Текст книги "Дом изгнанников (СИ)"

Автор книги: Вероника Тутенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

  – Как это?

  Обезьянки кажутся самим воплощением приветливости и дружелюбия, особенно гиббон Микки, который, по-видимому, здесь чувствует себя «главарем».

  – Сейчас я позову администратора, она расскажет детали.

  Администратором оказывается шикарная длинноволосая натуральная блондинка с необычным именем Виолетта.

  – Главное, чтобы обезьяна не укусила посетителя, – еще раз акцентирует она, так что это уже начитает настораживать.

  – А что часто кусают?

  – Очень редко, но случается. Поэтому обезьян даем в руки не всех.

  – Может, проще вообще не давать?

  – Нет, так нельзя, выставка у нас контактная. Если видите, обезьянка настроена дружелюбно и готова идти на руки, тогда можно доставать ее из клетки, если нет, предложите другую или сначала прижмите к себе, незаметно успокойте... Посетитель должен уйти довольным. Поэтому сейчас вам нужно начитывать всего о мартышках как можно больше, и если что, звоните, спрашивайте у меня, можно и очень поздно, я иногда до двух ночи не сплю. Но рассказывать надо не факты из энциклопедии, а что-то интересное. Например, черные хохлатые мангобеи во многом лучше людей, никогда не бросят детенышей, принимают в свою стаю даже потерявшихся маленьких обезьянок других видов. А кто-то приходит сюда, просто хочет поговорить, здесь надо по ситуации смотреть. Людей иногда много и все разные, поэтому у нас и работает сразу два экскурсовода, потому что если посетители будут ждать, пока наберется большая группа, им надоест и они могут уйти. Ну что завтра к одиннадцати? – переводит взгляд с подошедшего босса на меня администратор.

  В одиннадцать начинает работать выставка.

  – К восьми, к началу рабочего дня, – не собирается он делать поблажки новичкам.

  Впрочем, позже пришла sms от администратора: «Завтра начало рабочего дня в 8.30».

  Где-то на самом дне сумки у меня завалялось старое немаркое платье, видимо, как раз на такой случай. Как фокусник, вытаскиваю его и, оставив на столе, иду за утюгом и гладильной доской.

  Когда же снова поднимаю платье, весь низ его оказывается в какой-то противной желто-зеленой жидкости.

  Пытаюсь краску оттереть, но платье проще выбросить, что я, собственно говоря, и делаю. Художница!

  Одежды у меня в моем временном доме совсем немного, и утром влезаю в первое, что подвернулось под руку, а подвернулось мне простое, но элегантное бежевое трикотажное платье, в котором я была вчера на собеседовании.

  Стрелки часов по своему обыкновению куда-то несутся, как с ними обычно происходит в начале дня, особенно, если рано встаешь.

  Ладно, решаю я, все равно, первый день, мартышек брать на руки не буду, зато платье хорошо сидит, и нем приятно будет встречать экскурсантов.

  Утром запах в помещении выставки стоит такой, что как говорится, хоть топор вешай, но быстро привыкаешь. С ним предстоит бороться, в частности, и мне, с помощью моющих средств, но прежде обезьян нужно накормить

  В 9.45 молоденькая девушка-экскурсовод уже почти нарезала курицу и зелень для мартышек.

  Девушку зовут Настя. Познакомившись, интересуюсь подробностями работы. Оказывается, в каждом городе компания снимает на всех одну или две квартиры.

  – У каждого отдельная комната.

  – А на чем переезжаете?

  – На автобусе. Будете ехать вместе с обезьянами, – присоединяются к разговору двое симпатичных ребят. – Они у нас переезжают в других транспортировочных клетках поменьше. Ехать шумно, но весело.

  – А выходные есть у вас?

  – Конечно, можно брать любой день недели, кроме субботы и воскресенья. В выходные посетителей больше всего.

  Обход с едой начитается с гиббона Микки, который, раскачиваясь, не то поет, не то плачет, как будто пытаясь себя успокоить.

  – Куда ты ему столько курицы? – подходит к экскурсоводу администратор и обращается уже ко мне. – Микки по утрам у нас любит петь. Потом после того, как они поедят, нужно подождать пятнадцать минут, чтобы они покакали, а потом уже мыть клетки и купать Тишку. В десять приходит уборщица мыть пол, а в один...

  Микки тем временем, возомнив себя Кинг Конгом, ухватил меня за край одежды с явным намерением затащить в клетку. Коллеги бросаются мне на помощь, но Микки ловок и силен и сдаваться так просто не собирается. Клочок ткани остается в его руках, в смысле, лапах.

  – Микки так всех проверяет, – утешает администратор, – Сколько у меня волос было выдернуто клоками первое время. Испытывает, кто сильнее. Если из раза в раз не обращать внимания на выходки Микки, то успокаивается «да ну тебя!» и тоже перестает обращать внимание.

  Но пока до такого взаимопонимания с альфа-самцом, который держит всю мартышачье-людскую стаю в своих цепких лапках, мне еще далеко.

  В общем, я уже посматривала на дверь, проводить экскурсию в таком потрепанном виде совершенно не хотелось, особенно если среди посетителей окажутся знакомые, но загадочное «Тишку купать» заставило остаться и вымыть несколько клеток снаружи. Внутри – мужская работа, раньше, чтобы сделать ее, работникам передвижной выставки приходилось забираться внутрь, но с тех пор, как компания обзавелась новой современной техникой для уборки, все стало гораздо проще.

  Купание малого толстого лори Тишки, к слову, стоило того, чтобы задержаться. На ощупь очень мягкий, как кошка, с огромными инопланетными глазами.

  – Кошку когда-нибудь купала? – спрашивает напарница. – То же самое.

  Мы аккуратно намыливаем зверушку хорошо разбавленным водой детским шампунем. Купаться лори не любит, но, тем не менее, не сопротивляется. Медленно поднимается по руке, как по ветке. Если взять его, как кошку, зверьку это может не понравиться. Тишка вообще очень медлителен по своей природе, именно поэтому она снабдила лакомого для хищников красавчика двумя язычками, один из которых ядовит. Тишка обмазывается защитным секретом и оказывается словно в невидимом панцире, а зверюге, который надумает его сожрать, уж точно не поздоровится.

  Тишку купать мне определенно нравится, и это едва не становится причиной остаться.

  – Запоминай, завтра будешь все это делать одна, – наставляет напарница. – Я сегодня последний день.

  – Но как же? – купать одной мартышек, толком еще не привыкших ко мне, нет, мне это совершенно не улыбается.

  – Я не думала, что совсем не буду видеть семью... Поэтому ухожу.

  – А потом планируешь вернуться?

  – Да, хотелось бы...

  Сердечко у Тишки уже начинает учащенно биться – пора заканчивать с купанием и вытирать насухо большим полотенцем.

  – А что купают только Тишку?

  – Всех, но сегодня очередь Тишки, – поставила меня в известность Виолетта.

  Да, пожалуй, если бы в этот день была очередь маленького кинг-конга Микки, я бы не стала рисковать своими волосами и ушла раньше. Но что-то меня еще удерживает. Возможно, протянутая из клетки рука Микки. Выглядит он очень дружелюбным, и я снова поддаюсь на провокацию. Через секунду мы с Микки сцепились в схватке: кто кого. Нет, я не собиралась уступать. «Ты слышишь, я не боюсь, тебя, Микки!» – хотелось мне крикнуть в лицо гиббону.

  Он резко ударил меня когтем по руке. Мой указательный палец левой руки теперь выглядел так, как будто его окунули в алую краску.

  И в этот самый переломный момент судьбы раздался звонок.

  Звонила Татьяна.

  – Помнишь, я тебе говорила, профессор живописи, у которого я брала уроки, набирает новую группу, как раз одно место свободно. Подумала, тебе может быть интересно.

  – Мне очень интересно, – увидела я знак судьбы в звонке и втором испорченном за второй день платье.

  Мне, действительно, было интересно, и очень хотелось, чтобы лимонно-желтая краска, которую я так и не смогла до конца оттереть от черного платья, чтобы она ожила автомобилем, подъехавшим осенью к дому. Отражение фар дробится в мокром асфальте на оттенки, как будто в лужицах растеклись акварельные краски.

  Да, поймать, заключить в раму это неуловимое ... это было важнее даже мартышек.

  Мне приносят кусочек ваты и какое-то дезинфицирующее средство и, попрощавшись, я уходу подальше от зловредной обезьяны.

  На другой день я поняла, что со мной творится невероятное: я скучаю по мартышкам и хочу ехать с ними в автобусе в Ростов-на-Дону и «зато не надо вставать в шесть утра» равно как и прочие «зато» слабо меня утешают. Поборовшись с собой еще пару дней, я снова отправляюсь на выставку, уже в качестве посетителя. Но, увы, мне уже нашли замену.

  – Двоих экскурсоводов нашли?

  – Двоих, – убивает надежду администратор.

  – А где же они?

  В зале только мама с двумя детьми, сами читают таблички.

  – Отдыхают перед завтрашним переездом.

  Признаюсь, что скучаю по Тишке, и мне любезно достают его из клетки. Он, похоже, сразу узнал меня.

  – Вот кошачий лемур у нас любит фотографироваться, – достает сотрудник выставки, парень лет двадцати пяти, из клетки мартышку с длинным полосатым хвостом, как у кота, но та, похоже, иного мнения на этот счет. Сделав ему прямо в руку свои дела, зверек, вернувшись в клетку, сворачивается клубком, как самая настоящая кошка.

  – А Микки?

  Микки любопытно поглядывает из клетки. На обезьянке розовое платье.

  – Нет, у нее сейчас режутся зубки.

  – Так значит ты у нас девчонка и к тому же модница? Платье сшито на заказ?

  – У нее таких платьев штук десять, – рассказывает другой парень с маленькой макакой на руках – ей всего полтора месяца. Она недавно родилась в другом филиале выставки и здесь еще не совсем освоилась. – Микки у нас еще и на велосипеде катается, а капуцин Шурик – танцует.

   Микки в этот раз дружелюбна и даже не пытается проказничать, да и мне известны уже ее повадки.

  Маленькие посетители выставки, усмотрев во мне знатока обезьян, расспрашивают, какая мартышка самая старшая, а какая самая быстрая и кто из них еще снимался в кино. К слову, все обезьянки с выставки родились в неволе, в Московском зоопарке, где были куплены для частной коллекции. Самой старшей из них, мартышке брассе, девять лет. Мальчики, похоже, довольны моими ответами и совершенно не спешат уходить.

   Я тоже ухожу неохотно, но у выхода останавливаюсь перед столиком администратора:

  – Если все-таки от вас уйдет экскурсовод, – (судя по роликам с выставки, меняются они довольно часто), – приглашайте меня обратно.

  – Второй раз мы никого не берем. Такое у нас правило... – ставит точку администратор, протягивая мне фото с большеглазым Тишкой, начисто вымытым с детским шампунем.

  Признаться, я немного завидовала им..... Я хотела ехать с новыми коллегами и мартышками, хотя к коллегам в данном случае можно отнести и приматов, куда-то на другой конец страны, где также буду резать корм для обезьян, чистить их клетки и создавать ощущение праздника у посетителей выставки.

  Но мне совершенно не хотелось жить вшестером в одной квартире, пусть даже в отдельной комнате. К тому же, очередь по утрам в ванную и туалет, не говоря уже о подъеме в шесть утра – нет, это мне определенно не нравится.

   31

  В общем, как и все в жизни встречи, встреча с Профессором была не случайной.

  Профессор говорит, что в этот раз у него подобралась очень интересная группа, в том смысле, что это мы все такие интересные.

  Нас семеро – моя любимая цифра, и мы все, действительно, разные.

  О Татьяне я уже мельком рассказывала. В толпе в ней вряд ли даже опытный физиономист сразу же вычислит художника. Уверенная быстрая походка, строгая прическа – стрижка выше плеч, взгляд тоже уверенный и даже строгий. Стильные и строгие очки. Качественная одежда простого покроя. И непременно яркая деталь – туфли, шарф или зонтик или все вместе. Любимые цвета Татьяны – черный, серый и красный. Такая элегантная особа. О своем внутреннем мире не распространяется особо, но что-то неуловимое выдает, что он богат и интересен.

  Пожалуй, единственный человек в нашей группе, в ком я бы мгновенно и безошибочно распознала художника, это Марта.

  У Марты всегда несколько отрешенный взгляд, и в ее походке, каждом движении ощущается что-то бунтарское. Ей как будто наплевать, а может, и в самом деле наплевать, что происходит вокруг, и уже тем более она не позволит, чтобы это что-то помешало разноцветным брызгам на влажном холсте обрести расплывчатую и в то же время очень точную форму.

  Влажная дымка, как будто только что закончился разноцветный акварельный дождь, видимый одной только Марте.

  Она высока и стройна и часто говорит на тему, что она, Марта, была когда-то настолько красива, что постоянно страдала от этого. И теперь даже рада, что нет уже назойливого, как августовский комар, внимания, а есть возможность духовного роста и самосовершенствования, и можно поехать на Тибет и на Гоа, открывать новые грани себя самой в искусстве.

  При этом Марта как будто невзначай посматривает на окружающих, видимо, ожидая уверений в том, что она по-прежнему хороша собой, но все, включая меня, это понимают и все почему-то молчат. Марту это расстраивает и немного злит, она неистово бросает на лист кисточкой кляксы, и через какое-то время снова возвращается к той же теме.

  У Марты есть младший брат. Его зовут Руслан, и он тоже наконец-то решился, ну вы понимаете, на что. Несмотря на то, что Руслану уже за сорок, Марта продолжает обращаться к нему исключительно с назидательными интонациями. Его это ничуть не смущает.

  Руслана можно к равной степень принять как за художника, так и за мелкого фермера, кем он в сущности и является. Но фермер, он, конечно, не совсем обычный. Недавно Руслан заказал себе флейту и научился на ней играть на каких-то on-line – курсах, и теперь музицирует на ней козам, и говорит, что от этого их молоко становится особенным и заряжено позитивом.

  Рисует Руслан кропотливо и основательно, аккуратно раскладывая композицию на тона. Профессор говорит, что для художника важнее чувствовать тон, чем чувствовать цвет, и хвалит за это Руслана.

  Мне всегда нравились люди, способные бросить вызов самим себе. Когда я впервые увидела Галину, в ее взгляде еще были сомнения «туда ли я пришла?» Она их даже озвучила вслух.

  – Вы, наверное, УЖЕ умеете рисовать? – обратилась она ко мне, сделалав акцент на слове «уже».

  – Нет, – ответила я. – Я ТОЛЬКО собираюсь учиться.

  Галя с облегчением вздохнула, и я украдкой тоже.

  Меня мучали те же сомнения, что и ее, хоть я их и довольно успешно скрывала.

  У вас когда-нибудь распускался цветок на глазах?

  Есть такой удивительный цветок Ночная красавица. Если повезет, можно увидеть, как он приветствует сумерки, расправляя в реверансе лепестки, и тянется сердцевиной к первым звездам.

  Нечто подобное происходило на моих глазах и с Галиной.

  Не знаю, замечали ли эти перемены ее коллеги по цеху на заводе, где она работала двадцать пять лет укладчицей, но здесь в студии Профессора это было очевидно, особенно после его одобрения:

  – Хмм... Интересно. Своеобразно, – в задумчивости останавливался он перед работами Галины. – Как точно передана глина, а вот бутылочки надо поизящнее, они как будто тоже из глины, – и он брал из рук Галины кисть и добавлял изящества стеклу, изображенному на листе.

  Лучше всех в нашей группе рисует Женя, самая молодая из нас ученица. Даже странно, почему она, обладая столь ярким талантом, имеет диплом бухгалтера, а не художника. Впрочем, Профессор видит в этом свой плюс. Говорит, академический подход убивает индивидуальность. Делать что-то не так, как надо, а так, как хочется, в этом вся Женя, и в этом ее сила.

  Так и хочется протянуть руку и, нарушив законы физики, взять написанное Женей яблоко, ощутить его прохладу и гладкость.

  Видимо, именно этого эффекта и добивалась художница.

  И сама она как-то слишком реальна, экспрессивная, яркая – невысокая и худенькая, но ее обязательно выхватишь взглядом из толпы, тем более что ее короткие густые волосы выкрашены «под тигра». Конечно, ее неординарность проявляется не только в этом.

  – Мне кажется, у тебя склонность к гиперреализму, – заметила как-то хозяйка арт-школы, рыжеволосая миловидная дама средних лет Марина Владимировна, когда Женя писала уже другой натюрморт.

  – Вы думаете?

  – Да... Если посмотреть вот так... – она отошла на несколько шагов назад, – то кажется, что твой бокал танцует. Удивительно.

  – Мне кажется, он просто слегка кривоват, – слегка нахмурилась Женя.

  – Нет, нет, – с жаром принялась возражать Марина Владимировна. – В этом вся прелесть. Танцующий бокал. Он, и правда, танцует.

  Иногда чем ближе мечта, тем более недосягаемой она кажется и обиднее, когда не можешь дотянуться до нее. Как до яблока, которое и не звезда с неба, и висит как будто бы не очень высоко, но с земли – не достать, и залезешь на дерево – не достать – мешают ветки, как будто охраняя заветный плод. И остается только ждать, когда оно само созреет и упадет в чуть влажную прохладу подвыгоревшей сентябрьской травы.

  Пожалуй, никто из нас не был так близок к миру живописи, как Полина Андреевна. Большую часть своей жизни она проработала хранительницей фондов в галерее.

  Сколько разных встреч было за эти годы с профессорами искусств и обычными гениями. Полина Андреевна разговаривала с великими художниками, даже давным-давно покинувшими Землю, и, кажется, знала, как никто другой на белом свете, что они хотели сказать тем или иным полотном. У каждого творца – свой язык, своя поступь. Грациозные и тяжеловесы – одни едва касались восприятия, но оставались в сердце навечно, другие впечатывались в сознание, царапали и порой даже пугали.

  Полина Андреевна старше всех в нашей группе. У нее уже взрослые внуки, но только теперь она осмелилась воплотить свою давнюю трепетную мечту – стать художником. Наверное, поэтому у нее часто вид такой, какой, вероятно, был бы у Наполеона, одержи он победу над Россией.

  В каждом из нашей группы я в чем-то узнаю себя. Со мной вы уже знакомы немного.

  Профессор совершенно не похож на профессора. Точнее, не соответствует моему представлению о профессорах. Когда при мне произносят это слово, мое воображение рисует самоуверенного, но чудаковатого индивидуума.

  Наш профессор склонен к самоиронии, но совершенно не склонен к эксцентрическим выходкам. Основательный, правильный – в нем даже есть нечто мужицкое, что сам он старательно подчеркивает и с какой-то даже гордостью, как когда-то Есенин, говорит о том, что родился в деревне.

  Хотя он мог бы этого не говорить. Кто еще с такой любовью напишет заблудившегося в лопухах цыпленка или встречу петуха и павлина, как не человек, выросший в деревне?

  Профессор оказался несколько дотошным, придирчивым даже. То одно ему не нравится (в моих рисунках), то другое. Хотя ясно же, мы только что собрались в этой студии, похожей на общую мастерскую, именно для того, чтобы учиться. У кого-то получается сразу разложить натюрморт с муляжными фруктами и бутылками на тона, а у кого-то и нет.

  Оказывается, я даже не умею держать в руках карандаш. Да-да, и не только я. Художники держат карандаш совершенно не так, как нормальные люди, и сначала это жутко неудобно, но где-то уже в середине первого занятия мы все вполне научились владеть орудием художника, приготавливать бумагу (здесь тоже свои тонкости) к творческому процессу и правильно прикреплять ее к планшету.

  К тому же, я, видите ли, не вижу главного, оно у меня утопает в деталях; это как женщина, надевшая сережки и колечки-браслетики, забывшая влезть утром в платье. Примерно так же, как эта незадачливая дама чувствовала себя и я, когда Профессор на примере моего рисунка показывал, как не надо передавать цветовой спектр на черно-белом рисунке. Впрочем, заметил, что все мы пришли сюда не зря и у всех нас есть шанс стать художниками, но, конечно, не сразу.

  Тем не менее, однажды, в детстве, я уже сдалась, и теперь ни за что не успокоюсь до тех пор, пока не нарисую к одной из своих историй такую иллюстрацию, чтобы кто-то другой, увидев ее, спросил, а что за краски у художника?

  Я не сдамся. Нет. Ни-за-что.

   32

  К уже знакомым нам бутылкам и чайнику, луку сегодня добавляются яблоко и разноцветное полотенце в мелкую полоску. Когда все это наконец разместилось (правда, не так, как мне хотелось) на моем акварельном листе, прежде, чем взяться за краски, стираю все ненужные линии. Незамысловато, но неожиданно профессор находит, что это небезынтересно. И еще более неожиданно – предлагает мне перерисовать полотенце в деталях.

  «Какая-то в этом... странная наивность, – остался, наконец, доволен мной, когда я закончила рисунок. – Но в ней есть все».

   33

  Наверное, пройдет сколько-нибудь, может быть, даже и немного времени, и я буду с легкой ностальгией вспоминать свою каморку папы Карло, где училась рисовать.

  Почему-то именно здесь я как-то по особенному ощущаю Пространство и Время, как они, постоянно взаимодействуя друг с другом, то сужаются до карандашной точки на листе, то расширяются до того невообразимого, что принято называть абстрактно «бесконечность».

  И со мной тоже происходит что-то не вполне объяснимое. Например, я вспомнила вдруг...

  В детстве у меня были друзья, их звали... я даже не помню их имен.

  Собственно говоря, они даже не были реальными людьми, но это ничуть не мешало нашей крепкой дружбе.

  Один из них стал мне старшим братом, а вторая была моей сестрой-близнецом. Мне, конечно, стоило немалых усилий тогда напрячь фантазию, чтобы как-то оправдать их появление на свет. Брат должен был быть именно на семь лет старше, в моих мечтах его появление на свет выглядело довольно странно. Мама переносила его в животе семь лет и даже не заметила, что в ней кто-то живет. А потом он выбрался на белый свет вместе со мной и моей сестрой-близнецом, но их украли прямо в роддоме злые люди, которые были не то учеными, не то какими-то колдунами. В общем, мы встретились и подружились с моим братом и сестрой, но ни я, ни они, как в индийском фильме, не догадывались, что мы родные души. Мариэлла и Ив обладали удивительным даром – они умели оставаться невидимыми для всех остальных и были видимыми для меня. Благодаря этому мы часто попадали в разные передряги. А потом Мариэлла и Ив как-то незаметно ушли из моей жизни, и я даже никогда не задавалась вопросом, куда, как сложились их судьбы.

  Почему теперь я вспомнила вдруг о них?

  К слову, у меня есть и настоящий, невыдуманный, брат, но младший и зовут его не Ив.

   34

  До сих пор мне так и не удалось поговорить с Элей по телефону.

  Похоже, ее номер заблокирован для всех.

  Мне ничего не оставалось, кроме как нагрянуть к ней к гости без приглашения. Благо, адрес Жанне известен. Она предупредила, чтобы я ни в коем случае не упоминала о Ветровой, эта фамилия действует на Элю, как гипноз, и она яро бросается на защиту мошенницы.

  Мое глубокое убеждение – невозможно помочь человеку, если он сам хотя бы немного, хотя бы совсем чуть-чуть не хочет себе помочь. Иначе это просто-напросто насилие над чьей-то волей.

  Я сказала об этом Жанне, когда она мне позвонила в очередной раз.

  – Какое насилие? – возмутилась она, стала почти агрессивной. – Эля думает, что у нее все хорошо, она живет в каком-то своем темном мире и не хочет из него выбираться. О чем ты говоришь? Она была нормальный адекватный бизнесмен, а теперь она овощ! Она ничего не решает, она полностью под властью Ветровой, зависит от нее, как наркоман от новой дозы.

  Слово «овощ» неприятно резануло слух. В тоне Жанны ощущалось презрение, которое она и не пыталась скрыть.

  – Оля – талантливая творческая личность, у нее свой жизненный путь и свое право, в том числе, и на ошибки.

  – Она умница, талант, – согласилась старшая сестрица. – Но сейчас ее талант полностью во власти Ветровой, и она делает с ним все, что захочет, лишь бы получить побольше денег. Больше, кроме денег, ее ничего в жизни и не интересует. Даже с собственной дочерью не общается годами. Через неделю приедет Виолетта, она у меня юрист, очень хороший юрист, но и она не может сделать ничего с этой гадиной. Виолетта сама тебе все расскажет...

   35

  Я стала замечать, что мои новые друзья-художники стали для меня чем-то вроде второй семьи, а живопись все больше и больше затягивала меня, как секта, где нашим гуру был, конечно, Профессор.

  Он мог рассказывать о себе порой совершенно неприглядные вещи, например, как однажды в старинном городке, куда он отправился с женой на пленэр, его приняли за бомжа. Или о том, как мастерской ему раньше служил подвал с крысами, которые постоянно поедали все съестное, что он изображал на натюрмортах, и инсталляцию приходилось постоянно обновлять. При этом наш профессор законченный романтик, в чем мы убедились на недавнем пленэре в зимнем лесу на окраине города.

  – Рисуйте, кто что хочет, – обвел профессор заснеженное пространство взглядом, и мы разбрелись с мольбертами кто куда, а наш учитель тем временем достал из кармана три мандарина, бросил их в снег.

  Обычные оранжевые фрукты на наших глазах обретали статус волшебных заснеженных мандаринов, похожих на притаившихся в сугробе снегирей.

  Кисть профессора остановилась на минуту.

  – Кстати, обычное пиво обостряет восприятие цвета, – давал он по ходу ц/у, – но главное в этом деле не переборщить, иначе получится совершенно обратный эффект. Несколько глотков вполне достаточно.

  Снег на его новой картине превращался на наших глазах в серебро наивысшей пробы, переливающееся всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками морозного дня.

  У Профессора есть и другие прекрасные натюрморты, целая серия, с мандаринами, но эти, в февральском снегу, особенно, на редкость хороши.

   36

  Виолетта была настоящим сокровищем, сочетала в себе утонченность Эли и практичность Жанны.

  Девушка только что вернулась из Лондона. Влажная поволока Темзы еще осталась в ее взгляде, и вместе с тем он был уверенным, с легким кошачьим прищуром.

  Длинные гладкие волосы черным зеркалом, в котором отражается, бликует окружающий красавицу мир, доходят по того великолепного изгиба спины, который является одной из составляющих грациозной женственности. Точеный носик, приветливая улыбка, стройная фигура – все вместе дает его обладательнице полное право претендовать на титул богини или как минимум хозяйки жизни.

  Такой я увидела Виолетту в зале кафе «Амстердам», где мы договорились о встрече.

  – Я знаю, что случилось с тетей Элей, но я знаю не все детали, – начала издалека Виолетта. – Последние два года я живу в Великобритании, мой муж – англичанин, но основные моменты, конечно, знаю.

  Мне показалось, слова Виолетты звучат как подстрочник, каких-то нескольких лет хватило для того, чтобы навсегда разорвать пуповину с Россией.

  – По документам никакого криминала нет, после долгих, правда, уговоров, но тетя Эля показала их мне. Да, она сама подарила свой дом этой... не помню фамилию.

  – Ветрова...

  – Да, точно. Пыталась с ней и поговорить, но, знаете, не у всех людей есть совесть, а у Ветровой ее, по-моему, совсем не осталось. Страшная женщина.

  – Но неужели нельзя доказать, что Эля была в невменяемом состоянии, как я понимаю, так, по сути, и было?

  – Можно, – согласилась Виолетта, но кто это может подтвердить? Сама тетя Эля говорит, что ничего такого не было, что она действовала в здравом уме и трезвой памяти. Она просто боготворит эту Ветрову, все время защищает ее! Какой адвокат здесь поможет?

  Виолетта развела руками.

  Я вздохнула.

  – Это же вы написали «Когда растает снег»? – спросила вдруг Виолетта.

  – Да, – была польщена я ее осведомленностью.

  – Я читала вашу книгу еще до того, как уехала из России. Мне понравилось. Имени автора не запомнила, но сейчас смотрю на вас, и такое чувство, что где-то вас уже видела, а потом вспомнила – на обложке книги. Я ведь тоже увлекаюсь немного ландшафтным дизайном, особенно сейчас, когда не работаю по своей основной специальности. Иногда мне хочется, как ваша героиня, бросить все и уехать куда-нибудь в глушь, но это, к сожалению, только мечты. Нет, я обожаю Лондон, – Виолетта поймала мой взгляд. Видимо, в нем было что-то, что перенаправило ее слова в другое русло. – Это абсолютно мой город, как будто я там родилась. Я очень быстро в совершенстве выучила английский. Да, – Виолетта вдруг как будто вспомнила, что ее где-то ждут. – Извините, я приехала всего на две недели, столько всего надо успеть. Спасибо вам, что хотите помочь тете Эле. Есть один человек, который, возможно, знает, что с ней. Но со мной он разговаривать не стал, он вообще общается только с художниками.

  Виолетта достала из сумочки изящный блокнот, что-то записала в нем, вырвала листок и протянула его мне.

  – Еще раз спасибо. Если что, обращайтесь, и до свидания.

  Девушка протянула мне руку. Через минуту Виолетта уже ехала куда-то в такси.

  Я неспеша пешком вернулась в мой временный дом, достала из сумочки врученный мне племянницей Эли листок. Летящим почерком на нем было написано: Кроу

  И, кажется, я знала, где его искать.

   37

  Говорят, иконы – окна в другой мир, но мне кажется, в какой-то степени то же самое можно сказать и о талантливо написанных картинах.

  Они гораздо больше, чем полотна.

  Пробовать то, что тебе пока не доступно, стоит хотя бы для того, чтобы восхищаться тем, чего сам пока не умеешь. В каждой телесной оболочке, как джин в кувшине, заточен свой гений, но не каждому дано вырваться из него.

  В России много гениев, и мне кажется, эра, которую предсказывал Тальков, уже наступила.

  Мне часто приходят на ум слова этой песни, хотя я довольно далека от бардовской романтики, и песни у костра в моем сознании тесно связаны с огромными кровопийцами-комарами.

  Почему-то там, где встречаются мрак и гитара, их всегда возмутительно много.

  «Но точно знаю, что вернусь пусть даже через сто веков в страну не дураков, а гениев».

   38

  – Гениально! – мурлыкала Ирина, раскладывая стопку работ своих учеников на две в классе арт-студии. В одну, поменьше, попадали гениальные, в другую обыкновенные. – Только посмотри, Вика, как прекрасно передана фактура предметов, а ведь женщине этой уже за шестьдесят, и раньше она нигде не училась живописи. Какая сочная рябина! А горшки, кувшины!.. У тебя так никогда не было, когда смотришь иногда на картину и вдруг совершенно четко понимаешь, что можно переступить раму и оказаться там, в другой реальности?

  – Было...

  – Никогда не знаешь, кто станет твоим следующим открытием... Кстати, почти все самые талантливые из прошлой группы остались на второй курс, по масляной живописи. У тебя, кстати, тоже вырисовывается собственный стиль – что-то от французской живописи, что-то – от востока. Профессор хвалит тебя.