Текст книги "Иная судьба. Книга I (СИ)"
Автор книги: Вероника Горбачева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Наступило молчание.
– Злая ты, Флора, – сказал Петер. – Сама, чай из простых, а нас презираешь.
– Я вам ни чета! – огрызнулась девушка. – И папаша мой не просто так в дворецких в замке служил, и я навидалась; уж какие бывают господа, я знаю!
Возмущённый конюх даже привстал чтобы урезонить зарвавшуюся девчонку, но вдруг грузно осел на лавку. В кухню быстро вошла матушка Аглая. Посмотрела в упор на бывшую доверенную горничную.
– Знаешь – и помалкивай. И следи за языком, у мэтра Карра такие живо укорачивают!
– Донесёте? – насмешливо фыркнула девица. И получила полновесную оплеуху. И ещё одну.
– Доложу, – кротко ответила матушка Аглая. – Уж тебя выгораживать не стану. Давно ты у меня за спиной имя хозяйское треплешь… Ещё раз услышу подобное – вылетишь.
Девушка в показном смирении опустила глаза. На щеках горели пунцовые пятна.
– Больше не повторится, матуш… госпожа Аглая.
И бочком, бочком протиснулась мимо, засеменила к двери. У самого выхода обернулась.
– Всё равно правда выплывет, вот увидите! А коли нет…На каждый роток не накинешь платок! Завтра все будут знать, что жена-то у нашего господина – блаженная!
– Зато не воровка, – отрезала домоправительница. И так посмотрела на бунтарку, что та аж голову в плечи втянула. И вышла, пятясь, будто боялась спиной повернуться. Знает кошка, чьё мясо съела…
Тётушка Аглая загасила яростные огоньки в глазах. Негоже на стальных-то злость вымещать из-за одной паршивой овцы.
– Приглядывайте за ней, – только и бросила коротко. Всем. – Да и сами-то… Чтобы я подобной болтовни больше не слышала!
Аглая прекрасно понимала, что разговоры будут. Но хоть под должным её присмотром, дабы направлять слухи и сплетни в нужное русло. Обвела взглядом притихшую компанию.
– Девочки, платье для госпожи готово?
Его светлость, конечно, распорядился сжечь все наряды постылой супруги, а заботу, в чём ей ходить, пока не пошьют новые, скинул на Аглаю. Ночную рубашку для её светлости подобрали быстро, такого добра хватало. Одной из статей расходов личной казны его светлости было содержание прислуги, и входило в него не только жалование. Слуги герцога одевались куда лучше лакеев некоторых господ, у которых, по выражению тётушки Денизы, «на брюхе-то шёлк, а в брюхе-то – щёлк!», и кладовые с новым ненадёванным платьем периодически пополнялись. И уж само собой разумеется, что была у слуг и повседневная одежда, и праздничная. Из такой-то и выбрали для герцогини несколько подходящих по размеру нарядных платьиц, подогнали на одной из девушек схожего телосложения, продумали, как украсить – широким воротником, лентами, дополнительными оборками… Ничего, день-другой походит, а за это время и первые обновки подоспеют: уж она, Аглая, потребует от госпожи Бланш, лучшей портнихи в городе, чтобы та всех своих мастериц усадила за работу! Ничего, подождут остальные клиенты, не рассыплются…
Жаннет поспешно встала.
– Первое как раз готово, матушка Аглая, осталось намётку снять да отутюжить. Простите, уж забежали сюда водицы испить, сидели ведь полдня, не разгибаясь…
– Знаю-знаю. – Домоправительница махнула рукой, давая понять, что больше не гневается, и подсела за общий стол. – Плесните-ка и мне вашей «водицы», больно хороша, раз даже её светлости понравилась…
Глава 4
Комендант Александр Карр не любил присутствовать на пытках, особенно, если объектом воздействия была женщина. Многих из невинных дочерей Евы оговаривали, в этом он не раз имел случай убедиться, но, к сожалению, условия выявления оговора были для испытуемых достаточно жёстки. Хорошо, что очередной Римский Собор пришёл после долгого разбирательства к выводу, что на самом деле настоящих ведьм, одержимых бесами, крайне мало, и ещё до пыток можно выявить их сущность особыми методами. Да и его светлость издал необычный указ: при ведении дознания – бить кнутом в первую очередь доносчика. Если тот от своих слов не отказывается – значит, не оболгал, претерпевает за правду. После чего выяснилось, что большинство объектов доносительства – просто жертвы: зависти, ревности, глупости или излишнего рвения прихожан. Таковы уж люди: красива – ведьма, умна – ведьма, стара и страшна – тоже ведьма, а кто же ещё? А на самом деле вся твоя вина в том, что ты – дочь Евы, и неизвестно даже, есть у тебя душа или нет.
У существа, которое сейчас обвисло на дыбе, души не имелось. В этом комендант был уверен так же, как и в том, что семья его брата, проживающего в мирном приграничном городке, погибла. Чудом уцелели племянник с крошечной племянницей: родители успели спрятать детей в подполье, чуть только заслышали крики и вопли на улицах. Дом подожгли, и хоть стены были каменные, тлела только крыша – дым начал просачиваться сквозь плотно прикрытую крышку погреба. Дети едва не задохнулись, а их слабых голосов снаружи никто не слышал. Хорошо ещё, что среди пограничного отряда, который первым обнаружил разорённое поселение, был менталист – он-то и уловил отголоски криков на ментальном уровне: в момент страха сигналы мозга усиливаются. Да и живых в округе оставалось немного, мысли мальчика почти не заглушались чужими…
Жажда возмездия боролась в коменданте со служебным долгом. Его светлость распорядился: к его возвращению женщина должна быть пригодна для допроса. Это означало, что применяемые к ней меры воздействия, учитывая деликатную конституцию преступницы, нуждались в строгой дозировке. Люди из простого сословия покрепче, а тут случай иной, чуть пережмёшь – получишь труп, для допрашивания непригодный. Всё, что может считать менталист-дознаватель – это последние пять-шесть минут перед умиранием, ибо он не некромант, трупы разговорить не может. Да и… особая статья эти некроманты. Внезаконники. Подчинялись они только церкви, и то неохотно, а уж на государственную службу подавно не желали идти.
Палач в очередной раз окатил испытуемую водой.
– Снять, – распорядился комендант. – Руки вправить. И, пожалуй, пока больше не трогать. Как думаешь, Анри?
Палач угрюмо кивнул.
– Точно так, ваша милость. Хлипковата. Ещё чуть поднажму – его светлости не дождётся. Боли вообще терпеть не может, сердце у ней заходится.
Сердце…
Комендант усмехнулся желчно. Нечему там заходиться, так и хотелось сказать. У этой сучки нет сердца. Нет и быть не может.
Но он промолчал. Закон должен быть беспристрастным. Хоть его светлость и рекомендовал почитать заплечных дел мастерам свиток из Анжи – мэтр ослушался. Ни к чему… пока что. Хоть у Анри далеко не тонкая душевная организация, а дрогнет рука – и вместо того, чтобы ожечь кнутом объекту кожу на спине, перешибёт оную напрочь. Разбирайся потом… Нет, закон надо уважать.
Ту, что называла себя Анной, относительно бережно уложили на топчан. Вправили вывихнутые из суставов руки. Теперь она никому не могла надавать затрещин, это уж точно… Комендант отвёл глаза. Вид обнажённого женского тела не пробуждал в нём чувств, как это иногда бывало. Да, сострадание иной раз стучалось в его сердце, и тогда своею волей Александр Карр позволял снижение меры воздействия на допросах. Особенно, когда интуиция подсказывала: невиновен! невиновна! Это шестое чувство редко его подводило. Но сейчас… Он старался не смотреть на бело-розовые груди, вздрагивающие при каждом вздохе-всхлипе, на наметившееся округлое чрево, на золотисто-рыжий треугольник под ним… Скоро это тело навсегда перестанет быть таким совершенным. Жалости по этому поводу комендант почему-то не испытывал.
А что утроба с приплодом…
Там, в Анжи, осталось на городской площади несколько беременных женщин. Ни один из малышей не родится. Ни одна растерзанная мать уже не увидит долгожданное дитя. Гуманно ли будет проявлять жалость к виновнице этого злодеяния?
Женщину привязали к топчану специальными ремнями и оставили в покое – приходить в себя и отдохнуть перед основным допросом. Отдохнуть…
Анри деловито перебирал свой арсенал, тысячу раз проверенный, и что-то прикидывал в уме: видно, оценил болевой порог дознаваемой и теперь намечал будущие шаги. Дабы и на грани удержать, и довести боль до такой степени, что на всё пойдёшь, лишь бы прекратили мучения. Один из его подручных раздувал очаг, другой просматривал клещи и поглядывал в сторону топчана с ненавистью. У парня в разорённом городке осталась невеста.
И всё из-за какой-то… В очередной раз комендант подавил приступ гнева и уселся за стол. На другом конце затаился, как мышь, писарь, перебирая без особой необходимости листы бумаги, проверял карандаши… Макать пёрышком в чернила и вытирать случайные кляксы – это значит тратить драгоценное время, ведь записывать иной раз приходилось много, быстро… Писарь своё дело знал, был духом твёрд и сердцем крепок, но на подобном допросе пришлось ему секретарствовать впервые. Нервничал.
Та, что на топчане, зашевелилась. Очнулась. Но уже не изрыгала проклятья, как раньше, лишь дышала быстро, со всхлипом. Первая же боль ломает многих, особенно из благородного сословья, особенно тех, кто привык другим зуботычины раздавать. Комендант закрыл глаза, дабы не распаляться. Ничего. Божьи жернова мелют медленно…
… Его светлость, к великому облегчению мэтра, прибыл в состоянии далёком от того, в коем изволил находиться сутки назад, поджидая вести о поимке супруги. С каким-то даже недоумением мэтр Карр отметил печать спокойствия и умиротворения на светлейшем челе. Герцог прибыл в сопровождении капитана Модильяни – кто бы сомневался! – и двух менталистов. С одним из них, дознавателем, коменданту случалось встречаться. Услуги этих магов обходились казне недёшево, их вызывали… нет, п р и г л а ш а л и на допросы только в крайних случаях, когда без считки памяти не обойтись. Очень господин Карр не любил эти моменты. Да и маги не пылали восторгом. Копаться в чужих воспоминаниях – всё равно, что залезть в мусорный бак в поисках драгоценной безделушки: перепачкаешься, надышишься вони настолько, что уважать себя перестанешь, и даже находке не будешь рад. Так-то…
Второго комендант узнал не сразу. Потом вспомнил. Именно этот маг доставил ужасные вести из Анжу. Привёз, как и водится, в собственной голове, запечатав в особых кладовых своей памяти воспоминания об увиденном, услышанном и считанном с жертв. Показания. Обвинения. «Взломать» такую кладовую, грамотно запечатанную, не под силу даже другому специалисту, хоть и выше уровнем, какие-то это были специфические ограничения, в которые из дилетантов мало кто вникал, просто пользовались услугами магов, когда нужно было доставить сведения особо важные и повышенной секретности. По прибытии на место посыльный излагал сведения на бумаге или устно, в зависимости от обстоятельств.
А сейчас его светлость привёл мага прямо сюда. Зачем? Как свидетеля? Специализации у менталистов были весьма жёстко разграничены. Или ты дознаватель, или курьер, или… впрочем, иные направления деятельности коменданту известны не были. Лишнего в этой сфере знать не положено.
Его светлость буднично кивнул всем присутствующим, как будто явился на обычную деловую встречу. Окинул взглядом ту, которую прилюдно назвал лже-супругой. Но на дыбу показывать не стал, значит, хочет пока просто побеседовать. Что ж, есть в этом смысл, пусть сама разговорится… подготовленная-то.
Герцог уселся на жёсткий деревянный стул рядом с топчаном. Повёл бровью в сторону подручных Анри.
– Прикрыть.
На голое тело без лишних слов накинули кусок холстины. Прикрыть, так прикрыть, может, у его светлости метода этакая – показать, что уважает стыдливость даже в преступнице… Самозванка, видимо, это поняла. Сверкнула глазищами, но промолчала, только щёки всё ещё полыхали. Как ни странно, а лежать нагишом было ей, видите ли, неловко. Понятно, это не перед любовниками прелести свои демонстрировать…
Они смотрели друг на друга и молчали: оскорблённый муж и преступная… жена – или подставная жена, мэтр Карр ещё не разобрался. Не было ни гневных тирад со стороны одного, ни оскорбительных воплей со стороны другой. Молчали. Кажется, только сейчас эта женщина поняла, что её жизнь – хрупка и эфемерна, и целиком зависит от мужчины напротив. Как бы она его не презирала, не ненавидела… но что он скажет сейчас – то с ней и сделают.
«… и хорошо, если я прикажу тебя просто повесить…»
Видимо, комендант и бывшая Анна вспомнили это одновременно, потому что женщина вдруг сжалась и задрожала.
– Я буду называть тебя так, как привык, Анна, не обессудь. Хотя тебе, конечно, более подошло бы иное имя.
«Ехидна», – мысленно довершил фразу мэтр Карр. «Фурия. Гарпия. Сучка».
– За что ты меня ненавидишь? – поинтересовался его светлость. Спокойно, вроде бы даже с досужим любопытством. Будто бы и не доносился до него запах калёных на огне щипцов и шпателей и не звенел поблизости Анри инструментом… – Иной раз мне казалось, что ты ненавидишь меня всю жизнь, хоть мы и знакомы-то были совсем недолго. Я чем-то тебе досадил в прошлом?
Женщина молчала.
– Анна?
Она, наконец, разжала губы.
– Т е б я? Да я всех… всех вас, ублюдки… Просто ненавижу.
– Так я и думал, – холодно отозвался герцог. – Хорошо, оставим наши личные счёты. Я задам тебе несколько вопросов… Что? Ты сама хочешь что-то сказать?
Из глаз женщины вдруг потекли слёзы. Видно было, что за них она и сама себя ненавидит в тот момент, но остановиться не может.
– Милосердия… – прошептала. – Жиль… Жиль-берт… – Герцог странно передёрнулся. – Мой ребёнок… Прошу тебя…
Его светлость прикрыл глаза ладонью. Комендант и Винсент, хорошо знавшие эту его привычку – сдерживать последнюю вспышку ярости – напряглись.
– Милосердия… – сдавленно повторил герцог. – А погибшие дети? А мои, которых ты… – Он осёкся. – Скажи, Анна, план расстановки магической защиты Анжи ты продала добровольно?
Опомнившись, писарь схватился за карандаш. Маленький человечек прекрасно чувствовал, когда заканчивается предварительная беседа и наступает время вопросов и ответов. Последние нужно было успеть записать точь в точь, без искажений, а то не ровён час… не отмоешься потом на суде-то.
– Да, – выдохнула женщина.
– Тебе заказали украсть именно этот план? Кто?
– Гордон…
– Что ещё из моих бумаг было ему нужно?
– Только это…
– Лжешь.
Менталист-дознаватель подошёл ближе к допрашиваемой. При виде лёгкой невесомой фигурки, вроде бы такой безобидной, глаза бывшей герцогини налились ужасом.
– Он… Ему нужно было всё, связанное с приграничьем и… переговорами. Я торопилась… брала всё, где встречались названия городов на границах.
– Сколько он дал тебе за схему?
– Тридцать тысяч… камнем…
Его светлость скосил глаза на коменданта. Тот издали показал ему кольцо с сапфиритом – из числа драгоценностей, снятых с арестованной при подготовке к допросу. Все предметы, как и полагается, были описаны и лежали тут же, в специальном ящичке.
– Зачем тебе сапфирит? Зачем? Тебе был нужен именно он?
– Для моего ребёнка… – только и ответила Анна.
Её ребёнок был магом, внезапно понял комендант. Возможно, будущим менталистом. А может ещё кем-то, сильнее и страшнее… Во всяком случае, чрезвычайно редкий и дорогой камень, пополняющий магическую энергетику, мог пригодиться обычной женщине только в одном случае: если она забеременела от менталиста или, упаси боже, от некроманта… или… Мэтр Карр почувствовал лёгкую дурноту. Его светлость, по-видимому, тоже. Во всяком случае, он побледнел.
– Записали? – поинтересовался по-прежнему сухим будничным тоном. – Признание налицо: намеренная кража документа с планом защиты населённого пункта; последующая продажа с целью наживы. Анна, ты не задумывалась хотя бы на минуту, для чего бритту этот план?
– Какая мне разница? – наконец-то ощерилась она. – Да по мне, хоть что он с ним сделай – лишь бы тебе нагадить! Ты так носился с этим Анжи, так гордился собой и этим чёртовым барьером, что я не я была бы, если бы не подложила тебе свинью! Понял, скотина?
Его светлость отмахнулся от парнишки, что уже подскочил с кляпом в руках.
– Не надо. Пусть говорит. Осталось немного, каждое слово на вес золота…
Он помолчал.
– Милосердия, говоришь? Хорошо, Анна, будет тебе милосердие.
Комендант похолодел. Неужели… отпустит его светлость, смягчится? Или что-то надумал?
На лице у женщины промелькнула тень надежды.
– Я дам тебе шанс, Анна. Ты своим скудным умишком даже не осознавала, на что обрекаешь мирных людей, виноватых лишь в том, что тебе загорелось напакостить напоследок. Ты знаешь, что менталисты могут не только носить в себе воспоминания, но и передавать их? Со всеми эмоциями, болью, ощущениями – всем, что чувствует тот, с кого их считали. Приблизьтесь, мэтр Роше.
Он поманил к себе второго менталиста.
– Вот, Анна, видишь этого человека? Он носит в себе последние минуты жизни пятнадцати человек. Больше его разум просто не выдержал бы, но для обвинения и приговора тебе и всей вашей шайке вполне хватит. Со сволочью Гордоном я ещё разберусь, для него пощады не будет; но я – судия для всех своих подданных, Анна, а суд должен быть справедливым. Я приговариваю тебя к трём смертям. Сейчас ты сама переживёшь то, на что обрекла женщину, мужчину и ребёнка, которых и в глаза не видела. И это будет справедливо. Выживешь – я отпущу тебя на все четыре стороны, ибо, если искупление, через которое ты пройдёшь, тебя не убьёт – ты станешь другим человеком. Отпущу, даю слово. Это и будет милосердие. Но оставить преступницу без наказания я не могу, так выбирай: виселица – или чужие смерти.
… И вот тогда коменданту, человеку с рыбьей кровью, как про него говорили, сухарю, служаке, повидавшему на своём веку немало – впервые в жизни стало страшно.
* * *
Насилие над женщиной – зрелище отвратительное. И уж совсем дико, если насильник невидим. Пусть даже нагое тело прикрыто тряпкой: о том, что творили с умершей жертвой орки, догадаться нетрудно: по бесстыдно раздвинутым ногам, ритмичным, в такт движениям самца, вздрагиваниям тела, мычащему рту, словно зажатому невидимой лапой, голове, бьющейся о доски топчана… Но вот, вроде бы, страшный процесс завершён, несчастная со стоном хочет сомкнуть ноги… и хватается за живот. Лицо искажено болью. Руки пытаются удержать вываливающиеся внутренности… Потом странно дёргается и заваливается голова, как будто перерезали и горло. Глаза стекленеют. Конец.
Не выдержав, герцог сорвал кусок холстины с тела преступной жены. Поперёк живота у неё вспухал багровый рубец, медленно наливающийся кровью. Такой же, что и на шее жертвы.
– Стигматы, ваша светлость, – подал голос менталист, потирая собственное горло. – Я предупреждал.
– Да, я помню, – прошептал герцог. – Помню.
А ведь и я предупреждал, Анна, хотелось ему сказать. Ты думала – я для красного словца говорил о боли и мучениях погибших? Если менталист хороший – он произведёт полную пересадку сознания, и тому, на кого выпадет сей жребий, придётся испить всю горькую чашу страданий смертника.
Не только душевных, но и телесных. Покраснеет и лопнет кожа от сплошных ожогов – если человек пережил последние минуты сожжённого; закровоточат раны от ножа или меча; если жертва повешена – шею прочертит багровая борозда на шее и вывалится посиневший язык…
Не у всех физическое тело перенимало чужие страдания полностью. Были особи, устойчивые к ментальному воздействию, те отделывались ранней сединой и после испытания начинали чрезвычайно ценить жизнь, и не только свою. Но куда чаще смерть чужого человека для подопытного становилась личной.
Мэтр Роше был очень хороший менталист. Анна д'Эстре – всего лишь недалёкая взбалмошная женщина, как оказалось – без зачатков силы воли, необходимых для сопротивления ментальному воздействию. Ей предстояло испить ещё две чужих чаши страданий до того, как приступить к последней. Собственной.
Женщина. Мужчина. Ребёнок. Три жертвы нападения орков на мирный городок. Выдержишь, Анна?
– Как вы, мэтр? – отвлёкся герцог. – В порядке? Что у вас с голосом?
– Не беспокойтесь, ваша светлость. Мне легче. Немного задело. Продолжать?
– Продолжайте. Она… кем она себя чувствовала?
– Белошвейкой Мари. Побежала из мастерской домой, хотела спрятать ребёнка. Поймали и разложили прямо на пороге дома. О муже и сыне она так и не успела узнать.
– А… с ними что?
Менталист сдержал вздох.
– Вот сейчас и узнает. Все они там были… рядом, так их и нашли. Продолжать, ваша светлость?
Анна открыла мутные глаза. Неверящим взглядом уставилась в потолок. Затем на герцога. И затрясла головой:
– Не… не надо! Нет!
Его светлость откинулся на спинку стула.
– Смотри, Анна, смотри. Им тоже было больно и страшно… Продолжайте, мэтр Роше.
… На этот раз Анна застонала не сразу: сперва охнула, в кровь прикусила губы, странно дёрнулась, сжимая ягодицы… и задышала часто, прерывисто. В открытых глазах нарастали боль и обречённость. «Нет. Нет… Не дождётесь…» – шептала низким, почти мужским голосом. Тело её стало как-то неестественно выпрямляться, ноги напряглись, вытянулись в струнку, она словно нашаривала ими опору, пыталась удержаться – если не на ступнях, так на кончиках пальцев… Это продолжалось недолго. Икры свело судорогой. Колени подогнулись. Несчастная захрипела, и вдруг изо рта у неё хлынула кровь. Голова с широко раскрытым ртом откинулась назад под странным углом.
– Кол вышел, – угрюмо пояснил менталист очевидное. – Этот хоть недолго терпел: сердце пропороло, умер быстро. Не всем так… Нескольких, кто покрепче, наши ещё живыми застали. Сняли, напоили маковым отваром, чтобы не мучились… Продолжать, ваша светлость?
Герцог, не сводя глаз с бездыханного тела, покачал головой.
– Ждите. Может, и не понадобится.
В пыточной стояла тишина. Его светлость угрюмо вглядывался в искажённое предсмертным оскалом лицо, потерявшее даже следы былой миловидности. Да и мудрено было сохранить хоть что-то, Смерть редко кого красит, разве что святых, для которых кончина светла и благостна… Нынешняя, что пришла за этой женщиной, была отвратительна и не внушала ни скорби, ни благоговения.
– Похоже, всё, ваша светлость, – тихо сказал менталист. – Или почти всё. У неё повышенная чувствительность к воздействию, двоих хватило с избытком. Будьте осторожны, может успеть сказать что-то, такое редко, но бывает.
– Ах, Анна, – тихо, но отчётливо, произнёс герцог, – какая же ты всё-таки… дура. Ты так ничего и не поняла. Тебя использовали как пешку, как самую мелкую фигуру… и выкинули, когда не стала нужна. Гордон, сволочь, подставил тебя, предал, отказался…
По застывшему лицу казалось бы умершей пробежала судорога. Клацнули зубы. Глаза открылись. Менталисты, не сговариваясь, шагнули вперёд, прикрывая герцога от возможного предсмертного проклятья.
– Чтоб ты… – прохрипела Анна. Над магами и человеком вспыхнула сфера защиты. – Гордон, скотина, бриттское отребье, чтоб ты сдох, змеёныш… Я тебя доста…
И умерла. На этот раз – навсегда.
Менталист из Анжи грузно осел на пол. Коллега еле успел его поддержать, не позволив распластаться на каменных плитах.
– Сапфирит ему, – гаркнул его светлость, – быстро, быстро, чего вы ждёте? Вот же он, у вас на столе!
Комендант, выхватив из коробки кольцо, перебросил, чтобы не терять времени, дознавателю, тот вложил его в руку надорвавшегося собрата и покрепче сжал пальцы. Курьер глубоко вздохнул и очнулся.
– Оставите это себе, мэтр Роше, – распорядился герцог, убедившись, что маг приходит в себя. – Благодарю вас обоих. Можете рассчитывать на любую компенсацию.
Менталисты сдержанно поклонились. Они знали, что его светлость держит слово. Достаточно было наведаться на следующий день к казначею – и получить щедрые премиальные. Сапфирит останется у Роше – и это справедливо, потому что расход сил при трансляции предсмертных воспоминаний чрезвычайно велик, не сопоставим с простым считыванием. Каждый получит в полном соответствии с затраченными усилиями. Его светлость, как всегда, справедлив и щедр.
Маги ушли. Здесь в их услугах больше не было необходимости.
Остальные не трогались с места. Казалось, дело закончено, чего же более? Но герцог всё ещё всматривался в лицо покойной, пытаясь прочесть в своём сердце – что же он ещё чувствует? Ненависти не было. Жалости тоже. Смог бы – заставил её умереть за половину всех погибших, а память остальных перекинул бы на паука, засевшего в бриттском посольстве. Дипломатическая неприкосновенность, черти её дери… Он не трогался с места, остальные выжидали. Писарь по знаку коменданта набрасывал объяснение по изъятию согласно высочайшей воле особо ценного предмета из вещественных доказательств, заплечных дел мастера в очередной раз просматривали своё хозяйство – вдруг его светлости вздумается продолжить? Все хорошо помнили о двоих умертвиях, которые были повязаны вместе с беглой преступницей и содержались сейчас в камере неподалёку. Им полагалось бы вообще не высовываться из Некрополиса, единственного места во всей Галлии, где легально могли пребывать подобные существа. И уж, безусловно, необходимо было выяснить, как они миновали двойные кордоны и с какой целью находились рядом с герцогиней. Дабы не упустить очередного прорыва.
Герцог смотрел на Анну.
Что-то было не так. Не завершено. Несмотря на оскал Разрушительницы наслаждений и Разлучительницы собраний, на её тяжёлое давящее присутствие. Его светлость вновь погрузился в собственные ощущения, временно отключившись от внешнего мира. Что не так?
Неким шестым чувством он уловил появление рядом кого-то ещё. Но верный Винсент молчал – и не потому, что его могли нейтрализовать, нет, герцог бы почувствовал эмоции молочного брата… Появился кто-то, кого не впустить не могли. Равный по силе и влиянию ему, сиятельному герцогу, правителю Галлии, любимцу короля.
Открыл глаза, покосился на мощную фигуру одесную.
– А вы здесь зачем, ваше высокопреосвященство? – поинтересовался не слишком вежливо. Он не любил вмешательства церковников, но… приходилось смириться. Дело с Анной вышло за рамки личного и обрело государственный размах Хорошо ещё, с тайной службы его величества никто не заявился…
– Затем, – коротко и не совсем по чину ответил архиепископ Эстрерский, также не обременяя себя этикетом. Ему было не до того. – За этим же самым. Сейчас начнётся.
И уставился тяжёлым взглядом на дрогнувший живот покойной.
Герцог медленно встал.
Не надо было отпускать менталистов. Какая-никакая, а всё ж магия, сейчас пригодилась бы… Краем уха уловил, как лязгнула шпага, вынимаемая капитаном из ножен. Напряжение, разлитое в воздухе, схватило за горло.
Внутри неостывшей плоти шевелилось нечто живое. На округлости живота образовалась заметная выпуклость, двинулась к пупку, метнулась вниз, в сторону, вспучила бок, натягивая кожу… Как будто некое существо тыкалось изнутри, пытаясь найти выход.
– Это что ещё… – только и смог выговорить герцог.
– Дьявольское созданье, – мрачно сказал его святейшество. И перехватил поудобнее пастырский посох. – Хорошо, что здесь и сейчас…
Живот Анны вспух, всё тело затряслось мелкой дрожью. Рубец-стигмат лопнул, края раны расползлись, и в получившийся разрез стало протискиваться… протискиваться…
Герцог не успел э т о разглядеть. Молния, сорвавшаяся с навершия посоха, выжгла утробу покойницы вместе с пытающимся неестественно родиться содержимым. И даже привыкший ко всему на своей работе палач Анри перекрестился с облегчением.
Страшно завыли два нечеловеческих голоса за стеной. Послышались гулкие удары. Кто-то колотился в обитые железом двери.
– Чуют гибель своего отродья… – с удовлетворением заметил архиепископ. Кивнул на то, что осталось от тела. – Отпеть как христианку… Да очнитесь, ваша светлость, мы не закончили! У вас два экземпляра этих тварей, уже достаточно взрослых, чтобы сопротивляться. Я приехал за ними.
– Уже донесли, – мрачно констатировал герцог, оторвавшись, наконец, от страшного зрелища обожженной плоти, некогда бывшей его супругой.
– Ну, зачем же так… Доложили, – поправил архиепископ. И повернулся к коменданту. – Отпеть, как я и сказал, дабы позаботиться о бессмертной душе, затем сжечь – для недопущения остаточной скверны. Поверьте моему опыту, так будет спокойнее.
Герцог поморщился. Однако затевать с представителем Церкви свару из-за решений, которые он и сам бы принял – глупо. Особенно с этим представителем… Украдкой покосился на мощную фигуру, распирающую скромную монашескую рясу. Архиепископ, несмотря на высший чин, тяготел к простоте и удобству, а богато расшитые стóлы сковывали движения и чересчур давили на могучие плечи бывшего военачальника.
– Прошу вас выдать мне для допросов и изучения оставшихся, – невозмутимо, словно бы и не замечая жутких звуков по соседству, напомнил Бенедикт Эстрерский. – У меня есть веские основания полагать, что ваши люди вскоре с ними не справятся.
– Извольте. Мне они без надобности, – ответил герцог. Он мог бы, конечно, и возразить, но… Его высокопреосвященство был прав. – Капитан, распорядитесь выделить охрану для препровождения.
– Не беспокойтесь. – Архиепископ, несмотря на грузность, легко двинулся на выход в подвальный коридор. – Со мной мои люди.
Комендант бросился следом.
– Осторожно, ваше высокопреосвященства, бузят пленные-то! Не подходите слишком… не ходите один, ваше высоко…
Не сговариваясь, капитан и герцог поспешили вслед за духовным пастырем, который пёр, как таран, прямо на дверь камеры, содрогающуюся под мощными ударами.
– Почуяли… – повторил злорадно священнослужитель. И повелительным жестом осадил присутствующих. – Не приближаться! У служителя Божьего всегда наготове Божье Слово и…
Дверь слетела вон, и в проём выпрыгнули две твари. С мешками на головах, вслепую – безошибочно бросились к архиепископу.
– … Вера, – зычно довершил тот, и от мощного голоса осыпалась копоть, десятилетиями копившаяся на сводах. Мощный кулак смиренного сына Божия впечатался в лоб умертвия, второй – согнул пополам следующего. – … Забирайте эту падаль.
Привычно потёр костяшки пальцев. Какой бы ты ни был – Тёмный маг, Светлый, а хороший удар – он и в Некрополисе удар. Не до заклятий, когда дух вон.
Святой отец осенил присутствующих крестным знамением и величаво направился к выходу. Невесть откуда взявшиеся послушники, выправкой под стать своему духовному наставнику, шустро скрутили бесчувственные тела и поволокли вон, как трудолюбивые муравьи, перетаскивающие яйца в безопасное место.
– Верую! – восторженно прошептал один из рейтаров-новобранцев, глядя им вслед телячьими глазами. – Ей-богу, верую!
* * *
Острые языки нашёптывали, что под сутаной его высокопреосвященства до сих пор скрываются широкие кавалерийские штаны, дабы смиренному богослужителю не тратить время на переодевание, а сразу после мессы, завернув полы, уноситься на рыжем Буцефале за город – исключительно для высоких помышлений и просветления духа на лоне природы. А кто не верит – пусть приглядится повнимательнее во время службы – и увидит, как блеснут из-под церковного облачения вполне мирские шпоры с изрядно потёртыми зубцами…
