тоже. Сумасшедший драйв наполнял зал, ребята пританцовывали, подпевали. По количеству зрителей это больше походило на квартирник, но с хорошим звуком и местом, где можно оттянуться, развернув свою душу как парус навстречу несущемуся прекрасному. В такие моменты почти в каждом человеке в ответ обязательно просыпается живущее внутри нечто прекрасное. Происходит это, слава Богу, чаще, чем распускается цветок папоротника в ночь Ивана Купалы. И это, то что живет внутри нас, вступая в резонанс с внешним, растворенным в музыке, прекрасным, раскрывалось сейчас как цветок, начиная источать ощущение бесконечного счастья. Мы все как серферы, оседлавшие волну, неслись в великолепном море музыки. Счастье переполняло нас в этот момент. Мы живьем видели Гарика, отрывающегося искренне и до дна, нарочито небрежно со своей хрипотцой бросающего с такой близкой сцены слова про себя-нас. Рядом серфинговали две хорошенькие девчонки, с которыми мы тут же познакомились. Тогда я постиг смысл выражения "все люди братья". Мне хотелось пожать руки и похлопать по плечу всех присутствующих мужчин, а девушек обнять и расцеловать в знак признательности за то, что они сопереживали в тот момент все, что чувствовал и я.

Благодарные за чудо, подаренное нам в этот вечер, мы долго еще кричали, хлопали и вызывали ребят на сцену, но концерт закончился.  Пьяные, уставшие и счастливые все потянулись к выходу. Мы вышли на свежий осенний воздух. Опять накрапывал дождь. Проводив до платформы метро наших новых знакомых девчонок, мы разъехались с ними в разные стороны. Только несколько минут спустя, когда электричка уже уносила их в темный туннель, я понял, что мы даже не взяли у них номеров телефонов.

– Хорошо, даже несмотря на то, что мы их никогда не увидим, – сказал я, слушая затухающий гул электрички.

– Речи нет, друг мой, сегодня это просто праздник души какой-то был. Даже жить захотелось, – Алек потянулся и зевнул. – Хорошо!

X

Валерка после неудавшегося самоубийства Алека хотел его спровадить домой, чтобы грех самоубийства не случился при нем, но денег у них не хватало. К началу зимы, скопив деньги на дорогу, Алек поехал в центральные кассы на канал Грибоедова покупать билет домой. Но туда он не доехал. По дороге возле метро его обули лохотронщики. Алек хотел нахаляву подзаработать еще деньжат, сыграв в лотерею, и вернуться домой хоть с какими-нибудь средствами, но Господь как будто специально не пускал его.

Еще через три месяца Алек, наконец, уехал.

Как-то весной к нам зашел Валерка, который выглядел потрясенным. Он сказал, что Алек в пьяной ссоре зарезал отца, и его отправили в дурдом, как невменяемого.

Эпилог

Интересная закономерность существует в жизни зданий. Частные дома могут долго существовать, но если они не какие-нибудь архитектурно-выдающиеся сооружения, то их судьба обыкновенна, в большинстве случаев размеренна и связана с крайне ограниченным кругом человеческих судеб, а вот здания религиозного назначения пропускают через себя множество страждущих, которые ходят туда с надеждой, в ожидании чуда. Люди, построившие эти культовые сооружения, заслуживают бесконечной благодарности за то, что существуют места, где можно преклонить голову и попросить о сокровенном у Единственного, не опасаясь быть униженным своей просьбой. Поэтому здания эти необычны, и то, что принято называть «особой энергетикой», в них осязаемо присутствует, а способность обнажения человеческих чувств здесь так высока, как нигде в других искусственных сооружениях. Искреннее к Богу не обращаются, пожалуй, больше нигде, кроме как в хосписах и окопах.

Я иногда захожу в церковь и прошу прощения за неосторожные слова, произнесенные мной. Почему-то я вовремя не понял намек, данный мне в лифте.

33