Текст книги "Не плачь по мне, Аргентина"

Автор книги: Виктор Бурцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

35

– Знаете, что мне нравится в этой стране? – Фон Лоос стоял на верхней площадке своего дома и рассматривал деревенскую улицу.

– Что же? – Генриху было очень неудобно задирать голову вверх, солнце слепило глаза.

– То, что она совсем не похожа на Веймарскую республику.

– Хм… Мало что может быть похоже на это ведро с помоями…

– Вы не правы! – Фон Лоос направился к лестнице. – Вы не правы, и я сейчас объясню, в чем!

– Сделайте одолжение.

– Аргентина значительно хуже Веймарской республики!

– Вот это номер! – Генрих подал фон Лоосу стакан с соком.

Тот, тяжело отдуваясь, принял его и поблагодарил кивком.

– По-моему, хуже Веймарской помойки и быть ничего не может.

– Вы просто недостаточно хорошо знаете эту страну.

Фон Лоос плохо выглядел после очередной бессонной ночи. Он предпочитал работать по ночам, что не самым лучшим образом сказывалось на его здоровье. Зеботтендорф возмущался и требовал более строгой дисциплины. Как врач, запретил алкоголь и перевел Лооса на фруктовую диету.

– Аргентина лихо поднялась за счет войны, Перон сочувствовал фюреру, понимал перспективность Третьего рейха. Потом на него надавили Штаты, но это уже не так важно. Аргентина дала нам приют. Однако дела все-таки покатились под гору. И знаете почему?

– Почему?

– Аргентинцы сильно отличаются от чилийцев. Наша миссия в Чили была бы невозможна, хотя весь мир называет Пиночета фашистом.

Генрих подошел к краю средней обзорной площадки и посмотрел вниз. Отсюда была видна не вся деревня, в которой располагался дом фон Лооса, а ее часть. Сады, узкие дорожки и невысокие белые оградки. Фактически вся эта местность была куплена Лоосом и Зеботтендорфом. Крестьяне работали под их покровительством и были довольны. Учитывая, мягко говоря, паршивое положение сельского хозяйства в стране, наличие таких покровителей позволяло деревеньке неплохо сводить концы с концами. Лоос называл это «инвестиции в безопасность».

– Чем же аргентинцы так не похожи на своих соседей?

– Очень просто! Нация, способная родить лидера, который в первую очередь заботится о своем народе, не может быть марионеткой в чужих руках. Чилийцы не растеряли своей… особенности. Не стали быдлом, которое хапает для себя и только для себя. В Аргентине положение значительно хуже. Тут нет ни одного политика, который бы жалел свой народ и желал ему лучшей доли прежде себя самого. Поверьте мне, даже если к власти придут военные, все будет по-старому. Потому что прежде всего военные начнут грести к себе. Пройдут годы, десятилетия, может быть столетия, прежде чем хотя бы кто-то образумится и поймет, что для политика другого пути, как служить своему народу, просто нет. Политика, друг мой, это не способ заработать. Это путь к самопожертвованию.

– Если вашим планам будет дано осуществиться, боюсь, аргентинцам не выпадает шанса осознать это…

– Ну, кто знает, кто знает… – Фон Лоос подошел ближе к Генриху и уставился вдаль. Он некоторое время молчал, а потом вдруг поменял тему: – Что вы думаете про это предсказание?

– Тот спектакль, который закатил Зеботтендорф?

– Спектакль, считаете? – Фон Лоос покосился на Генриха. – Я вижу это уже не первый раз, но так для себя и не решил… что же я вижу…

– После его лаборатории меня уже ничто не удивит. Наш Доктор достиг удивительных успехов в работе со странными препаратами. Так что я вас, дорогой друг, очень хорошо понимаю. Невозможно различить, где ты имеешь дело с реальностью, а где с обычной галлюцинацией, когда за дело берется Зеботтендорф. Меня иногда посещает мысль, что все вокруг нереально. Что я лежу у себя в квартире в центре Буэнос-Айреса с сердечным приступом и умираю, а это мне просто видится в предсмертном бреду.

Фон Лоос хохотнул.

– Генрих, вы скоро впадете в солипсизм. Для такого практика, как вы, это сущая ересь.

– И то верно.

– Больше пейте. Алкоголь не только окрашивает жизнь в новые цвета, но и помогает нам разобраться в самой жизни.

– Благодарю, но с моим здоровьем можно позволить себе только солипсизм, – засмеялся Генрих.

– И все-таки вы думаете, что это был спектакль?

Генрих пожал плечами.

– Это игра на его поле. Он мистик. Копает глубоко. Душа, наука о душе. Какие-то монстры в клетках. Какие-то невидимые чудовища в очках. Беда в том, что я уверен в их существовании. Вы, кстати, принимаете его порошок?

– Да. Даже если это какой-то наркотик, я хочу знать, что вокруг меня нет этих, как вы сказали, чудовищ в очках.

– И все-таки я не понимаю. – Генрих вздохнул. – Почему нельзя просто взять власть в руки, используя этих… выкормышей Зеботтендорфа? Чего проще, подсадить кого-либо из них к президенту и таскать каштаны из огня чужими руками?

– Это было бы действительно просто. – Фон Лоос махнул рукой. – Есть одна проблема. Все эти чудовища, как вы их назвали, не панацея. Есть люди, на которых они просто не действуют. Есть люди, которые могут сопротивляться их воздействию. Видят их, наконец. Без всяких порошков. Доктор особенно не распространяется на эту тему, но факт остается фактом. Иначе, как вы сами понимаете, не было бы нужды в лаборатории. Зеботтендорф изучает не своих подопечных, он изучает людей. Все это хозяйство слишком нестабильно. Те существа, которые остались сейчас, это лишь небольшая часть тех, кто уцелел, когда мы пытались… Пытались делать так, как вы предлагаете, Генрих.

– Аргентина не первый ваш эксперимент?

– Мой – первый, а наш доктор уже успел отметиться. В ряде мест… Не только в Южной Америке. После некоторых опытов он едва ноги унес. Например, большая часть его работ так и осталась на Гаити. Папа Док переиграл Рудольфа на его поле. Тонтон-макутов помните?

– Я не интересовался политикой в тот период жизни… А в чем же причина неудач?

– Видите ли, Генрих, эти его выкормыши, они же… не совсем люди. Поймите, не совсем люди! И дело не в их способностях, а в том, что у них в головах. Они будто бы из другого мира. Частично. Вы ведь не пробовали с ними разговаривать?

– Нет. Как-то даже в голову не приходило.

– Это совсем другое мышление. Совсем. Я до конца не понимаю, почему они подчиняются Зеботтендорфу. Они даже шутят, Генрих! Шутят! Так, что мороз по коже… В общем, друг мой, нельзя использовать оружие, которое ты не изучил до конца.

– Согласен.

– Тем более что эти парни не могут быть всегда невидимы и неслышимы. Есть предел и их силам. Так или иначе, но они вынуждены возвращаться в лабораторию. Они устают. Они не могут работать с массой людей, с толпами. И к тому же они все разные. У кого-то хорошо получается внушать идеи, мысли. У кого-то делать из человека раба. Некоторые… Хотя все они могут многое, но не всё, это не идеальная машина, не идеальное существо! Зеботтендорф умеет выгодно их использовать. Как полководец – своих солдат. Но любого солдата можно убить, утомить, запугать, наконец. Люди с сильной волей могут не подчиняться их командам и внушению. Знаете, что мне однажды рассказал наш доктор?

– Что же?

– Он подозревает, что его воспитанники – это всего лишь отголоски древних богов. Сны. Представляете? Сны древних. От этого их сила, от этого их способности. И больше всего доктор хочет понять, откуда эти… отголоски силы. Как их поймать! Понимаете?

– Сны? Не понимаю.

– Сны древних богов, – повторил фон Лоос. – Тех древних существ, которые сейчас спят. Они уснули давным-давно. Их почти уже нет. Все, что связывает их с нашим миром, это сны. Так бредит больной: вроде бы здесь, а вроде и нет.

– Древние боги? – Генрих с сомнением посмотрел на фон Лооса. – Не поймите меня превратно, но когда Зеботтендорф говорит о науке, он выглядит убедительней.

– А сколько времени прошло с тех пор, когда вы приняли его постулат о том, что душа – явление научного характера? Поверьте мне, существа могущественные, жестокие, сильные, те, чьи помыслы нам непонятны, и есть боги. Вы же не станете отрицать саму возможность того, что они существуют?

– Не стану, – уклончиво ответил Генрих. – Так вы хотите сказать, что эти парни, Алеф, Бет…

– Тш-ш-ш… – Фон Лоос приложил палец к губам.

– Все так плохо? – спросил Генрих.

– Видите ли… – Лоос осмотрелся. – Этот еврейский алфавит… Я не сильно удивлюсь, если скоро мы увидим кого-то из этих ребят. Вы не разбираетесь в каббалистике?

– Бог миловал…

– В общем, лучше будет, если мы станем называть их как-нибудь иначе. Выкормыши, парни в очках… Но не по именам. В каббале имя значит слишком много. Тем более если его произносят.

– Зеботтендорф еще и каббалист?

– Если бы мне сказали, что наш дорогой доктор – сам Сатана, я бы не сильно удивился… Но мы говорили о другом.

Генрих поежился. Посреди жаркого дня вдруг стало холодно.

– Я спрашивал, не думаете ли вы, что наши… э-э… парни и есть древние боги?

– Нет. Они – это тени. Отголоски. Сны. Как призраки. Вы ведь видели пирамиду? Как мне кажется, она посвящена именно им, этим… И я совсем не уверен, что когти на следах жреца – это бутафория.

– Лоос, вы меня пугаете. Мне казалось, что вы человек более здравомыслящий.

– Бросьте, Генрих. Мы столкнулись с чем-то совершенно неизвестным. Новым. Или слишком старым. Все равно как если бы наш дорогой Зиверс откопал бы то самое Копье… Ну, вы помните эту историю.

– Да уж…

– Так вот, я совсем не уверен, что та штука, которая висела в кабинете у фюрера, подделка. Копье не панацея. Просто его надо уметь… кидать! Так все-таки, что вы думаете о пророчестве? Спектакль или?..

– Вам виднее. Я привык оперировать донесениями, фактами. Если у меня будет достаточно данных о том, что предсказание – это достоверный прогноз, я в него поверю. Пока фактов маловато. И имеются существенные пробелы…

– Какие, например?

– В тексте говорится об условиях. Они должны быть ясны, иначе риск слишком велик.

– Ну, с этим все в порядке. Если полагаться на нашего доктора, то есть… – Фон Лоос сощурился и замолчал, глядя куда-то вниз.

Генрих проследил за его взглядом, но ничего не увидел. Только тени от деревьев в саду стали гуще… Или…

Холодок пробежался у Генриха между лопаток. Под пальмой стоял человек.

– Я же говорил, – пробормотал фон Лоос. – Имя…

– Вы очень кстати, – негромко обратился Генрих к Алефу, почему-то зная, что тот его отлично слышит. – У нас есть к вам дело.

Алеф молчал. Только темные провалы глаз смотрели на балкон.

– Я чего-то не знаю? – спросил фон Лоос.

– Может быть. – Генрих пожал плечами. – Если информация о том, что в нашем тазу полощет руки один русский разведчик, для вас новость, то, пожалуй, вы кое-чего не знаете…

– Ого, Генрих. – Фон Лоос обернулся к нему. – Вы производите впечатление.

36

Из окна «гостевой» комнаты, в которой находился Антон, отлично просматривалась вся улица, принадлежавшая Гонсалесам. Из-за толстой решетки было хорошо видно, как меняются часовые на крышах и у пулеметных гнезд. Мартин забаррикадировался неплохо. Безболезненно взять его, наверное, можно было только с воздуха или при помощи артиллерии и танков.

Впрочем, опыт Чили и бедолаги Альенде Гонсалес наверняка учел. И против бронированных коробочек, вероятнее всего, что-нибудь да имелось.

В своей комнатке Антон находился уже два дня. Обращались с ним вежливо, кормили щедро. Апартаменты состояли из спальни и туалета, расположенного в маленьком, явно пристроенном недавно закутке. Помещение было задумано как тюрьма. И скорее всего частенько использовалось по назначению. Огорчало Антона только одно: отсутствие ванны и даже простенькой раковины. Их заменял эмалированный таз и большой кувшин с водой. В комнате, находившейся под самой крышей и накалявшейся в полдень, это было существенным недостатком. Почему неведомые строители, пристраивавшие туалет, не додумались поставить туда же и раковину с краном, оставалось загадкой.

Мартин не показывался. Никакими допросами и разговорами Антона не доставали. Иногда ему начинало казаться, что про него просто забыли. Однако стража, двадцать четыре часа находившаяся за дверями, эту иллюзию разрушала.

В основном Ракушкин валялся на узкой кушетке и думал.

Гостеприимный плен его ничуть не смущал. Во-первых, он уже успел выкрутить большую часть шурупов, которыми опрометчиво была приделана к окну решетка. Это был прямой выход на крышу, а там уж он разберется. Во-вторых, вероятность подобного исхода была просчитана заранее. Яковлев предупрежден, да и сам отправил коллегу в «свободный поиск». Спохватятся только через неделю, не раньше. А искать начнут с заранее обговоренных «почтовых» мест, где Юрия Алексеевича лежит-дожидается полный, насколько это возможно, отчет о действиях Антона и его планах.

Учитывая это все, можно было с чистой совестью побездельничать, валяясь в кровати. К тому же когда еще выпадет возможность спокойно поразмыслить?

И ведь было о чем. Ситуация в Буэнос-Айресе складывалась какая-то исключительно нелепая.

С одной стороны находились власти. Мадам президент, Изабелла Перон, крикливый парламент, ворюги-министры, продавшаяся на корню полиция и зажравшаяся тайная полиция, позволявшая всем, в том числе и самой себе, все, а также заслужившая славу палача-самодура: «захочу – казню, захочу – так оставлю». Президент не обладала должной властью и сообразительностью, чтобы придавить парламент, разогнать к черту толстопузых министров и публично высечь полицию, чтобы злее была. Изабелла была одна-одинешенька и ни черта не разбиралась в лабиринте коридоров власти. Несчастная, по сути, женщина. Парламентеры, без жесткой руки сверху, тут же превратились в пресловутых лебедя, рака и щуку. Каждый норовил урвать кусочек власти побольше, побогаче да пожирнее. Словно стая бешеных собак, они рвали тело Аргентины, дурея от запаха крови. Власть пошатывалась на глиняных ногах, и опереться было не на что.

Особняком стояли военные.

Общеизвестная нелюбовь мадам Перон к армии сыграла с ней злую шутку. Именно в рядах военных она могла бы найти поддержку и свежие силы, чтобы раскидать министерскую мафию, задавить собачащийся парламент и остановить медленное сползание в пропасть. Но… Генералы, отставленные от власти, от финансирования, от своей столицы, наконец, только скрежетали зубами. Солдаты в рваной форме, черт знает сколько не обновлявшееся вооружение… все это не способствовало повышению патриотического духа.

С другой стороны расположились марксисты. У них все было еще более запутанно, нежели во властных коридорах.

Прежде всего марксисты не имели четко выраженного командного центра и представляли собой кучу различных группировок и партий. Часто это были просто ребята, умеющие держать в руках оружие и желающие «жить лучше». К таким относился Гонсалес – человек активный, деятельный, серьезный. Но назвать его революционером не поворачивался язык. Были еще группки, большие и не очень, которые преследовали интересы мелких князьков и даже племен. Этих в расчет никто не брал, учитывая только как пушечное мясо на случай беспорядков. Но имелись и действительно политизированные организации со своей идеологией, порядком и планом на будущее. К таким относилась небольшая группа Курта Вольке, к таким относились «старики» вроде Рауля Ловеги, люди, сами по себе имеющие вес в революционном движении, и был еще товарищ Кристо – человек, командовавший самой крупной и наиболее хорошо оснащенной группой Марксистский актив. По слухам, Кристобаль был человеком честолюбивым, смелым, злым на власть. Выходец с Кубы. Человек, который когда-то шел вместе с самими Че и Фиделем. Опыт, полученный за годы кубинского сопротивления, дал ему достаточно знаний и умений, чтобы сколотить солидную организацию. Кристобаль Бруно был той целью, к которой и подбирался Антон. После Вольке, после Гонсалеса ему уже не хотелось шерстить весь список, выданный Раулем. Интуиция подсказывала, что разгадка кроется именно там, в Марксистском активе.

Но если бы ситуация в Аргентине была так проста, чтобы укладываться в схему «революционеры против власти», все было бы хорошо. Более того, вряд ли советское посольство вмешивалось бы в процесс. Но в игре было, как всегда, более двух сторон. Существовал кто-то, имевший непосредственный интерес к делу. Педалировавший ситуацию, подталкивавший страну к пропасти. Но кто? Тут были различные варианты.

Снова военные? Генералитету было бы крайне выгодно расшатать обстановку, чтобы прийти к власти избавителями от хаоса. Однако после взрыва около казарм национальной гвардии, после расстрела армейской колонны, после многочисленных нападений на солдат в эту версию верилось слабо. Конечно, определенная группа военных могла пойти на определенные жертвы, но…

Однако более вероятной была версия о том, что третья сила была рукой из-за пределов страны. Могучий сосед из Северного полушария, в прошлом году эвакуировавший последних своих граждан из Сайгона, переживший скандал с Уотергейтом и позор с докладом комиссии Рокфеллера, вполне мог включиться в игру, чтобы сместить фокус общественного внимания, закрепиться в Латинской Америке и оказаться на коне. Устроить беспорядки, посадить марионеточное правительство, которое первым делом попросит покровительства и военной помощи для усмирения взбунтовавшихся коммунистов. А под лозунгом «нам не нужна вторая Куба» можно сделать много. Тем более что вторая Куба действительно не нужна правительству Соединенных Штатов. Время подлета ракет из какой-нибудь Сальты, конечно, не сравнится со временем подлета из Гаваны, но тоже неплохо. Очень даже неплохо. Так что ЦРУ сам бог велел приглядывать за местным населением и готовить план на всякий случай. А еще лучше претворять его в жизнь.

Плохо было то, что предварительный анализ, проведенный ребятами из Центра, не выявил существенного влияния американской разведки на внутреннее положение в Аргентине. Более того, все данные говорили, что ЦРУ переживает не самый лучший год. После комиссии Рокфеллера, удачно обнародовавшей доклад о незаконной прослушке, разведуправлению урезали финансирование и повесили на него всех собак, включая два покушения на президента Форда. Америка переживала очередной кризис: поражение во Вьетнаме, утрату иллюзий и разрушение традиционных ценностей. Тут не до Аргентины.

Антон поднялся, хрустнул суставами и прошелся по комнате. Становилось жарко. Из открытого окна доносилось еле слышное потрескивание, это раскалялась черепица на крыше. За окном все так же скучали часовые в конце улицы и дремали парни на крыше, укрывшись от солнца в тени печных труб.

Антон вздохнул. Дунул на подоконник, подняв облачко серой пыли. Эта пыль на какой-то миг заиграла на солнце, и Ракушкину показалось…

Нет, не показалось. Он встрепенулся. Там, перед часовыми, теми самыми мордоворотами, которые остановили его два дня назад, сейчас стояла группа людей, одетых в серые плащи. Совершенно не по погоде. И… Антон протер глаза. Фигуры будто расплывались. Не имели четких контуров. Плыли, как мираж над раскаленным асфальтом.

Может, мираж и есть?

Он пригляделся. Нет. Парни в плащах слишком реальны. Но почему часовые никак не реагируют на них? Другие Гонсалесы? Но почему так странно одеты? И почему Антон ни разу их не видел до этого?

«Что за хреновина такая?»

Он почувствовал холод.

Люди в серых плащах двинулись вперед. Они шли, не скрываясь, в полный рост. Вот двое из них поравнялись с часовыми, замерли на мгновение. Здоровяк в берете вздрогнул и будто во сне потянулся за пистолетом.

Антон замер.

Часовой вытащил оружие и прицелился в своего напарника.

– Что ты делаешь? Эй! – Тот поднял руки и начал отступать назад. – Эй, остановись, брат! Это же я!..

Что-то изменилось в этот момент. Что-то важное.

Парень с пистолетом обмяк и точно так же, кукольным сонным движением, поднес пистолет к собственному виску. Выстрел последовал сразу же. Второй кинулся к нему, упал на колени, закричал.

Сзади фигура в сером плаще уже целилась ему в затылок.

– Да обернись же!!! – что было сил закричал Антон. – Тревога! Обернись! Тревога!!! Там, в конце улицы!

Очнулись замершие после выстрела часовые на крышах. Но серых фигур, похоже, никто не видел.

– Да смотрите же, вашу мать, он убьет его!

Часовой около убитого начал оборачиваться. И в тот же миг серый выстрелил. Фигуры стали четче, словно туман рассеялся.

С крыш закричали.

– Тревога! – понесся многоголосый крик. – Тревога!

Загремели выстрелы. Серые фигуры словно на крыльях понеслись к подъездам. Двое, те, что отстали, разбираясь с часовыми, прижались к стенам и принялись палить вверх, стараясь не дать стрелкам высунуться. Когда, наконец, парни на крышах сориентировались и принялись прижимать огнем двух серых, те… Антон потряс головой. На месте двух фигур в плащах остались только тени. На асфальте. Солнце стояло высоко.

Пока стрелки соображали, Ракушкин увидел, как движется, медленно движется к концу улицы темный силуэт.

– Стреляйте по теням! – гаркнул он в окошко. – По теням! Стреляйте!

Раздался неуверенный выстрел. Пуля выбила камень из стены. И в тот же миг две фигуры в сером рванулись, пригибаясь и петляя. Стрелки закричали. Но стрелять было не по кому, странные люди уже вышли за пределы зоны огня, ушли за поворот.

А бой внутри здания продолжался.

Антон услышал, как щелкнул замок в двери и громко затопали по коридору сапоги. Стража покинула посты и кинулась в драку.

На крышах остались считаные бойцы и пулеметчик, который по какой-то причине не стрелял.

– Что-то я подзадержался в гостях, – пробормотал Антон. – Пора бы и честь знать.

Он приналег плечом на решетку, надавил. Металл противно хрустнул о камень. Прутья подались. Железная конструкция загрохотала по черепице.