Текст книги "Дитя злосчастия"

Автор книги: Виктор Широков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Широков Виктор Александрович
Дитя злосчастия

Виктор ШИРОКОВ

ДИТЯ ЗЛОСЧАСТИЯ

Готический роман смутного времени

1.

Последние годы жизни моей оказались отягощены разного рода несчастиями. И хотя мужество души моей поддерживаемо было философией стоицизма, чудилось нередко, что все равно невидимые трещины вот-вот сольются в ощутимый разрыв, и в образовавшийся пролом хлынет всевозможная нечисть и мерзость отработанной жизни.

Один лишь труд, порой бессмысленный и бесполезный, поддерживал меня в борениях с безжалостной судьбиной, и видимость внешнего спокойствия была единственной наградой моего постоянства. Когда выдавались редкие минуты передышки, кратковременного отдыха посреди налетевших несчастий, я начинал размышлять о первопричине оных, и описание сего предмета скрашивало мой досуг, обещая несуетливое внимание отдаленных потомков и воспитывая памятливость моего скромного семейства.

Дай Боже, они пригодятся и случайным читателям, если случится нечаянное обнародование записок, ибо преодоление невзгод, коим столь подвержен род человеческий, составляет основное содержание земного быта и бытия.

Конечно, давно следовало бы представиться, назвав не только имя, но и должности, которые выпало занимать, но ещё не время и не место для полного обнажения.

Начну издалека, с раннего детства. Родился я в благородной семье, в роскоши протекли мои юные годы; большой свет принял меня в свои лицемерные объятия и долго не отпускал на волю. Выпало мне побывать военным, но позументы мало привлекали меня, и я выбрал колею гражданского благополучия; благо, по наследству выпавшее немалое богатство позволяло развивать художественные наклонности и безоглядно шествовать по пути самосовершенствования и счастья.

По сердечной склонности я обвенчался с добропорядочной девушкой, подарившей мне дочь и сына. Однако супруга вскоре скончалась, оставив меня безутешным вдовцом, и, увы, это был не последний удар безжалостных обстоятельств.

Через некоторое время я лишился почти всех средств, казалось, рок не оставил для меня другого выхода нежели свести самому счеты с жизнью. Потеря супруги одна была способна довести до подобного решения, но присутствие двух малюток и необходимость их воспитания удержали меня от постыдного поступка.

И хотя прошло уже более двадцати лет, глубокая рана, нанесенная преждевременным уходом обожаемой женщины, никак не закрывается. И если днем я ещё могу сдерживать слезы, вспоминая драгоценный образ Амалии, то ночью рыдания постоянно сотрясают грудь и ливень, льющийся из очей, промочил насквозь не только наволочки, но и сами подушки.

Няни, появлявшиеся в доме, долго не задерживались. То одни пытались сердобольно воспитывать меня, наподобие дитяти, то другие открыто вынашивали матримониальные планы, наконец, третьи выказывали мало прилежания по части ухода за малютками.

А бедственное положение мое начало принимать совсем уж грандиозные размеры. Пришлось экономить по мелочам. Я сам научился не только кашеварить и заниматься постирушками, но и штопать детскую одежду, даже иногда перешивать для дочери наряды её матери.

2.

Шли годы, дети мои росли, все более угадывал я в них черты моей незабвенной супруги, самолично занимался их воспитанием и обучением, чтобы стали они, наконец, гордостью и утешением благородной старости моей. Ан не так повернулось, успехи их стали с возрастом причиною новых моих горестей и печалей.

Сын мой, студент престижного вуза, стал сначала жертвою злословия, а потом исчез, и все поиски мои оказались тщетными. Сколько бы я лично ни обращался в различные коридоры власти, сколько ни писал официальных прошений и заявлений, ответом было либо лицемерное обещание рассмотреть мою бумагу, либо настоятельное требование более не беспокоить власть предержащих.

Наконец один высокопоставленный друг объявил мне, что готовится похищение моей дочери и одновременно обвинение меня же в сем преступлении. Я почел за необходимость собрать скудные последние средства свои и с надежными проводниками переправил дочь в Северную Америку, договорившись обрести письменную или телефонную связь с нею не ранее, чем через три месяца.

Сам же в справедливом негодовании оставил столицу и отправился на родину своих предков по матери, в город П., где ещё оставалась у меня кое-какая недвижимость, сохранились надежные связи, и, казалось, можно было надеяться продолжить свои розыски не на виду у могущественных врагов.

Но и здесь нашелся супостат, бывший мой приятель по учебе и немаловажному увлечению, пользуясь моей растерянностью и отсутствием средств, вначале затеял против меня интриги, а потом, войдя во вкус, оклеветал меня и подал иск в суд. Судья же, то ли окончательно бездушная от природы, то ли подкупленная супостатом, приговорила меня к возмещению несоразмерных с моим положением претензий истца.

Немедленно уделом моим стала нищета, а главное замаячил призрак несвободы, то есть заключения. Совсем я был готов предаться отчаянию, и только усвоенная с первыми уроками чтения готовность сносить неожиданные переживания, бессознательная философическая нечувствительность к фантастическим перепадам бытия спасла меня от разрешения проблем старым и действенным способом самоустранения.

Честь и слава авторам рыцарских романов! Благодаря именно и только их искусству я сумел сдержаться и продолжить свое сопротивление року.

3.

Случилось так, что в городе П. я продолжил свои филологические занятия; помимо того, что сочинял стихи и регулярно вел дневник, возобновил переводы английских поэтов. Этот язык я изучал в далеком, увы, детстве, тогда же выполнил первые переложения, а наличие свободного времени и предпринятое намерение избегать людского сообщества довершили неожиданную выгодность моего положения.

Оказалось, что мои публикации не только перепечатываются различными газетами, но наличие "всемирной паутины" позволяет следить за моими скромными успехами любителям изящного в самых отдаленных точках земного шара. Лондон, одна из замечательных мировых столиц, тем паче принадлежал к самым информированным центрам мировой цивилизации.

Однажды я получил по почте длинный узкий конверт, оклеенный чудесными марками. Ознакомившись с его содержимым, я почувствовал шевеления души, дотоле погруженной в глубочайшую меланхолию. Предложение, содержащееся в письме, поразило своей простотой. Неизвестный мне благотворитель (или благотворительница) не только оплачивал перелет через Ла-Манш, но и уже заранее снял номер в приличной гостинице в Кенсингтоне, неподалеку от известного дворца принцессы Дианы (леди Ди), пообещав регулярно оплачивать жилье.

От меня требовалось только оплачивать свою еду (кстати, завтрак тоже входил в стоимость номера) и необходимые расходы по передвижению внутри города и другие мелкие бытовые нужды. Взамен я должен был взяться за перевод на русский язык полного собрания сочинений А.Э. Хаусмана, поэта начала XX века, дальнего родственника неведомого благодетеля.

Стоит заметить, что первые мои переводы из этого поэта появились в печати более четверти века назад и публиковались вначале в приложениях к тем или иным антологиям английской поэзии. Что ж, время многое расставляет на положенные места.

Я принял немедленное решение и отправил по электронной почте известие о согласии, присовокупив искреннейшую благодарность. На сборы ушли практически несколько минут, пожитки мои были невелики: смена белья, несколько любимых книг и блокнот с давними переводами. Перелет из города П. до Москвы занял два часа, переезд из аэропорта "Домодедово" в аэропорт "Шереметьево" и того меньше.

Два часа ожидания в зале международного аэропорта несколько напрягли, потому что мне показалось, что за мной следят.

То около меня ни с того ни с сего присела надолго эффектная блондинка, мелькнувшая среди пассажиров п-ского самолета; то неподалеку припавший к игровому автомату мент в форме чаще поглядывал на меня, нежели на объект своего вожделения; то подошли двое наголо обритых кришнаита с настойчивой просьбой купить у них набор священных книг.

Но посадка в самолет "Бритиш эйрлайнз" прошла безо всяких казусов, и целых три часа я развлекался беседой с шотландцем средних лет, летевшем из Новониколаевска на рождественские каникулы. Мы благодушно попивали с ним джин, красное и белое вино, лакируя блаженное послевкусие чистого алкоголя темным и светлым пивом.

И я вывалился на трап в весьма радужном настроении, узнав немало нового по части современной английской, вернее ирландской литературы.

После таможни среди встречавшей моих спутников толпы я обнаружил негра, державшего табличку с моей фамилией, подошел к нему, представился и был с ветерком доставлен в обещанный отель. В номере силы меня оставили, и предусмотрительно закрывшись на все замки и накинув дверную цепочку, я рухнул на двуспальное ложе.

Сон был глубоким как бездна.

4.

Гостиница "Риджес" находилась почти рядом со станцией метро "Глостер роуд". Мой номер выходил на маленький балкончик на втором (по-английски это первый) этаже. Там стояли вечнозеленые пальмы, но выход на балкон был надежно прегражден стеклом двух окон, зашторенных богатыми занавесями.

Номер был достаточно просторен для одного человека.

Кроме огромной двуспальной кровати и двух тумбочек красного дерева с обеих её сторон, в комнате находился стилизованный под ампир бар с цветным телевизором наверху, яйцевидный столик под журналы или импровизированные возлияния, письменный стол с такой же настольной лампой, как и на прикроватных тумбочках, и гардероб, куда я сразу уложил дорожные сумки и развесил одежду.

Помимо того имелась небольшая ванная комната со всеми удобствами.

Я поселился в Лондоне глубокой осенью, в ноябре, и сразу же уяснил, что Гольфстрим делает невозможное: дни стояли теплые, солнечные; дождь лишь изредка моросил, в основном ночью или ранним утром. Это неожиданно напомнило мне Грузию, Тбилиси, где я однажды прожил целых полгода, точто также отвлеченный от рутинной службы и семейных уз.

Расположенный в семи минутах ходьбы Кенсингтонский парк ещё минут через пять переходил в Гайд-парк, и все это почти вечнозеленое блаженство ежесекундно предавалось приятности отдохновения.

Воздух был чист и прозрачен, тихое дуновение зефира едва колебало листы. В прудах плавали гуси, лебеди и постоянно вспархивающие белые чайки. Приятная меланхолия овладела моей душой.

Я постоянно вслушивался в тишину, которую всегда легче прочувствовать, нежели передать на бумаге. Тогда-то я и заметил, что любое несчастие или горе приближает нас к природе, и что только превратности судьбы дают представление об истинной ценности жизни.

5.

Я, будучи "совой", а не "жаворонком", тем не менее, начал рано просыпаться, заимел обыкновение прогуливаться в окрестностях. Неподалеку находилась русская церковь, где служил митрополит Сурожский Антоний, там слышалась русская речь, но я не выдавал свою национальную принадлежность, старался вообще не вступать в разговоры, а в неизбежных случаях отвечал строго по-английски.

Однажды, радуясь очередному восходу, глядя на перистые облака, продернутые огненными нитями рассвета, боковым зрением я углядел припаркованный к ограде особняка серебристый "лимузин", около которого суетилась группа лиц, возможно охранников. Прошло уже несколько месяцев моего пребывания в Лондоне, и ранее я никогда не видел подобной сцены.

Невольно я задумался о причинах появления странной машины в этом месте в столь раннее время.

Когда же я, пройдя несколько десятков метров, прислонился к стене, вернее, втиснулся в каменную нишу, чтобы перевести дух, и перевел взгляд на возвышенность внутри парка, то заметил одинокую женскую фигуру в длинной развевающейся белой одежде, поспешно спускающуюся с пригорка.

Меня поразила сама исключительность ситуации: женщина явно благородного происхождения, совершенно одна в пустынном месте в столь ранний час!

Какова же причина, побудившая её к столь безрассудному поступку? Мне немедленно захотелось проникнуть в её скорбную тайну, чтобы разгадать бессонный ребус бытия, а может быть оказаться полезным несчастной на пути гонения, спасти её от превратностей судьбины.

Меж тем женщина приблизилась к моему укрытию, и я, наконец, четче разглядел её черты. Поразило сочетание взрослой модной одежды и юного лица незнакомки. Несмотря на печаль и тревогу, взрослившие черты, ей нельзя было дать более тринадцати-четырнадцати лет. Только стройность фигуры и высокий рост заставили меня счесть её старше на отдалении.

Острое сочувствие немедленно вспыхнуло во мне. Все в одинокой девушке говорило в её пользу, благопристойность и благородство движений, скромный и одновременно повелевающий взгляд, чистота одеяния.

Мне захотелось немедленно спасти бегунью от несчастья, очевидно следовавшего поп пятам. Мысленно я сказал самому себе, что не могу оставить её без участия. Однако следовало бы убедиться в её намерениях, прежде чем предлагать свои услуги.

Вдруг девушка переменила направление и повернула к глубокому озеру, взошла на мостки, возвышавшиеся над водой, и замерла лишь на мгновение. Взгляд её, наверное, оценил глубину водоема. Она отступила на несколько шагов, словно объятая внезапным ужасом, но справилась с чувством, воздела руки к небу и снова подошла к кромке мостков, одновременно сбросив с себя одеяние.

Я тут же прекратил отдаленное наблюдение, убедившись в самых страшных своих подозрениях. Оставил свое укрытие и поспешно бросился к несчастной, стараясь, однако не шуметь, чтобы не быть обнаруженным.

И я успел перехватить гибнущую, уже склонившуюся над водой, которая в этом месте бурлила, втекая в довольно просторную трубу. Я схватил её за руку и, отбросив стеснения, возопил:

Господи! Что это ты удумала, деточка! Остановись!

Мои возгласы ничуть не удивили и не испугали девушку. Она спокойно поглядела на меня, не произнося ни слова, не сделав даже попытки вырваться. Она уже была за пределами человеческого бытия, за пределами разумного восприятия действительности, и намерение исполнить свое гибельное решение ещё не покинуло её окончательно.

Все ещё держа её за руку, накинув на неё белое одеяние и бережно приобняв за талию, я повлек её прочь от озера, приговаривая: "Все будет хорошо! Успокойся, дитя мое! Само провидение послало меня спасти тебя, неразумную. У всех бывают подобные минуты, когда хочется свести счеты с жизнью. Но нет таких несчастий, которых было бы нельзя преодолеть. И что за причина, заставившая тебя поступить столь дурно? Жертвование своей жизнью в такие молодые лета, конечно же, обдуманно. Ответь мне, деточка!"

Девушка спокойно поглядела на меня раз-другой, но так ничего и не произнесла.

Милая, положись на меня. Я постараюсь помочь тебе, чем могу. Я тоже несчастлив, горе мое велико, я в настоящее время одинок, следовательно беды наши равновелики. Расскажи мне о себе. Есть ли у тебя пристанище? Куда бы можно было тебя препроводить? – продолжил я свои расспросы.

Невольная спутница моя, наконец, испустила тяжелый вздох и часто-часто задышала. Спустя несколько мгновений, справившись с чувствами, она, наконец, ответила:

Увы, одна я осталась на свете, нет у меня и пристанища. Только умереть мне остается, тогда только успокоится мое сердце.

Неужели нет у тебя ни отца, ни матери? – прервал её я.

Я никогда их не видела и не знаю ничего о своем происхождении.

Но разве нет у тебя родственников? Тех людей, что о тебе заботились в прежние годы?

Нет никого. Я одна-одинешенька.

А друзья, подруги, покровители?

Нет никого, я одна на свете.

Но как ты очутилась здесь? Как тебя зовут?

Детство свое я провела в дальних краях, в другой восточной стране. Меня доставили сюда с завязанными глазами, и я не знаю, кто сопроводил меня сюда. Зовут меня Лара, Лариса.

Но кто воспитал тебя с младенчества? Кто-то ведь был тебе вместо матери?

Ее называла я Анной, Анютой. Она была мне не матерью, а скорее старшей сестрой.

Но где же она живет?

Далеко-далеко отсюда. Но мне запретили рассказывать о своем происхождении, обо всех моментах моей жизни.

Хорошо. Ты придешь в себя, успокоишься, и, может быть, захочешь мне рассказать о себе. Я постараюсь тебе помочь, дитя мое. И, пожалуйста, считай меня отцом своим. По возрасту я гожусь тебе в отцы, так что относись ко мне как к родителю своему.

Я попытаюсь, но мне трудно столь быстро переключать внимание. Я не могу сейчас владеть своими чувствами. Происшествия последних дней спутали мое сознание, извратили мысли и речь.

Верю тебе, дитя мое. Не бойся. Все уладится. Но где же твоя Анюта?

Она очень далеко, она...

Продолжай, продолжай.

Я сама не своя. Я не знаю, что произношу.

Бедное дитя! Как я понимаю тебя, малютка! Поправь свое платье, и пойдем ко мне.

К вам? А это удобно?

Вполне. Я живу один, в гостинице. У меня удобный номер.

Спасибо вам! Само небо послало мне вас. Я себя в ваши руки полностью, я доверяюсь вам.

Она оправила белое одеяние. Я взял её под руку, чтобы она могла изредка опираться на меня при ходьбе; и мы отправились в мою гостиницу, которая, к счастью, была неподалеку. Девушка была столь измучена происшедшим, что я почти нес ее; в столь нежном возрасте невозможно справиться с несчастьями, которые свалили бы и закаленного человека.

6.

Прекрасно, что моя гостиница была поблизости от злополучного озера, где пыталась свести счеты с жизнью Лариса. Молча мы дошли до пристанища. Поднялись в номер. Никто из прислуги не встретился нам на дороге. Также молча я раздел Лару и уложил в постель. Она сразу же уснула и проспала до вечера. Хотела, было, встать, но я не позволил и подал ей заранее заказанный ужин прямо в постель. Сразу после еды она уснула и спокойно проспала до утра. Проснулась Лариса совершенно здоровой.

Я же никак не мог прийти в себя, внезапные события настолько разгорячили кровь, что я не мог сомкнуть век. Мысли, словно муравьи, разбегались в разные стороны, и я как ни старался так и не нашел разгадки Лариных бедствий.

Странным показалось и то, что в лице малютки было нечто хорошо знакомое; только я никак не мог вспомнить, где я видел эти черты.

Любопытство мое разожглось донельзя, воображение заработало в полную силу, и я поклялся самому себе всенепременно доискаться истины.

Одно только неудобство нахождения в одном номере с девушкой волновало меня. Требовалось что-то придумать в качестве объяснения и для администрации гостиницы. На мое счастье со мной оказалась ксерокопия метрики моей дочери, с которой Лара была как ни странно весьма схожа, и несколько наших общих фотографий в относительно недавнее время.

Я предупредил Ларису о том, что я буду выдавать её за свою дочь, что зваться она будет Юлей, и что вскоре мы переедем в более удобное пристанище. Гостиничные служители мне поверили, тем паче дотоле я не давал им повода думать обо мне иначе. Ранее я не приводил к себе посторонних женщин, и отношения наши с Ларой были настолько гармонично благородными, что покой был обеспечен. Хотя бы на какое-то время. В номер ко мне поставили раскладное кресло, и каждый вечер я раскладывал его в прихожей, чтобы не смущать малютку и не смущаться самому.

На третий день мы стали прогуливаться в окрестностях гостиницы. Однако я избегал прогулок к злосчастному озеру, чтобы ничем не напоминать Ларе об её прежних тревогах и страданиях. Как-то, гуляя в Вестминстере, мы вышли к Темзе, и вид реки погрузил девушку в глубокие размышления. Я сразу же понял свою ошибку, взял Лару за руку и попытался увести подальше вглубь домов. Она отняла руку, горько вздохнула, посмотрела на меня с тревогой, сморгнула хрустальную слезинку и произнесла:

Глубокоуважаемый благодетель мой! Не устали ли вы от меня, не надоело ли вам со мной нянчиться?

Не надоело! – горячо воскликнул я. – Пока тебе самой не надоест находиться возле меня. Участь твоя в твоих руках, знай и помни об этом.

Едва я произнес эту тираду, как Лариса упала передо мной на колени; она молитвенно сложила руки, щеки её заалели, глаза округлились, в них загорелись мерцающие огоньки; тоненький умоляющий голосок произнес:

Умоляю, мой властелин, не бросайте меня! Сжальтесь, иначе я пропаду. Без вас мне остается одно...

И она, не договорив, указала рукой на мощное течение реки, куда-то на самую её середину.

Что ты делаешь! Встань немедленно, детка моя! И никогда больше так не поступай. Я всегда буду около тебя, милая малютка. Мне ли, несчастному, не знать каково страдать безвинно. Я никогда не оставлю тебя своими заботами. А если ты что вспомнила, поделись со мной.

Я все уже рассказала о себе, что мне известно. Благодетельница моя Анна так мне ничего и не поведала. Иногда я слышала странные намеки, пыталась их как-то соединить; тревожные слухи царапали мне душу. Может быть, когда-нибудь я обрисую картину, но не сейчас.

Я понял, что не стоит больше беспокоить девушку, что нужно подождать подходящего момента. А сейчас спокойствие Лары было мне дороже собственной жизни, и я не задал ей ни одного вопроса.

Мы вернулись в гостиницу в полном молчании. Ларина ручка доверчиво лежала в моей руке.

7.

Я не знал, что и подумать; судьба Лары заставляла меня желать ей только добра; а мое участие, как бы оборотная сторона влечения, предполагало исторгнуть её из несчастия, удочерив её в моем сердце.

Я хотел бы закончить воспитание её души и сердца, чтобы вознаградить её наследованием остатков моего состояния. Истинная дочь моя была далеко и не подавала о себе сведений, сын мой, казалось, пропал навеки; и я считал Лару посланницей Провидения, решившего меня одарить существом, нуждающемся в попечении.

И вот пока я размышлял, как выразить наружно тайные движения моего сердца, Лариса, заливаясь слезами, вдруг начала исповедь своей трудной судьбины: "Благородный благодетель мой, я попытаюсь припомнить каждую секунду моей невеликой жизни, хотя известно мне очень немного. Само рождение мое – тайна, раскрыть которую я так и не смогла.

Воспитавшая меня Анна, Анюта, была вдовой директора домостроительного комбината, переселившейся в Англию задолго до моего рождения и жившей в Шотландии, дамой состоятельной, к тому же ей, как потом оказалось, выдали по договоренности крупную сумму денег, пообещав ежегодно выплачивать столько же.

Передал меня ей молодой человек интересной наружности, заявив, чтобы она никогда не смела доискиваться моего происхождения и настоящее имя, дескать, только хуже будет. Если тайна рождения моего разгадана будет, то погибнут не только мои родители, но и все, узнавшие её.

Этот же молодой человек оставил Анне половину разрубленной золотой монеты, чтобы в случае необходимости оставить её мне для признания правомочности обладателя второй её половины. Прийти за мной в урочный час должен был либо этот же молодой человек, либо незнакомец с золотым паролем.

С той поры мы жили-поживали, можно сказать, счастливо; мой пансион всегда выплачивался загодя, я ребенком не причиняла Анюте никаких особых хлопот. Рано научилась читать и считать, была послушной и предупредительной. Анна не вела никакого специального розыска моих родных и никогда более не встречала человека, меня привезшего.

Так прошло двенадцать лет, как вдруг колесо фортуны дало сбой и покатилось по дороге несчастия. Мы с Анютой гуляли неподалеку от своего дома и уже повернули назад, к ожидающему нас обеду, как вдруг я заметила на полпути следования две автомашины, сам вид которых вызвал во мне острое чувство тревоги. Издали видно было, что в одной из них находится несколько коротко остриженных молодцов разбойничьего вида, а вторая была пустой; около неё прогуливались трое мужчин. Первый был настоящим громилой, высокого роста и широк в плечах; квадратная голова едва поворачивалась на короткой толстой шее. Второй был более изящен, но странная печаль проистекал из его осанки. Третий казался стражем, приставленным ко второму. Он никуда не отходил от грустного пришельца и чуть ли не держал его за полу одежды.

Обогнуть эти машины мы не могли, да Анюта, видимо, и не собиралась переменять привычный маршрут. Когда мы подошли вплотную к этой троице, великан преградил дорогу моей благодетельнице, а третий, ранее стороживший печального мужчину, схватил меня за руку, не давая продолжить путь".

Тут Лара остановила исповедь, судорожные рыдания прервали её речь. Я попытался успокоить девушку и, достав носовой платок, стал вытирать её обильные слезы.

8.

Прошло минут десять-пятнадцать, пока она успокоилась и сумела продолжить рассказ о событиях недельной давности: "Великан показал Анне половину золотой монеты и задал вопрос относительно порученной её присмотру малышки. Анна кивком головы молча указала на меня. Великан ехидно улыбнулся, произнеся, что мог бы и сам узнать кто есть кто, приглядевшись. Дескать, я – вылитая копия своей матери. Печальный мужчина не только поглядел на меня с удвоенным участием, но и прослезился, хотя постарался не показать виду, насколько расстроен. Он сделал шаг в сторону великана, причем его страж насторожился и ещё сильнее сжал мою руку; и решительно проговорил несколько слов на непонятном мне языке, а потом произнес, мол, не стоит усугублять столь ужасное положение; неужели недостаточно лично его унижений; что ж, возьмите в придачу всю его бедную жизнь, но оставьте в покое несчастное дитя, у которой нет другой вины кроме самого факта рождения.

Великан сделал повелительный жест, и страж оставил меня в покое, подошел к печальному мужчине и препроводил его в машину. Затем вернулся за мной, подвел меня к машине и почти втолкнул внутрь её.

Я села на сиденье рядом с печальным незнакомцем. Тот, не говоря ни слова, тяжело вздохнул, провел рукой по моему лицу и сказал, чтобы я более не волновалась, что все будет хорошо, и поцеловал мне руку.

Неизъяснимое блаженство мной овладело, сравнимое только с тем, которое у меня возникает, когда вы держите меня в своих объятиях.

Почти сразу же страж снова взял меня за руку, вытащил из машины и подвел к великану. Тот внимательно поглядел на меня и равнодушно махнул рукой.

Жест его был истолкован следующим образом: меня немедленно отвели ко второй машине и насильственно усадили на заднее сиденье между двух молодчиков, пахнущих дешевым одеколоном.

Анне даже не дали со мной попрощаться. Великан также грубо и молча сунул ей стопку долларовых купюр, сказал, что к ней больше нет претензий, сел в машину впереди меня, и мы поехали. Куда делась вторая машина, я не успела заметить. Скорее всего, она уехала в другом направлении.

Мы ехали два дня и ночь между ними, изредка останавливаясь в кемпингах, чтобы я могла перекусить и привести себя в порядок; но ни разу не оставляли одну и не позволяли ни с кем разговаривать. Да и я собственно была настолько ошеломлена событиями, что даже подумать не могла о побеге. Думала я лишь о конце нашего страшного и странного путешествия; о том, что может ожидать меня, и осталась хотя бы частица надежды.

Наконец мы остановились прямо на дороге посреди каменных громад. Это был незнакомый мне город, но было темно, и я не могла разглядеть названия улицы и номера ближайшего дома. Кто-то отворил дверь машины и спросил у великана распоряжения по поводу дальнейших действий. Тот буркнул, что надо действовать согласно прежним инструкциям.

Меня вывели из машины, завязали глаза и куда-то повели. Сзади раздался пистолетный выстрел, который заставил меня вздрогнуть, но усилием воли я сдержала готовый вырваться крик.

Шли мы довольно долго. Ноги мои, отвыкшие за время длительной езды от хождения по земле, постоянно запинались и едва несли мое тело. С каждой минутой во мне укреплялась мысль, что это конец, но странным образом испуг не увеличивался, а наоборот пришло облегчение. Что ж, скоро мне не надо будет ни о чем тревожиться, я усну последним сном и возможно встречусь со своими родителями.

Вдруг мой будущий убийца остановился и остановил меня. Силы меня почти оставили. Он заговорил, почти зашептал. Речь его была темна и невнятна. Я едва различала слова и смысл услышанного странный и жестокий сверлом точил мой мозг.

Я поняла, что он не хочет убивать меня, несмотря на данное ему приказание; что не может брать греха на душу расправой над столь невинною жертвой и готов собственной жизнью заплатить за мое спасение. Он сунул в карман мне какие-то бумажки, добавив, что оставляет немного денег на первое время, и, не снимая с меня повязки, отошел в сторону.

Я услышала стук удаляющихся шагов, громкий пистолетный выстрел и тотчас же упала без чувств на землю.

Пролежала я, видимо, несколько часов, ибо очнулась с первыми лучами солнца, муравьями пробежавшими у меня по щеке. Я села, стянула с себя повязку и обнаружила себя на асфальтовой дорожке в глубине незнакомого парка. Нигде поблизости не было ни человека.

Я встала, собралась с силами и, пошатываясь, пошла в прежнем направлении.

Быстро светало, вскоре я уже легко могла рассмотреть деревья, кустарники, отдаленную железную ограду парка, в коем находилась. Я услышала птичью перекличку, шум ветра, недалекое шуршанье шин по асфальту шоссе и внезапно с отвращением поняла, что у меня нет впереди никакой жизненной перспективы.

Я была неизвестно где, навсегда оторвана от моей доброй Анны, убийцы гнались за мной по пятам. Я не могла противопоставить жестокости жизни ничего, ни ума, ни образования, ни сил, ни денег.

Впереди зияла одна бесконечная нищета, одиночество, наконец, дорога на панель. Я не могла позволить осквернить свою чистоту и, увидев с пригорка глубокий водоем, устремилась к нему, желая найти избавление от выпавших на мою долю несчастий.

Все остальное вам известно, мой благодетель, которого послало Провидение. Око Всевышнего заметило страдания несчастной малютки и направило вас на помощь. Не знаю, кого благодарить больше – вас или Небо.

Нет сейчас более родного человека, нежели вы; и я полностью отдаю себя в ваши руки. Я могу быть вам служанкой, могу стать дочерью; надеюсь, вы не усугубите мои сердечные и душевные терзания и не станете вновь переспрашивать меня о причинах, приведших слабую девушку на край бездны.

Вы были столь великодушны, проявив свое участие; продлите же милость на длительный срок, и я сумею отплатить вам своим служением и благонравием".

У меня не было слов, я молча погладив Лару по щеке и поцеловал ей руку.

9.

Лариса вспыхнула, слезы оросили её пылающие щеки; молодость, казалось, могла бы тронуть сердце самого закоренелого грешника; участие заставило меня выказать самое потайное. Я заключил Лару в свои объятия и произнес: "Дорогая моя девочка! Любимое мое дитя! Не страдай, Лара! Я с тобой никогда не расстанусь. На сегодняшний день у меня нет детей. Сын пропал, дочь находится в отдалении, не подавая вестей. Я решил быть тебе вместо отца, ведь у тебя нет родственников, и ты, конечно, хочешь найти свои корни. Ты одаришь меня дочерней любовью, и пусть твоя рука закроет мне глаза..."