Текст книги "Третий не лишний. Фатальное колесо-3 (СИ)"

Автор книги: Виктор Сиголаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Сиголаев Виктор Анатольевич
Третий не лишний. Фатальное колесо-3

Виктор Сиголаев

ТРЕТИЙ НЕ ЛИШНИЙ

ФАТАЛЬНОЕ КОЛЕСО-3

Пролог

Ну и что это было?

Ну, понятно, я! Внешне ― худенький восьмилетний школьник. Не очень велик, но и не мелочь пузатая. Так, середнячок, уверенно попадающий в топовую десятку классной шеренги на физкультуре. На восьмое-девятое место, если честно. Зато через какой-то месяц ― настоящий второклассник, к тому же хорошист, спортсмен и командир "октябрятской звездочки" (не удалось отвертеться). Правда, ко всему прочему, непоседа и барагоз, но это, как говорят у нас на юге, "та то такое"! Пустяки, мол. Не берите в голову.

В целом ― впечатление положительное.

Вот только вам любой полярник подтвердит ― ошибкой будет оценивать айсберг только по его вершине. Что касается моей персоны, эта ошибка может оказаться роковой. А кое для кого вообще ― превратиться в фатальный замкнутый круг. Потому что внутри у меня ― сущность, крайне далекая от внешне благопристойного образа: мозги и жизненный опыт пятидесятилетнего военного пенсионера, замполита и учителя истории, моралиста и зануды.

Иными словами, получите объект для восхищения ― ребенок с сознанием взрослого человека. Пожилого даже, чего греха таить. Причем, ребенок живет в семьдесят четвертом, а сознание и мозги ― из две тысячи пятнадцатого! И скажу, забегая вперед, не дают эти мозги ребенку спокойной жизни. Ох, и не дают!

Вот такой вот симбиоз: аномалия мироздания и вывих вселенского гомеостаза. И никто на свете, а в первую очередь я сам, не в состоянии объяснить, как такое могло произойти. Впрочем, на счет "никого на свете" все-таки я слегка преувеличиваю: об этой несуразице знает на данном историческом этапе только один человек ― мой спец инструктор Ирина. Позывной в иерархии местного отдела "конторы" ― "Сатурн". Я в прошлом году имел неосторожность рассказать ей о своей проблеме. В подробностях. Был, признаюсь, чрезмерно откровенен и не сдержан. И кое-что в этой несдержанности меня все-таки извиняет.

Ну, во-первых тогда я находился в состоянии серьезного психологического шока. На фоне, так сказать, полного физического истощения, вызванным длительным ночным заплывом в открытом море. Такой стресс получил, что об этом до сих пор вспоминать не хочется.1

# # 1 См. первый роман серии – «Фатальное колесо».

А во-вторых, в минуту слабости я через Ирину интуитивно «возопил о помощи» к Шефу, к Сергею Владимировичу ― старшему в нашей компании. Начальнику нескольких подразделений и межведомственных групп. Позывной «Пятый». У него голова, что Дом Советов. К тому же ― гигантский опыт оперативной работы и невообразимая интуиция.

Собственно, он меня и нашел в свое время. Нашел и приобщил к работе "на земле". Раскрываясь Ирине, разумеется, конфиденциально, я, тем не менее, надеялся, что она рано или поздно "сдаст" информацию о моей аномалии вверх по команде. И думать за меня начнет кто-то уже другой. Надо думать, так оно и произошло. Просто по ряду косвенных признаков, Ирина точно меня "сдала". Вот только "Пятый" хранит по этому поводу гробовое молчание, и мой хомут на свою шею перекладывать не торопится. Ну, да у него есть на то свои резоны.

Однако, дело не в этом.

Проблема в том, что весной, во время нашей последней операции обнаружилось, что я здесь, в этом времени торжества развитого социализма оказывается не один такой красивый! Ну, типа, телом местный, а мозгами из двадцать первого века. У нас, как выясняется, еще один подобный кадр бузотерит в социалистической действительности.

Кадр из будущего!

Да такой кадр, что поднялась на уши не только городская контора, на писк которой резво и чутко откликнулись все областные силовики. Подпрыгнули в экстазе аж на самой всесоюзной верхушке КГБ. Виданое ли дело ― похищения советских людей с целью забугорной продажи проклятым и безнадежно загнившим капиталистам! И за всем этим ― один лишь человек! Естественно, с подельниками, но мозговой центр ― он, "брат из будущего".

Сильный был кадр.

Вот только, погиб, знаете ли, "землячок". От моей, стало быть, руки и погиб. Как поют в этих временах хулиганствующие подростки в подворотнях: "И сцепились два тела, дрожа. И сверкнули два острых ножа. Были оба красивы, сильны. Как два брата похожи они..."

М-да. Ножи, конечно, не сверкали. И "сильны" были далеко не оба. Разница, знаете ли, в возрасте. Мне просто повезло. И не думаю я, что это везение займет почетное место в моих предполагаемых мемуарах. Хотя... самозащита в чистом виде, ни один адвокат не придерется.2

# # 2 См. второй роман серии – «Фатальное колесо. Дважды в одну реку».

Только я снова не об этом!

Два засланца из смутного демократического будущего ― это, понятное дело, серьезный экстрим для советской эпохи. Для местных застойных реалий и этого оказалось многовато. Хотя второй "скиталец времен" все же свой секрет вовремя унес в могилу. Волну, правда, поднял ― мама, не горюй!

Я же со своей стороны на счет будущего в основном помалкиваю, если не считать Ирину. И свои супер способности по возможности стараюсь сильно не афишировать. Вне группы, разумеется. И вроде бы все возвращается на круги своя: преступный элемент в целом ― в пределах допустимой погрешности, шпионы не злобствуют, а я снова ― обычный рядовой октябренок. Послушный сын и верный товарищ.

Думаете, это все?

Как бы не так! Ошибаться изволите. "Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал". Снова труба зовет! Потому как, у нас тут в светлом прошлом третий засланец нарисовывается! По косвенным, правда, признакам, но, тем не менее. А третий, как известно, при некоторых раскладах ― всяко уж "лишний"!

Особенно такой... я бы сказал ― "оригинальный" третий.

Расскажу по порядку, как получилось.

Глава 1

Геннадий фон Мюнхгаузен

― Все они тут повязаны! Все, до одной!

Малолетний рассказчик выразительно таращит глаза, грозно надувает щеки и даже слегка шевелит ушами в пространстве. Следует считать, для вящей убедительности и торжественности момента. Уши, надо отдать должное, шикарные ― огромные, в пунцовых прожилках, к тому же растопырены, словно воздухозаборники у гоночного автомобиля.

Эти "локаторы" принадлежат Генке Федюхину. Моему однокласснику. Он у нас душа компании, заводила и баламут. А главное ― враль, которого свет доселе не видывал! Сейчас, к примеру, на моих глазах происходит рождение новой легенды. Легко и непринужденно, можно сказать, в режиме импровизации формируется миф о том, почему мальчишкам нашего сопливого возраста так хочется лишний раз дернуть девчонку за косичку. Или треснуть портфелем по маковке. Или ― обратить злодейку в бегство, а потом ловко подсечь сзади подножкой эту вражину. Эх, высший пилотаж!

Просто они... сами во всем виноваты!

Я откинулся на спину и зажмурился, с удовольствием впитывая ароматы душистого крымского августа. Пахнет выгоревшей травой, землей, раскаленной под солнцем, и чем-то цветочно-кипарисовым, если можно себе такой запах вообразить. Цикады трещат как полоумные, перепутав день с ночью. С тяжелым гулом пролетают осы и стрекозы ― от сада к саду, скорее всего. Ведь самый фруктовый месяц на дворе. Самый лучший летний месяц.

Господи, хорошо-то как!

Мы оголтелой стайкой носились в пригороде на велосипедах, потом слегка утомились и, недолго думая, рухнули отдыхать прямо на травку. Там где и застала нас усталость ― а чего далеко ходить? Теперь, раскинувшись на уютном желто-зеленом склоне в полутени абрикосовых деревьев, мы степенно толкуем "за жизнь". В данный конкретный момент слушаем доклад философа Генки с его новейшими изысканиями в области гендерных стереотипов.

А он разошелся не на шутку:

– Они же днем ― как обычные девки! Не отличишь. В классики, там, свои играют. В куколки, в цветочки, в дочки-матери свои (Генкина компетентность смутно настораживает). Вот только ― вранье все это. Маскировка. Прикидываются они! Точно вам говорю. На самом деле все они ― настоящая банда!

Любопытная версия. И откуда все это берется? Нет, просто интересно, куда гражданина Федюхина на этот раз заведет его неугомонная фантазия?

Ну, давай-давай.

– Как только заходит солнце и наступает ночь, ― нагоняет особой жути рассказчик, ― выходят они тайком из дома, собираются вместе и начинают... ловить пацанов!

Ада! Давай больше Ада!

– Повсюду, значит, их ловят! По всему району! А как поймают ― пытать начинают. Привязывают к стулу, и давай... раздевать!

Ого! Да у нас тут зародыши эротических фантазий! В восемь неразумных лет.

Ну, теперь понятно. Все стало предельно ясно. Я бы сказал, ― транспарентность ночных коллизий в каменных джунглях нашего района начинает торжествовать! Смотри ж ты, какие разбойницы! Ночные бестии. Валькирии местечковые! Ох, и плачет по ним портфель. Так и надо этим бандиткам!

И смех и грех. Каково мне все это выслушивать в свои пятьдесят?

Не могу удержаться:

– Гендос! А ты, это, того... малость не преувеличиваешь?

Мне можно встревать в любые разговоры и задавать любые, даже такие провокационные вопросы, потому что с недавнего времени я на районе пользуюсь невиданным авторитетом. И это не потому, что, к примеру, ловко дерусь или там, лучше всех плаваю. Нет. Я просто недавно имел неосторожность продемонстрировать обществу несколько приемов так называемого битбоксинга в собственной интерпретации.

Если кто не знает, битбокс ― это вовсе это не одна из разновидностей классического бокса, и не искусство махаться битой. Это, как бы точнее сформулировать, использование рта и голоса не по прямому их назначению, а в качестве воспроизведения музыкальных звуков и ритмов. Без музыкальных инструментов, разумеется.

Не хватает мне, знаете ли, в этом времени современной попсы и рока. Скучаю по электронной музыке, вот и зарядил я как-то "микс" одного разухабистого бита, имитируя собой ударную установку. Получилось что-то вроде: "Дык. Туки-пыщщ. Дык-дык. Туки-пыщ, пыщщ. Дык. Туки-пыщщ. Дыки-мыки-фики-пыщщ". И по квадрату, как водится. Пока губа не онемеет. Элементарщина, конечно, кустарщина дилетанская, но общество от изумления оказалось на пятой точке. И мой социальный статус неожиданно вознесся до небес. С тех пор я регулярно совершенствую свои таланты звукового имитатора и продолжаю "буреть" в пацанском коллективе:

– Вот откуда ты все это знаешь? В таких подробностях? Про стул, про пытки? А?

– А... меня тоже ловили...

Лихо. Не моргнув и глазом! И даже не шевельнув ушами ни разу.

– И тоже... пытали?

– А то! Стали привязывать к... железным воротам. Возле школы, знаешь? Да, только я вырвался. Дал одной. Тогда они кучей-малой набросились. Майку порвали. Хотели штаны снять ― так, я их раскидал всех. Да и утек! Они погнались было, да только... ты же знаешь, как я бегаю!

– Ты же майку о забор порвал. Когда к соседу твоему за Изабеллой лазили! Забыл, что ли? Помнишь, как мать тебя ремнем гоняла?

– Другую! Другую майку! Новую! Да, не жалко ее. Зато, я теперь их всех запомнил! Всех!! Вон! Вон, смотри!

И спрыгивая со скользкой "маечной темы" начинает тыкать пальцем в направлении виднеющихся неподалеку частных домиков. Мальчишки все дружно разворачиваются в ту сторону.

– Видали? Ходят тут. Выглядывают!

Метрах в шестидесяти от нас из проулка одноэтажек выпорхнула парочка наших ровесниц. Стрельнули глазками, шепнулись, хихикнули и вприпрыжку поскакали по каким-то своим девчачьим делам.

– Я одну из них видел там, ― с важностью заявил Генка, ― ночью. Это... Катька. Катька... Мокрушница. Самая злобная из них. Вообще, замочить меня хотела. Не знаю, что бы было, если бы я не утек...

И вздохнул печально, все же шевельнув ушами. Трагически на этот раз.

Я присмотрелся. Девчонки, как девчонки. Одна, кажется, из нашей школы, из параллельного класса.

Бред!

Однако, пацаны слушали, открыв рот. А Генка купался в лучах кратковременной славы и млел от наслаждения. Нужны еще доказательства? Сейчас слепим:

– Вот тебя, да-да, Димон, тебя! Разве девки тебя не ловили ни разу?

Хороший ход!

Димка ― слабое звено в нашей компании. Самый щуплый и немногословный. Попробуй тут возразить нашему "корпоративному моторчику". Да и не так уж часто к нему здесь обращаются. Особенно по таким серьёзным вопросам.

Приходится соответствовать:

– Ну... ловили... один раз... На той неделе... Только я их не запомнил. Мне... глаза сразу завязали... Тряпкой...

– И как? Тоже пытали? Раздевали? ― устроил я свидетелю "перекрестный допрос".

– Ну... я не помню, ― замялся Димон, и тут же ляпнул не подумав, ― Глаза же завязаны! Я и не видел ничего!

– И не видел, и не слышал, и даже не почувствовал, как штаны снимают, ― добил я Генкиного подпевалу.

Димон густо покраснел, но за него сразу же вписался наш барон Мюнхгаузен:

– Чего ты пристал? Может... неудобно человеку вспоминать, ― и дальше пошел гнуть свою линию, ― а девки еще и предупреждают всех, кого поймали, мол, скажешь кому, хуже будет! Специально за тобой охотиться начнут. Тогда уж ― все! Кранты!

Я притворно вздохнул:

– Жаль. Давай тогда прощаться, Гендос. Этот закат ты видишь в последний раз. Теперь уж точно ― сдернут с тебя твои штанишки. А после этого, какая жизнь пацану?

– Не дамся я, ― угрюмо буркнул Генка, а затем, подумав, прибавил пафоса. ― Живым больше не дамся! Пусть даже и не думают.

Я снова откинулся спиной в пыльную душистую траву и беззаботно заявил:

– Да ты просто не ходи никуда по ночам. Сделай уж усилие над собой, потерпи. Понимаю, что дома не усидеть, только ведь ― жизнь дороже! Она один раз дается.

Вот оно мне надо?

Чего к мальчишкам прицепился, дурень великовозрастный? Чешут своими языками ― и ладно. Проходят, так сказать, свою школу коммуникации в коллективе, нащупывают ориентиры и экспериментируют статусами. Нормальное дело.

Но до чего же с ними скучно!

– А давай, мы их сами ночью подловим, ― неожиданно даже для самого себя предложил я, вернувшись в сидячее положение. ― На живца! Вон, Димона пустим вперед, а сами в засаду. Покажем им, кто на районе хозяин. Пацаны или девчонки. А?

У щуплого Димки как у того хамелеона резко изменился цвет кожного покрова. Кровь отхлынула от щек, и он из пунцового жизнерадостного индейца вмиг превратился в зачуханного бледно-желтого ковбоя. Загар не позволил ему стать по-настоящему белым.

– Меня... ночью не пустят, ― позорно признался он.

Ну, да! А кого здесь пустят?

В Генкиной легенде ночные забеги ― самое слабое место. Мы же не беспризорники какие. Максимум в восемь вечера всех оболтусов матери загоняют домой. А то и раньше. Кого тут ловить злобным девчонкам? Самих себя? А к слову, их-то кто по ночам отпускает? Неправильные какие-то у них родители.

Короче, все почувствовали, что Генкина версия слегка завибрировала, потеряла стройность и вот-вот рассыплется. Но чем любопытен наш раннешкольный возраст ― логика здесь не имеет столь определяющего значения, как, скажем, у взрослых. Или даже у старшеклассников. Тянет мальчишек к чуду, к сказкам, к фантазиям. Дед Мороз жив! Он пока еще существует, а значит, могут существовать и ночные хищницы, алчущие мальчишеских штанишек. И получается ― поделом мы их портфелями по макушкам!

А что? В нашем двадцать первом веке, те же американцы используют не менее сомнительные поводы, чтобы, скажем, очередной раз сунуться в какую-нибудь страну во имя торжества демократии. А мы чем хуже?

Да и Генка не сдается:

– А что? Подходящая идея. Поймаем и наваляем. Кто сможет ночью выйти?

Пацаны замялись. Кто-то стал гонять муравьиного льва по лункам склона. Кто-то начал втыкать палочку в землю ― настоящие ножи родители носить не разрешают. Желающих, короче, не находилось.

– Я смогу, ― поддержал я Генку. Раз заварил сам кашу, нечего отмалчиваться. ― Когда собираемся?

– В двенадцать. В полночь! На пустыре за кинотеатром.

Пустырь ― место ристалищ между нашими дворовыми группировками. О нем все знают.

– Идет. Так что, вдвоем идем?

– Я сейчас у бабушки ночую, она старенькая, рано спать ложится, ― вписался конопатый парнишка по имени Славка, ― как заснет, я приду.

Славка не из нашего класса. И даже не с нашего двора, что грозило бы ему обструкцией. Вот только на нашей территории живет его бабушка, и поэтому у него ― шенгенская виза. Доступ Славке в наш аквариум разрешен. Теперь же ему хочется еще и статусного веса поднабрать среди чужаков.

– Ну, и я буду. Чего там. Делов-то...

Это Вадька Трюханов. Отец его сидит (не без моей помощи), сам Вадька живет с бабушкой. Бабуля кстати у него мировая. Трюха наверняка ей скажет, что идет со мной. Допустим, крабов ловить ночью, на фонарик. И его отпустят. Я среди бабушек двора в авторитете. Сам не знаю почему. Догадываюсь ― чувствуют они что-то про мой скрытый возраст. На подкорке ощущают. На опыте. Вот и проникаются доверием.

– Все? Нет больше желающих?

Я обвожу взглядом каждого. И каждый сдувается ― или отводит глаза, или пожимает плечами, мол, чего уж там, сам все понимаешь.

– Струсили, ― с важностью констатирует Генка.

Годика через два-три за такое заявление он точно схлопочет по шее. Без вариантов. Но бывшие первоклашки пока миролюбивы как травоядные. Улица их пока еще не обточила как надо. Хотя стремление к возмужанию уже ощущается.

– Ничего не струсили, ― возражает один из пареньков, ― просто брешешь ты все, Генка!

Ага! Получил, Федюхин? Пока еще не по шее, но первые проявления системной оппозиции уже очевидны. Говорю же ― взрослеет молодая поросль!

– Сам ты брешешь! ― взвился обиженный в лучших своих начинаниях Генка. ― Не хочешь, не ходи. Только потом как поймают тебя эти мыши ― не жалуйся!

– Мыши! Хи-хи.

– Заткнись, Димон. Мы сегодня ночью за всех пацанов района отомстим. Если случится чего... не вернемся если, значит... вы, это...

– ...Считайте нас коммунистами, ― не выдержал я. ― Хорош трепаться, ребя. Давай по домам. Родителей еще надо уболтать...

А ведь это ― действительно проблема. Как же выйти ночью из дома?

Придумал же себе головняк на ровном месте!

Глава 2

Папа может

Мой батя сильно устает на работе.

В детстве я этого вообще не замечал. Ну, приходит мужик со стройки ― поужинал и на диван. Обычное дело. Мать его постоянно подкалывала по этому поводу. Мол, "наездник диванный", "гигант плюшевый". Ссорились даже иногда. Батя, как правило, сначала лениво огрызался для проформы, потом обиженно шуршал газетами, демонстративно листал книжки, в конце концов ― поворачивался на бок спиной к злопыхателям, и давай храпеть назло завистникам.

Семи еще нет, а он спать. Странновато, конечно, с детской точки зрения ― ведь на это время приходится самый разгар вечерних "вкусняшек": Штирлиц, к примеру, по телику, или какая-нибудь общественная затея во дворе. Там вообще каждый вечер происходит что-нибудь интересненькое: будь то день рождения у кого-нибудь, или годины, или крестины, а то и просто ― банальное домино. Или лото, если верх берет женская половина. Шум, гомон, споры, смех. А батя спать...

Сейчас, когда глазами ребенка все это воспринимает взрослый мужик, многое становится понятным. Да так, что порой к горлу подкатывает душный и соленый ком. И это не только жалость. Это что-то большее. Может быть гордость? Может быть восхищение человеком, который стал для тебя главным в этой жизни?

Сейчас я уже понимаю, что отец вкалывал как бешеный трактор не для того, чтобы срубить лишнюю копейку, хотя и получал прилично по общепринятым меркам ― около четырех сотен в месяц.

Нет, дело не в этом.

И не в том, что батю якобы изматывает бездушная советская система, превращающая людей в индустриальные винтики в погоне за химерами светлого будущего. Это бред. В этом времени о людях думают в самую первую очередь ― железобетонный факт. Слово, которое из песни не выкинуть, как-бы не старались сделать это современные псевдо-либеральные умники. Поэтому и масса кружков у детей, и стадионы, и пионерлагеря, у взрослых ― турбазы, катки-бассейны, санатории-профилактории разные. И все это ― дешево и доступно.

Не причем здесь система.

Просто мой папа НЕ УМЕЕТ ЧТО-ЛИБО ДЕЛАТЬ ПЛОХО.

Такое вот свойство характера. Не научили в детстве "халтурить". В его голодном послевоенном детстве. Когда бездельники и "сачки" просто не выживали. И поэтому батя сейчас естественным образом ― передовик производства. Что называется ― "ударник социалистического труда". И один из ведущих сварщиков целого стройтреста ― в свои не полные тридцать лет! Про него даже написаны две заметки в городской газете: "новаторский способ вытягивания непрерывного сварочного шва под заданным углом", или что-то в этом роде. Тут я слабо разбираюсь.

И еще есть куча всяких наградных значков, да медалек, которые отец аккуратно подкалывает на красную бархотку, вышитую матерью в форме вымпела. Наш "красный уголок" в квартире. Чувствуете, где находятся истоки истинного патриотизма? В простых и обыденных на первых взгляд вещах...

Сегодня папа в восемь вечера был еще при памяти. И даже не собирался вырубаться.

Просто у нас появилась новая "фишка", напрочь отбившая бате страсть к преждевременному засыпанию ― ОН С СЫНОМ ИГРАЕТ В ШАХМАТЫ!

А сын, зараза, большей частью выигрывает! Знамо дело ― шахматный кружок в Доме Пионеров, не хухры-мухры. Ребенка отдали туда после весеннего запрета заниматься спортивной гимнастикой. Слишком высокий травматизм оказался у того вида спорта.

Вот шахматы ― другое дело! И культурно, и безопасно. А заодно и с сыном можно пообщаться:

– А если вот так?

– Это ты походил, пап?

╛― Пока нет...

– Если походишь, получится "Защита Филидора".

– Ага. Вон оно как! Филидора, значит. А если, к примеру, этой пешкой?

– А этой пешкой у тебя выходит "Латышский гамбит". Очень рискованный вариант развития для черных. Сложно играть. Не советую.

– Дружкам своим не советуй. Играю гамбит! Вот так вот. Латышский!

– Походил?

– А то!

– Тогда капец твоей пешке. На!

– Вот так ты, значит...

Больше всего бате нравятся высокоинтеллектуальные разговоры "за теорию" ― какую партию, к примеру, он играет на этот раз. Предусмотрен ли шахматными мудрецами тот или иной вариант дебюта, который он измыслил. И дикий восторг, если происходит попадание, в результате которого всплывает очередной мудреный термин ― какой-нибудь "Схевенингенский вариант Сицилианской защиты".

Только попадания в такие крутые названия случаются до обидного редко. Даже, наверное, не каждый день. Это вам не шов сварочный "вытягивать". Большей частью на шахматной доске изобретается дикая конструкция, в конечном итоге приводящая пытливого исследователя к неизбежному разгрому. С разницей лишь в том или ином количестве ходов.

Что называется: "Вас как, сразу прикончить, или желаете помучиться?".

Лучше, конечно, помучиться. Поэтому забыт осиротевший диван, стынет дважды уже разогретый ужин, а "плюшевый гигант" упорно рубится в древнейшую игру.

Между прочим, честно рубится. Отчаянно и безнадежно. Потому как, проигрывать батя не умеет. И не любит. По причине того, как указывалось выше, что плохо ничего не делает. Это принцип. А я вот, все-таки не до конца с ним честен. Опыта у меня все же побольше будет ― за счет прежней жизни, где я даже когда-то сдавал какие-то регламенты на спортивный разряд.

– Шах!

– Напугал ежа... А мы сюда!

– Еще шах!

– А мы еще дальше походим!

– Шах! И мат заодно! Чтобы очень далеко ходить не пришлось.

– Как это?

Опять!

Сколько мы играем, столько и звучит это "как это?". Как будто очередной папин проигрыш ― событие экстраординарное и уму не постижимое. Требующее вдумчивого и критического анализа. Причем, критического большей частью в отношении выигравшей стороны ― надо разобраться, где не "правильно" походил именно соперник. То бишь я. Нет, батя, разумеется, тоже выигрывает порой, но... это если мне уж окончательно надоест играть, и я захочу избавиться, наконец, от этой черно-белой напасти. Хотя бы на предстоящий вечер

Сегодня, к слову, мне пока ещё не надоело. Ко всему прочему, есть у меня кое-какие виды на эту ситуацию. Сейчас, кстати, папа начнет прессовать меня на матч-реванш.

Никогда не сдается, Ботвинник!

– Ну что, сынок, еще партейку?

Что характерно, в этом "вопросе" вопросительной интонации ― кот наплакал. Потому как отказ, собственно, и не предусмотрен вовсе. Этот вопрос вообще можно считать риторическим.

– Не-а.

Папа насторожился. Не понятно ему чего это ― бунт на корабле или пока еще просто недоразумение?

– Как это? ― что-то перебор у нас сегодня с "каками". ― Ты это чего, с отцом в шахматы поиграть не хочешь?

У бати аж голос непроизвольно дрогнул. На слове "поиграть". От невиданного кощунства, надо полагать.

– Хочу-хочу, ― поспешил я его успокоить. ― Только мама велела внеклассное почитать перед сном. Тургенева, кажись. Каникулы-то кончаются, а я и не читал еще ничего! Там список со школы ― книг на сорок!

– Не дрейфь. Успеешь все прочитать. А маму я беру на себя, ― заявляет опрометчиво шахматный неофит и двигает доску в моем направлении. ― Давай расставляй. Теперь, чур я белыми!

– Не, пап. Мама же! Пойду читать, ― начинаю я подниматься со стула, фальшиво вздохнув при этом. ― Сегодня, кажись, придется тебе в проигравшем состоянии баиньки делать.

Ну не змей ли я?

– Стой! Присядь, ― папа задумчиво провел пальцем по черно-белым клеткам. ― Ладно. Считай, что уговорил. На что играть будем? На мороженное?

Имеется в виду, что ставки в игре, которой неожиданно "заболел" отец, категорически запрещены. Мамой, кто не догадался. Потому как нельзя с ребенком играть в азартные игры. Пусть даже это и будут приличные шахматы. Не педагогично!

Но батя, по всей видимости, хорошо завелся на этот раз.

– Ну как? Идет?

– Не-а. Не хочу мороженное. Эка невидаль.

– А что тогда? На что играть будем?

– А давай на интерес!

– Ты оборзел? А ремня по "интересному" месту не хочешь?

– Как скажешь. Ма-ам! Чего читать сегодня? Тургенева?

– Тише ты! Чего орешь-то? Люда! Ты чего, дорогая? Витька? Да он... сейчас... Партейку одну... Да-да! Потом, конечно же, будет читать. Это, как его, "Муму". А как же! Ты иди-иди. Чего там у тебя так вкусно пахнет? М-м-м, объедение! Солнышко ты мое!

Усыпил-таки бдительность хозяйки. Мать, явившаяся на мой зов, как тот безотказный Сивка-Бурка, окинула нас подозрительным взглядом, пожала плечами и скрылась на кухне.

– Чего хочешь? ― берет папа быка за рога. ― Только сильно не наглей!

– Хочу у бабушки сегодня ночевать! Можно?

Вообще-то, не бог весть, какая просьба.

Просто мои родители считают, что я чересчур зачастил с бабушкиными ночёвками. Злоупотреблять стал, по их мнению. На самом деле, мне кажется, что в них говорит банальная ревность. Дело в том, что в нашей семье фаворитом признания является мой младший пятилетний брат Василий. Солнце нации. А бабуля, как последний оппозиционер, предпочтение отдает мне, старшему и любимому внуку. И Василия не особенно празднует. Идет, получается против линии партии, что слегка раздражает семейное руководство. Вот мне и подсовывают палки в колеса по поводу ночёвок у бабушки. Из вредности. И под любым предлогом.

Последняя "отмазка" вообще оборжаться: "Не мешай бабушке устраивать личную жизнь". Нормально? И, кстати, аргумент не такой уже и фантастичный. У бабули есть реальный жених! Дед Вова, шестидесяти нетленных лет. Положительный во всех смыслах. И почти не пьющий!

– Ты бабушке жизни не даешь, ― завел батя старую волынку, ― Понимание же надо иметь! Теща ведь у нас... невеста же... гы-гы-гы...

– Очень смешно. Ты играть-то будешь? ― вернул я батю с игривых небес на землю. ― Выиграешь, я дома ночую. Проиграешь ― иду к бабушке. Маму берешь на себя.

– Борзеешь, конечно, ― задумчиво протянул отец. ― Химичишь чего-то там опять. А, Витек? Какую новую шкоду удумал?

– Ничего я не удумал! ― изобразил обиду я. ― Не хочешь играть, не надо. Читать лучше пойду!

– Да, ладно. Не буксуй. Только я белыми!

– Валяй.

Отлично! Значит, сегодня ночую у бабушки. А там у меня ― отработанный канал ночных самоволок.

Надежный и проверенный.