Текст книги "Иду на вы!"

Автор книги: Виктор Мануйлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 8

Муромское городище воздвигнуто на высоком берегу Оки. Ее берега напоминают Днепр, а городище – Киев, которые князь Святослав не видел целых семнадцать лет, помнил смутно и не очень туда стремился бы, если бы не долг княжеский, требующий от него непрерывного движения в разных направлениях, дабы подданные его не забывали о том, кто правит ими, чем они обязаны ему и что должны делать, чтобы постоянно доказывать свою покорность. Святослав знал от своих учителей, – да и опыт, приобретенный за эти годы, подсказывал, – что если удовольствоваться достигнутым и остановиться, то соседние народы решат, что твоя власть ослабла, и сами начнут двигаться по своему разумению, но не пользы власти твоей ради, а в ущерб. Таков закон жизни, определенный богами, и не ему, Святославу, этот закон менять на другой. С этого пути его не свернут ни досужие рассуждения Свиридиса, ни жертвы, которые придется принести ради достижения цели, а она доподлинно известна разве что богам, руководящим нашими поступками.

Судя по тому, что княжеские суда безбоязненно встречали на берегу толпы народа, выстроившиеся у причала воины, раскинутые на лугу шатры и горящие костры, молва о движении их достигла этих берегов, опередив ладьи и ошивы на несколько дней.

Сам князь народа муромы, почти ровесник Святослава, разве что года на три моложе, круглолицый, русоволосый, голубоглазый, с усами и кудрявой бородкой, встречал гостей на берегу, окруженный воинами, и, едва Святослав сошел с ладьи, пошел ему навстречу. Они встретились, Князь Муромский, остановившись в трех шагах от Святослава, заговорил первым:

– Рад видеть тебя, княже Святослав, каган великого княжества русов, – да будешь славен ты своими деяниями на тысячи верст во все стороны! Уверен, что твой путь определен богами и что они следуют, невидимые, впереди твоей дружины, неся на крыльях своих добрые вести всем, кого встретишь ты на своем пути. А мы всегда счастливы принять тебя и воздать должное твоему званию и твоей власти. Добро пожаловать, княже, на землю муромы! – и князь, приложив к груди правую руку, склонился в поклоне.

– Спасибо тебе, князь Ратомир, повелитель народа муромы, за добрые слова и радушную встречу на своей земле, – да продлится на долгие годы счастливое твое княжение! – ответил Святослав, как того требовал обычай, и тоже, прижав к груди руку, поклонился.

Затем они обнялись и трижды коснулись щеками друг друга.

После чего князь Муромский отступил чуть в сторону и повел рукой, приглашая Святослава в шатер из алого шелка. И еще одним движением руки – всех остальных, кто находился на судах. И Святослав, подозвав к себе Свенельда, велел:

– Пусть вои сойдут с лодий и ошив и пользуются гостеприимством хозяев, как того требует обычай. – И сделал знак рукой своим воям, стоящим наготове с подарками для князя Муромского.

Длинная процессия сошла с ладьи, неся на вытянутых руках мечи варяжские харалужные, ларец с серебряными монетами, борзых щенков и множество всяких диковин, на которые так горазды мастера западных пределов. Все это выкладывалось на персидский ковер, изукрашенный диковинными цветами.

С судов посыпались дружинники, в основном варяги, но и многие из других северных народов. Им заранее было сказано, чтобы вели себя достойно и не творили никакого насилия, а кто осмелится на худое по буйству своего характера или злому умыслу, тот будет казнен одной из тех казней, какую выберет сам.

И два дня Святослав и его воины пировали на берегу Оки, но не все сразу, а по частям, не оставляя свои суда без присмотра и остерегаясь внезапного нападения или еще чего-то такого, что известно одним богам, а человек может лишь предполагать да угадывать их волю. Судя по тому, что и дружина муромы тоже не вся пировала, а частью несла сторожевую службу, и, может быть, какие-то силы таились поблизости в зарослях, готовые напасть в любую минуту, стоит лишь зазеваться, гости и хозяева не доверяли друг другу, наслышанные всяких историй о тех и других. Святославу было известно, что мурома враждует с булгарами, что они то и дело нападают друг на друга, захватывая пленных и все, что можно унести и увести, при этом много раз договаривались прекратить подобные набеги, однако раз от разу нарушали свои договора самым вероломным способом. Так что ухо приходилось держать востро.

Беседы Святослава с князем муромы Ратомиром лишний раз подтвердили те знания, которые Святослав почерпнул от людей, побывавших в этих краях: о тех же постоянных стычках с соседями, о дани, которую платит князь муромы хазарам, о его обязательствах выставлять им на потребу свое войско, о том, что одна из его юных дочерей вот уж два года состоит в заложницах у каганбека Хазарского, что хазары собираются двинуться на север, чтобы покорить своей воле все народы, проживающие по берегам Итиль-реки и другим рекам, в нее впадающим, вплоть до моря Варяжского, что допустить этого никак нельзя, а как не допустить, он, князь Муромский, того не ведает.

– Ну, а если ополчиться всем миром? – осторожно спросил Святослав, пригубив хмельного меда. – Всем миром козар одолеть можно.

– Народы, данники козар, напуганы, княже, расправами, которые учинили козары над другими племенами и народами за подобные попытки. Вот и этим летом поднялись было черные булгары, что кочуют южнее реки Танаис, да только пришлось им бежать без оглядки от войска алан и печенегов за Дунай, к своим братьям-булгарам, а те их встретили не очень-то ласково. Вот и сообрази, чем все это может кончиться.

– Если все время бояться и не пытать счастья, то его, счастья, и не будет, – произнес Святослав твердым голосом. Затем спросил: – Если поднимется Русь, пойдешь вместе со мной?

Долго молчал князь муромы Ратомир, затем, почесав свой лохматый затылок, стукнул кулаком по столу, воскликнул:

– А что! И пойду! Но к такому делу нужно хорошенько подготовиться, княже.

– Вестимо, – усмехнулся Святослав горячности Ратомира. – Так не забывай слов своих, князь Муромский, когда придет время жестокого мщенья за все наши обиды.

– Не забуду, княже! И вот тебе моя рука! – воскликнул он. – И вот тебе мой меч, который много крови пролил врагов, посягавших на нашу землю, – и с этими словами князь вручил Святославу тяжелый булатный меч в деревянных ножнах, украшенных завитушками из серебра.

Святослав велел принести свой меч, они лезвиями этих мечей порезали большие пальцы правой руки и, соединив их, смешали кровь в присутствии знатных воинов и воевод, становясь, таким образом, названными братьями.

После всех этих церемоний и застолья князь Муромский проводил своего гостя в отведенный ему шатер, где Святослава ждала юная дева, чтобы ублажить его своими ласками.

– Отдохни, брат мой названный, – напутствовал гостя хозяин, – и ни о чем не беспокойся. Ни один волос не упадет с головы твоих воев, даже если кто-нибудь из них почнет буянить, перепившись наших медов.

Утром третьего дня после моления в священной роще муромы пред идолами Перуна и прочих богов, вся мурома вышла провожать гостей на берег Оки. Несли хлеба печеные, дичину, вяленое мясо, свежую, вяленую и соленую рыбу, сушеные грибы, клюкву и томленую бруснику, катили бочки с медами стоялыми.

И мелькал в толпе расшитый бисером кокошник юной муромчанки, которая две ночи провела со Святославом, сверкало золотом и каменьями на ее шее подаренное ей ожерелье.

Глава 9

Зато вятичи, оседлавшие верховья Оки и реку Моску, встретили дружину Святослава настороженно. Не было видно ни шатров, ни костров, на которых бы варилась и жарилась дичина, ни разнаряженных баб и девок. И это не удивительно: семнадцать лет тому назад княгиня Ольга, возвращаясь из Невогорода, где оставила сына на попечение Свенельда и Асмуда, мечом принудила вятичей платить Киеву дань. Такое не забывается долго. К тому же в стольном граде вятичей сидит, как и в Киеве, наместник каганбека Хазарского с дружиной немалой, приходится на него оглядываться всякий раз, чтобы не было худа. Потому-то Святослава встречали на берегу при впадении Моски-реки в Оку-реку лишь двенадцать сивобородых старейшин, да по гребням крутых берегов видны были ряды воинов при полном вооружении.

Караван пристал к левому берегу. Святослав с десятком воинов сошел по мосткам на зеленую траву, подошел к старейшинам, поклонился, заговорил на наречии словен, очень близком наречию вятичей.

– Мир вашему дому, почтенные старцы. Передайте вашему князю, что князь Руси Киевской и Невогородской Святослав просит дозволения пройти через его земли водою до волоков в Днепр. Я не несу в своем сердце и помыслах худого против его народа и прошу вашего князя не гневаться на непрошенных гостей. А если ваш князь не держит зла на Русь за прошлые обиды, то я буду рад встретиться с ним и заключить договор на крови о дружбе и помощи на все будущие времена, – и с этими словами Святослав отцепил от пояса нож и, не вынимая его из ножен, протянул стоящему впереди всех старцу. После чего добавил: – Я буду ждать его решения на этом же месте до завтрашнего утра. Ждать белее мне не досуг.

– Мы передадим твои почтенные слова нашему князю, князь Киевский, – заговорил старец. – Тебе не придется ждать так долго.

Он поднял вверх руку, и тотчас же из ближайшей рощи выскочил всадник и пошел нахлестывать низкорослого конька, оставляя за собой облачка пыли на езженой дороге, ведущей вверх, на обрывистый берег. А возле той же рощи задымил сигнальный костер, но о чем он извещал тех, кто укрывался за гребнем копий на высоком берегу, Святославу ведомо не было. Однако он не проявил ни малейшего беспокойства, велел тащить на берег запасенные заранее дрова, жечь костры, готовиться к трапезе, ставить шатры.

Прошло немного времени, и на той же дороге показались десятка два всадников. Они приближались неспешной рысью. Неподалеку от рощи остановились, спешились и дальше двинулись пешком. Впереди выступал благообразный старец в длинном кафтане, с посохом в руке. Его сопровождали воины, вооруженные одними лишь мечами, простоволосые, не обремененные кольчугами и щитами. Это был хороший знак. Если не считать того, что среди них Святослав разглядел крепкого телом жидовина в белом халате, с белым же платом на голове, схваченном золотым обручем и ниспадающим на спину, с кривой арабской саблей.

Выждав положенное время, Святослав пошел навстречу князю вятичей, образ которого подробно описал ему князь Муромский. Остановившись в пяти шагах, поклонился престарелому князю, молвил с великим почтением:

– Приветствую тебя, князь доблестных вятичей, – да будет твоя жизнь долгой и счастливой! Боги привели меня с моей дружиной на твою землю, и я не мог пройти мимо, не встретившись с тобой и не преломив хлеба в знак доброго расположения своего к тебе и твоему народу. Моя дружина идет в Киев. Там находится стол князей киевских. Долг мой повелевает занять этот стол и управлять княжеством Киевским на благо моего народа и моих данников и защищать их от посягательств недругов. Прими от меня подарки в знак нашей дружбы, достойные твоего звания и твоих лет.

И Святослав еще раз поклонился князю вятичей, а вои его выступили вперед, держа в руках дорогое оружие, меха соболей, песцов и куниц, свертки шелковых, льняных и шерстяных тканей.

Князь Вятичский слушал речи Святослава с высоко поднятой головой и с таким невозмутимым спокойствием, что оно могло бы показаться презрительным равнодушием, если бы Святославу не были известны обычаи различных племен и народов.

Едва вои Святослава сложили подарки на расстеленный персидский ковер, который на зеленой траве вспыхнул диковинным многоцветьем, старый князь заговорил сильным молодым голосом:

– Я принимаю твои дары, князь Киевский, – да будет твой путь к твоему столу таким же прямым, как твой прославленный меч! Ты можешь отдохнуть на нашем берегу и принести жертвы Перуну. Мы дадим твоим воям лучшую пищу, какую родит наша земля, а твоим воеводам и тебе, княже, красивейших дев для отдохновения после трудного похода. Я сам разобью шатер рядом с твоим шатром, разделю с тобой трапезу, выслушаю твои мудрые речи и отдарюсь, блюдя законы гостеприимства, завещанные нам предками, – и седобородый князь Вятичский склонил свою гордую голову в поклоне, приложив к груди правую руку.

И все старцы, встречавшие русов, и те воины, что сопровождали князя Вятичского, последовали примеру своего господина. Все, кроме надменного жидовина – тот лишь кивнул головой, будто клюнул что-то невидимое, и снова уставился на Киевского князя, щуря свои и без того раскосые глаза, доставшиеся ему от предков-хазар.

Святослав вздохнул с облегчением. Он предполагал, что вятичи непременно предъявят ему счет за обиды, нанесенные им княгиней Ольгой, или хотя бы попеняют ему за них, и гордость его, князя Святослава, будет унижена сверх того, что он сам себе позволил. Идя тем путем, какой он выбрал, заранее зная, что везде и всюду не может рассчитывать на радушный прием, в то же время понимая, что замысленное им дело требует обрастать друзьями, а не недругами, Святослав теперь мог сказать себе, что он прошел большую часть пути вполне успешно, ибо оставшаяся часть никаких неожиданностей ему не сулила: там его встретят народы и их правители, доказавшие свою преданность Киевскому столу. Останется только убедиться в этом и закрепить отношения подарками, совместными молитвами перед богами, побратимством, где это окажется необходимым, и пиршественными застольями. Или твердым голосом, если потребуется. Там он пополнит свою дружину, и его гонцы, надо думать, уже оповестили князей радимичей, дреговичей, древлян и прочих народов о намерении князя. Им он везет дорогие подарки, а воям звонкую серебряную монету. Да и мать, княгиня Ольга, постарается подтянуть поближе к Киеву дружины южных славянских племен северян, полян и прочих на тот случай, если наместник каганбека Хазарского вздумает воспрепятствовать Святославу в его желании занять стол князей киевских.

Воспрепятствует он или нет, а начинать надо с Киева, именно его освобождать от хазар, от их недремлющего ока, договариваться с князьями других народов о совместных действиях. Киев, ко всему прочему, должен показать пример другим данникам хазар. К тому же князь Вятичский обмолвился в беседе со Святославом с глазу на глаз, что наместник хазарского царя в его столице обладает небольшой дружиной, с которой не трудно справиться, но зато южнее кочуют мощные племена печенегов, которые каганбек Хазарский может бросить против вятичей. И никто не успеет придти на помощь. Так оно и случилось сразу же после того, как княгиня Ольга принудила их к дани. Тогда печенеги увели и продали в рабство тем же иудеям столько парней и девок, что до сих пор вятичи не могут оправиться от понесенного урона. Второй раз пытать свою судьбу он не хочет. И пусть князь Киевский его не обессудит.

Глава 10

В Киеве, между тем, жизнь текла по заведенному наместником каганбека Хазарского обычаю для своих ближайших помощников, купцов и ремесленников, подавляющее большинство которых были иудеями, – опорой власти наместника над всеми остальными. Обычаи эти включали в себя соблюдение субботы, всех иудейских праздников и соответствующих обрядов, обязательное посещение синагоги, употребление только кошерной (чистой) пищи и не в последнюю очередь владение оружием, начиная от подростков до глубоких старцев, не исключая женщин. У наемников-хорезмийцев были свои обычаи и свои обязанности: день и ночь охранять покой в городе, не вмешиваясь в распри между киевлянами, если они не выходят за пределы их кварталов и общин, но пресекать со всей решительностью любое волнение, выходящее за эти пределы, могущее захлестнуть весь город.

Для киевлян – без различия возраста, пола, места проживания, вероисповедания и занимаемого положения – были составлены строгие правила, о которых время от времени им напоминали глашатаи и развешанные в людных местах грамоты. Прежде всего – запрет носить оружие. Вплоть до засапожных ножей. И даже хранить его в доме. Запрещалось появляться на улицах в темное время суток; оказывать сопротивление и даже неуважение патрулям хорезмийцев; появляться вблизи детинца в любое время суток; продавать свои изделия выше назначенной чиновниками наместника цены; хранить у себя золото и серебро; собираться более трех человек в одном месте; громко разговаривать, тем более кричать; препятствовать иудеям следовать в синагогу и приближаться к ней ближе ста локтей; держать голубей и собак; – всего сорок четыре пункта. И за нарушение любого из них – смерть! В лучшем случае – продажа в рабство. Часто всем семейством.

Утро выдалось солнечным, теплым, ласковым. С низовий Днепра дует ветерок, напоенный запахами расцветающей степи. Ласточки подновляют гнезда под стрехами крыш, мелькают в воздухе с радостным щебетом, возвещая людям, что холода ушли и не вернутся. Но в городе не чувствуется радости, он будто опустел, лишь дымки над крышами подтверждают, что он жив, но затаился в мрачном ожидании каких-то событий, о которых киевляне шепчутся с оглядкой, но что за события их ожидают, знают одни лишь боги.

Улицы пусты, лишь шаги патрулей хорезмийцев нарушают тревожную тишину, да верующие христиане, выглянув из калитки на улицу и не заметив никакой опасности, поспешают в церковь к заутрине, да неспешно шествуют в синагогу иудеи.

Самуил бен Хазар покинул свое ложе, лишь прикоснувшись к юной киевлянке, доставленной ему вечером, вымытой и умащенной всяческими благовониями. Вчера он мог оросить простыню алой кровью девственницы, но день был испорчен сообщением, что князь Святослав находится в трех-четырех переходах от Киева, и желание пропало. Правда, он оставил девку у себя на ночь, положив с левой стороны: пусть привыкает. Девчонка не переставая дрожала всем телом, прикрывая руками маленькие груди, пришлось несколько раз крепко ущипнуть ее, сжать согнутый мизинец и отпустить лишь тогда, когда светлые глаза ее расширились от боли; а чтобы она не брыкалась, как иногда случается, оставил с собой на ночь еще двоих: иудейку из колена Израилева – слева от киевлянки, булгарку – справа от себя. Такой букет благоуханий возбуждает невероятно, наполняя тело сладким ознобом.

Но Святослав, Святослав… – до чего же не вовремя! Никак не идет из головы. Какие там девственницы! Какое там благоухание! Разве что завтра… И то лишь в том случае, если придут успокаивающие известия. Наверняка о приближении Святослава знают и киевляне, и княгиня Ольга, сидящая в Вышгороде. Неясно одно – с чем идет в Киев князь Святослав, какие у него намерения. Надо будет послать ему навстречу Аарона раб-Эфру. Пусть он своими чарами и лукавыми речами улестит варвара, вызнает его намерения, задержит и… и вообще что-то предпримет, если выяснится нечто зловредное для наместника и его господина, каганбека Хазарского, царя Израиля в восточных пределах Ойкумены. От всего этого голова идет кругом, а она у Самуила бен Хазар всего одна.

И бен Хазар приказал вызвать к себе раб-Эфра.

Советник предстал перед наместником в персидском халате, опоясанном широким матерчатым поясом, в который можно спрятать и кошель с серебром, и нож, и даже особо гибкий клинок арабской сабли. Из-под халата выглядывали красные сапоги, голова раб-Эфры обмотана чалмой, в нее убраны волосы и пейсы, лишь аккуратно подстриженная бородка и усы резко выделялись на светлом фоне.

«Наверняка этот караим пользуется успехом у женщин, – с завистью подумал бен Хазар, разглядывая своего слугу, в то время как тот стоял, склонив голову и прикрыв свои дьявольские глаза, чтобы не смущать своего господина. – Красив, чертовски красив. Сущий дьявол. Если верить мудрецам-хасидам, красивый слуга – неверный слуга. Тем более вечно чем-то недовольные караимы. И еще сказано мудрыми: берегись слуг, красивых лицом, их красота скрывает безобразную сущность, наполненную ядом скорпиона».

– Да, так вот, мой верный слуга, – начал бен Хазар вкрадчивым голосом, облокотившись на подушки. – Поскольку мы не знаем, с чем к нам пожалует князь Святослав и каково у него войско, поезжай-ка ты к нему навстречу. Нужно его задержать на несколько дней, пока я соберу войско и расположу его поблизости от Киева. Возьми с собой из сокровищницы любые подарки для Святослава, какие ты посчитаешь нужными. Скажи, что еще более дорогие подарки он получит в Киеве от меня. Скажи также, что мне, слуге моего господина каганбека Хазарского, царя Иосифа, – да будет он много раз благословлен богом Израиля! – нужно время для того, чтобы устроить пышную встречу князю Киевскому, как того заслуживает его сан и послушание воле нашего общего с ним господина царя. Пусть он встанет станом со своей дружиной в удобном для него месте и ждет гонцов. Я не ограничиваю твои способности, мой верный слуга, в улещевании этого варвара. Мудрость наших предков гласит: любые слова оправданы, если они способствуют достижению цели; любые обещания ничего не стоят, если они даны варвару. Если тебе удастся выполнить мое поручение, я награжу тебя по-царски.

– Я все сделаю так, как ты повелеваешь, мой господин, – да будет мудрость твоя для меня путеводной звездой! – произнес раб-Эфра, склоняя голову. – Когда прикажешь ехать?

– Как то есть когда? – вскричал бен Хазар. – Сейчас! Немедленно!

– Я готов. Мне только нужно спуститься в сокровищницу, мой господин, – да будет она увеличиваться, уменьшаясь!

С этими словами Аарон раб-Эфра покинул комнату размышлений наместника.

И почти весь день бродил бен Хазар по княжеским хоромам, потел, прислушиваясь, выглядывая в окна смотровой башни, откуда не только видны многие улицы Киева, его базарная площадь, но и сверкающая на солнце обнаженной саблей кочевника стремнина Днепра, и Заднепровье на многие мили во все стороны. За ним неотлучно бродили два евнуха, – один молодой, другой пожилой, – исчезая из поля зрения, едва бен Хазар останавливался. Но щелчок пальцами вызывал обоих из небытия, заставляя гнуться в три погибели в ожидании приказа хозяина. А у того приказаний сегодня почти не было, разве что подать холодной воды с добавлением лимонного сока.

Советник раб-Эфра зашел перед уходом вместе с хранителем сокровищ, чтобы доложить о том, что было взято и подтвердить это устами хранителя сокровищ.

При этом раб-Эфра как всегда оставался спокойным и уверенным в себе. С одной стороны, спокойствие – это хорошо; с другой – опасно: вдруг этот караим, рожденный хазаркой, отвергающий Тору, перекинется к врагам наместника и царя Иосифа, их господина, – да будет его мышца крепче дамасской стали! За караимами нужен глаз да глаз. Они и в Итиле не пользуются доверием царя, исполняя лишь малые должности в войске. Недовольство их понятно, но положение их вполне заслуженно, потому что нельзя смешивать колено Израилево с презренными гоями, ибо это грозит исчезновением избранного Всеблагим народа для повелевания другими народами.

Забрав сокровища, раб-Эфра покинул детинец, и бен Хазар с высоты смотровой башни видел, как эти сокровища, уложенные в кожаные мешки, грузили на вьючных лошадей. Затем взгляд бен Хазара равнодушно скользнул по заречным далям, и эти давно знакомые места – знакомые до отвращения – сами собой повернули его мысли на другое. Неужели ему, человеку царских кровей, всю оставшуюся жизнь провести в Киеве, среди варваров, видя их отвратительные рожи, злобные взгляды, каждый день ожидая от них какой-нибудь пакости! «О всеблагой! – взмолился бен Хазар, простирая руки к потолку. – Обрати свой страшный лик на раба своего, снизойди до милости к нему, внуши царственному племяннику моему Иосифу мысль о замене Самуила бен Хазар кем-нибудь другим. Ты видишь – я стар, мне пора на покой, я давно мечтаю посвятить себя молитве и книжным премудростям».

Но с высот не донеслось ни звука, и не было подано никакого знака, принял Всеблагой или нет обращенную к нему молитву. Какие же надо возносить ему молитвы, чтобы он откликнулся на них, как откликнулся когда-то на молитвы Моисея, представ пред ним в образе огненного куста? Однако Моисей, уходя в лучший из миров, так и не поведал о своей тайне.