Текст книги "Антон Губенко"

Автор книги: Виктор Митрошенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Истребители сваливаются сверху на тяжеловесных бомбардировщиков и открывают огонь. Воздух наполняется треском пулеметных очередей, ревом моторов. Неприятельский строй рассыпается.

Антон пристраивается к хвосту японского самолета. Противник делает отчаянную попытку уйти от преследования, ринуться в новую атаку. Губенко подходит ближе и длинной очередью бьет по кабине: вражеская машина теряет устойчивость, переворачивается колесами вверх и беспорядочно падает.

Воздушный бой захватил летчиков, вовлек в сложную неповторяющуюся круговерть. Первая победа придала звену больше уверенности, тактического натиска, боевого азарта.

Земля выкладывает знак (тогда на самолетах не было радио): «К аэродрому подходит еще тридцать вражеских самолетов». Антон усиливает наблюдение и передает своим летчикам: «Внимание! Выше осмотрительность!» И снова устремляется в бой. Пять вражеских самолетов надо сбить или обратить в бегство.

В воздух поднимается звено Григория Кравченко; тотчас на них со стороны солнца заходят пять японских истребителей, видимо, из группы сопровождения – авангардная пятерка. Звено Кравченко, не успев развернуться и занять боевое эшелонирование, уплотнить строй и установить огневое взаимодействие, оказалось под огнем неприятельских самолетов. Оценив боевую обстановку, Губенко рассыпает свое звено и дает полную оперативную самостоятельность летчикам: так легче помочь летчикам звена Кравченко.

В воздухе кружатся десятки самолетов, у каждого летчика свой замысел, своя собственная оценка обстановки, свой боевой почерк. Антон всматривается в этот клубок вертящихся самолетов, высовывает голову за козырек – свежий ветер обдувает, придает бодрости. На секунду расслабившись, Антон снимает руку с ручки управления, шевелит онемевшими пальцами. И жмет левую педаль, набирает скорость, а затем устремляется вниз. Он ловит в перекрестье прицела японский самолет, нажимает гашетку… И вдруг огненные всполохи заслоняют панораму боя. Ярко рдеющая пелена, скачущая по капоту, приближается к лицу Губенко, окутывает кабину, и он, увертываясь от обжигающего огненного вихря, клонится в сторону, спасительно закрывает глаза и тотчас ощущает падение самолета. Машина подбита. Антон слепо ловит ручку управления и, не найдя ее, безнадежно откидывается на спинку сиденья.

Японский летчик, уходя от преследования, произвел выстрел и попал в самолет Губенко. Объятый огнем, истребитель падал вниз, входил в опасное вращение.

Вражеские бомбардировщики – их осталось три, – потрепанные огнем советских истребителей, ложились на обратный курс.

Антон уловил момент, перевалился через борт, стабилизируя тело (вот когда пригодился опыт парашютных прыжков!). Оглушенный треском пулеметных очередей, отделяясь от чихающих, перегревшихся моторов, Губенко дернул за спасительное кольцо. Парашют раскрылся. Работая стропами, Антон убыстрял свое движение вниз, к земле.

Японские истребители, увидев раскрывшийся парашют, тотчас бросились к нему. Антон оказался в поединке с тремя неприятельскими истребителями. Кравченко, передав управление истребителями своему напарнику, стремглав бросил свою машину к Губенко, ведя обстрел японских самолетов. Кравченко кружил над парашютом, не позволяя врагу приблизиться.

Антон коснулся земли, снял парашютные ремни и быстро ушел в укрытие.

Григорий Кравченко прошел на бреющем над леском, где укрылся Антон, убедился в безопасности своего друга, сделал бочку и вновь ринулся в атаку.

После боя молодые китайские летчики, теряя привычную степенность, обнимали наших пилотов, хлопали их по плечу, оказывали им разные знаки внимания. Китайские офицеры косились на подчиненных: они не одобряли братания.

На 29 апреля японцы спланировали нанести удар по Ханькоу. Через сложные каналы разведки сведения об этом ударе поступили в наш штаб. Японские авиаторы летали, как правило, одним и тем же курсом, не меняя боевого построения и тактических приемов. Зная оперативные шаблоны японцев, Благовещенский ждал нападения… И скоро большая авиационная группа японских бомбардировщиков под прикрытием истребителей пошла на Ханькоу – на его военный аэродром и на школу летчиков. Японцы одним ударом хотели уничтожить главные силы китайской авиации.

Благовещенский готовился к этому сражению.

Рано утром он собрал летчиков и рассказал о своем замысле.

– Всем ясна задача? – спросил он и, высоко подняв широкое скуластое лицо, волевым взглядом обвел летчиков и, уловив в их молчаливом согласии полное понимание, добавил: – Новичков не беру. Наблюдайте бой с земли. Со мной полетят Губенко и Кравченко. Думаю, что японцы, не найдя наши самолеты на аэродроме, пролетят мимо, а затем вернутся обратно. Вот тогда, когда они расслабятся, мы и ударим. По самолетам!

Все случилось так, как и предполагал Благовещенский. Японские летчики были удивлены исчезновением аэродрома… Не изменяя курса, они прошли дальше за Ханькоу, развернулись. И тогда совершенно неожиданно, со многих направлений, на них налетели китайские и советские самолеты. Японские истребители сопровождения были оттеснены и, вместо того чтобы прикрывать бомбардировщики, стали защищать сами себя.

Еще две группы наших истребителей со стороны солнца невидимо подошли к бомбардировщикам. Загруженные до предела бомбами, тяжелые и неповоротливые многомоторные японские самолеты спешно сбрасывали бомбы, торопясь уйти на свои базы.

Итоги боя были внушительными: японцы потеряли более десяти самолетов, а китайцы – ни одного.

Благовещенского чуть ли не боготворили за предвидение и за умелое руководство боем.

После этой воздушной схватки китайское командование увидело в советских летчиках образец военного искусства. Неоднократно приезжал на аэродром старший сын Чан Кай-ши. Он недавно вернулся из Советского Союза, где прожил десять лет, посещал Борисоглебскую школу летчиков, женился на русской девушке. На Наньчанском аэродроме он устраивал банкеты в честь новых побед над японскими войсками, делал подарки нашим авиаторам, хвалил советские самолеты, летал на них – одним словом, старался заручиться дружбой Рычагова, Благовещенского и Губенко.

Об итогах воздушного сражения писали все японские газеты. Одну из газет привезли в Ханькоу и показали советским летчикам. В газете было сообщение о геройской гибели известного японского аса и скорбные строки японского императора в связи с потерей любимого летчика. Заслуги погибшего подняли авторитет Алексея Благовещенского. Но командир группы по-прежнему был простым, веселым человеком, любил своих боевых товарищей, настойчиво оберегал каждого советского пилота. А потери уже были, и немалые. В Ханькоу возникло русское кладбище…

– Антон, будь осмотрительнее, – требовал командир от своего подчиненного. Губенко улыбался и упрямо заявлял:

– Меня они больше не собьют.

Усилия всех советских авиационных эскадрилий были сосредоточены на решении важнейших военно-стратегических задач.

Наступило временное затишье. После 29 апреля 1938 года японцы предприняли налет на Ухань 54 самолетами и потеряли в этом бою 21 самолет – они тщательно скрывали свои замыслы, готовились к новым схваткам.

К 1 мая 1938 года китайскими и советскими летчиками было сбито 625 самолетов, потоплено четыре военных корабля, убито и ранено несколько тысяч солдат и офицеров. Практически были уничтожены непобедимые японские авиационные эскадрильи «Воздушные самураи», «Четыре короля воздуха», «Ваки кодзу» и «Сасэбо».

Советские военные советники организовывали ежедневные удары по важным японским военным объектам.

11 мая в воздушном бою над Южно-Китайским морем было сбито два японских самолета. В тот же день один боевой корабль был потоплен и два повреждены. 13 мая над Уханем японцы потеряли 14 самолетов, 20 мая китайские самолеты совершили демонстрационный полет над городами Японии: Нагасаки, Фукуока, Сасэбо и сбросили листовки с предупреждением: «Если ты и дальше будешь творить безобразие, то миллионы листовок превратятся в тысячи бомб».

После таких успехов советских и китайских летчиков надо было серьезно готовиться к новым и неожиданным налетам японской авиации на основные базы Китая. Японцы непременно захотят взять реванш за прошлые поражения, за бесславное 29 апреля.

К предстоящему сражению готовились скрытно и серьезно, произвели рассредоточение самолетов, создали необходимые резервы. Посты наблюдения 31 мая 1938 года подтвердили правильность расчета.

В отражении налета неприятельских самолетов участвовали все советские и китайские летчики.

Антон Губенко дрался, как всегда, отчаянно, смело, задиристо. Он имел уже пять сбитых японских самолетов. Осмотрительность, качество, конечно, важное, но попробуй догадаться, кто будет в тебя стрелять в этой карусели. Бой уже подходил к концу, когда Губенко вдруг увидел одинокий японский истребитель, торопливо уходящий в сторону своей территории. Он погнался за ним, желая заставить его сесть на нашем аэродроме. Губенко незаметно приблизился к противнику и рукой показал: иди на посадку. Японец зло осклабился, качая головой, передернул черными усиками и в довершение всего показал кулак. Антон опешил от такой дерзости и, уязвленный, решил уничтожить самурая. Напористость Антона тотчас вызвала испуг у противника, и он, желая избавиться от опасного преследователя, сделал маневр, чтобы оторваться от погони. Самолет Губенко как пришитый шел рядом. На лице японского летчика четко обозначились растерянность и желание быстрее найти выход. И в этот момент Губенко подвел свой И-16 к элерону правого крыла японского истребителя и винтом самолета разрушил его. Неприятельский самолет дернулся, накренился и, теряя управление, заскользил к земле. Удостоверившись в падении врага, Губенко благополучно приземлился на своем аэродроме.

Таран Антона Губенко вызвал многочисленные разговоры. Жена Чан Кай-ши тотчас прибыла на аэродром и довольно велеречиво поздравила капитана Губенко с награждением китайским орденом. Она делала заявление о награждении раньше, чем было принято решение… Вечером на банкете в честь такой победы в воздухе она вручила всем советским летчикам, принимавшим участие в воздушной операции, китайские ордена.

Антон Губенко был удостоен высшей чести сидеть рядом с Сун Мей-лин. Она оказывала ему всяческие знаки внимания и счастливо рдела от почтительного возвеличивания ее персоны.

Весть о таране мгновенно облетела все аэродромы. Дошла она и до Чан Кай-ши. Усталый, вялый, он приехал на аэродром и долго беседовал с Губенко. В тот же вечер он устроил прием в честь советских авиаторов, приказал разместить их в центре Ханькоу на берегу Янцзы (Голубая река) в лучшей гостинице.

На следующий день китайское командование выразило неудовлетворение 14-й авиационной эскадрилье американских ВВС, приглашенной для участия в борьбе с японскими захватчиками: ежедневно на протяжении нескольких месяцев, демонстрируя виртуозный пилотаж над аэродромом, эскадрилья ни разу не вступила в воздушные бои. Ее командир, американский ас Винсент Шмидт, собрав своих пилотов, укатил в Гонконг на многодневный отдых «после боевых действий». «За успешные боевые операции» пилоты получали и медали, и крупные гонорары.

В Японии, узнав о таране Антона Губенко, объявили национальный траур. Желанная победа обернулась поражением. Император потребовал полного досье на русского «камикадзе».

Камикадзе – это японские летчики-смертники, подготовленные для выполнения лишь одного боевого задания; эти фанатики, верящие в божественную силу своего императора, существенного влияния на ход боевых действий все-таки не оказали. Они скорее призваны были служить моральными генераторами, вдохновителями других…

В переводе слово «камикадзе» означает «ветер богов». Легенды рассказывают, что более 700 лет тому назад тайфун разметал у берегов Японии эскадру монгольского завоевателя, направившуюся за богатой добычей. Не имея сил для отпора захватчикам, японцы уповали на случай, который мог бы их спасти. И словно внемля их мольбам, небывалый шторм разметал корабли чужестранцев. Японцы этот ветер назвали святым, стали поклоняться ему.

В канун второй мировой войны японское военное командование решило создать отряды камикадзе, предназначая этот «священный ветер» для внезапного и всесокрушающего удара по любому неприятелю.

На острове Формоза усиленно комплектовались такие отряды смертников. В каждом отряде по 24 человека. Они хотели удивить русских оперативностью, умением быстро реагировать на ход войны. Нравственный дух этих людей спрессован в кодексе чести – «бусидо»: «Жизнь человеческая легка, как перо, а долг перед императором тяжелее горы».

В годы второй мировой войны погибло 2778 камикадзе. Военный эффект их был невелик, но само явление показало, что в условиях систематического насилия над моральным сознанием индивидуумов, сознанием всего общества реакционные силы могут подготовить такой «человеческий материал», который будет фанатично выполнять чужую волю…

После П. Нестерова Антон Губенко первым из советских летчиков совершил воздушный таран. Причем противник был уничтожен, а Губенко не только остался жив, но и спас свой самолет. Это не просто случайность! Это обоснованный научный эксперимент, подкрепленный большим летным опытом.

Помощь советских военных специалистов китайскому народу была столь велика, что замолчать ее было невозможно.

Чан Кай-ши пишет Сталину: «Наш прежний вождь Сунь Ят-сен, умирая, оставил письмо дружественному Советскому государству, в котором он выражает глубокую надежду, что передовое революционное государство поможет завершить национальную революцию в Китае».

Главного военного советника он просит передать маршалу Ворошилову, что все советские советники работают превосходно.

Советское правительство рассмотрело итоги оказания военной помощи Китаю и приняло решение за выдающуюся доблесть, проявленную в боевых операциях, наградить орденами 455 советских военнослужащих.

Глава шестая

Антон проснулся рано. Открыл глаза, непривычно осмотрелся: в квартире все на месте, та же обстановка, будто и не уезжал. Сквозь тюлевые шторы он видел розовеющий горизонт, небо необыкновенных красок: темное, переходящее в зелено-голубой цвет, пламенеющее. Спал мало, но возбуждение, охватившее его вчера на вокзале в Москве, было столь велико, что спать и не хотелось. Антон встал, отыскал пижаму, сокрушенно покачал головой – во что люди рядятся! – с величайшим пренебрежением напялил на себя полосатое «рубище», оттянул борт: пижама хранила в себе запах нафталина, непередаваемое ощущение магазина. Крадучись, бесшумно ступая шлепанцами, пошел в другую комнату. Семилетняя Кира спала в большой кровати, раскинув руки, крепко сжимала многочисленные подарки, привезенные ей отцом из Китая. Антон присел, хотел поправить одеяло, убрать мешающие дочери игрушки, но махнул рукой…

Аня еще спала. Он направился в коридор. Ему хотелось движений. Поискал гантели – их не было; он откинул крючок с входной двери, спустился по лестнице и вышел на улицу. Справа на скамейке сидел молоденький боец, сонно щурился на солнце, ежился от утренней прохлады. Антону показалось странным видеть человека в столь ранние часы.

– Доброе утро, товарищ боец, – весело поздоровался Губенко.

– Здрасте, – сказал тот нехотя, потирая руки, зажатые между колен.

– Что вы делаете в столь ранний час? – полюбопытствовал Антон. – На посту?

– Никак нет!.. – Боец судорожно повел узкими плечами. – Приказали телефон поставить. Жду, когда проснется полковник…

Антон от неожиданного сообщения присел, по телу прошел озноб.

– Что еще за полковник тут объявился? – насторожился Антон.

– Полковник Губенко… Большой начальник приехал в семнадцатую квартиру. Жду, когда можно ставить аппарат.

– Не жди, он проснулся, иди ставь! – Антон указал солдату на подъезд.

– Есть!

Боец с телефонным аппаратом побежал в подъезд, а Губенко молча шагал по двору, останавливался, взмахивал руками, разминаясь, но в голову уже лезли разные мысли.

«Полковник»! Он никогда не терялся в боевой обстановке, находил тот тактический прием, который был нов, неожидан, наиболее выгоден в ситуации, но вот сейчас это известие – «Полковник» – разбередило душу, взволновало и как-то… Удивительно было то, что он узнал о присвоении звания от этого солдата. Да, конечно, Антон догадывался, что ему присвоят очередное звание, но тут – сразу: «Полковник». Было над чем задуматься.

Когда Антон вернулся домой, Аня была на ногах, готовила завтрак. Телефон – необычно дорогая новинка – стоял на видном месте. Кира с лукавыми глазками выжидательно ходила по пятам за Антоном.

Зазвонил телефон. Антон замер. Первые телефонные звонки всегда радостны, не раздражают.

– Это тебя, Антон, – сказала Аня и глазами показала на телефон.

– Меня? – Антон не торопился к телефону. Звонок протрещал глухо, неровно, без собственного тембра, как кричит новорожденный. Этот звонок еще без адреса. Антон колебался. Он чувствовал заговорщическое страдание жены и дочери. Сейчас ему могут официально сказать: «Полковник». Но ведь это так много, так обязывает. Да и достоин ли он такого звания? Второй телефонный звонок, глуше, терпеливее, надорвавшись первый раз, он трещит многозначительнее.

Антон снимает трубку и, сдерживая волнение, без всяких эмоций произносит:

– Капитан Губенко вас слушает.

– Здравствуй, Антон! – Голос знакомый. Он много раз его слышал, но кто же это? – Поздравляю. Молодец! Полковник Губенко! А ведь это славно! – Голос плавает. Человек говорил из большого помещения, звук окутывает, обволакивает. – Быстро одевайся. Через несколько минут машина будет у тебя. Забирай семейство – и ко мне на Лубянку.

– Анатолий Константинович, здравия желаю, – радостно закричал Губенко, узнав голос комбрига Серова… – Спасибо за поздравления…

Серов был напорист, инициативен. Многого достиг за эти годы, воевал в Испании. Антон учился у него, подражал ему, и, хотя они стали большими друзьями, продолжал неизменно обращаться к нему на «вы». Анатолий Константинович не раз просил перейти на «ты». Но Губенко был непреклонен.

2 марта 1938 года А. К. Серову было присвоено звание Героя Советского Союза и воинское звание комбриг. Антон в это время был еще в Китае, поздравить Серова ему не удалось. И вот теперь начальник главной летной инспекции ВВС комбриг Серов по телефону зовет его к себе в гости.

В машине Аня и Кира сидят тихо. Смотрят в окно, любуются подмосковными пейзажами.

И вдруг, сидя еще в машине, Губенко понял, что приглашение Серова не праздное, а деловое, что его ждет какой-то разговор.

В квартире Анатолия Константиновича уже были гости: много летчиков, артистов и писателей.

– Анюта, ты божество! – воскликнул Серов, приветствуя жену Антона. – И муж у тебя, хохол, везучий! – И он, подавая дочурке Антона плюшевого медведя и коробку конфет, ласково сказал: – На, ешь конфеты, но не превращай себя в избалованную барышню.

Потом он повернулся к женщинам:

– Прошу всех пройти в большую комнату, а тебя, Антон, зайти на минутку в кабинет.

Анатолий Константинович мог балагурить, вперемежку с добрыми советами и нравоучительными сентенциями говорить весьма важные и деловые вещи, ненавязчиво вести свою линию в беседе.

Усадив Антона в глубокое кожаное кресло рядом с книжными полками, Серов остановился напротив и уже без прежней игривости сказал:

– В верхах рассматривается вопрос о направлении всех летчиков, имеющих боевой опыт, в войска. Главное направление – запад. Сейчас вы получите отпуска, путевки в санатории. Обстановка напряженная, Гитлер затевает недоброе. Чем быстрее ты вернешься и приступишь к работе, тем лучше. Пока вы будете отдыхать, вам подберут должности.

– Я вас понял, Анатолий Константинович, – вставая, ответил Антон. – Готов выехать к новому месту хоть сейчас!

– Сиди, не торопись. – Серов засмеялся, отошел к окну, посмотрел на улицу, увидев там кого-то, помахал приветливо рукой. Повернувшись к Антону, большие пальцы сунул под ремень:

– Знаю, что хочешь учиться. Академия от тебя не уйдет. Но сейчас фашизм подбирается к нашим границам. Подробности расскажу после отпуска. Сегодня вас примет нарком обороны, Маршал Советского Союза Ворошилов. Возможно, на встрече будет товарищ Сталин…

Антон опять готов был встать из кресла.

– Поздравь своего подопечного Григория Кравченко, ему присвоили звание майора.

Антон был рад за друга.

Дверь отворилась, без стука вошла Аня.

– Простите, но ваше уединение подозрительно. Если это заговор против жен, то это ново, а если вы снова собираетесь куда-то лететь, то нам нужно знать.

Анатолий Константинович засмеялся.

– Молодец, Анюта. На сей раз заговор не против жен, а против врагов.

– Опять лететь? – испуганно спросила она.

– Да! – серьезно ответил Серов. – Лететь в Крым, на отдых.

Народный комиссар обороны К. Е. Ворошилов принимал летчиков в Центральном Доме Красной Армии имени М. В. Фрунзе.

В президиуме были известные советские военачальники, летчики-рекордсмены. После выступления К. Е. Ворошилова был перерыв, потом все смотрели концерт. На ужине, устроенном в честь летчиков, вновь выступил нарком обороны.

Аня весь вечер сидела притихшая, немного испуганная и рассеянная, непривычная к такому торжественному приему. У мужа новое звание, будет новое назначение. Ей надо было это понять, осмыслить, привыкнуть. Она прижималась к Антону и с неосознанной тревогой смотрела на три шпалы.

До отъезда на юг оставалось еще несколько дней. Серов опекал Губенко, возил с собой по Москве – на встречи с рабочими заводов, студентами, заставлял выступать.

В один из вечеров они направились в Старопименовский переулок – в Клуб мастеров искусств. Там хорошо знают А. Серова, В. Чкалова, М. Водопьянова. Там царит культ красоты, остроумия и авиации. На первый взгляд кажется – в клубе не признают чинов, заслуг, но зато очень ценят мужество.

Время позднее. Здесь сдержанная Лидия Русланова, лукавый Сергей Образцов, настороженный Лев Оборин, целеустремленная Валерия Барсова, иронический Иван Москвин… Все после работы устали, все говорят негромко, острят. Антон робеет, не находит себя в этой компании, расстраивается.

И тут Валерий Павлович встал, поднял руку; тотчас наступила тишина. Чей-то баритон извещает:

– Тихо, Чкалов говорить будет!..

Валерий Павлович наклоняется к Губенко, шепчет: «Не робей, выступи!»

– Здесь, – по-ораторски громко начинает Чкалов, – говорили, что работники искусства в долгу перед летчиками. Мы, летчики, тоже в долгу перед всеми… Например, я, как истребитель, должен быть готов в бою сбивать неприятеля и не быть сбитым. Нам нужно не только мастерство побеждать, но и уверенность в выигрыше боя. Я признаю только такого бойца, который для спасения Отечества жертвует своей жизнью. И если это нужно Союзу, то я в любой момент это сделаю…

Представляю вам молодого выдающегося летчика Антона Губенко, который совсем недавно таранил, как наш славный Петр Нестеров, вражеский самолет… Он умело выполнял свой долг…

Зал взорвался аплодисментами, со всех сторон требовали, чтобы Антон встал и рассказал о таране японского самолета.

И он поднялся со стула, окинул взглядом зал и стал рассказывать…

Ни Аня, ни Кира не возражали против досрочного отъезда.

На юге с семьей Антон пробыл две недели. Он рвался в Москву.

В управлении ВВС А. А. Губенко сообщили о его назначении заместителем командующего авиации Белорусского особого военного округа. Перед отъездом в Смоленск он написал письма родным:

«Мама! Твой непутевый сын сообщает, что он жив и здоров. Повышен в воинском звании, получил новое назначение. Служить будет в Смоленске, Пожалуйста, приезжай ко мне в гости. Анюта стала еще краше, свой строптивый характер оставила за порогом тридцатилетия. На всех встречах и приемах ведет себя хорошо, скромно и всех очаровывает. Она умница. Может быть, иногда нужны расставания, долгие командировки. Как знать! Кирюша выросла, стала большой, научилась читать. Ей так хочется быть постоянно со мной. А у меня работы, работы…»

Старшей сестре Антон тоже отправил письмо:

«Таня, родная! Написал письмо маме-большой и тут же пишу тебе, маме-маленькой. Суета сует съедает все время. С трудом верю, что мы на родной земле. Китайские друзья нам очень помогли в боевой работе, устройстве быта, но как там ни хорошо – земля родная манит. Тоска по родной земле – чувство невыразимое. Без Руси жить не могу. Не могу без своего Дальнего Востока, без своей глубокой балки в родной деревне, без Москвы. Странно, но мне хотелось быть одновременно везде. Написал письмо брату Александру.

Нашей стране скоро могут потребоваться фортификаторы, кругом идет война. Фашисты, видимо, нападут на нас. Брат должен быть готовым встать в строй. Нашу Родину нам защищать.

Таня-мама! Так много хочется рассказать. Но, увы, письма не хватит, а написать повесть не могу. Хорошо бы нам встретиться. Приезжай ко мне. В будущем году приеду, к тебе, покажу Киру – она огромный и умный человек.

Недавно мы были в Кремле. Это моя пятая встреча с товарищем Сталиным. Он был среди нас, шутил, был по-хозяйски суетлив и внимателен. Он очень любит летчиков. Он сказал: „Вы гордость нашей партии, ее цвет, ее авангард“.

Эти слова предназначались и мне, но я ведь не член партии. Я всего лишь беспартийный большевик. Вчера Валерий Павлович мне сказал: „Пора, Антон, вступать в партию. Теперь ты созрел, доказал делом, что не подведешь партию“.

Одним словом, я решил вступить».

В начале сентября Антон Алексеевич выезжает в Смоленск – на новое место службы.

Заместитель командующего авиации округа…

Как-то встретят на новом месте? Волнения, сомнения, терзания… Хватит ли знаний? Да, Антон имеет боевой опыт, да, он летает на всех типах истребителей. Но это ли главное?.. Ему вспомнилось, как он когда-то обижался, что его долго не выдвигали командиром авиационной эскадрильи: вспомнил и засмущался… Он резко заявил тогда командиру бригады: «Я достоин большей должности, мне пора командовать эскадрильей». А сейчас он обязан командовать не только эскадрильями, но полками и авиационными бригадами… Обязан! И не просто командовать, но научиться делать это превосходно, учить других… А у него не было опыта… И он чувствовал даже несправедливость столь высокого назначения… Но уверенность в себе взяла верх: он научится командовать, как бы трудно ни было, научит своему военному мастерству других…

Поезд прибыл в Смоленск утром. Было тихое, прохладное утро. Белесое небо подернуто дымкой, в сонной неподвижности застыли деревья. Осень, опередив арьергарды лета, вошла в город неожиданно, раньше срока, бросила свои цветастые отпечатки на растительность, пологие холмы, затуманенное бирюзовое небо. На перроне Губенко встречала группа командиров. Здесь военный комиссар Чикурин, майор Худяков, старший лейтенант Теньков. Подтянутые, крепкие офицеры.

– Командующий просил передать, – глухим, простуженным голосом говорит Чикурин, – чтобы вы устраивались, отдыхали, а после завтрака, в девять ноль-ноль, он представит вам командиров и политработников управления авиации округа. В двенадцать десять вас примет командующий войсками округа комкор Ковалев…

– Большое спасибо, товарищ военком, но я хотел бы сразу поехать в штаб, представиться – и за работу…

– Значит, вы хотите, Антон Алексеевич, чтобы Анну Дмитриевну на квартиру доставил я? – Чикурин поднял широкую ладонь, обращая взгляд на жену и дочь Антона, докончил: – Согласен, доставлю. Только в новую квартиру первым следует войти хозяину. Как, Сергей Александрович? – обратился он к майору Худякову.

– Совершенно правы, товарищ военком, – засмеялся Худяков; у него был кавказский акцент, приятный, ласкающий, какой бывает у рассказчиков со сцены. – Квартира полковника Губенко на пути в штаб. У нас на Кавказе говорят: «Войти в дом – твое дело, но выйти – дело хозяина».

Губенко тоже засмеялся. Он настороженно ждал первых минут, первых часов на новом месте, всю ночь не сомкнул глаз, а тут его встречали прекрасные, веселые, остроумные люди. Они знали цену шутке, а это много значило.

Через час он был в штабе, представился командующему ВВС округа комдиву Гусеву, боевому и опытному командиру.

– Антон Алексеевич, не навязываю вам никакого плана, осмотритесь, почитайте документы, приказы, – сказал Гусев, радуясь такому боевому заместителю, – но обстановка тревожная…

– Разрешите мне побывать в частях, познакомиться с командирами, изучить состояние боевой и политической…

Гусев, улыбнувшись, кивнул. Ему хватка молодого полковника очень понравилась.

С первых часов пребывания в Смоленске Антон Алексеевич окунулся в летные дела. Жена Анна Дмитриевна занималась устройством квартиры, ездила по городу, а он в штабе, на аэродроме, в эскадрильях.

Все дни он был на службе, летал то в один, то в другой гарнизоны, задерживался в них по неделе.

В частях авиации округа шла напряженная боевая работа. Большинство подразделений переучивались на новую авиационную технику. Менялась структура части, совершенствовалось управление. В гарнизоны прибывали молодые летчики. Их принимали, размещали, определяли места в боевом расчете. Антон знакомился с летчиками. Отличные ребята. Энтузиасты, с хорошей летной выучкой, с верой в советские самолеты; но летали они еще маловато, а военного опыта у них совсем не было.

Последнее обстоятельство встревожило Антона Алексеевича. Зная обстановку в Европе, Губенко написал обстоятельную докладную записку.

Комдив Гусев пригласил к себе в кабинет заместителей, начальников отделов и служб посоветоваться и составить по докладной Антона Алексеевича подробный план-предложение.

Полковник Губенко сообщил собравшимся, что в некоторых частях замечено благодушие, недооценка опасности войны, неоперативное руководство полетами, неумение работать с запасных аэродромов, у некоторых пилотов плохо устроен быт…

Предлагалось составить строгий план переучивания по эскадрильям, провести сборы командиров частей, дать подробную информацию о боеспособности авиации вероятного противника, ввести круглосуточное боевое дежурство.

После совещания комдив Гусев доложил о всех предложениях начальнику ВВС РККА командарму второго ранга Локтионову, командующему войсками округа комкору Ковалеву.

Между тем в штаб авиации Белорусского особого военного округа пришло постановление Главного Военного Совета РККА о дальнейшем развитии авиации, повышении ее роли в боевой обстановке. И предложения Антона Алексеевича попали в точку – были очень своевременными.

Постановление сверху было всесторонне подготовленным планом, рассчитанным на многие годы. Именно о таких планах для округа говорил и Антон Губенко, именно этого он добивался в частях авиации. Нельзя думать, что Антон Алексеевич первым пришел к такому выводу, что он был единственным, кто проявил такую поистине государственную заботу о боеготовности авиационных частей. Антон Алексеевич был человеком, который уже воевал, познал коварство японских милитаристов, и он, испытавший на себе выучку иноземных летчиков, с откровенной прямотой заговорил о высшей летной выучке советских пилотов, ибо сам уже достиг ее.