Текст книги "Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России."

Автор книги: Вероника Крашенинникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Моральный абсолютизм и манихейское видение мира

Религиозная страстность и прозелитизм, свойственные протестантизму, в сочетании с убежденностью в двойственности натуры человека, заложенной философами Просвещения и основателями нации, обусловили уникальный моральный абсолютизм Америки. Прежде чем распространиться на внешний мир, дух походов за идеалы морали начал применяться к внутренним американским вопросам.

Американские исследователи согласны с наличием у нации убежденной моральной категоричности. Историк Ричард Хоффстедтер подтверждает, что американцы не принимают послушно зло в жизни и склонны к «приступам морализаторских походов». Социолог Сеймур Мартин Липсет отмечает, что американцы «особенно расположены к поддержке движений за устранение зла». Грэнт Макконелл делает акцент на том, что «в американской политике вряд ли существует более настойчивая тема, чем возмущенная добродетель». Спорадически, но регулярно и настойчиво национальное сознание возмущенно взрывается разоблачениями коррупции в общественной жизни. Самюэл Хантингтон назвал «периодами страстей по кредо» феномен регулярных приступов «широкого и интенсивного морального негодования» по поводу пропасти между американскими идеалами и реальностью. [109]109
  Quoted in Ellis R. American Political Cultures.New York: Oxford University Press, 1993. P. 24.


[Закрыть]

Согласно консервативному мировоззрению администрации Джорджа Буша, моральные идеалы составляют фундамент общества и служат гарантией продолжения его существования. «Американский идеал свободы, общественное благо зависят от характера человека – его честности, толерантности по отношению к другим, способности руководствоваться совестью в собственной жизни», – говорил президент Буш, вступая в должность в январе 2005 года. Список фундаментальных ценностей, поддерживающих моральное здоровье общества и порядок в нем, составляют религиозные постулаты, непреложная важность человеческой жизни, институты семьи и общины.

Моральный абсолютизм берет начало в протестантских истоках Америки. Историк идей Питер Ватсон обращает внимание на тот факт, что основание Америки было «моральным актом». [110]110
  Watson P. Ideas: A History of Thought and Invention, from Fire to Freud.New York: HarperCollins, 2005. P. 581.


[Закрыть]Важная особенность протестантизма состоит в его твердой вере в возможность совершенствования человека,в отличие, например, от католицизма или православия, которые принимают человеческую греховность как неизменную данность. Историк и писатель Гарри Уиллс утверждает, что «Религия была в центре наших важнейших политических кризисов, которые также были и моральными кризисами – поддержка и оппозиция войнам, рабству, корпоративной власти, гражданским правам, сексуальным кодам, „Западу“, американскому сепаратизму и имперским претензиям».

Воспринимаемые буквально, библейские заповеди служили верующим эффективным наставлением в личном и общественном реформировании. Самюэль Хантингтон определяет пуританскую революцию как «первоисточник моральной страсти, которая приводит в действие мотор политических перемен в Америке».С тех пор возобновляющийся импульс «очищения правительства» регулярно сотрясает американское общество в стремлении приблизить реальность к идеалу.С завидным постоянством Америку сотрясают скандалы о разоблачении коррумпированных чиновников, нарушениях на выборах, незаконных корпоративных практиках, превышениях власти и лжи чиновников, включая президентов. Хантингтон замечает, что «Великие пробуждения» в американской истории соответствовали периодам великих политических реформ. Историки выделяют четыре периода «Великих пробуждений», когда повышенная религиозная активность, проявлявшаяся через экспансию протестантской церкви, совпадала с периодами радикальных политических изменений на моральной основе. Это американская революция, подъем аболиционистского движения в 1820–1830-х годах, успехи прогрессивных движений за социальную справедливость в 1890-х годах и, наконец, победа поборников гражданских прав для чернокожего населения в 1950–1960-х годах. [111]111
  Huntington S. Op. cit. P. 75.


[Закрыть]

Американский протестантизм также подразумевает фундаментальную оппозицию между добром и злом, правотой и неправотой. В видении мира пуританами «все люди разделены на два ряда, Добрых христиан и Порочных безбожников, Праведных и Грешных». [112]112
  John Cotton in «Swine and Goat», quoted in Miller P. The American Puritans.New York: Columbia University Press, 1982. P. 314.


[Закрыть]Космология пуританства не несет оттенков – в ней есть только космическое сражение между Светом и Тьмой. Пуританство как наиболее радикальная ветвь протестантизма завещало американскому народу веру, что он вовлечен в праведное усилие по обеспечению триумфа добра над злом.

Социолог-антрополог Мэри Дуглас предполагает, что для беспокойства о проблеме зла необходим определенный социальный опыт. Строгое разграничение между «чистыми, добрыми и крайне низкими людьми» появляется в сообществе, члены которого между собой равны, но объединены тесными связями. Основная организационная дилемма для людей, избирающих коллективную жизнь без иерархической структуры, состоит в том, как поддерживать коллектив единым, не прибегая к принудительным методам. В этом случае, считает Дуглас, связующим материалом служит убеждение в зле и коррумпированности внешнего мира – оно дает идентичность коллективу и сплачивает его в противостоянии абстрактному злу. Образ «города на холме» символизирует жесткую дихотомию между добром внутри и злом вовне и таким образом поддерживает добровольную внутреннюю организацию.

Дихотомическое видение человеческой сущности распространяется и на международных игроков: государства и их руководители сортируются на два вида – приверженцев Добра и приверженцев Зла; последние могут составлять целые «оси». Манихейское видение мира только в двух цветах – белом и черном – не допускает градаций и оттенков. «Только добро и зло, поощрение и наказание могут мотивировать рациональное существо; это шпоры и узды, которыми все человечество приводится в действие и направляется», – писал в 1693 году Джон Локк. Добро должно поощряться, зло – обуздываться; «добро» есть Америка, «зло» – все, что ей противится. Эта же святая простота и незамутненное восприятие мира эхом откликаются в утверждениях сегодняшних лидеров: вы «либо с нами, либо против нас».

С другой стороны, абсолютизм, прилагаемый к типичному для Америки дуальному видению мира, действует с такой же категоричной силой на тех, кто не демонстрирует стремления разделить американские ценности. Поскольку американцами эти ценности воспринимаются как совершенная очевидность, то те, кто их не разделяет, немедленно представляются порочными и опасными, и к такому безнравственному, злонамеренному человеку или государству могут быть применены только жесткие методы. В результате, наряду с высокой гуманностью, Америка проявляет столь же незаурядную жесткость в обращении с врагом.

Эта двойственная, но в американском понимании совершенно логическая и обоснованная практика провоцирует со стороны России регулярные обвинения Америки в политике двойных стандартов. Подобные обвинения проходят мимо американского сознания, совершенно его не задевая, ибо для него очевидно, что с друзьями следует обращаться «добрыми» демократическими методами, а в отношении врагов должны применяться другие средства, сообразные их натуре, воплощающей зло.

Тенденция к экспансии и имперские стремления

Имперская логика в Америке была заложена ее национальной идентичностью и идеей задолго до того, как страна обрела имперские размеры. Ощущение исключительности, универсализм ценностей и категоричность их применения, мессианские стремления, «высокая моральность» внешней политики и манихейское видение мира в сумме с национальными и материальными интересами обуславливают имперскую экспансивность Америки – константу в историю государства.

Роберт Кейган, до недавних пор причислявшийся к ядру неоконсервативных идеологов, а теперь рассуждающий, почти как Наум Хомский, в своей последней книге «Опасная нация» [113]113
  Kagan R. Dangerous Nation: America's Place in the World from its Earliest Days to the Dawn of the XX Century.New York: Alfred A. Knopf, 2006.


[Закрыть]развенчивает видение первых поселенцев как кротких богопослушников. В их целеустремленном заселении нового континента, наступательном отстаивании земли от аборигенов, захватническом продвижении на запад и собственно в объявлении независимости колоний от английской метрополии Кейган видит агрессивные экспансионистские намерения и стяжательский материализм, которые задали курс внешней политике государства.

Американский либерализм XVIII века представлял, согласно Кейгану, ненасытные стремления нескольких миллионов свободных людей в погоне за богатством и возможностями, не стесненных ни твердой рукой абсолютистского монарха, ни вездесущим правительством, ни жесткой иерархической конструкцией общества, которая бы заранее устанавливала потолок возможностей. Американские колонисты сами были «хваткими империалистами», ведомые возвеличивающими амбициями, которые метрополия отказалась удовлетворять. Революционеры Нового мира хотели иметь свою собственную империю и объявили войну, для того чтобы ее получить. При этом Кейган подтверждает, что идеология, определяющая Соединенные Штаты как рыцаря демократии и универсальных прав человека, не была лишь «фиговым листком» для прикрытия материальных интересов: она была «сущностью национальной идентичности и определяющей характеристикой их роли в мире». Как только была разрешена подрывающая силы государства проблема рабства, хищническая внешняя политика развернулась в полную силу.

Джеймс Монро, пятый президент США (1817–1825), не видел физических или моральных препятствий в расширении на запад, если величие государства того требовало: «Для всех должно быть очевидным, что чем дальше ведется экспансия, при условии, что она не перейдет справедливых границ, тем больше будет свобода действия для обоих [федерального и штатов] правительств и тем более совершенной их безопасность; и, во всех отношениях, тем лучше будет результат для всего американского народа». [114]114
  Kissinger H. Op. cit. P. 31.


[Закрыть]Протяженность территории, согласно Монро, дает нации ресурсы, население, физическую силу и таким образом определяет «различие между великой и малой державой».

Доктрина Монро, объявленная президентом в 1823 году, заложила внешнеполитическую линию, которая по сегодняшний день продолжает утверждать, с учетом новых интересов и выражаемая современной лексикой, американские имперские стремления, сплетенные из убежденного мессианизма и форсированной реализации национальных и материальных интересов.

Доктрина Монро провозгласила, что европейские государства более не имеют права колонизировать или вмешиваться в дела наций американских континентов, иначе США сочтут это как угрозу своим национальным интересам. Тем самым доктрина объявила Западное полушарие зоной интересов США и одновременно, в подтверждение традиционного изоляционизма, отгородила себя от Европы и ее проблем, если те не затрагивали интересов Америки. Тогда европейцы, и Россия в частности, восприняли это заявление скептически: по словам российского посла в Вашингтоне барона де Тюля, американцы слишком заняты своим обогащением, чтобы бросить дела и отправиться воевать, даже если бы у них было для этого достаточно влияния в мире – а его у них не было.

Но к началу XX века расклад сил начал меняться. Президент-республиканец Теодор Рузвельт был отличным знатоком и оператором системы баланса сил, и он ощутил, что вес Соединенных Штатов теперь позволял более решительные действия в мировых делах. Короткая победная война с Испанией за ее караибские колонии и Филиппины в 1898 году потребовала теоретического подкрепления, и в 1904 году Теодор Рузвельт добавил свою поправку к доктрине Монро: Соединенные Штаты не только имеют право блокировать европейские интересы в Западном полушарии, но также могут захватить и «привести в порядок» любое государство Западного полушария, которое может быть заподозрено в «хронических нарушениях» или нецивилизованном поведении, ослабляющих его способность сопротивляться «агрессорам из Другого полушария».

«Все, что желает наша страна, это то, чтобы соседние страны были стабильными, спокойными и процветающими. Любая страна, люди которой ведут себя порядочно, может рассчитывать на нашу сердечную дружбу. Если нация демонстрирует свою способность действовать достаточно эффективно и справедливо в социальных и политических вопросах, поддерживать порядок и уплачивать долги, ей нет нужды беспокоиться о вмешательстве Соединенных Штатов. Хронические нарушения или неспособность, которые влекут за собой общее ослабление правил цивилизованного общества, могут, в конце концов, потребовать интервенции цивилизованной нации. В Западном полушарии приверженность Соединенные Штатов к доктрине Монро может заставить Соединенные Штаты, как бы неохотно они на это ни шли, к применению власти международной полиции», – говорил президент Рузвельт в своей поправке к доктрине Монро.

Эта длинная цитата заслуживает приведения: она показывает, что сегодняшняя политика Соединенных Штатов началась не вчера, что современная «доктрина Буша» имеет крепкие и длинные корни и что подобная логика находится в полном соответствии с американской традицией внешней политики, а не является исключением, «отворотом с пути».

Соединенные Штаты не упускали ни единого случая для расширения своих полномочий в мире. Когда в 1912 году японские предприниматели совсем было подписали соглашения с Мексикой о покупке обширных территорий, граничащих с Южной Калифорнией, глава республиканского большинства в сенате Генри Кабот Лодж сделал заявление, неофициально названное «поправкой Лоджа к доктрине Монро»: Соединенные Штаты не позволят никаким иностранным акторам дать иностранному правительству «практическую возможность контролировать» территорию в Западном полушарии. Правительство Японии поспешно открестилось от всяких связей со своими бизнесменами; покупка земли не состоялась.

«Поправка Лоджа» дала новый аспект доктрине Монро: она расширила источник угроз своим интересам с иностранных правительств на деловые круги других государств. Японским предпринимателям еще не раз пришлось столкнуться с протекционизмом Америки: в 1980-е годы, годы, когда Япония, казалось, вот-вот станет крупнейшей экономикой мира, в США возникла настоящая паника по поводу того, что «японцы скупают Америку». Российские компании еще далеки от того, чтобы получать подобные обвинения в свой адрес: слишком мало число приобретаемых ими в США активов, для того чтобы это было воспринято как угроза. Однако если активность российского бизнеса на внутреннем американском рынке повысится, то можно с достаточной долей уверенности ожидать подобной реакции, усиленной общим негативным фоном восприятии России.

Доктрина Монро продолжала звучать и в годы холодной войны. В 1950 году посол в СССР Джордж Кеннан, вернувшись из поездки по Латинской Америке, был глубоко озабочен распространением там коммунизма, в котором он видел средство воплощения империалистских стремлений Советского Союза. Тогда доктрина Монро была интерпретирована как разрешение использовать любые методы для ликвидации коммунистической угрозы в Латинской Америке – например, оказание помощи режимам, на регулярной основе практиковавшим «хронические нарушения», которые идеалистическая часть американского сознания без всяких сомнений классифицировала как деспотические.

Технический прогресс с его межконтинентальными ракетами и транспортными путями постепенно уменьшил мир. С позиции Америки, он стянул его в одно полушарие. Сферой американских интересов стал весь мир.

Путь доктрины Монро, регулярно обогащавшейся новыми поправками, расширявшими область ее применения географически и с точки зрения полномочий, демонстрирует постоянно набиравшую силу экспансию Соединенных Штатов. В действительности логика доктрины Монро началась с Декларации независимости, применившей ее к нескольким североамериканским колониям. Сегодня глобализация привела к тому, что «соседними странами» Америка теперь может называть государства на другой стороне планеты, и воздействовать на них она может самыми разными средствами, от военных до «мягких».

Экспансивное стремление с самого начала имело такую силу, что и само правительство, в силу своей подотчетности избравшему его народу и ограниченности своих полномочий, иногда не могло его обуздать. Первый президент Соединенных Штатов Джордж Вашингтон, наблюдая безудержный захват скваттерами и продажу спекулянтами индейских земель, отведенных племенам по договорам, убеждался в том, что это захватничество «ничем, кроме Китайской стены или шеренги войск» остановлено быть не может. Федеральные чиновники называли доморощенных колонизаторов banditti и «белыми дикарями» и опасались, что приграничные поселения совсем отобьются от молодого федерального государства. Но в ранние годы американского государства только что созданное федеральное правительство было столь слабым, что далеко не всегда могло добиться исполнения своих решений.

Сама идеология либерализма, ставившая индивидуальные свободы, в их числе свободу перемещения и обладания землей, выше государства, лишала чиновников причины и средств к обузданию подобных выражений свободы. Либеральное государство, описанное Локком и Смитом и утвержденное Декларацией независимости, обязывалоправительство защищать«право людей на жизнь, свободы и стремление к счастью». Плантаторы, фермеры, владельцы судов и торговцы ожидали от своих избранников пользы, которая для них выражалась в рынках сбыта и торговле – в Англии и других странах Европы. Так экономический интерес с самого начала был вплетен во внешнюю политику и активно стимулировал экспансию Америки.

Торговля, помимо своей материальной сущности, представляла собой один из методов распространения либерально-демократических ценностей. Торговать с народами Востока или с Китаем для американцев значило приобщать их к западной цивилизации. Одновременно религиозные активисты убежденно разносили по миру евангельское учение.

Так либерально-демократическое кредо, экономические интересы и христианское учение сливались воедино в мощном цивилизующем порыве. Поскольку они отвечают одновременно и материальным, и идеалистическим устремлениям многих людей, то распространяются по миру силами этих людей и благодаря собственной динамике, без приказа сверху.Скорее руководству государства приходится подстраиваться под этот мощный поток, чтобы удерживаться у власти. Сколько бы внимания администрация Буша ни уделяла вопросам демократии в других странах, у нее всегда находятся оппоненты, считающие ее действия недостаточными и «примиренческими» по отношению к «авторитарным режимам».

Экспансия в Америке всегда имела противников. В национальный День независимости 4 июля 1821 года Джон Адамс произнес одну из наиболее известных своих речей: Америка «не ходит за границу в поисках монстров для свержения» – эта фраза неоднократно цитировалась на протяжении XX века и в последние годы. «Америка желает свободы и независимости всем, но защищает и охраняет только свою свободу. Она хорошо понимает», – продолжал Адамс, что, «становясь под чужие знамена, будь они даже знаменами независимости, она вовлечет себя, без возможности высвободиться, во все войны интересов и интриг, человеческой жадности, ревности и амбиций, которые эти знамена присвоят себе и узурпируют стандарты свободы. Фундаментальные максимы ее политики незаметно изменятся от свободы к силе. (…) Она может стать диктатором мира. Она потеряет контроль над своим духом».

Государственный деятель Уолтер Грэшем в 1884 году предупреждал: «Каждая нация, и в особенности каждая сильная нация, должна ловить себя на порывах необдуманно бросаться в проблемы, которые ее не касаются – или касаются только мнимым образом. Сдерживать потакание такой наклонности – это не только проявление мудрости, но и обязанность, которую мы несем перед миром в доказательство нашей силы, сдержанности и добродетельности народного правительства». [115]115
  Kagan R. Op. cit. P. 356.


[Закрыть]

Однако противники экспансии часто терпели поражение в Америке. Когда в 1637 году губернатор Вирджинии Уильям Беркли отказался начать войну против соседнего индейского племени, пограничное население под предводительством Натаниэля Бэйкона организовало восстание и сожгло столицу штата Джеймстаун. Во времена холодной войны противники агрессивной политики против Советского Союза обвинялись в «пособничестве коммунистам» и были вынуждены уходить со своих постов. Совсем недавно противники войны в Ираке также потерпели поражение.

Политика продвижения демократии

Активное продвижение демократии Америкой началось не с «цветными революциями» в Грузии и Украине, и даже не во времена холодной войны. Россия поначалу также не имела никакого отношения к вопросу. Первую возможность реализовать свою историческую миссию молодая американская демократия нескольких десятилетий от роду увидела еще в начале XIX века – в Латинской Америке и в Греции.

«Америка не может игнорировать революционное движение в своем полушарии», – говорил президент Джеймс Мэдисон в 1811 году, имея в виду движение за освобождение от господства Испании, развернувшееся в Латинской Америке. «Увеличенная филантропия» и «просвещенное предвидение» требуют от Соединенных Штатов «принять активное участие в их судьбе», – считал Мэдисон. Контрреволюция в Европе лишь усилила это убеждение. Джон Квинси Адамс (сын 2-го президента США Джона Адамса и впоследствии 6-й президент США) писал отцу из Европы: «Республиканский дух нашей страны не только симпатизирует людям, борющимся ради цели такой близкой, если не точно такой же, какой была наша цель, но и возмущен возвратом Европы к принципу деспотизма». [116]116
  John Quincy Adams to John Adams, December 21, 1817, in Ford W. Writing of John Quincy Adams.Westport, CT: Greenwood Publishing Group, 1969. P. 275.


[Закрыть]К 1815 году поддержка латиноамериканского движения независимости стала очень популярной темой в США: это «единственное, о чем здесь говорят», – писал посол Франции из Вашингтона на родину. При активном материальном содействии США Латинская Америка к 1825 году полностью освободилась от Испании (за исключением Пуэрто-Рико и Кубы, из-за которых в 1898 году произойдет война США с Испанией).

Греческая трагедия представила первый прототип ситуации, имеющей все необходимые критерии для американского вмешательства. Декларация независимости Греции, провозглашенная в 1821 году, была смоделирована на основе Декларации независимости Джефферсона. Греция, «колыбель демократии», защищалась от Оттоманской империи, воплощения восточного деспотизма. Образ манихейской «битвы Добра со Злом» усиливался тем фактом, что греки-христиане противостояли туркам-мусульманам. Кроме того, сработала версия «эффекта CNN», когда образы кровавого бесчинства настолько шокируют общественное мнение, что оно мобилизуется и заставляет руководство страны вступиться за страдающую сторону. По всей христианской Европе и Америке разошлась людская молва о редком варварстве турок: они якобы повесили православного патриарха Константинополя в его святых одеждах в Пасхальное воскресение, а затем протащили его тело по улицам города и выбросили его в Босфор.

Горячая поддержка греческой войны за независимость, продолжавшейся по 1829 год (закончилась победным провозглашением независимой Греции), охватила все Соединенные Штаты. Газеты постоянно передавали новости революционной борьбы; по американским городам шел сбор денег в поддержку революционеров; в какой-то момент греческая тема собрала больше внимания, чем собственные президентские выборы. Члены администрации президента Монро предлагали отправить дивизию кораблей к побережью Греции. Так начинался мировой крестовый поход Соединенных Штатов за демократию.

Незыблемая устойчивость и стабильность американской политики распространения демократии в мире обуславливается тем, что она отвечает одновременно всем основным стремлениям национального сознания.Многочисленные идеалистические устремления – несение свободы и счастья народам мира, абсолютная убежденность в собственной исключительности, избранности, высокой моральности, добродетели и наделенности миссией, образцовости и единственной верности предлагаемого пути, видение себя как воплощения Добра в битве со Злом – все эти убеждения сливаются в один мощный филантропический, человеколюбивый, трансцендентный порыв, питаемый религиозной энергией. Распространяя демократию, Америка, как считают наиболее убежденные идеалисты, исполняет волю Бога на земле.Этот гуманистический, «санкционированный Богом» порыв, с американской точки зрения, дает разрешение на все действия, необходимые для исполнения высокой цели, и заранее снимает грехи за сопутствующий ущерб, который может быть нанесен в процессе реализации благородной цели.

Интенсивности идеалистического устремления было бы достаточно для поддержания политики распространения демократии. Но в подкрепление ей приходят столь же интенсивные материальные интересы. Устанавливая демократический порядок в других странах, Америка, во-первых, приобретает новых политических союзников, партнеров и сторонников, которые будут проводить выгодную для США политику, тем самым помогая расширять сферу ее влияния в мире и полнее реализовать национальные интересы. Во-вторых, либерально-демократический формат создает понятные условия для американского бизнеса: открытая экономика, обеспечивающая неприкосновенность частной собственности и функционирующая по законам рынка, дает рынки сбыта и рынки труда, предпринимательскую энергию местного населения – существенные ресурсы для роста американских компаний, которые в самой Америке уже давно исчерпаны. Очевидно, что при этом страна, принимающая рыночную экономику, американский капитал и технологии, и сама получает пользу.

Демократический порядок также имеет управленческие преимущества, позволяющие экономить политическую энергию. В отношениях между государствами он устанавливает общий более доверительный фон, при котором эти отношения не могут испортиться ниже определенного предела. Он также устанавливает рамки, систему, внутри которой вопросы решаются согласно установленным нормам и алгоритмам, в определенной степени автоматически, освобождая от ручного регулирования системы.

Так политика распространения демократии одновременно позволяет исполнять историческую миссию, укреплять государственные интересы и расширять экономические возможности для граждан, что составляет идеальный рецепт для внешней политики Америки. Одновременное удовлетворение многообразия посылов множества людей – гарантия успеха такой политики в американском обществе.

Однако то же самое многообразие посылов открывает идеалистическую составляющую политики продвижения демократии США для критики. На деле оказывается, что демократия неотделима от водворения Америки в демократизуемой стране – это может быть незримое присутствие в виде обязанности этой страны вести проамериканскую политику или очень осязаемое присутствие в виде военных баз. Страна может стремиться к демократии – но она не обязательно желает при этом становиться американским доминионом. Эта тесная связанность понятия демократии с образом США сегодня, учитывая сложившуюся репутацию Соединенных Штатов, несет серьезный урон самому делу демократии.

Наличие экономической выгоды для американских компаний также дает весомые аргументы критикам политики распространения демократии. Учитывая гигантское влияние крупнейших американских корпораций в процессе принятия политических решений и важность энергетических ресурсов в современном мире, экономические интересы способны играть определяющую роль в выборе «объектов» для демократизации. Безусловно, могущественные нефтяные компании и государственные подрядчики вроде Halliburton, Kellogg, Brown & Root и многие другие уже «победили» в войне в Ираке, если победу считать в долларах прибыли.

Научным основанием политики продвижения демократии стала «теория демократического мира», democratic peace theory. Теория постулирует, что демократии, и в особенности либеральные демократии, никогда или почти никогда не ведут войн друг с другом. Первым непосредственным адвокатом этой теории еще до ее формулировки стал президент Вудро Вильсон: «Правительства, а не народы объявляют войны… Демократия, стало быть, является лучшей превентивной мерой против зависти, подозрений и секретных интриг, провоцирующих войны между нациями, которые управляются небольшими группами, а не широким общественным мнением». [117]117
  Woodrow Wilson. Interview. November 5, 1916.


[Закрыть]«Настойчивая поддержка и улучшение демократии представляет собой самую важную гарантию международного мира», – утверждал президент Франклин Рузвельт в 1937 году. [118]118
  Franklin Roosevelt. Speech to the Pan-American Union.Washington DC, April 15, 1937.


[Закрыть]Это убеждение разделяют как демократы, так и республиканцы: Билл Клинтон и Джордж Буш почти слово в слово повторяли, что «демократии не воюют друг с другом».

В 1960-х годах исследователи обратились к эмпирическим данным. Политолог Рудольф Раммел подсчитал количество войн с 1816 по 1991 год и описал их участников. Согласно его подсчетам, за этот период демократии не вступали в войну с другими демократиями ни разу; демократии воевали против недемократических режимов 155 раз; недемократии сталкивались между собой 198 раз. [119]119
  Rummel R. J. Death by Government.New York: Transaction Publishers, 1997.


[Закрыть]Теория приобрела высокую популярность в научных и политических кругах. Часто цитируемый на эту тему профессор политологии Джек Леви в 1988 году заявлял, что теория демократического мира «как никакая другая близка к эмпирическому закону в международных отношениях». Критики теории подвергают сомнениям верность использованных определений «демократии» и «войны», интерпретацию данных и методологию и приводят примеры устойчивого мирного сосуществования недемократических режимов.

Появление угрозы терроризма дало небывалую силу политике распространения демократии и объединило ранее противопоставлявшиеся идеалистическую и реалистическую традиции во внешней политике. «Американские жизненные интересы и наши глубочайшие убеждения теперь едины», – провозгласил президент Буш. [120]120
  George Bush. Inaugural speech. January 20, 2005. Available at http://www.whitehouse.gov/inaugural.


[Закрыть]Политика Соединенных Штатов, определяет он, состоит в «поддержке роста демократических движений и институтов во всех нациях и культурах, с конечной целью покончить с тиранией в нашем мире». «Глобальная война с терроризмом», развернувшаяся в 2001 году, предоставила платформу для активного тестирования теории.

Президент Джордж Буш одновременно повысил интенсивность идеалистического устремления, наиболее категоричными выразителями которого раньше считались представители Демократической партии, и совместил его с силовыми подходами, свойственными правым радикальным кругам (но также и левым радикалам – война во Вьетнаме). Тем самым он резко увел внешнюю политику в крайне правый сектор, отвечая стремлениям своего базового электората.

В Америке всегда присутствовали трезвые умы, способные видеть и непреодолимые сложности задачи демократизации, и эксцессы, которые Америка неизбежно совершит на этом пути, и вред такой радикальности для самой демократии и для Америки. Примечательным образом предшествовавшую «теории демократического мира» концепцию разрушил один из отцов-основателей Александр Гамильтон. Он привел длинный список войн, объявленных в древние времена республиканскими Спартой, Афинами, Карфагеном, Римом, а в современной истории – Венецией, Датской республикой и парламентской Англией, и сделал заключение: «В истории было почти столько же, если можно так сказать, „народных“ войн, сколько и „королевских“». Гамильтон вопрошал, какое заблуждение могло привести американцев к мысли, что они каким-то образом избавлены от «несовершенств, слабостей и пороков, свойственных обществу в любой его форме». [121]121
  McDougall W. War and the Military in American History// Foreign Policy Research Institute Bulletin. March 2007. Vol. 12. № 7.


[Закрыть]