Текст книги "Пушкин в жизни: Систематический свод подлинных свидетельств современников "

Автор книги: Викентий Вересаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 46 страниц)

С Пушкиным Паскевич познакомился во время этой его поездки. Независимое поведение поэта, его неумение льстить и притворяться, общение с нижними чинами и младшими офицерами, среди которых были ссыльные декабристы, – все это, конечно, уязвляло самолюбие будущего фельдмаршала, желавшего везде быть на первых ролях.

12

Пушкин выучил английский язык летом – осенью 1828 г. в Петербурге. Толчком к этому, очевидно, послужил томик Байрона, подаренный ему перед отъездом из Москвы Мицкевичем. Пушкин давно хотел овладеть языком Байрона и Шекспира. В 1825 г. он писал Вяземскому из Михайловского: «Мне нужен английский язык, – и вот одна из невыгод моей ссылки: не имею способов учиться, пока пора. Грех гонителям моим!» Примечательно, что, изучая английский язык по пособиям, без учителя, Пушкин не мог овладеть английским произношением (см. рассказ М. В. Юзефовича – наст. изд. с. 180). Однако позднее, по-видимому, осенью 1829 г., вскоре после возвращения из Арзрума, Пушкин выучил английскую фонетику. Только после этого, поняв звучание английской речи и звуковой строй английской поэзии, он начал переводить британских поэтов: Саути, Вильсона, Корнуоля, позднее Шекспира, Байрона, Вордсворта, Кольриджа.

13

Пушкин отвечает на следующие слова Е. М. Хитрово: «Я боюсь за Вас: меня страшит прозаическая сторона брака. Кроме того, я всегда считала, что гению придает силы лишь полная независимость и развитию его способствует ряд несчастий, что полное счастье, прочное, продолжительное и, в конце концов, немного однообразное, убивает способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта». И так думала не одна она. Подобные воззрения имел в виду Пушкин, когда писал месяца четыре спустя:

Постигнет ли певца незапное волненье,

Утрата скорбная, изгнанье, затопенье, —

«Тем лучше, – говорят любители искусств, —

Тем лучше! наберет он новых дум и чувств

И нам их передаст». Но счастие поэта

Меж ими не найдет сердечного привета,

Когда боязненно безмолвствует оно…

14

Все редакторы сочинений Пушкина, Ефремов, Морозов, Венгеров, Брюсов и др., – согласно показанию Лонгинова, относят данное стихотворение и вызвавший его эпизод к 1833 г. Положительно непонятно то доверие, которое они оказывают лонгиновской датировке. Да, Лонгинов говорит – в 1833 году, но оговаривается: «если не ошибаюсь»; сообщает, что Пушкин в то время жил на Черной речке, но ссылается при этом на «Материалы» Анненкова, а не на показания кн. Голицына. Со слов же Голицына сообщает, что он в то время был почитателем девицы Россети, Пушкин в стихах своих тоже говорит о Россети. В 1833 же году девица Россет давно уже была г-жею Смирновой. Лонгинов в 50-х годах, когда Смирнова была еще жива, и даже называть ее можно было только под инициалами, конечно, не мог знать, когда именно Смирнова вышла замуж. Но ведь мы теперь это знаем. Больше того. Мы знаем, что осенью 1832 г. Смирнова перенесла очень тяжелые роды, – по словам Вяземского, «делали ей несколько операций и, наконец, должны были раздавить в ней голову ребенка и вытащить его мертвого». Тяжело больную Смирнову после этого увезли для лечения за границу, откуда она воротилась только к осени 1833 г. Все это вместе делает совершенно невероятным, чтобы Пушкин летом 1833 г. мог писать: «черноокая Россети в самовластной красоте все сердца пленяет»… Ясно, стихотворение написано до ее замужества. Но когда именно? Лето 1828 г. Россет жила в Ревеле, и навряд ли Пушкин в то время был с нею знаком. Лето 1829 года Пушкин провел на Кавказе. Лето 1831 г. провел с молодою женою в Царском, в 1832 г. Россет была уже г-жею Смирновой. Ясно, – описанный случай мог произойти только за время пребывания Пушкина в Петербурге летом 1830 г., когда он писал кн. Вяземской, что «веселится в Петербурге», и когда часто бывал он на островах у Дельвига.

15

Пушкин действительно работал в Болдине с феноменальной продуктивностью. Интересно сопоставить с житейскими событиями его болдинского «сидения», представленными в подборке Вересаева, хронологию его творческой работы за эти три месяца (в той степени, в какой она нам известна). Сентябрь: 3 – приезд; 7 – «Бесы», «Делибаш»; 8 – «Элегия»; 9 «Гробовщик»; 13 – «Сказка о попе и работнике его Балде»; 14 – «Станционный смотритель»; 18 – «Путешествие Онегина»; 20 – «Кавказ», «Монастырь на Казбеке», последняя глава «Евгения Онегина»; 26 – «Ответ анониму». В октябре закончены следующие произведения: 1 – «Царскосельская статуя»; 2 – «Глухой глухого звал…»; 5 – «Прощание»; 7 – «Паж, или Пятнадцатый год»; 9 – «Домик в Коломне»; 10 – «Отрок», «Рифма», «Румяный критик мой…», «Я здесь, Инезилья…»; 12–13 – «Выстрел»; 16 – «Моя родословная», «Не то беда, Авдей Флюгарин»; 17 – «Заклинание», «Стамбул гяуры нынче славят…»; 20 «Метель»; 23 – «Скупой рыцарь»; 26 – «Моцарт и Сальери»; 30 – «Обвал». Ноябрь: 1 – «История села Горюхина»; 3 – «Моя родословная»; 4 – «-Каменный гость»; 6 – «Пир во время Чумы»; 8 – «На перевод Илиады»; 27 – «Для берегов отчизны дальной…». За это же время созданы стихотворения, конкретная датировка которых требует уточнения: «Дорожные жалобы», «Дельвигу» («Мы рождены, мой брат названный…»), «Герой», «Пью за здравие Мери…», «Цыганы» («Над лесистыми брегами…»), «В начале жизни школу помню я…», «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», – а также следующие статьи: «Опровержения на критики», «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений», «Об Альфреде де Мюссе», «О народной драме и драме Марфа Посадница», «Баратынский», «Заметка о графе Нулине» и др.

16

Сейчас же после принятия его предложения Гончаровою Пушкин просил быть посаженою матерью на его свадьбе княгиню В. Ф. Вяземскую (письмо к ней от конца апреля – нач. мая 1830 г.). 17 янв. 1831 г., за месяц до свадьбы, кн. Вяземский писал Пушкину про свою жену: «Посаженая мать спрашивает, когда прикажешь ей сесть, и просит дать ей за неделю знать о дне свадьбы». (Переп. Пушкина, II, 217). Однако Вера Федоровна не только не была посаженою матерью Пушкина, но даже не присутствовала на его свадьбе. 4 февраля, прибивая образ, княгиня упала, ушиблась, была долго без чувств и выкинула. За четыре дня до свадьбы Пушкина Булгаков видел ее лежащею на кровати, точно мертвец: худою, желтою и бледною, еле говорящею; еще в марте опасались за ее жизнь, и оправилась она только к концу мая (см. письма А. Я. Булгакова. Рус. Арх., 1902, I, стр. 50 и сл.).

17

Подобные факты и мнения дали в свое время П. Е. Щеголеву основания говорить о полной несовместимости характеров Пушкина и его жены, что соответственно вело к заключению о бесспорности вины Наталии Николаевны в гибели поэта. «Пушкину надо было жениться на Щеголеве и всем позднейшем пушкиноведении», – иронически заметил по этому поводу Б. Пастернак, напомнивший тут же, что Наталия Николаевна вдохновила поэта на ряд шедевров лирики. Тем не менее вопрос о счастии поэта остался в фокусе споров. Одну из крайних точек зрения на эту тему выразила в свое время Марина Цветаева:

«Молодая девушка, красавица, та непременная красавица многодочерних русских семейств, совсем бы из сказки, если из трех сестер младшая, но старшая или младшая, красавица – сказочная, из разорившейся и бестолковой семьи выходит замуж за – остановка – за кого в 1831 г. выходила Наталья Гончарова?

Есть три Пушкина: Пушкин – очами любящих (друзей, женщин, стихолюбов, студенчества), Пушкин – очами любопытствующих (всех тех, последнюю сплетню о нем любивших едва ли не жаднее, чем его последний стих), Пушкин – очами судящих (государь, полиция, Булгарин, иксы, игреки – посмертные отзывы) и, наконец, Пушкин – очами будущего – нас. За кого же из них выходила Гончарова? Во всяком случае, не за первого и тем самым уже не за последнего, ибо любящие и будущие – одно… Наталья Гончарова просто роковая женщина, то пустое место, к которому стягиваются, вокруг которого сталкиваются все силы и страсти. Смертоносное место. (Пушкинский гроб под розами!) Как Елена Троянская повод, а не причина троянской войны (которая сама не что иное, как повод к смерти Ахиллеса), так и Гончарова не причина, а повод смерти Пушкина, с колыбели предначертанной. Судьба выбрала самое простое, самое пустое, самое невинное орудие: красавицу…

Гончарову, не любившую, он взял уже с Дантэсом in dem Kauf (в придачу), то есть с собственной смертью. Посему, изменила Гончарова Пушкину или нет, только кокетничала или целовалась, только целовалась или другое все, ничего или все, – неважно, ибо Пушкин Дантэса вызвал за его любовь, не за ее любовь. Ибо Пушкин Дантэса вызвал бы в конце концов и за взгляд. Дабы сбылись писания» (Цветаева М. Мой Пушкин. 3-е изд. М.: Сов. писатель, 1981, с. 127, 132).

Сейчас, благодаря новым находкам, мы стали лучше понимать обстоятельства, приведшие к гибели Пушкина. Обогатились наши представления и о личности Наталии Николаевны, в частности, на основании семейной переписки Гончаровых. Ее собственные письма приблизили к нам личность жены поэта – в итоге крайне отрицательная позиция сменяется другой, более мягкой и даже восторженной. Жена поэта начинает вызывать поклонение – как при жизни. В ее осуждении видят козни врагов Пушкина и властей, желавших отвлечь внимание от истинных причин дуэли. В позиции М. Цветаевой, а также А. Ахматовой усматривают понятное, эмоционально оправданное, но все же преувеличение. Д. Д. Благой пишет: «Настала пора закрыть затянувшееся почти на полтора столетия обвинительное «дело» против жены поэта. Да, она была молода, была прекрасна и бесконечно радовала, чаровала Пушкина своей молодостью и красотой. Да, как он и хотел, она блистала в той сфере, где была к этому призвана. Она очень любила балы, наряды, любила кокетничать со своими бесчисленными поклонниками. Глубочайше потрясенная смертью мужа, она сама горько каялась в этом. Но – мать четырех детей поэта – она давала ему то высокое и вместе с тем простое, доброе, человеческое счастье, в котором он так нуждался, нуждался именно в годы жизни с ней – в 30-е годы, когда своей мыслью и творчеством ушел далеко вперед – в грядущие столетия, а в своем веке ощущал такое страшное одиночество. Один раз за всю их семейную жизнь увлеклась было и она, но и в этом увлечении явила себя его «милым идеалом», его Татьяной. А в истории трагической гибели Пушкина она была не виновницей, а жертвой тех дьявольских махинаций, тех адских козней и адских пут, которыми был опутан и сам поэт. О ней, о ее будущей судьбе были последние помыслы и последние заботы умирающего Пушкина. И никто не должен, не смеет не только бросить, но и поднять на нее камень» (Благой Д. Д. «Душа в заветной лире». М.: Сов. писатель, 1977, с. 429).

18

Истинность рассказа П. В. Нащокина (в записи Бартенева) до сих пор не доказана. Пушкинист Л. П. Гроссман видел в этом эпизоде лишь «устную новеллу». Н. А. Раевский полагает, что Пушкин никогда бы не позволил себе подобной «устной новеллы» с конкретной, названной им героиней.

Через двадцать лет после выхода последнего издания книги Вересаева в Италии был опубликован дневник Д. Ф. Фикельмон. В нем отсутствуют какие-либо признания личного характера, связанные с ее знакомством с Пушкиным. Н. Каухчишвили считает, что это, по-видимому, опровергает «жаркую историю». В то же время в дневнике содержатся интересные сведения о Пушкине, выразительные характеристики лиц его ближайшего окружения: «Пушкин, писатель, ведет беседу очаровательным образом – без притязаний, с увлечением и огнем, невозможно быть более некрасивым – это смесь наружности обезьяны и тигра; он происходит от африканских предков и сохранил еще некоторую черноту в глазах и что-то такое во взгляде… Он приезжал сюда на некоторое время, чтобы устроить дела; а теперь возвращается, чтобы жениться. Никогда еще он не был таким любезным, таким полным оживления и веселости в разговоре невозможно быть менее притязательным и более умным в манере выражаться… Пушкин приехал из Москвы и привез свою жену, но не хочет еще ее показывать в свете. Я видела ее у маменьки – это очень молодая и очень красивая особа, тонкая, стройная, высокая, – лицо Мадонны, чрезвычайно бледное, с кротким, застенчивым и меланхолическим выражением, – глаза зеленовато-карие, светлые и прозрачные, – взгляд не то, чтобы косящий, но неопределенный, – тонкие черты, красивые черные волосы. Он очень в нее влюблен, рядом с ней его уродливость еще более поразительна, но когда он говорит, забываешь о том, чего ему не достает, чтобы быть красивым, – он так хорошо говорит, его разговор так интересен, сверкающий умом без всякого педантства».

О Геккерне: «…лицо хитрое, фальшивое, малосимпатичное, здесь считают его шпионом г-на Нессельроде – такое предположение лучше всего определяет эту личность и ее характер…» (Временник – 1962, с. 32–37).

19

Подобные «набеги» Пушкин делал и на книжные собрания других своих родичей и знакомых. Поэт был увлеченным библиофилом. В сохранившейся части его библиотеки свыше 1,5 тысячи названий. Тут немало уникальных изданий (например, тома знаменитой французской «Энциклопедии», издания XVII и начала XVIII веков, прижизненные издания Вольтера, Дефо и другие). Значительное место занимают книги с автографами знаменитостей пушкинской поры: В. Жуковского, Д. Давыдова, А. Мицкевича… Поражает обилие интересов Пушкина-читателя: в его собрании книги по истории, теории вероятностей, восточной литературе, эстетике, военному делу, этнографии, политике… не говоря уж о художественной литературе на русском, французском, итальянском, немецком, испанском, португальском, польском, латинском языках. Многие книги настолько редки, что других таких не находится ни в одной библиотеке страны.

Однако главная ценность пушкинского собрания для нас не в этом. Книги помогают нам стать ближе к Пушкину, дают возможность следить за его мыслью, глубже понять сложный мир его творений. На многих томах сохранились «отметки резкие ногтей», карандашные пометы на полях, подчеркивания, закладки, на которых иногда сделаны выписки, и проч.

После смерти поэта его библиотека долгое время оставалась без всякого присмотра, и нельзя не пожалеть, что значительная часть пушкинских книг для нас безвозвратно погибла.

Подробнее о Пушкине-книголюбе см.: Вацуро В. Э. А. С. Пушкин и книга. М.: Книга, 1982.

20

Наталье Николаевне пришлось столкнуться с денежными затруднениями уже вскоре после свадьбы. Для того чтобы получить деньги на приданое, Пушкин заложил свое Кистенево. 17 тысяч, оставшиеся от закладной после всех свадебных расходов, быстро растаяли, деньги, которые Гончаровы должны были Пушкину (12 000 приданого), так никогда и не были ему возвращены. Доходы с Кистенева (около 3,5 тысячи в год) и пушкинского жалованья – 5000 в год – не хватало на жизнь в столице. Положение с деньгами всегда было шатким и неопределенным и беспокоило Пушкина. Из письма Н. Н. Пушкиной (брату), вошедшего вместе с остальным эпистолярным наследием семьи Гончаровых в научный оборот в 1970-х гг., мы получаем ответ на вопросы, которые тревожили Пушкина:

«27 сентября 1833 г. Петербург.

Я только что получила твое письмо, дорогой Дмитрий, и благодарю тебя миллион раз за 500 рублей, которые ты мне позволяешь занять. Я их уже нашла, но с обязательством уплатить в ноябре месяце. Как ты мне уже обещал, ради бога, постарайся быть точным, так как я в первый раз занимаю деньги, и еще у человека, которого мало знаю, и была бы в очень большом затруднении, если бы не сдержала слова. Эти деньги мне как с неба свалились, не знаю как выразить тебе за них мою признательность, еще немного и я осталась бы без копейки, а оказаться в таком положении с маленькими детьми на руках было бы ужасно. Денег, которые муж мне оставил, было бы более чем достаточно до его возвращения, если бы я не была вынуждена уплатить 1600 рублей за квартиру; он и не подозревает, что я испытываю недостаток в деньгах, и у меня нет возможности известить его, так как только в будущем месяце он будет иметь твердое местопребывание. Пишу тебе сейчас только об этом, я должна идти одеваться, чтобы обедать в гостях.

Нежно тебя целую, Сережа также. Он пробудет у меня до 8 октября, а потом уедет в Новгород. Смотри на обороте.

Вот мой адрес: у Цепнаго моста, против Пантелеймана в доме Оливье» (Вокруг Пушкина, с. 160–161).

21

В дневнике Александры Федоровны, найденном и опубликованном в 1960-х гг., содержится исключительно хроника светских событий. О Пушкине есть лишь косвенное упоминание: «Чтение повести «Пиковая дама» Виельгорским, до 12. Приятный вечер». Зато часто упоминается Дантес. Офицер Кавалергардского полка, шефом которого была императрица, Дантес входил в ее постоянное окружение: «28 февраля… в 1/2 10 поехали к Фикельмонам, там у Долли переоделась в белое с лилиями, очень красиво… мои лилии цвели недолго, Дантес долго смотрел. Был красивый бал, тоска, но все же… Французская кадриль, мазурка с Василием Алексеевичем Перовским, который был безумно печален, уютно говорили о Шиллере. 1/2 5 уехали. 1 марта… К обеду Орлов и Раух. Захотелось в маскарад. Сперва в французский театр. Клотильда; ужинали; из ложи смотрели бал масок. Около часу уехали, но опять вернулись с Софьей и Катрин Тизен. Немного интриговали, Дантес. Мило, но не так красиво, как в прошлом году. 4 марта… Дантес глассен» (леденяще холоден. – В. С). (Пушкин в письмах и дневниках императрицы. Публ. Э. Герштейн. – Новый мир, 1962, № 2, с. 212–215).

22

Сравни письмо Е. Н. Гончаровой к брату Д. Н. Гончарову:

«8 декабря 1834 г. (Петербург).

Разрешите мне, сударь и любезный брат, поздравить вас с новой фрейлиной, мадемуазель Катрин де Гончаров; ваша очаровательная сестра получила шифр 6-го после обедни, которую она слушала на хорах придворной церкви, куда ходила, чтобы иметь возможность полюбоваться прекрасной мадам Пушкиной, которая в своем придворном платье была великолепна, ослепительной красоты. Невозможно встретить кого-либо прекраснее, чем эта любезная дама, которая, я полагаю, и вам не совсем чужая. Итак, 6-го вечером, как раз во время бала, я была представлена их величествам в кабинете императрицы.

Они были со мной как нельзя более доброжелательны, а я так оробела, что нашла церемонию представления довольно длинной из-за множества вопросов, которыми меня засыпали с самой большой благожелательностью. Несколько минут спустя после того, как вошла императрица, пришел император. Он взял меня за руку и наговорил мне много самых лестных слов и в конце концов сказал, что каждый раз, когда я буду в каком-нибудь затруднении в свете, мне стоит только поднять глаза, чтобы увидеть дружеское лицо, которое мне прежде всего улыбнется, и увидит меня всегда с удовольствием. Я полагаю, что это любезно, поэтому я была, право, очень смущена благосклонностью их величеств. Как только император и императрица вышли из кабинета, статс-дама велела мне следовать за ней, чтобы присоединиться к другим фрейлинам, и вот в свите их величеств я появилась на балу. Бал был в высшей степени блистательным, и я вернулась очень усталая, а прекрасная Натали была совершенно измучена, хотя и танцевала всего два французских танца. Но надо тебе сказать, что она очень послушна и очень благоразумна, потому что танцы ей запрещены. Она танцевала полонез с императором; он, как всегда, был очень любезен с ней, хотя и немножко вымыл ей голову из-за мужа, который сказался больным, чтобы не надевать мундира. Император ей сказал, что он прекрасно понимает, в чем состоит его болезнь, и так как он в восхищении от того, что она с ними, тем более стыдно Пушкину не хотеть быть их гостем; впрочем, красота мадам послужила громоотводом и пронесла грозу» (Вокруг Пушкина, с. 263–264).

23

«Благодеяния государя», как и царские «милости», унижали и тяготили Пушкина. Возвращение из ссылки, замена общей цензуры личной цензурой царя, прекращение дела о «Гаврилиаде», чреватого новой и куда более тяжелой ссылкой – в Сибирь, место официального историографа, которое прежде занимал Н. М. Карамзин, с выдачей жалованья из царской казны, ссуда для напечатания «Истории Пугачева» – все это выглядело великодушно. Но тем сильнее привязывало поэта к трону и грозило, в конце концов, потерей внутренней свободы. Пушкин рвется прочь из погибельного круга, делая вторую отчаянную попытку после окончившегося неудачей прошения об отставке в 1834 г. Учитывая опыт, он готов теперь «поразговориться», как советовал Жуковский. Однако примечательно, что это полное комплиментов царю письмо написано по-французски, на светском языке салона, готовыми формулами, а не так, как рекомендовал ему Жуковский: «Напиши то, что скажет сердце». В том же роде Пушкин пошлет затем царю, через Бенкендорфа, просьбу о новой денежной ссуде.

24

Пушкины действительно сняли дачу на Черной речке, на месте будущей роковой дуэли. С ними уже жили в это время обе сестры Наталии Николаевны. Е. Н. Гончарова в письме к брату рассказывала:

«Ты уже знаешь, что мы живем это лето на Черной речке, где мы очень приятно проводим время, и конечно, теперь ты не стал бы хвалить меня за мои способности к рукоделию, потому что буквально я и не вспомню, сколько месяцев я не держала иголки в руках. Правда, зато я читаю все книги, какие только могу достать, а если ты меня спросишь, что же я делаю, когда мне нечего делать, я тебе прямо скажу, не краснея (так как я дошла до самой бесстыдной лени) – ничего, решительно ничего… У нас теперь каждую неделю балы на водах в Новой деревне. Это очень красиво.

17 числа мы были в Стрельне, где мы переоделись, чтобы отправиться к Демидову, который давал бал в двух верстах оттуда, в бывшем поместье княгини Шаховской. Этот праздник, на который было истрачено 400 тысяч рублей, был самым неудавшимся: все, начиная со двора, там ужасно скучали, кавалеров не хватало, а это совершенно невероятная вещь в Петербурге, и потом, этого бедного Демидова так невероятно ограбили, один ужин стоил 40 тысяч, а был самый плохой, какой только можно себе представить; мороженое стоило 30 тысяч, а старые канделябры, которые тысячу лет валялись у Гамбса на чердаке, были куплены за 14 тысяч рублей. В общем, это ужас что стоил этот праздник и как там было скучно». (Вокруг Пушкина, с. 281–282). С этим письмом, датированным 22 июля 1835 г., следует сравнить письмо, отправленное в тот же день Пушкиным Бенкендорфу.

25

Датировка, предложенная Вересаевым, подтверждается теми новыми материалами, которые были найдены в семейном архиве Гончаровых. В декабре 1835 г. А. Н. Гончарова писала брату: «Что сказать тебе интересного? Жизнь наша идет своим чередом. Мы довольно часто танцуем, катаемся верхом у Бистрома каждую среду; а послезавтра у нас будет большая карусель: молодые люди самые модные и молодые особы самые красивые и самые очаровательные. Хочешь знать, кто это? Я тебе их назову. Начнем с дам, это вежливее. Прежде всего, твои две прекрасные сестрицы или две сестрицы-красавицы, потому что третья… кое-как ковыляет (Н. Н. была в положении. – Прим. ред.), затем Мари Вяземская и Софи Карамзина; кавалеры: Валуев – примерный молодой человек, Дантес – кавалергард, А. Голицын – артиллерист, А. Карамзин – артиллерист; это будет просто красота. Не подумай, что я из-за этого очень счастлива, я смеюсь сквозь слезы. Правда» (Вокруг Пушкина, с. 299). В самом конце письма, по-видимому, содержится намек на ухаживания Дантеса за Наталией Николаевной. Сам Дантес через месяц будет об этом рассказывать в письме Геккерну.

26

Обычно принимают, что «Ревизор» писался Гоголем в течение 1834–1835 гг. (Тихонравов, Шенрок, Кирпичников), – следовательно, Пушкин должен был дать Гоголю сюжет в начале 1834 г. Однако нигде, ни в письмах Гоголя за эти годы, ни в воспоминаниях о нем, мы не встречаем ни одного несомненного свидетельства, говорящего о работе Гоголя именно над «Ревизором». О «Ревизоре» мы имеем только одно бесспорное свидетельство – сообщение Гоголя Погодину от 6 декабря 1835 г. об окончании пьесы «третьего дня», т. е. 4 декабря. А за два месяца перед тем, 7 октября 1835 г., Гоголь, прося Пушкина возвратить данную ему на прочтение комедию свою «Женитьба», писал ему: «Сделайте милость, дайте какой-нибудь сюжет, хоть какой-нибудь смешной или несмешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию. Если ж сего не случится, то у меня пропадет даром время, и я не знаю, что делать тогда с моими обстоятельствами. Я, кроме моего скверного жалования университетского 600 рублей, никаких не имею теперь мест. Сделайте же милость, дайте сюжет, духом будет комедия из пяти актов, и клянусь, куда смешнее черта! Ради бога, ум и желудок мой оба голодают» (Письма Гоголя, ред. Шенрока, I, 354). Если Гоголь в это время, как думают, уже оканчивал своего «Ревизора», то письмо его к Пушкину совершенно непонятно. «Женитьбу» Гоголь был «не намерен давать в театр» (Письма, I, 385). Раз он оканчивал «Ревизора», то гораздо естественнее было ему ждать «насыщения желудка» от этой, уже заканчиваемой комедии, чем от новой, для которой у него не было еще даже сюжета. И как могла у него «дрожать рука написать комедию» в то время, когда он как раз был занят писанием комедии? Мы считаем очень вероятным, что только в ответ на просьбу Гоголя от 7 октября Пушкин подарил ему уже бывший у него готовым сюжет «Ревизора» (не так давно найденная в бумагах Пушкина программа: «Криспин (Свиньин) приезжает в губернию на ярмарку, его принимают за… Губернатор честный дурак, губернаторша с ним проказит. Криспин сватается за дочь»). Гоголь, за время своего профессорства изголодавшийся по творческой работе, с одушевлением взялся за обработку сюжета. В связи с этим появилась надежда и на улучшение материального состояния. 10 ноября Гоголь пишет матери: «Сестры растут и учатся. Я тоже надеюсь кое-что получить приятное. Итак, не более, как годка через два, я приду в такую возможность, что, может быть, приглашу вас в Петербург посмотреть на них» (Письма, 1, 355). Работа была исключительная по своей интенсивности. Нужно еще иметь в виду, что Пушкин воротился в Петербург 23 октября, значит, только в конце октября мог дать Гоголю просимый сюжет. А уже 4 декабря, как мы видели, пьеса была готова, действительно, «духом» была готова, как обещал Гоголь Пушкину. Против нашей догадки самый сильный, бесспорно, довод, – что такая быстрота писания совершенно несвойственна Гоголю. Но в письмах своих Гоголь чрезвычайно скуп на сообщения о процессе своего творчества (особенно в первый период литературной своей деятельности), и мы очень мало знаем о том, как у него зарождались и писались его произведения. Однако в одном позднем письме к Жуковскому (от 1850 г. – Письма, IV, 292) Гоголь пишет: «Покуда писатель молод, он пишет много и скоро».

27

В это же время в письме от 1 ноября 1835 г. Е. Н. Гончарова рассказывала брату: «Пушкин две недели тому назад вернулся из своего псковского поместья, куда ездил работать и откуда приехал раньше, чем предполагал, потому что он рассчитывал пробыть там три месяца; это очень устроило бы их дела, тогда как теперь он ничего не сделал, и эта зима будет для них не легкой. Право, стыдно, что мать ничего не хочет для них сделать, это непростительная беззаботность, тем более, что Таша ей недавно об этом писала, а она ограничилась тем, что дала советы, которые ни гроша не стоят и не имеют никакого смысла (Речь идет об отказе Н. И. Гончаровой материально помочь семье дочери. – Прим. ред.). У нас в Петербурге предстоит блистательная зима, больше балов, чем когда-либо, все дни недели уже распределены, танцуют каждый день. Что касается нас, то мы выезжаем еще очень мало, так как наша покровительница Таша находится в самом жалком состоянии и мы не знаем, как со всем этим быть, авось как-нибудь сладится» (Вокруг Пушкина, с. 296–297).

28

Черновик письма гр. В. А. Сологуба к Пушкину: «Я говорил вашей супруге о г. Ленском, потому что я с ним только что обедал у гр. Нессельроде… Зачеркнуто: не получив от вашей супруги никакого ответа и видя, что она вместе с княгиней Вяземской смеется надо мной… Если я предлагал вашей супруге другие нескромные, может быть, вопросы, то это было, может быть, по причинам личным, в которых я не считаю себя обязанным отдавать отчет». (Отчет Импер. Росс. Историч. Музея за 1913 г. М., 1914, с. 110). Ср. Записку гр. Сологуба, бывшую в распоряжении П. В. Анненкова:

«Бывши с Н. Н. Пушкиной у Карамзиных, имел я причину быть недовольным разными ее колкостями, почему я и спросил у нее: «давно ли вы замужем?» Тут была Вяземская, впоследствии вышедшая за Валуева, и сестра ее, которые из этого вопроса сделали ужасную дерзость». (Б. Модзалевский, Пушкин, 374)

29

Денежные дела Пушкина были в это время почти катастрофическими. Наталия Николаевна писала брату, что у Пушкина «совершенно нет денег». В ее письме говорится: «Ты знаешь, что пока я могла обойтись без помощи из дома, я это делала, но сейчас мое положение таково, что я считаю даже своим долгом помочь моему мужу в том затруднительном положении, в котором он находится; несправедливо, чтобы вся тяжесть содержания моей большой семьи падала на него одного, вот почему я вынуждена, дорогой брат, прибегнуть к твоей доброте и великодушному сердцу, чтобы умолять тебя назначить мне с помощью матери содержание, равное тому, какое получают сестры, и, если это возможно, чтобы я начала получать его до января, то есть с будущего месяца. Я тебе откровенно признаюсь, что мы в таком бедственном положении, что бывают дни, когда я не знаю, как вести дом, голова у меня идет кругом. Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того, чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободна. И стало быть, ты легко поймешь, дорогой Дмитрий, что я обратилась к тебе, чтобы ты мне помог в моей крайней нужде. Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь облегчить его положение; по крайней мере, содержание, которое ты мне назначишь, пойдет на детей, а это уже благородная цель. Я прошу у тебя этого одолжения без ведома моего мужа, потому что если бы он знал об этом, то, несмотря на стесненные обстоятельства, в которых он находится, он помешал бы мне это сделать. Итак, ты не рассердишься на меня, дорогой Дмитрий, за то, что есть нескромного в моей просьбе, будь уверен, что только крайняя необходимость придает мне смелость докучать тебе» (Вокруг Пушкина, с. 173–180).