355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктор Сытин » Покорители вечных бурь » Текст книги (страница 1)
Покорители вечных бурь
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 15:32

Текст книги "Покорители вечных бурь"


Автор книги: Виктор Сытин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Виктор Сытин
Покорители вечных бурь




Глава I
ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

Деревья зазеленели в одну ночь. Еще вчера почки на тополях аллеи, ведущей к зданию воздухоплавательной станции, были покрыты коричневыми колпачками. А сегодня, в лучах утреннего солнца, на ветвях уже блестели и бесшумно трепетали крошечные яркозеленые листочки.

Сдав дежурство, Александров шел к выходу с территории станции.

Душистый воздух волнами наплывал на лицо. «Еще прозрачные леса как будто пухом зеленеют», – невольно улыбаясь, пробормотал Александров. Усталость от бессонной ночи как рукой сняло, и он подумал, что, пожалуй, не стоит ложиться сегодня, а лучше поехать на Истринское водохранилище – повидать старого приятеля, может быть побросать спиннинг. И, самое главное, подышать, побольше подышать весной.

– Товарищ Александров, вас просят позвонить дежурному, взглянув на пропуск, сказал вахтер у ворот. – Телефон вот здесь, в караульном.

Номер дежурного был занят минуты две, и Александров хотел было уже идти обратно, чтобы узнать, в чем дело. Но в это время аппарат пронзительно заверещал и в трубку послышался возбужденный голос метеоролога Карцева, принявшего дежурство по станции.

– Алексей, ты?… Ну, наконец-то я тебя поймал! Слушай… тебя срочно вызывает директор института. Ты должен прибыть к нему в десять ноль-ноль. Я сообщил в гараж, чтобы приготовили машину – мчись в Москву. За час доедешь. Все.

– Понятно, – ответил Александров. И, помедлив секунду, не удержался и спросил: – А по какому вопросу вызывают? Не знаешь?

– «Особое задание», – тихо, точно шопотом на ухо, ответил Карцев, пожелал счастливого пути и дал отбой.

Пока Александров ехал в Москву, он конечно, несколько раз задумывался над тем, что является причиной столь срочного вызова к директору, и пытался угадать характер «особого задания».

«Особое задание»… В годы Великой Отечественной войны офицер-воздухоплаватель, старший лейтенант, а затем капитан, Александров работал с аэростатами заграждения и с аэростатами наблюдения. Не раз он выполнял боевые задания особой трудности. Однажды, например, в период напряженных боев на Западном фронте в сорок втором, он почти целый день корректировал огонь дальнобойной артиллерии, применив следующий трюк. Он поднял свой привязной аэростат ночью в облака, а утром перебрался из гондолы на трапецию, которую опустил под нижнюю кромку тяжелой пеленй туч. Очень тяжело было болтаться много часов подряд на километровой вы. соте в сыром, холодном воздухе. И особенно тяжело, пожалуй, потому, что ноги воздухоплавателя не имели опоры ни одной минуты.

В другой раз порученное ему «особое задание» заключалось в том, чтобы провести корректировку огня батарей с привязного аэростата… из тыла врага! Это было на Белорусском фронте в сорок четвертом. Тогда оболочку аэростата немецкой конструкции и баллоны, наполненные сжатым водородом, доставили самолетом на партизанскую базу. Оттуда перевезли ее лесными дебрями на вьюках к линии фронта. Здесь, в голом овраге, ее наполнили газом, и в назначенное утро Александров поднялся в небо, а помогавшие ему партизаны ушли обратно к своей базе…

Фашисты, конечно, сразу обнаружили «колбасу» у себя в тылу, километрах в пятнадцати от переднего края. Первая же пара «мессершмиттов» завернула к ней. И тогда рука Александрова невольно потянулась к кольцу парашюта, и ему ужасно захотелось прыгнуть. Но обман удался! «Мессершмитты» прошли мимо. Один из них даже покачал крыльями в знак привета.

Потом более двух часов советские стопятидесятидвухмиллиметровые пушки, на удивление врагам, точно били по их дивизионным базам и расположению стоявшей на отдыхе танковой бригады.

Остаться живым и избежать плена Александрову удалось почти чудом. Когда, в конце концов, фашисты, разгадав хитрость, открыли огонь по «своему» аэростату и воздухоплавателю пришлось покинуть корзину, он затянул прыжок почти до высоты верхушек деревьев.

Враги не успели по чаще добежать к месту его приземления; он уполз по оврагу и два дня прятался в зарослях, прежде чем добраться до своих…

В мирное время Александрову, майору запаса, особо трудных заданий выполнять не пришлось. Свободные полеты на субстратостатах  в счет идти не могли: он для настоящего воздухоплавателя всегда праздник. Любой из пилотов с радостью идет готовиться к старту, получив приказ командира: подготовить материальную часть для совершения свободного полета.

Размышляя о причинах вызова, Александров пришел к заключению, что ему и сейчас будет поручено направиться в какой-то свободный полет.

«Очевидно, понадобилось срочно испытать какую-нибудь новую оболочку, – думал Александров, – или же проверить на высоте новый прибор для нужд авиации».

…Когда Александров вошел в приемную директора Главного института метеорологии, секретарь радостно всплеснула руками и затараторила:

– Ну вот и хорошо! Вот и хорошо!… Иван Семеныч уже спрашивал вас. Идите… идите к нему.

Это показалось Александрову странным.

«Что за спешка?» И в этот момент он впервые почувствовал, что неожиданный вызов к директору означает, что ему, пилоту воздухоплавательной станции института метеорологии, предстоит какое-то необычайное дело.

У порога кабинета директора ГИМа Александров, следуя укоренившейся военной привычке, машинально одернул китель и провел рукой по волосам. Развернув плечи, он шагнул в дверь кабинета директора. Высокие окна, выходившие на юг, впускали в эту комнату много солнца. Стараясь не щуриться, Александров вытянулся и по-военному начал рапорт о прибытии.

Директор Главного института метеорологии, невысокий, коренастый и совсем седой, поднялся из-за стола и также вытянулся. Когда Александров закончил рапорт, он коротко поздоровался.

– Вы давно проходили высотную тренировку? – спросил он. Хотя щуховатый его голос был спокоен, в нем можно было уловить нотку нетерпения. Еще ярче это нетерпение отражалось в глазах директора, в упор смотревших на Александрова из-под густых бровей.

– Последний раз я поднимался в барокамере десять дней назад, товарищ директор.

– На высоту?

– Без кислорода на пять километров, в маске – на восемь, в скафандре  – на четырнадцать.

– Самочувствие?

– Отличное.

– Заключение медиков?

– Положительное. К полетам на высоту допущен.

– Так. Хорошо… Но эти вопросы имеют лишь косвенное отношение к делу, которое мы решили вам поручить…

– Готов служить!

– Не прерывайте. – Директор коротко взмахнул рукой, точно отсекая что-то. – Слушайте… Сейчас десять часов утра. В одиннадцать вы должны вылететь с Центрального аэропорта гражданской авиации в Заволжье на опытную станцию ЦЭИ. Отправитесь на специальном самолете, который идет транзитом из Ленинграда. По прибытии на место вам надлежит стать консультантом при очень важном опыте. Прошу помнить, что мы, посылая вас, направляем не контролера или, наоборот, безгласного «наблюдателя», а именно советчика. Дело в том, что один из воздухоплавателей Центрального экспериментального института… вы его должны знать – Кругловский… внезапно заболел. В связи с этим опыт вместо него будет проводить его помощник – другой, еще молодой пилот института. И вот директор ЦЭИ попросил нас выделить знающего человека ему в помощь. Не скрою: сначала мы думали предложить заменить Кругловского вами. Но нельзя же вас или кого-либо другого заставлять стартовать на незнакомой, новой системе так, сразу! А опыт подготовлен, и откладывать его, по условиям погоды, ЦЭИ очень не хотелось бы. Об опыте сейчас ничего не скажу. Времени на это нет… Придется вам со всем познакомиться на месте. – Директор замолчал ненадолго и затем спросил: – Ведь вы семейный?

– Так точно, женат, товарищ директор.

– Ну, вот. Следовательно, вам надо еще успеть заехать домой. Командировочное удостоверение и деньги приготовлены. Получите у моей секретарши. Ясно?

– Ясно, товарищ директор. Разрешите один вопрос?

– Пожалуйста.

– Когда назначено начало опыта?

– Старт завтра в четыре ноль-ноль. Еще вопросы есть?

– Нет. Разрешите идти?

– Идите. Желаю успеха!

Выходя из Главного института метеорологии, Александров начал было снова думать о сущности полученного им «особого задания». Однако он так и не смог прийти к какому-либо определенному выводу: лететь придется ему или подниматься на привязной системе? Испытывать новую конструкцию аэростата или новые аппарату?

«Нечего гадать, – наконец решил он. – Там, на месте, разберусь. Во всяком случае, предстоит мне, очевидно, что-то очень интересное!»

В Центральном аэропорте Гражданского воздушного флота было очень оживленно. Воздух дрожал от рева моторов. Описывая плавные круги, опускались, поднимались или ждали разрешения на посадку одновременно десять-двенадцать самолетов. В помещениях вокзала то и дело включались громкоговорители, и диспетчер сообщал: «Начинается посадка на экспресс, отправляющийся во Владивосток…» или в Ашхабад, Сочи, Ленинград, Одессу, Прагу, Варшаву, Берлин, Пекин… Сегодня, в ясный, безоблачный весенний день, вся работа аэропорта представала перед глазами очень выпукло.

– Шумно у вас тут, – сказал Александров дежурному, подавая свои документы. – Вот вернусь из командировки – хотите, подниму над вашим вокзалом аэростат и буду управлять движением самолетов? Наймусь к вам, так сказать, воздушным орудовцем!

– Вам на специальный? – сказал в ответ дежурный, бросая взгляд на часы. – Можете выходить на посадку… Номер машины 0-11-02. Счастливого пути! – И, откозыряв, решительно схватил телефонную трубку.

В новом быстроходном самолете было всего четверо пассажиров. Но почти все кресла оказались занятыми ящиками различного размера и формы.

– Осторожно, товарищ, – не очень любезно буркнул один из пассажиров, высокий человек в черном пальто, когда Александров передвинул один из этих ящиков, чтобы освободить себе место около окна.

– Слушаюсь, товарищ! Я уверен, что ни одно яйцо в этом ящике не разбилось, – ответил Александров.

Но человек в черном пальто, очевидно, не намеревался шутить. Он поднялся со своего места, взял отодвинутый Александровым ящик, перенес его на другое кресло и привязал бечевкой, вытянутой из кармана.

– Тут не продукты, а приборы. Да… – сказал он, закончив эту работу и, не взглянув на Александрова, занял свое место.

Два других пассажира никак не реагировали на эту сценку. Они даже не обернулись, продолжая какой-то, видимо, серьезный разговор.

Один из них чертил на листах большого блокнота и одновременно ухитрялся жестикулировать то одной, то другой рукой. Он, очевидно, доказывал что-то своему собеседнику. Однако ни тот, ни другой не повышали голоса, и поэтому, о чем шла их беседа, по отдельным словам, которые можно было разобрать, Александров установить не мог.

«Позавтракаем и будем спать», – сказал он сам себе и стал разворачивать сверток с различной снедью, который успела сунуть ему в карман жена.

Тем временем самолет вырулил на старт, моторы его взревели, внизу понеслись назад серые полосы бетонных взлетных дорожек, а затем точно окутанные зеленым дымом деревья. И уже через несколько минут можно было любоваться чудесной панорамой Москвы, открывшейся под серебряным крылом. Огромный город, казалось, занял всю землю – от края и до края. Голубая лента реки, зеркала водохранилищ, зелень парков, светлые обелиски высотных зданий, уличные магистрали, по которым волнами, скапливаясь сотнями у перекрестков, бежало множество машин, – все это было грандиозно и величественно.

Но вот Москву скрыла сизая дымка дали, и под крылом медленно стала сдвигаться рельефная карта Родины… Долго, забыв о сне, Александров смотрел, как меняется она. И лишь когда внизу тонкой голубовато-желтой ленточкой на этой карте легла Волга, он задремал…

Легкие толчки и тишина разбудили Александрова. Открыв глаза, он увидел широкий зеленый луг и по краям его деревья, покрытые уже густой темнозеленой листвой. Затем в окне мелькнул парнишка, бежавший со всех ног за теленком. Теленок удирал, смешно задрав хвост. Потом послышался характерный шорох и гулкие удары, которые рождаются, когда колеса самолета при посадке касаются земли.

Самолет остановился близ палатки. Около нее на высоком шесте висела всем известная полосатая колбасафлюгер. Рядом с палаткой стоял голубой автобус и две «Победы».

– Вы тоже выходите здесь?

Александров отвернулся от окна и поднял голову. Перед ним стоял тот самый пассажир, который чертил в блокноте и жестикулировал. У него было утомленное, бледное лицо «кабинетного» человека, ничем особенно не примечательное, если бы не глаза. Они были у него большие, синие, яркие и запоминались сразу и надолго.

– Простите, товарищ. Вы, вероятно, приехали… тоесть прилетели на испытания системы СЭС? – не дождавшись ответа на первый вопрос, обратился он опять к Александрову и, указав рукой в сторону открывшейся дверцы, добавил: – Идемте и… будем знакомы: Терехов, инженер ЦЭИ.

Александров приподнялся:

– Александров. Пилот-воздухоплаватель Главного института метеорологии. В связи с болезнью пилота Кругловского мне поручено консультировать…

– Чудесно! – прервал его Терехов. – Совершенно чудесно! Панюшкин – прекрасный парень. Однако, по правде говоря, я немного беспокоюсь, как он управится с системой один… Значит, нашему директору удалось договориться с ГИМом. Чудесно! – И, подхватив Александрова под локоть, он повлек его к двери, пропуская впереди себя в узкий проход между креслами и ящиками.

«Терехов… Терехов… – думал между тем Александров. Очень знакомая фамилия. И глаза я эти тоже видел…» Но вспомнить, где и когда он встречал Терехова, сразу не смог. И возможно, так и не вспомнил бы, если бы не то, что он увидел, выходя из самолета…

Над вершинами деревьев полезащитной лесной полосы, вдали на фоне неба, четко вырисовывались две высокие ажурные башни с гигантскими трехлопастными крыльями. За ними виднелось несколько башен разной высоты с гигантскими колесами, потом снова вышки с крыльями различных типов.

«Так это же известный конструктор ветряков! – чуть было вслух не произнес Александров. – Ведь я видел его года. три назад на совещании аэрологов в Ленинграде. А эти сооружения на первом плане – его знаменитые ветродвигатели. Кажется, «ТТ-16»…»

И вдруг Александров почувствовал, что хорошее настроение, владевшее им весь день, сразу угасло.

«Вот теперь как будто ясно, – подумал он, делая несколько шагов в сторону от самолета, чтобы можно было закурить. Здесь будут испытывать какую-нибудь воздушную мельницу, а тебе, брат, предстоит поднимать на аэростате приборы на сто или там двести метров для замеров скорости воздушного потока. Эх, вот уж не ожидал такого «особого задания»!»

Тем временем Терехова окружили встречавшие самолет люди и повели к машинам. Лишь вихрастый и подвижной юноша лет семнадцати задержался около Александрова и с нескрываемым любопытством разглядывал его. Терехова и других прилетевших, очевидно, здесь видели уже не первый раз.

– А где же опытная станция? Там, где ветряки? – спросил Александров.

– Да… В трех километрах, товарищ, – охотно ответил юноша и решительно протянул руку к чемодану Александрова. Двинемся и мы, товарищ, к автобусу. Он пойдет, очевидно, прямо на опытную станцию.

– Пойдем, – согласился Александров.

В это время Терехов обернулся и, взмахнув обеими руками, крикнул:

– Александров! Извините, что вас бросил… Прошу, садитесь вот в эту машину. И Дубникова прихватите!

– Вот это нам подвезло! – сказал юноша. – Дубников – это я. Николай Дубников, – пояснил он затем. – Электротехник колхоза. А сейчас временно работаю в бригаде по оборудованию СЭС.

«СЭС! Ну, теперь не «как будто», а точно все ясно, – подумал Александров, садясь в машину. – СЭС – это значит сельская электростанция. Очевидно, с ветродвигателем. Итак, будем поднимать небольшой аэростат и мерить силу ветра, чтобы Терехов смог отрегулировать свою новую конструкцию. Перспектива, откровенно говоря, не из веселых!»

«Победа» тронулась и быстро вынеслась на бугор за лесной полосой. И тогда Александров вдруг увидел то, что заставило его сердце усиленно забиться: в километре впереди, вдоль другой лесной полосы, прижавшись друг к другу хвостами и мордами, длинной вереницей на земле лежали серебристые слоны.

Конечно, эти были не слоны. Александров с первого же взгляда определил, что это баллоны из прорезиненной ткани газгольдеры, те самые газгольдеры, в которые накапливают несущий газ – водород или гелий – перед тем как «перелить» его в оболочку аэростата. «Слонов»– газгольдеров было много, и пилот понял, что предстоящий опыт связан с подъемом крупного, очень крупного аэростата, очевидно высотного – стратостата.

Глава II
РОЖДЕНИЕ ИДЕИ

Нева несла последние льдины Ладоги, била их волнами, ломала, шумела… Она точно сердилась, что, хотя уже и наступил май, ей приходится возиться с остатками зимних оков. А тут еще дул сильный ветер с залива и мешал реке спокойно изливаться в море.

Но все кругом было радостным, весенним. По небу мчались светлые облака, а само оно было голубым и глубоким. Заметно пригревало солнце, и если бы не шторм, было бы совсем тепло.

Терехов долго стоял у парапета набережной напротив входа в Летний сад и любовался Невой, небом, облаками. Постепенно на душе у него становилось спокойнее.

Час назад, когда он вышел из института, он чувствовал себя скверно. Ему казалось тогда, что он «выдохся», что его конструкторская работа кончена. Подумать только: ведь три месяца – три месяца! – ему никак не удавалось решить сравнительно простую инженерную задачу – хорошо скомпоновать конструкцию небольшой ветросиловой установки – водокачки для колхозов степных районов страны! Правда, он то и дело отвлекался от решения этой задачи и пытался решать более широкую техникоэнергетическую проблему. Вот и сейчас его мысли не оставляют тысячу раз уже поставленные вопросы.

…Современная техника научилась использовать лишь силу ветра, дующего на небольшой высоте от поверхности земли. А сила ветра здесь почти всегда значительно меньше, чем даже на высоте хотя бы в 200 или 500 метров.

Каким же образом «схватить» этот ветер, использовать его энергию? Кайие ветросиловые установки надо создать для этого? Может быть, строить гигантские дорогие башни? Не найдя ответа на мучившие его вопросы, как это нередко бывает с изобретателями, Терехов почти впал в отчаяние. В последние дни он не мог даже чертить. Он не видел того, что возникает перед умственным взором каждого конструктора, когда рука его кладет на лист бумаги линии и цифры, не видел контуров как бы реальной машины, в объеме, в цвете, сверкании металла деталей и нередко даже в движении.

Сегодня утром, когда Терехов пришел в институт, его вызвал секретарь партбюро и предложил поговорить с директором об отпуске:

– Директор согласится… И поезжайте, Михаил Иванович, в Крым или в Сочи. Там уже цветение весны в полном разгаре.

Тогда Терехов вскипел:

– Какое там цветение! Я ведь не выполнил задания по насосному ветродвигателю.

Секретарь партбюро сурово, даже, пожалуй, слишком сурово, попросил его не волноваться, а затем сообщил, что накануне один из аспирантов института предложил очень интересное решение конструкции ветросиловой установки для насосов.

Терехов искренне обрадовался, пошел в лабораторию, где работал этот аспирант, и до полудня просматривал его чертежи и расчеты, корректировал их, а потом заявил директору, что ему, Терехову, больше работать над своей плановой темой незачем.

– Очень хорошо! – сказал директор. – В таком случае, подумайте, исходя из перспективного плана, над новой темой для себя… А если хотите, поезжайте в отпуск.

И вот тогда-то Терехов сухо поблагодарил директора, вышел из института и побрел куда глаза глядят…

В конце концов он очутился в Летнем саду, покружил по его аллеям, еще сырым и насквозь продуваемым ветром, и вышел к Неве. И, может быть, именно потому, что могучая река была неспокойна, он почувствовал себя лучше и остался стоять, облокотившись о холодный парапет набережной.

Позади него с присвистом и шорохом проносились машины, раздавались шаги и голоса прохожих. Заглянув ему в лицо, две девушки в унисон запели: «А Лизы-то все нет и нет», и убежали, постукивая каблучками. Ветер потом еще долго доносил их звонкий смех. А Терехов все смотрел и смотрел на волны, на льдины, которые крошились под их ударами.

«Нет, в отпуск я не поеду, – думал он, упрямо сжимая губы. – Поеду лучше на нашу опытную станцию в Заволжье. Посмотрю, как работают «ТТ-16». Надо повысить их КПД. Переболею, если действительно болен. Да нет, это чушь! Сегодня же вечером снова попробую подсчитать, можно ли построить башню Шухова высотой в пятьсот метров…»

Далекий рокот маломощного авиационного мотора привлек его внимание. Терехов поднял голову и увидел, как за Невой, над Каменным островом, медленно плыл навстречу облакам самолет «ПО-2». Очевидно, в поисках более спокойного воздушного слоя пилот вел машину все выше и выше. И вдруг самолет попятился! Шпиль Петропавловской крепости был прекрасным неподвижным ориентиром, и нельзя было ошибиться в том, что летевший над ним «ПО-2» медленно, медленно начал сдвигаться назад, то-есть полетел хвостом вперед.

– Вот история! – воскликнул Терехов.

Но сейчас же, конечно, нашел объяснение факту, казалось бы опрокидывающему законы аэродинамики. Самолет попал в ветровую струю, скорость которой превышала его скорость. Ведь «ПО-2» развивает не больше 120 километров в час, а воздушные потоки движутся иногда со скоростью и более двухсот.

– Вот чем надо овладеть! – Терехов с досадой хлопнул кулаками о гранитный парапет набережной. – Энергией вот такого мощного потока на высоте!

В этот момент над темными зубчатыми верками Петропавловской крепости сверкнул на солнце змей – обыкновенный ребячий бумажный змей. Он стремительно стал подниматься к небу по крутой дуге. И в то же мгновение в сознании Терехова сцепились, взаимно дополняя друг друга, несколько умозаключений. Они молниеносно слились в одну яркую, освещающую мозг мысльвывод.

Терехов ощутил боль в сердце, которое сначала остановилось, а затем стало бешено стучать.

«Так волноваться вредно, – точно сказал кто-то внутри него. – Спокойней, дружище!»

Но родившаяся мысль, оформляясь все определеннее и четче, целиком захватывала сознание конструктора. Терехов потерял ощущение времени и пространства и, пошатываясь, пошел вдоль набережной, ничего не слыша, ничего не видя.

На мосту его чуть было не сбил автобус. Водитель успел затормозить громоздкую машину в полуметре от Терехова. Подбежал милиционер, взял его под руку, повел и лишь тогда отпустил, когда конструктор немного пришел в себя и, широко улыбаясь, сказал постовому, что он не пьян, а очень счастлив…

…Профессор Трубокуров только что закончил консультировать двух студентов-дипломантов, когда в дверь его квартиры раздался сильный стук.

– Кто бы это мог быть? – с неудовольствием проворчал профессор, направляясь в переднюю.

В дверь опять сильно постучали.

– Сейчас открою! Минутку… не ломайте дверь! – крикнул он.

Затем спокойно зажег свет, поправил сбившийся в сторону половичок, взглянул на себя в зеркало и только тогда повернул ключ.

– Михаил?

– Я, я, я! – Терехов стремительно ворвался в переднюю. Опять прихорашивался, прежде чем открыть! Опять!

– Т-с-с! Там ребята, – остановил его Трубокуров, – студенты.

– Почему студенты? – Терехов оторопело поглядел на профессора. – Ах, да! Наверно, дипломанты. Извини. Но чем бы ты сейчас ни занимался, все равно я не могу ждать. Я сейчас же попрошу у ребят прощения, приму всю вину за срыв консультации у профессора на себя и расскажу тебе…

– Во-первых, здравствуй, – спокойно прервал Терехова Трубокуров. – А во-вторых, мы уже закончили беседу, и я в твоем распоряжении. Но только помни наш уговор: возьми себя в руки, иначе разговаривать с тобой всерьез я не буду.

– Ну, я уже в полной норме! – улыбнулся Терехов. И вдруг подскочил к Трубокурову, сжал его в объятиях и зашептал ему на ухо:

– Сергей! Ты понимаешь – идея! Идеища! Чудеснейшая! Увидел – самолет летит задом наперед. Змей. Облака. Вспомнил подъемы стратостатов. И сразу – решение. Постоянно, понимаешь, постоянно действующий!

– Задушишь! – так же тихо сказал Трубокуров, впрочем, не делая попыток освободиться из объятий, и закашлялся.

– Прости, ради бога! – Терехов разжал руки и с тревогой взглянул на бледное, сухое лицо профессора. – Что, опять активизировался процесс? Или просто бронхит?

– Еще не был у врача. Занят очень, – справившись с приступом кашля, ответил Трубокуров. – Ну, пойдем посмотрим, как выглядит твоя «идеища».

…Терехова и Трубокурова связывала многолетняя дружба и совместная работа над изобретениями. Они познакомились еще на первом курсе университета и, несмотря на разность характеров и темпераментов, сошлись во вкусах и взглядах на многое. Но нередко они расходились в каких-либо вопросах и тогда жестоко ругались. Однажды после окончания университета они вообще решили порвать «все отношения». Причиной ссоры было то, что Трубокуров, зная математические способности друга, решительно требовал, чтобы он остался в аспирантуре и готовился к научной деятельности.

– Будем вместе или порознь, как хочешь, разрабатывать самые интересные проблемы, – говорил он. – Например, проблемы динамики газов. Как это интересно! И как нужна такая теоретическая работа для практики. для наших конструкторов реактивных самолетов, турбин, ракет!

Но Терехов в ответ на все доводы упрямо твердил одно и то же:

– Хочу на завод. Хочу на производство. Хочу не только видеть явление в формуле или кривой на ватмане, но и ощупывать его.

Трубокуров попробовал воздействовать на Терехова через партийную организацию. Он убедил секретаря парткома университета в необходимости «поагитировать» Терехова остаться при кафедре профессора Никольского – одного из крупнейших аэродинамиков в стране.

Но и это не помогло. И вот Трубокуров как-то не выдержал и упрекнул друга в том, что он сухой эгоист, потому что бросает на научной стезе друга одного, а главное, обладает узким кругозором «ползучего эмпирика».

Тогда Терехов, который не раз в пылу споров обзываД Трубокурова куда более обидными словами, вспыхнул, замахал руками и ушел со словами:

– Ах, так! Я – ползучий?! Кончено!… Прощай!…

Трубокуров начал работать над диссертацией под руководством профессора Никольского, а Терехов поступил расчетчиком в конструкторское бюро завода «Электросила». Около полугода они не виделись. Затем друзья помирились. Поводом для этого послужило первое изобретение Терехова. Придумав важное усовершенствование для генератора турбины, он пришел к Трубокурову:

– Я виноват. Прости. Погорячился…

Трубокуров с радостью принял извинения, и они вместе проанализировали все «за» и «против» предложения молодого изобретателя. С тех пор их дружба обрела прочную основу в совместном труде над решением различных технических задач. Они вдвоем сделали ряд важных изобретений. Одно из них – конструкция мощного ветродвигателя, в которую каждый из друзей вложил много мыслей и труда, – принесло им большую известность. Этот двигатель пошел в серийное производство под маркой «ТТ-16», то-есть «Терехов-Трубокуров, модель шестнадцатая»…

– Итак, Михаил, рассказывай все толком и по порядку, сказал Трубокуров, проводив студентов. – И прошу тебя – садись. Ты же знаешь, я плохо сосредоточиваюсь, если что-нибудь мелькает перед глазами.

Бегавший из угла в угол по кабинету Терехов со вздохом бросился в кресло, прикрыл глаза рукой и стал рассказывать о своих творческих поисках, о том, как он сегодня наконец нашел явно реальный способ овладеть огромной энергией ветра в верхних слоях атмосферы.

Трубокуров слушал друга, легонько покашливая в платок, и, почти не мигая, глядел в окно, поверх крыш, на проносившиеся по небу светлые облака.

Когда Терехов кончил свою повесть о мучениях мысли, так знакомых каждому изобретателю, Трубокуров некоторое время еще продолжал глядеть в окно, потом встал и быстро подошел к поднявшемуся ему навстречу другу.

– Это дерзость, Михаил! Дерзость! Но это – замечательно! – сказал он и, не сдержавшись, обнял и расцеловал Терехова.

…Это было за год до того дня, как Александров, получив «особое задание», прилетел на опытную станцию ЦЭИ в заволжские степи.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю