Текст книги "Игра по крупному"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Вовец вышел на тропу, ведущую в лагерь. Даже в потемках её легко можно было различить, так хорошо натоптали. Он был уверен, что вся зондеркоманда вынюхивает его в болотах, а на острове никого не осталось. Но к палаткам подкрадывался осторожно, прислушиваясь. Все палатки оказались плотно закрыты. Вовец принялся их потрошить от меньшей к большим. Никаких документов, бумаг, учебных пособий, даже просто книг или газет. Никаких фотоаппаратов и видеокамер. Ничего, что могло бы подтвердить подготовку боевиков. Только надувные матрасы, одеяла, спальные мешки, кое-что из одежды, пустые сумки и рюкзаки. Ну ещё мыльницы, полотенца и бритвенные принадлежности. Прямо юные пионеры в походе выходного дня. В одной из маленьких палаток размещалась кухня. Примус, двухконфорочная дачная газовая плитка и пара баллонов. Кастрюли, чашки-ложки на двадцать человек, мешок крупы и коробка тушенки. Немного чая, сахара и пачка соли. Нищета!

Вовец взял газовые баллоны, портативный туристический примус, внутри которого глухо булькнуло – заправлен, срезал шланг с газовой плитки. Не забыв прихватить спички, перебросил все в самую большую палатку. Быстро принялся выдергивать затычки из надувных матрасов. Они оседали с тихим шипением. Насадил шланг на баллон, другой конец приткнул к резиновому матрасу, отвернул рычажок на клапане. С надсадным сипением матрас начал раздуваться. Когда он сделался достаточно тугим, Вовец закрыл клапан и вставил на место затычку. Да, это не то что ртом надувать, и минуты не прошло. Он принялся один за другим заправлять матрасы. Ощутимо запахло газом. Но Вовца волновало только одно, как бы кто не подобрался незаметно. Один баллон иссяк, пришлось подключиться ко второму. Зарядив пропаном десяток матрасов, он принялся подкачивать примус. Потом разжег его, чуть-чуть приоткрыв вентиль. Низкое голубое пламя горело бесшумно, а накачанного воздуха и горючего должно было хватить часа на полтора-два. Разместив примус на полу палатки, Вовец разложил вокруг матрасы, а два поставил к самому входу. По его прикидкам, они должны были упасть на примус, если кто-то сунется внутрь. Кинжалом распластав у самой земли заднюю стенку палатки, выполз наружу и неслышно скрылся в камышах. Сориентировавшись по луне и звездам, двинулся туда, где оставил Орлова, вполне здраво рассудив, что вряд ли у трупа оставят часового.

Он ошибался. Саня был жив, а наблюдатель сидел рядом и чутко прислушивался. Вовец не мог заметить его в темноте и непременно попался бы, но когда уже собирался идти вброд через маленькое озерко, сзади взметнулся огромный клуб пламени. Кто-то сунулся в палатку. На мгновение сделалось светло, как днем. И Вовец увидел лежащего на длинной кочке Орлова и сидящего рядом человека, судорожно прикрывшего руками глаза. В отличие от Вовца он располагался лицом к лагерю, до которого напрямую было метров триста, а то и меньше. Взрыв ослепил его. Следом накатились грохот и взрывная волна.

Она сильно толкнула Вовца в спину, и он, словно подчиняясь этому толчку, бросился вперед на ослепшего противника. Успел раньше, чем тот протер глаза. Кинжал, словно в размягшее масло, легко вошел в солнечное сплетение и остановился вонзившись в позвоночник. Безжизненное тело сползло в воду. Вовец оглянулся. Высокое пламя пожирало палатки и маскировочную сетку. Истеричные свистки сливались в бессмысленную какофонию. Он наклонился над Орловым. Мертвецам рот не заклеивают, они и так помалкивают. Вовец сорвал пластырь. Саша застонал.

– Саня, слышь, это я, Вовец. Как ты?

– Плохо, – тот еле шевелил губами.

– Ничего, держись, я тебя вытащу, – попытался приободрить его Вовец.

Он попытался подхватить приятеля на руки. Орлов застонал:

– Не надо... Опусти... Больно... – говорить ему было трудно. – Уходи сам, сейчас... Потом поздно будет. От них не уйдешь...

– Да кто они такие? Ты знаешь?

– Вервольфы. Русские фашисты. Готовятся тут...

– Они, наверное, сволочи, Салкина с ребятами убили.

– Нет, – Орлов помотал головой, – не они.

– А кто же еще? – удивился Вовец. – Больше некому.

– Другие, – прошептал Саня и закрыл глаза.

– Кто – другие? – закричал Вовец, забыв об опасности. – Кто они? Отвечай!

Орлов молчал. Вовец пощупал у него пульс и понял, что ответа никогда не услышит. Он оглянулся. Пламя над островком опало. Там ещё светилось что-то, взлетали к небу искры и клочки огня, но пожар уже кончился. Так, ерунда всякая догорала. Совершенно очевидно, да и свистки подтверждали, что вся болотная команда собралась на огонек. Можно было спокойно убираться отсюда. Вовец быстро добрался до главной тропы и направился в сторону берега. Задержался только раз, связать лопнувший шнурок.

В ботинках было сыро, но не хлюпало, потому что портянки, заменяющие носки, навернуты плотно. Не доходя сотню метров до берега, свернул в направлении припрятанного каяка. Почва под ногами качалась и ходила волнами. Чувствовалось, что под несколькими десятками сантиметров торфа и переплетенных корневищ находится толща воды.

У Вовца все не выходил из головы короткий разговор с Саней Орловым. Ну, насчет верфольфа все понятно. Так в Германии называются волки-оборотни. Гитлеровцы в конце войны создавали специальные отряды "Вервольф" для диверсионной работы в тылу советских войск. Вполне логично, что местные нацистские выкормыши так себя назвали. Оборотни и есть, самые натуральные. Но почему Саня решил, что Салкина с мужиками не они убили? А, может, он точно знал, чьих рук это дело? И знал с самого начала? Кстати, ничего не стоит свалить убийство на этих погорелых вервольфов. Тем более, что Орлова они и в самом деле убили и только за то, что обнаружил их присутствие на болотистом берегу. Если же Салкина убил кто-то другой, значит, были причины. Надо поподробнее распросить Кучера Селифана о главном инженере, может, что и прояснится.

* * *

Солнце ещё сидело далеко за горизонтом, а ранние лучи уже позолотили половину неба. Развиднелось достаточно, чтобы видеть, куда ступаешь. Он бы, конечно, с огромным удовольствием посмотрел сейчас, как вервольфы спасают имущество и проводят перекличку, но внутренний голос подсказывал, что встреча с ними ещё предстоит и, возможно, раньше, чем хотелось бы. Добрался до знакомого залива. Теперь следовало перебраться на противоположную сторону и извлечь каяк из-под лавды. Идти в обход не хотелось, да и все равно в воду лезть. Снял ботинки, в них плавать плохо, и аккуратно поставил на сухую кочку, жалко выбрасывать, совсем новые. Одежду снимать не стал, в ней плавать теплее.

Каяк отыскал почти сразу. Ухватил его за носовое кольцо и выволок на свет божий. Тот закачался длинным желтым поплавком. Резко перевернул его и вытолкнул на берег, потом влез сам. В воде было теплее, чем на рассветном прохладном воздухе. Ежась от холода, Вовец с трудом развязал мокрый узел, стягивавший резиновый фартук. Вытащил свою сухую одежду и переоделся. Сразу согрелся, а когда распечатал банку тушенки и откупорил жестянку с пивом, то и повеселел. В жизни много таких мелких, но приятных радостей, надо только научиться их ценить, не быть унылым и сердитым все время.

Со своего места он отлично видел залив. По его расчетам, вервольфы должны были уже спускать лодки на воду и намахивать прочь, но они не появлялись. Или продолжают искать его, или по другим каким-то причинам решили не торопиться. Вовец, поразмышляв, тоже решил не спешить. Понятное дело, что он единственный свидетель всего случившегося, и только от него зависит, пресекут ли власти эту фашистскую возню в российском болоте. Сейчас его голова дорого стоит. Чтобы её оторвать, могут рискнуть и открыть стрельбу. Он, правда, огнестрельного оружия на острове не видел, но кто знает? Выплывет на открытую воду и получит с берега пулю в спину. Или на моторке догонят. Может, у них есть ещё моторы, взамен поломанного, или его починить успели.

Но, возможно, все обстоит совершенно по-другому. Господа фашисты, выстроившись в колонну по одному, бодрым шагом чешут тайной партизанской тропой в сторону станции или вообще совершают пятидесятикилометровый марш-бросок в направлении Челябинска. Вовец, как дурак, просидит тут до вечера, а потом наша доблестная милиция обнаружит на болоте три трупа и горсть золы. Он конечно, не сознается, что к двум покойникам руку приложил, и очень крепко, но остальных найти вряд ли удастся.

Чем дальше, тем больше одолевали Вовца беспокойные мысли. И то мерещилось, что подползают враги со всех сторон, то, наоборот, что их и след простыл. Махнув рукой, он уселся в каяк и, тихонько подгребая, двинулся, прижимаясь к берегу, в сторону песчаного островка. Охотничий нож висел на поясе под правой рукой. Солнце уже поднялось довольно высоко и начинало припекать, безоблачное небо сулило ещё один жаркий день.

Что-то блеснуло в камышах на берегу, какое-то стеклышко. Вначале показалось, что банка из-под овощных консервов. Но присмотревшись, Вовец узнал свою маску для ныряния и страшно обрадовался. Он не любил терять вещи, особенно такие нужные и полезные. Он повалился боком на берег, не вылезая из каяка, и дотянулся до маски, надел её на лоб. Так делают ныряльщики, когда отдыхают на поверхности. Перед тем, как нырнуть, они опускают её на лицо. Вовец внимательно оглядел камыши, нет ли поблизости дыхательной трубки? Ее к сожалению, поблизости не оказалось. Похоже, именно здесь, вчера его поймали. Трубку так рванули изо рта, что чуть последние зубы вместе с ней не вырвали. Вот маска и улетела в камыши. Где-то тут на дне должны болтаться ласты. Надо будет потом за ними понырять, тем более, что не глубоко, всего метра два.

Но нырять пришлось не потом, а сейчас. Камыши затрещали, и Вовец, взмахивая веслом, краем глаза успел заметить две человеческие фигуры, выросшие в нескольких шагах от него над камышами. Слитным залпом грянули ружейные выстрелы. Два высоких фонтана воды поднялись рядом с каяком. Круговым движением весла, Вовец развернулся в сторону озера и послал лодку вперед. Оглянувшись, увидел, как снова над камышом взметнулась фигура человека с прижатым к плечу ружьем, словно подброшенная кверху. Грянул выстрел, и человек словно провалился в камыши. Заряд картечи едва не опрокинул каяк. Ближе к носу прямо по ватерлинии зияла дыра в кулак величиной, если не больше. Хорошо, ногу не задело. Вовец почувствовал, что подмокает снизу, а каяк заметно оседает на нос. А из камышей появился стрелок. Вовец едва успел дернуть шнур, стягивающий резиновый фартук и опрокинуться в воду, естественно, в сторону, противоположную берегу. Картечь пробила стеклопластиковое дно и застряла в сиденьи. Вовец почувствовал крепкий удар по заду и вылетел вон из каяка, в воду. Даже не успел подивиться меткости стрельбы навскидку. Впрочем, чему дивиться, он бы с десяти шагов тоже не промахнулся. Теперь каяк качался на волнах кверху дырявым дном. И даже укрыться за ним не было возможности, так он глубоко осел в воду, почти полностью погузился, и не тонул только за счет естественной плавучести материала, из которого был сделан.

Вовец поднырнул под него и всплыл лицом вверх точно в кокпит, ухватился руками за края. Сиденье выпало, и он оказался лицом у самой пробоины. Не лучший вариант, но дышать можно. Интересно, догадаются стрелки, где он? Догадались. Заряд картечи вспорол днище, расслоив его, задрав корявые клочья желтой стеклоткани и запорошив лицо колючим крошевом, заставив зажмуриться. Дребезжащий звон приглушенно отозвался в ушах, они были ниже уровня воды. Вовец как следует вдохнул и слегка погрузился. Обмахнул лицо одной рукой, смывая крошки. Другой рукой по-прежнему держался за каяк. Всплыл и увидел сквозь дырявое дно целящегося стрелка. Не успел нырнуть, из ружейного ствола вырвалось длинное пламя, пуля с хрустом проделала округлую дырку и врезалась в воду рядом с головой. Стрелок, будто отброшенный отдачей, откинулся назад и, словно провалился, исчез из поля зрения. Но тут же, как черт из табакерки, выскочил другой с ружьем у плеча. Вовец оттолкнулся от каяка обеими руками, уходя в глубину. Вервольфы сразу сообразили, что надо лупить по центру лодки, больше ему некуда голову приклонить. Оставаться и дальше на прежнем месте, значит наверняка схлопотать одну из следущих пуль.

Он не стал далеко отплывать под водой. Это время стрелки используют для перезарядки и изготовятся к стрельбе. А умение стрелять они уже продемонстрировали со всей наглядностью. Поэтому Вовец вынырнул сразу же, в метре от расстрелянного каяка, лицом к берегу.

На него никто не смотрел, несколько человек на хлипкой лавде, ходившей у них под ногами и притопленной под общей массой, склонившись, возились с чем-то непонятным. Плыть прочь не имело смысла – расстреляют, как Чапаева. Лезть под каяк тем более глупо. Оставалось полагаться на принцип пиявки: прилипай под глаз – никогда не увидят. Мысли в голове скакали со скоростью шарика на финале чемпионата Китая по настольному теннису. А руки и ноги работали ещё быстрей. Он поплыл брассом, шустро, как лягушка в кипятке. Успел сообразить, что это самый бесшумный способ, без плеска и битья по воде.

Расстояние в восемь-девять метров преодолел за пару секунд, оказавшись всего в паре шагов от команды охотников. Ткнулся носом в мокрый и вонючий торф, запустив в него пальцы. Перехватываясь руками, вдоль торфяной кромки стал отползать в сторону. И только сейчас почувствовал, что на голову по-прежнему напялена маска для ныряния. С перепугу совсем забыл о ней. Торопливо, обеими руками опустил её на лицо. Видимое пространство сузилось, и сразу стало как-то легче. Даже дрожь в руках прекратилась. Тут же снова ухватился за береговые корневища, так как начал опускаться под воду. Видимо, потому маска имеет такой успокаивающий эффект, что видишь мир как из консервной банки, словно из укрытия, сквозь небольшое овальное отверстие. Вода перестала попадать в глаза, и это тоже облегчало дело.

Снова загрохотали выстрелы. Вовец с перепугу поднырнул под лавду, но сразу сообразил, что это не по нему ведут огонь. От каяка летели пластиковые ошметки. Значит, они не заметили его перемещения. От радости он чуть не захлебнулся. Осторожно приподнялся и сквозь стебли камыша увидел двух стрелков, по шею залепленных грязью. Они яростно садили картечью и пулями в горемычный каяк. Чуть сзади стояли, вытягивая шеи ещё несколько вервольфов, но эти были более-менее чистыми. Вовец тихонько двинулся вдоль берега. Он понял, что его спасло. Эти придурки пали жертвой собственного уменья. Сам по себе трюк великолепен: двое-трое помощников по общей команде поднимают на сцепленных руках стрелка на уровень плеч. Он возносится над камышами, или тростником, или любой другой растительностью, скрывающей человека целиком, и с высоты расстреливает врага, не ожидающего атаки сверху. После выстрела спрыгивает, чтобы перезарядить ружье, не перегружать помощников, да и отдача сильная, трудно держать баланс. Этот трюк они и у воды повторили. Понятно, что в этом случае меняется угол зрения и, будь вода попрозрачней, они обязательно увидели бы его под каяком. Но на хлипкой лавде их ждал провал в буквальном смысле слова. Спрыгнув после первого залпа, стрелки пробили ногами тонкий, в тридцать-сорок сантиметров, слой корней и отмерших стеблей. Если бы не растопыренные локти и ружья перед грудью, они бы ухныли вниз с головой. Вот когда их вытаскивали, Вовец и успел ускользнуть незамеченным. Ну и повезло же ему! А сейчас следовало спрятаться по-настоящему.

Он увидел болтающийся на воде длинный стебель тростника, подтянул к себе. Нашарил у пояса нож и отмахнул толстый нижний кончик. Потом метром выше сделал надрез и переломил стебель в этом месте. Получившуюся трубку продел под резиновую ленту маски и взял в рот. Голову пришлось повернуть вбок. Разодрав корневища и торф, забрался под лавду с головой, дыша через переломленную тростину. Его лицо прикрывали клочья грязного торфа, мутившие воду ещё больше, но он сквозь стекло маски мог различить, что делается на акватории залива. Стрельба наверху прекратилась, и он понял, что каяку настал каюк. Держась одной рукой за корни, другой принялся снимать ботинки. Жалко было их топить, но ничего не поделаешь, следовало подумать о будущем. Плавать в них очень плохо, ноги шибко устают. Правда, подумав, он прицепил их за шнурки к корням камыша рядом с собой. Ему становилось холодно, по телу пробегала дрожь. Это беда худощавых – легко замерзают в воде, даже летом, даже в жару. Упитанные чувствуют себя гораздо лучше и могут часами резвиться в волнах. А Вовца минут через пятнадцать начнет ощутимо колотить в ознобе, и зубы застучат. Так недолго и свою дыхательную хворостину потерять или прокусить...

А враги, как назло, продолжали розыскные мероприятия. Он слышал сквозь толщу торфа и воды чавкающие шаги. Они приближались, отдалялись, приближались снова. Какой-то урод даже наступил ему прямо на голову. В общем-то ничего опасного, его просто чуть придавило вниз. И он даже загордился своей изобретательностью – по голове ходят, а найти не могут. Потом послышались шлепки весел. Он хорошо запомнил эти звуки вчера, когда ему плеснули воды в дыхательную трубку, и сейчас слегка запаниковал, испугавшись, что история повторится. Неприятные ассоциации и воспоминания имеют свойство провоцировать на нерациональные и просто глупые действия. Вот и сейчас Вовцу захотелось исчезнуть под водой, раствориться в ней без осадка. Упершись руками в плавучий потолок, он, плавно оттолкнулся, коснувшись босыми ступнями мягкого илистого дна. Тело всплывало, и он зашарил ногами, пытаясь зацепиться за какие-нибудь сучья. Пальцы скользнули по чему-то гладкому. Черт, это же его ласта! Он зацепил её ногами и, поджимая их, подтянул ласту к руке. Еще через несколько секунд она уже была на левой ноге. Теперь бы правую найти...

А возня на воде продолжалась. Возле истерзанного каяка появился надувной плот с четверкой гребцов. Они подобрали останки лодки вместе с находившимся внутри барахлом, собрали все обломки и вещи, плававшие на воде. И принялись шарить по дну самодельными баграми – длинными шестами с крюками из толстой проволоки. Видно, штандартенфюреру непременно нужен был труп, чтобы поверить в ликвидацию свидетеля.

Вовец тем временем продолжал осторожно шарить по дну, разыскивая вторую ласту. Его внимание привлекли приближающиеся булькающие звуки. Точно такие же, но тихие, производили баграми люди на плоту. Кто-то шел по берегу и шарил под ним шестом. Понятно любому ослу, что живой или мертвый, но беглец может находиться не дальше, чем в двух десятках метров от расстрелянного каяка. Так что успокоятся они только зацепив его за штаны и вытянув на свет божий. Плот тоже приближался, старательные ребята добросовестно елозили по дну своими крючьмя, периодически стряхивая с них тину.

Вовец всосал через тростниковую трубку побольше воздуха и выплюнул её. Нырнул вперед, работая соединенными вместе ногами. Руки вытянул перед собой, в правой держал охотничий нож. На худой конец, и одной ластой можно обойтись. Это лучше, чем вообще ничего. Он увидел сквозь поднятую муть движущееся древко багра и толстый бок надувного плота. Ухватился левой рукой за багор, а правой полоснул по тугой резине. Воздушный шквал вырвался в разрез, аж вода вскипела. Отмахнулся ластой и пронырнул под плотом. Высунулся у противоположного борта и хватанул воздуха широко разинутым ртом. Внимание команды должно быть сейчас целиком переключено на другую сторону. Бепорядочные крики свидетельствовали об этом.

Вовец снова нырнул, оказавшись под днищем. Резиновое полотно ходило ходуном под бестолково движущимися ногами, и он всадил лезвие в носовую часть. Под водой все движения замедленны и плавны. Таким неторопливым элегантным движением Вовец повел нож к корме. Он сам пару недель назад заправил клинок на шкурке-нолевке, довел до зеркального блеска и бритвенной остроты, не поленился. Через несколько секунд днище разошлось на две половины. Команда оказалась по колено в воде, а один даже провалился вниз. Вовец наощупь вставил нож в ножны и дернул вервольфа за ноги. Даже под водой тот едва не оглушил его дурным воплем. Упираясь пяткой в днище, Вовец высунулся позади плота, чтобы подышать. Левой ногой в ласте он помахивал, потихоньку отгоняя плот от берега. При этом руками по-прежнему тянул за кроссовки вопящего парня. Сквозь капли, сбегающие по стеклу маски, он видел склоненные спины ещё двоих, старающихся вытащить своего товарища из воды. Гвалт стоял такой, что не сразу удалось понять, о чем крик.

– Куда стрелять? Не видно ни хрена!

– Багром его, багром!

– В воду лезь! Там его бери! В воду!

– Падло!

Кроссовки слетели. Недотопленный взлетел вверх, а Вовец, соответственно, пошел в противоположном направлении, вниз, стало быть. Тут же на него с плеском упали сразу двое, не удержавшиеся на ногах. С другого борта выпал третий, а спасаемый снова провалился в дыру. Во всей этой катавасии Вовец продолжал сохранять ясность мыслей и плавность движений. Он уже согрелся, освоился под водой и знал, чего хочет. Выпустив из рук чужие кроссовки, снова вытащил нож и полоснул им первого подвернувшегося под руку. Даже не разобрал, куда попал. Тот сразу вцепился в плот и заорал:

– Порезали меня! Братва, порезали! Помогите!

Братва дружно попрыгала с берега и, яростно работая руками, ринулась к плоту. Такая самоотверженность неприятно поразила Вовца, да тут ещё его схватил за ворот второй выпавший за борт. Пришлось и его хватить ножом по руке. Тот сразу отпустился, но другой рукой въехал Вовцу промеж глаз. Это он так хотел, но кулак разнес только стекло маски. Резиновый овал смягчил удар, но острый край осколка вонзился в переносицу. Вовец торопливо потыкал клинком в бок врага, так же поспешно ткнул в резиновый борт и, лягнув ластой, отплыл.

Человек шесть, намахивая саженками, находилось уже в опасной близости. Он перевернулся на спину, чтобы видеть врагов, отправил нож в ножны на поясе, и тоже замахал руками. Сбросил разбитую маску за голову, чтобы не мешала. Погоню он старался держать на постоянном расстоянии от себя, метрах в пяти-шести. Имея даже одну ласту, он имел значительное преимущество в скорости, да и сил тратил меньше. Но вервольфы не знали этого, им казалось, что ещё чуть-чуть и они настигнут зловредного беглеца. Некоторые из них, а, может, и все, имели на поясе кинжалы. Даже вытаскивали их, демонстририруя решимость прирезать Вовца. Правда, тут же начинали отставать и убирали кинжал на место. На берегу метались два грязных стрелка. Они целились в Вовца, матеря своих коллег, лезущих под выстрел, но стрелять не решались, опасаясь задеть своих. Поэтому Вовец старался не очень вырываться вперед, прикрываясь чужими головами.

Он пересчитал наличествующих вервольфов. Восемь плыло за ним, двое раненых цеплялось за тонущий плот. Двое с ружьями скакало по берегу. Двое уже на том свете. В кухонной палатке он ночью насчитал двадцать ложек. Где-то должны быть ещё шестеро бойцов и командиров. И словно отвечая его мыслям, из-за песчаного островка появилась резиновая лодка. Один из сидящих в ней шустро работал маленькими веслами, другой его подбадривал криками. Если бы они вытащили весла из уключин и стали грести, как каноисты, каждый со своей стороны, скорость выросла бы в двое. Но, по счастью, они не были туристами-водниками и не знали элементарных приемов скоростной гребли. Следом за ними возникла алюминиевая "казанка", без мотора. Там тоже усиленно работали веслами. Вроде бы внутри находилось четверо.

Пловцы постепенно вытягивались колонной. Не у всех хватало сил держаться в головной группе. Трудоемкое это дело – плаванье. Но один, мордастый, упорно держался метрах в пяти. Вовец уже и сам уставать начал, а тому хоть бы хны. Они уже изрядно отдалились от топкого берега, так что ружейные заряды достать не могли. Стрелки это поняли и побежали берегом, петляя вдоль залива, путаясь в кустах.

Следовало выбираться на сушу и уходить лесом. Вовец принялся выгребать влево. Берег здесь довольно сырой, но не такой болотистый, хотя глубина начиналась почти сразу и дно тоже было илистое. Прибавив ходу, Вовец скоро достиг берега. Тяжело отдуваясь, весь дрожа от напряжения и усталости, полез на прибрежные кочки. Сзади пыхтел, хрипло дыша, мордастый. Ему тоже пришлось несладко. Вовец снял ласту и встал по грудь в воде. Мордастый тоже хотел встать на дно, но под ним оказалось глубоко. Вынырнул с выпученными глазами, и тогда Вовец с наслаждением хлестнул его ластой по морде. Звонкий звук пощечины разнесся над заливом. Мордастый от неожиданности снова скрылся под водой. Через полминуты опять показался. И снова получил хлесткий удар. В следующий раз он вынырнул чуть дальше и с кинжалом в руке. Взял его в зубы и бросился вперед с недвусмыленными намерениями. Но это только в книжках пираты плавают с абордажными саблями в зубах. В реальной жизни даже кухонный нож так далеко не унесешь. А уж вплавь тем более. Тут одним носом не надышишься. В общем, кинжал он выронил на первом же глубоком вдохе, а Вовец хлестнул его в третий раз. Взревев медведем, мордастый бросился к нему, выставив руки. И получил тяжелой резиной по пальцам. Удар был такой силы, что Вовцу показалось будто все суставы разом оказались переломаны. Заскулив по-щенячьи, мордастый бросился подальше от берега.

– Не держи пальцы веером, козел! – крикнул Вовец, швырнул вслед ласту и скрылся в лесу.

До салкинской дачи добирался часа четыре. Под конец еле ноги переставлял. Босые ступни горели. Как только наши предки без обуви все лето ходили и по жнивью, и по пашне, и по покосу, и, понимаешь ли, по росе? Какой-то секрет, видать, знали, а может так, привыкли. Необразованный был народ, крестьяне...

В особняке оказалось полно народа. Два местных милиционера, Кучер с мадам Салкиной, у неё под глазами черно, как у безутешной вдовы, тут же толпа соседей-заводчан и пара заводских особистов из первого отдела. Вовца встретили радостными воплями. Оказывается, о его пропаже без вести тоже успели написать заявление в милицию. Тут же сели сочинять протоколы: милиция свой, режимники свой. Потом, когда Вовец их подписывал, предварительно прочитав, его поразила их абсолютная противоположность.

Милиционер писал крупно, четко и не очень грамотно. Зато все записанное истолковывалось однозначно, не позволяя разночтений. Точность и ещё раз точность: кто? где? когда? сколько раз и чем? Примерно так: "после чего нанес данному неизвестному гражданину удар резиновым ластом в область головы в целях самообороны и убежал в направление дачного поселка." Заводские контрразведчики писали вдвоем по очереди мелким одинаковым почерком, который Вовец разобрать не смог. Исписали они бумаги вчетверо больше, чем милиционеры. Похоже, многостраничная писанина для них дело привычное и самое заурядное. Их меньше всего волновала фабула событий, но страшно заинтриговали услышанные разговоры, отдаваемые команды, тактика действий и внутреннее строение "Вервольфа".

Разумеется, Вовец благоразумно спрямил извилистую линию событий, умолчав о самом интересном – как душил, резал и устраивал взрыв. Он предпочитал быть не подследственным, а жертвой преступления и свидетелем, к тому же понесшим значительный материальный ущерб. Потому скрупулезно перечислил для милицейского протокола все утраченное имущество: ласты, маску, ботинки, продукты питания (консервы мясные – две банки) и прочее, включив в список, как свое, каяк, удочку и спиннинг. И ещё об одном умолчал, о словах умирающего Орлова, что не вервольфы убили Салкина с мужиками. Внутренний голос подсказал, что не стоит этого делать.

На допросе присутствовали только милиционеры и особисты, все остальные сгорали от любопытства за пределами особняка. Только когда протоколы были подписаны, Вовец получил горячий обед и хороший стопарь водки. Еда шла под возгласы "Дайте же человеку спокойно поесть!" и "Дальше, что дальше было?" Милицию с особистами тоже накормили. А потом дюжина перегруженных лодок, наполненных добровольцами, направилась, надсадно гудя моторами, в залив.

Некоторые вооружились охотничьими ружьями и газовыми пистолетами, везли и несколько собак. Вовец, обутый в кроссовки и очередной раз переодетый в сухую чистую одежду, расслабленно отдыхал. Он уже так натаскался по лесам и болотам, нанырялся и наплавался, что мог бы, не вставая, сутки проваляться, или трое. Но без него на болотах не могли обойтись.

Первый сюрприз преподнес песчаный островок – никаких следов. Не то что палатки, даже деревянных колышков от неё не осталось. Мало того, даже стружки и щепки от обтески колышков куда-то пропали. С трудом можно было понять, где располагался костер. Здесь песок перемешан с золой и мелкими угольками. С островка болотные вервольфы забрали даже консервные банки и головешки, а потом все размели ветками, заровняли, загладили, как будто так и было. Только потрепанные ветки остались плавать вокруг. Если бы не они, Вовец бы напрочь утратил доверие народа. Ладно, хоть тропа и остров остались на месте, их так просто не смахнешь.

Правда, лагерь выгорел полностью. Но на пепелище обнаружили массу мелких обгорелых металических предметов: пуговицы, заклепки и бегунки "молний", гвозди, куски проволоки, обломки газовых баллонов и тому подобное. Правда, ничего более крупного и существенного не нашлось, посуды, например. Один из особистов, главный феесбешник завода, начальник первого отдела, разыскал очень любопытную вещицу – "мертвую голову", череп по-просту, эсэсовскую эмблему. Он незаметно накрыл её ладошкой, прижал пальцем изнутри и аккуратным как бы случайным жестом переправил в карман. Никто ничего не заметил, кроме Вовца, который с особым пристрастием рыскал по пожарищу. Но он сделал вид, что тоже ничего не видел.

Зато в болоте плавали колодки, с висящим по-прежнему замком и перерезанной кроссовкой, приколоченные к обугленным козлам. То ли их взрывной волной сбросило, то ли сдуру здесь забыли, но это было ценное вещественное доказательство, тут же сфотографированное, заснятое двумя любительскими видеокамерами, обмеренное и занесенное в протокол с подписями понятых. Все норовили их примерить, и милиционерам стоило труда убедить граждан оставить в неприкосновенности важную улику в два метра длиной.

Потом бродили группами по болоту, вспугивая куликов. Одна из собак беспокойным поведением, скулежом и лаем обратила внимание хозяина на подозрительное место. Под моховыми кочками обнаружилось захоронение – два трупа, один весь обгорелый. По ремню и сапогам Вовец опознал штандартенфюрера. Тот потерял весь лоск, одежда сгорела, на черном обугленном лице страшно зияли пустые глазницы и щерились зубы в провале рта. Про запах и говорить нечего. Второй – удавленник с выпученными глазами и прикушенным языком, совсем молодой парнишка. Ночью Вовец толком не видел, кого душил длинными шнурками, а сейчас даже пожалел пацана. Правда, без раскаянья. Тут дело такое: ты его или он тебя...