Текст книги "Конец радуг"

Автор книги: Вернор (Вернон) Стефан Виндж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Ja.

– Конечно.

* * *

Кейко и Гюнберк посидели еще несколько минут, но реальный стол в кафе на Сардиния в разгар фестиваля – неподходящее место для виртуальных туристов. Официант то и дело возвращался, интересуясь, не нужно ли чего-нибудь Альфреду. За аренду стола на троих было заплачено, но толпы реальных людей ждали свободных мест.

Поэтому его коллеги из Европы и Японии отбыли. Гюнберку еще надо было подтягивать много концов: аккуратно прикрыть исследования в ЦЗБ, тщательно выложить дезинформацию, скрывая положение вещей и от врага, и от хоббистов безопасности. А тем временем в Токио Кейко, быть может, не будет спать, раздумывая над ловушками Кролика.

Ваз пока остался, допивая вино. Забавно, как быстро сжалось пространство его стола, приняв семью туристов из Северной Африки. Альфред привык, что виртуальные артефакты меняются в мгновение ока, но умелый ресторатор умеет ничуть не хуже работать с реальным пространством, если это пахнет деньгами.

Из всех городов Европы Альфред больше всего любил Барселону. Кролик насчет этого города прав, но время ли сейчас быть обыкновенным туристом? Да, время. Считайте, что у него ежегодный отпуск.

Альфред встал, поклонился соседям по столу, оставил плату и чаевые. На улице толпа стала еще гуще, среди туристов танцевали люди на ходулях. Входа в Саграда-Фамилья не было видно, но рекламная вывеска объявляла о следующей экскурсии через девяносто минут.

Где же провести время? А! На горе Монтжуик.

Он свернул в переулок. Когда он вышел на той стороне, толпа поредела… и к нему подъехал туристский автомобильчик. Альфред сел в одиночную пассажирскую кабинку и отпустил мысли на волю. Крепость Монтжуик не была самой замечательной в Европе, но он ее давно не видел. Как и ее товарки, эта крепость была свидетельством ушедших времен, когда революции в технике разрушения разворачивались десятилетиями, и еще нельзя было совершить массовое убийство простым нажатием кнопки.

Автомобиль выехал из восьмиугольных городских кварталов бассейна Барселоны и устремился вверх, зацепившись за держак фуникулера, быстро ползущего по склону горы Монтжуик. Для этой автоматики не нужно было системы переключающихся дорог. Позади на много миль тянулся город. А впереди с гребня холма открывалось Средиземное море – синее, в дымке, мирное.

Альфред вышел, и автомобильчик развернулся на кругу, направляясь к тросовой дороге, которая поведет его следующего клиента в полет через гавань.

Альфред стоял именно на том месте, которое заказал себе в меню туриста, именно там, где пушки двадцатого столетия торчали из бойниц. Хотя эти орудия никогда не использовались, они были вполне настоящими. За отдельную плату можно было потрогать стволы и войти в бастион. А после заката здесь разыгрывали инсценировку битвы.

Ваз подошел к каменному барьеру и посмотрел вниз. Если заблокировать все фантазии для туристов, можно было бы увидеть грузовой порт почти в двухстах метрах внизу на расстоянии километра. Это было скопление контейнеров, грохочущих по рельсам во все стороны, – хаос. Если вызвать правительственные полномочия, можно было бы увидеть потоки грузов, даже сертификаты безопасности, гарантирующие – в результате проверки утвержденными физическими и криптографическими методами, – что ни один из этих десятиметровых ящиков не содержит атомную, бактериологическую или радиационную бомбу. Система была очень эффективная – та же, что действует для тяжелых грузов повсюду в цивилизованном мире. Она явилась результатом десятков лет страха, изменения отношения к неприкосновенности частной жизни и к свободе, к техническому прогрессу. Современные системы безопасности почти всегда эффективны. Уже пять лет как не погиб ни один большой город. С каждым годом рос цивилизованный мир, и возможности беззакония и нищеты ужимались. Многие полагали, что мир становится безопаснее.

Кейко, Гюнберк и – конечно же – Альфред знали, что этот оптимизм в основе своей неверен.

Альфред посмотрел на гавань, на башни за гаванью Их здесь не было в последний раз, когда он приезжал в Барселону. Цивилизованный мир был куда богаче, чем мечталось ему в юности. В восьмидесятых – девяностых годах правители современных государств сообразили, что успех определяется не наличием больших армий, не благоприятными налогами, не природными ресурсами и даже не передовой индустрией. В современном мире ключ к успеху – иметь наибольшую возможную популяцию образованных людей и предоставлять этим сотням миллионам творческих личностей разумную свободу.

Но эта утопия – бег с Черной Королевой, где надо мчаться изо всех сил, чтобы оставаться на месте. Гонка с вымиранием.

В двадцатом веке лишь у нескольких стран хватило бы силы уничтожить мир. Род человеческий выжил в основном благодаря чистой удаче. На исходе века уже виделось время, когда уничтожить цивилизацию смогли бы десятка полтора стран, но к тому времени великие державы малость набрались здравого смысла. Ни одно национальное государство не было настолько безумным, чтобы грохнуть весь мир, а с немногими варварскими «разбирались», и если надо, то методами, от которых потом земля в темноте светилась.

К десятым годам технология массового убийства стала доступной региональным и расовым экстремистским группам. Но случилась череда счастливых чудес – некоторые организовал сам Альфред, – и недовольным народам были доставлены строго по адресу легитимные бедствия.

Сейчас технология Большого Террора стала столь дешевой, что ею могли овладеть секты и небольшие уголовные банды. И здесь величайшим экспертом была Кейко Мицури. Ее работа была скрыта покрывалом легенд, внедрялась дезинформация, но Кейко спасла миллионы жизней.

А бег с Черной Королевой продолжался. При всей своей безобидности восхитительная творческая способность человечества продолжала порождать непредвиденные последствия. Примерно с десяток направлений исследований могли в конце концов дать разрушающее мир оружие в руки любому, кто встал сегодня не с той ноги.

Альфред вернулся к ближайшей пушке, взмахом руки заплатил за право потрогать, потом прислонился к теплому металлу, созерцая синюю средиземноморскую дымку и представляя себе времена попроще.

Бедный Гюнберк. Истину он понял с точностью до наоборот. Эффективная технология ТДМВ не была бы концом всему. В хороших руках эта технология будет единственным, что может разрешить парадокс современности, направить творческий потенциал человечества так, чтобы при этом не погиб мир. На самом деле это единственная надежда человечества выжить в двадцать первом веке. И в Сан-Диего я уже так близок к успеху!

Три года назад он протолкнул этот проект в биолаборатории. Настоящего прорыва удалось добиться где-то чуть больше года назад. Испытание на футбольном матче показало пригодность системы доставки. Еще год-другой – и будет разработан семантический контроль более высокого уровня. Тогда он сможет управлять всеми, кто рядом с ним. Что куда важнее, новый вирус можно будет распространить среди всего населения и организовать несколько повсеместно просматриваемых передач. Тогда власть будет у него в руках. Впервые в истории мир окажется под присмотром взрослого.

Таков был план, которому сейчас из-за чудовищной неудачи грозит провал. Но следует учесть хорошую сторону: Гюнберк с его проблемой пришел ко мне! Альфред затратил на поиски Кролика неимоверные усилия. Этот друг был явно неопытен, и еще – был именно таким эгоцентричным дураком, каким его счел Гюнберк. Успехи Кролика с трудом достигали того уровня, чтобы он был приемлемым. Управлять Кроликом они смогут. Я смогу. Изнутри лабораторий Альфред скормит Кролику именно ту дезинформацию, которая будет нужна. И ни Кролик, ни коллеги Альфреда в Индо-Европейском Альянсе знать не будут, что их одурачили. А потом Альфред без помех продолжит работу над тем, что может оказаться лучшим – и последним – шансом мира на выживание.

Он поднялся на орудийную башенку полюбоваться деталями. Туристическая комиссия Барселоны потратила на восстановление этих предметов приличные деньги. В потешной битве сегодня вечером, вплетенные в физическую реальность, они вполне произведут впечатление. Альфред глянул на свой мумбайский график – и позволил себе задержаться в Барселоне еще на несколько часов.

02
ВОЗВРАЩЕНИЕ

Роберту Гу полагалось умереть, и он это знал. Хорошо знал. Он умирал уже очень давно, даже не помнил точно сколько. В нескончаемом настоящем он видел лишь размытые блики. Но это было не важно, потому что Лена приглушила свет настолько, что и смотреть было не на что. И звуки: он уже какое-то время носил эти штуки в ушах, но они были чертовски сложны, к тому же все время терялись или портились, и избавиться от них было благом. Из оставшихся звуков он различал неясное бормотание; иногда Лена его упрекала, толкая и тыча пальцами. Боже мой, она в сортир за ним ходила. А он единственное, чего хотел – это домой. Лена ему не позволяла такую простую вещь… если это на самом деле Лена. Кто бы это ни был – все равно неприятный тип.

Я же просто хочу домой…

И все-таки до конца он не умер. Свет теперь часто бывал поярче, хотя и размытый, как всегда. Вокруг – люди и голоса, высокие, он их еще по дому помнил. И говорили так, будто ожидали, что их поймут.

Раньше было лучше, когда были одни только блики и бормотание. А теперь все болело. Случались долгие поездки к доктору, а потом все болело еще сильнее. Какой-то тип еще, который говорил, что он – его сын, и еще говорил, что сейчас он дома. Иногда его выкатывали наружу – ощутить на лице солнечный свет и послушать птиц. Нет, это никак не мог быть дом – свой дом Роберт Гу помнил. Там снег на высоких горах, его видно с заднего двора у родителей. Бишоп, штат Калифорния, США. Вот там – да, а это совсем не то.

Но хоть тут и не дом, а сестренка его здесь была. Кара Гу раньше была здесь, когда все было темно и неразборчиво, но только она всегда держалась так, что ее не было видно. А сейчас по-другому. Сперва он узнал ее высокий звенящий голос, как те колокольчики, которые мать вешала на веранде, и их колебал ветер. Наконец, как-то в патио он сидел, ощущая солнце ярче и теплее, чем было уже давно. И даже размытые контуры стали резче и обрели цвет. И голос Кары его спрашивал все время «Роберт то» да «Роберт се», и потом…

– Роберт, ты не хочешь, я тебя повожу немного вокруг?

– Чего?

Язык неповоротливый, голос хриплый. Тут до него дошло, что со всем этим бормотанием и темнотой он, наверное, уже давно ничего не говорил. И что-то еще более странное – тоже дошло.

– Кто ты такая?

На миг наступило молчание, то ли вопрос дурацкий, то ли задавался уже сто раз.

– Роберт, я Мири. Я твоя вну… Он дернул рукой, насколько смог.

– Ближе подойди. Не вижу.

Пятно шевельнулось прямо перед ним, среди солнечного света. Нет, это не намек на присутствие чего-то у него за плечом, не воспоминание. Пятно превратилось в лицо, в нескольких дюймах перед глазами: прямые черные волосы, круглое личико – оно ему улыбалось, будто он самый классный парень в мире. Действительно она, сестренка.

Роберт протянул руку – и рука у нее тоже была теплой.

– Ой, Кара, как я рад тебя видеть!

Он был не дома, но, может быть, близко к тому. И на миг успокоился.

– Я… я тоже тебя рада видеть, Роберт. Хочешь, я тебя покатаю вокруг дома?

– Да, хорошо бы.

А дальше все пошло быстро. Кара что-то сделала, и кресло вроде бы повернулось. Снова стало темно и мрачно. Они были в доме, и она суетилась, как всегда – на этот раз искала ему шляпу. Но все равно дразнилась, как когда спрашивала, не надо ли ему в туалет. Роберт ощущал, что где-то здесь – тот самый тип, что назвался его сыном, и на все это смотрит.

А потом они выехали – из входной двери, что ли? – и наружу. Кара шла рядом с креслом, пока они двигались по пустой улице, обсаженной высокими тонкими деревьями… пальмами, вот как они называются. Это не Бишоп. Но ведь она – Кара Гу, хотя очень, очень хорошо себя ведет. Маленькая Кара хорошая была девочка, но быть хорошей она умела недолго, а потом придумывала какую-нибудь совершенно дьявольскую каверзу, и он гонялся за ней по всему дому. Роберт улыбнулся про себя и подумал, сколько на этот раз продержится ангельское состояние. Может, она думает, что он болен. Он попытался повернуться в кресле – безуспешно. Да, может, он действительно болен.

– Вот смотри, мы живем на Онор-Корт. А вот там – дом Смитсонов. Они месяц назад переехали с Гуама. Боб думает, что они выращивают пять… ой, про это я говорить не должна. А здесь живет бойфренд командира базы, в доме на углу. Я спорить могу, что они еще в этом году поженятся. А это ребята из школы, с которыми я сейчас говорить не хочу.

Кресло Роберта резко повернулось и поехало в боковой переулок.

– Эй!

Роберт снова безуспешно попытался повернуться. Может, эти ребята – его друзья! Все-таки Кара сыграла над ним шутку. Он сгорбился. Пахло медом. Над головой нависали кусты. Дома превратились в зеленовато-серые пятна.

– Экскурсия! – буркнул он. – Ни хрена не могу разглядеть. Кресло резко замедлило ход.

– Правда? – Эта мерзавка разве что не фыркнула. – Ты не волнуйся, Роберт! Есть отличные приборы, которые поправят тебе глаза.

Черт бы тебя побрал!

– Пара очков отлично мне их поправит, Кара. Может, она их спрятала?

Что-то было такое в дневном свете, в сухом ветре на улицах… как бы эти улицы ни назывались. И он задумался, с чего это он сидит привязанный к инвалидному креслу.

Они прошли еще пару кварталов, и Кара все время квохтала над ним, как наседка.

– Роберт, тебе не жарко? Может быть, убрать одеяло? Роберт, тебе солнце голову напечет. Давай я тебе поправлю шапочку.

Потом на какое-то время дома кончились. Кажется, кресло выехало на край длинного склона. Кара говорила, что они смотрят на горы – но Роберт видел только размытую линию коричневого и вылинявшего охряного. Ничего похожего на горы, держащие на плечах небо над Бишопом, штат Калифорния, США.

А потом они снова оказались в помещении – в доме, откуда выехали. И кругом стало темно и мрачно, как всегда – огни в комнате глотала темнота. И веселого голоса Кары уже не слышно – она сказала, что пошла в школу. А Роберту в школу не надо, да. Этот тип его кормит – все еще твердит, что он сын Роберта. А сам такой здоровенный. Потом снова унизительная процедура в уборной – скорее допрос в полиции, чем поход к унитазу.

Наконец-то Роберт остался один, в темноте. У этих людей даже телевизора нету. Только тишина, да еще тусклый и далекий электрический свет.

Мне бы надо хотеть спать.

У него было смутное воспоминание о ночах, уходящих в годы, о легкой дреме сразу после ужина. А потом – пробуждение, когда идешь через незнакомые комнаты и ищешь свой дом. И ссоры с Леной. А сегодня… сегодня не так. Он все еще не спит. Сегодня он думает о вещах, которые только что случились. Может быть, потому, что он уже на пути домой. Кара. Значит, она не нашла дом его родителей на Кромби-стрит, и спальню, где окно выходило на старую сосну с хижиной, которую он сам построил в ветвях. Но Кара тоже была частью дома, и она здесь.

Он долго сидел, мысли его двигались медленно, со скрипом. На той стороне комнаты одинокая лампочка, как вихрик света. А у стены, едва заметный, сидит тот тип. Он с кем-то говорит, но Роберт не видит с кем.

Не обращая на типа внимания, Роберт задумался и вскоре припомнил что-то очень неприятное, страшное. Кара Гу умерла в 2006 году. А до этого они много лет не обменялись ни словом.

И умерла Кара в возрасте пятидесяти одного года.

Уэст-Фоллбрук в начале века был приятным местечком. И деловым тоже. Расположенный прямо рядом с Кэмп-Пендльтоном, он был самой большой колонией гражданских. Здесь росло новое поколение морских пехотинцев… и доводилась до ума война нового поколения. Роберт Гу-младший застал лишь хвост этой горячки, приехал тогда, когда американцев китайского происхождения снова стали назначать на ответственные офицерские должности. Великие, горькие и сладкие дни.

Сейчас город вырос, но морская пехота занимала в нем куда меньше места. Военная жизнь стала более сложной. Между мелкими войнами у подполковника Гу сформировалось мнение, что Уэст-Фоллбрук – отличное место, чтобы растить дочь.

– Я все равно думаю, что Мири не должна называть его Робертом.

Элис Гу подняла глаза от работы:

– Дорогой, мы это уже обсуждали. Именно так мы ее воспитывали. Мы для нее «Боб» и «Элис», а не «ма» или «па» или какие там еще глупости теперь приняты. А Роберт – «Роберт», а не «дедушка».

Подполковник Элис Гонг Гу – круглолицая коротышка, и выражение лица у нее всегда – кроме моментов крайнего напряжения – очень материнское. Она была номером первым при выпуске из Аннаполиса – а в те времена маленький рост, круглое лицо и женственный вид считались существенными минусами для карьеры. Сейчас она могла бы быть генералом, если б высшее командование не нашло для нее более важного и опасного занятия. Чем, собственно, и объяснялись некоторые ее странные идеи, но не эта: Элис всегда настаивала, чтобы Мири обращалась к родителям просто как к приятелям.

– Слушай, Элис, я же не возражал, чтобы она нас называла по именам. Придет время, когда наш маленький генерал будет не только любить нас, но и сравняется с нами рангом или даже будет нам начальником. Но моего старика это путает. – Боб ткнул пальцем туда, где сидел Роберт-старший, бессмысленно таращась. – Вспомни, как сегодня себя вел папа. Как он аж просветлел! Он думает, что Мири – это моя тетя Кара, да еще когда они были детьми!

Элис ответила не сразу. Там, где она сейчас находилась, было позднее утро. Солнце играло у нее за спиной на воде гавани. Она осуществляла поддержку делегации США в Джакарте. Индонезия вступала в Индо-Европейский Альянс, а Япония уже была членом этого клуба с неудачным названием. Ходила шутка, что индоевропейцы вскоре окружат мир. Было время, когда Китай и США не сочли бы это шуткой, но мир изменился. И Китай, и США вполне устраивал такой ход событий. Это оставляло им больше времени заниматься реальными проблемами.

Элис глянула в сторону, кивнула кому-то в ответ на представление, засмеялась удачному замечанию. Шла она рядом с какими-то важными типами, все время болтая по-индонезийски, по-китайски на мандаринском диалекте, на упрощенном английском, из чего Боб мог разобрать только английские слова. Потом она снова оказалась одна. Элис слегка наклонилась к нему и улыбнулась во весь рот.

– Так это же отлично! – сказала она. – Ведь твой отец уже много лет был вне любого рационального дискурса? И вдруг оживился настолько, что ему даже понравилось! Ты радоваться должен. Дальше будет только лучше. Ты вернул отца обратно!

– …Да.

Вчера он рассчитался с последней из домашних сиделок. Отец должен быстро пойти на поправку. Единственная причина, что он еще в инвалидном кресле, – врачи хотят удостовериться, что регенерация костей закончена, и только потом выпустить его на свободу.

Элис увидела выражение его лица и чуть склонила голову набок:

– Дрейфишь?

Он посмотрел на отца. До операции в Парагвае оставались считанные недели. Операция под прикрытием на краю света. Перспектива начинала казаться почти заманчивой.

– Может быть.

– Так позволь действовать нашему маленькому генералу и не тревожься. – Она обернулась и помахала кому-то, кого Боб не видела. – Ой…

Изображение, мигнув, исчезло. Остались только беззвучные сообщения.

Элис – » Бобу: «sm» Должна бежать. Я уже даю отчет госсекретарю Мартинеса, а местные обычаи не одобряют разделения времени. «/sm»

Боб еще посидел в затихшей гостиной. Мири была наверху, занималась. На улице день клонился к вечеру. Мирное время. В детстве такое бывало, когда отец вытаскивал книгу стихов, и папа, мама и маленький Бобби читали вслух. На самом деле Боб даже испытывал ностальгию по тем вечерам. Он оглянулся на отца.

– Папа?

Ответа не последовало. Боб наклонился вперед и сделал робкую попытку крикнуть:

– Па, тебе тут света достаточно? Я могу сделать намного ярче!

Старик рассеянно покачал головой. Возможно, он даже понял вопрос, но ничем этого не проявил. Он просто сидел, скособочившись, правой рукой механически потирая левое запястье. И все же это серьезное улучшение. Роберт Гу-старший исхудал до восьмидесяти фунтов, превратился почти в растение, когда медицинская школа Калифорнийского университета Сан-Франциско взяла его на новое лечение. И оказалось, что курс этой клиники против болезни Альцгеймера помогает там, где годы традиционного лечения ничего не дали.

Боб выполнил несколько мелких поручений для базы, проверил еще раз планы готовящейся операции в Парагвае… потом несколько минут просто смотрел на отца.

Я не всегда тебя ненавидел.

В детстве он никогда не испытывал ненависти к своему старику. Возможно, это и неудивительно – ребенку мало с чем есть сравнивать. Роберт был строг и требователен, это малыш Бобби ясно понимал. Потому что хотя Роберт-старший часто и громогласно обвинял себя в том, что он пренебрегает отцовскими обязанностями, это иногда противоречило тому, что видел Боб в домах своих друзей. Но он никогда не считал, что его угнетают.

И когда мама ушла от папы, это тоже не настроило Боба против старика. Лена Гу вытерпела годы тонких издевательств и больше терпеть не могла, просто маленький Бобби этого не замечал. И лишь потом в разговоре с тетей Карой он понял, насколько хуже Роберт обращался с другими, чем с ним, Бобом.

Для подполковника Роберта Гу-младшего это должно было быть веселое время. Его отец, один из самых любимых поэтов Америки, возвращался после долгого пребывания в чертогах долины смертной тени. Боб окинул долгим взглядом спокойное, умиротворенное лицо Роберта. Будь это кино, то только вестерн, а название – «Возвращение Мерзавца».