Текст книги "Дом ведьмы. Большая уборка (СИ)"
Автор книги: Вера Волховец
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Миледи, смотрите, вон там хозяин швейной лавки, – Триш потянул меня за локоть и махнул влево белой когтистой лапкой, – если хотите продать пуговицы, вряд ли кто-то кроме господина Эрнста даст вам лучшую цену. Его портнихи, скорей всего, будут жать цену до последнего, чтобы побольше в свой карман положить.
Ни за что бы не догадалась, что вот этот тип и есть хозяин швейной лавки!
Этот мир вообще очень старался доказать мне, что невозможное возможно, и я еще не все тут чудеса видела. Маги? Маги это скучно, а вот звери-маги, способные превращаться в людей – как вам? Говорящие звери, стоящие наравне с людьми – потрясающая Нарния. И вот теперь…
Лепрекон! Вылитый!
Представленный мне хозяином швейной лавки господин Эрнст вдруг оказывается невысоким, буквально – маленьким, доставшим бы в обычной жизни мне только до колена, коренастым мужичком в зеленом высоком цилиндре, из-под которого торчали рыжие вихры.
Стоял, или будем точнее, парил он – натурально парил над землей, на уровне человеческой головы – у дальнего от входа лотка с тканями и придирчиво перетирая между пальцами какую-то грубоватую и не очень яркую ткань.
Судя по выражению его лица и по выражению лица продавца – торг был в самом разгаре.
Что ж, прислушаемся.
Торопиться и отвлекать мужчин от их безумно важных игр я решила нерациональным.
А вот «изучить рынок и разведать обстановку» – мне надо, да!
13. Глава о сделках, больших и маленьких
Слушала я, прикидываясь, что меня ужасно заинтересовал огромный глиняный горшок у лотка местного гончара. Горшков у него было много, у меня получилось даже спрятаться за ним и оставаться вне поля зрения как господина Эрнста, так и торговца, с которым он разговаривал.
Господин Эрнст торговался. Со знанием дела и невыносимым раздражением, а его оппонент по торгам неожиданно – не торопился сбавлять цену.
– Это обычный грубый холст, Рост, – недовольно ворчал лепрекон, даже скручивая ткань щипком своих коротких пальцев, – что-то я не помню, чтобы на него была цена в семь серебрянок за полосу в разворот плеч. Одна – красная цена, и то, только потому, что я знал твоего батюшку
– Да бросьте, господин Эрнст, – возражал ему тем временем стоящий за прилавком темноволосый парень в короткой суконной куртке, – все знают, что вы получили крупный королевский заказ на пошив тюремной униформы. Все знают, что шелка корона на преступников тратить не будет, но и платой вам – скупиться тоже не станет. Будь я не стеснен обстоятельствами – конечно, я бы уступил вам ткань дешевле. Но мой отец болен, жена на сносях, а у дома обвалилась крыша. Шесть с полтиной серебрянок, только заради того, что батюшка не простит мне, если я обдеру вас до нитки.
– Расскажешь мне про него? – я присела на корточки, притворяясь, что мне очень надо подтянуть шнурки на высоком ботинке, и склонилась поближе к уху Триша. – Не про Эрнста, про торговца.
Как показала практика – крыс действительно знает в этом городе если не всех жителей в лицо, то как минимум – самых известных и полезных.
– О, – Триш оправдал мои ожидания, как всегда оказался полезней любой энциклопедии, – Ростимей Ласких – сын известного купеческого семейства. Его не очень любят на рынке, он часто собирает сплетни по поводу чьих-то нужд, скупает весь имеющийся товар через подручных задешево, а потом – задирает на него цены, пользуясь тем, что покупателю надо и он не может ждать.
– Как господин Эрнст сейчас? – уточнила я, еще сильнее приглушая голос. Сомневаюсь, что королевские закупщики согласятся ждать, когда лепрекон найдет ткань подешевле.
Крыс кивнул.
Ага, значит, Рост у нас спекулянт! Понятно! Плавали, знаем, не любим таких.
– А у него и вправду отец больной? – спрашиваю я, чтобы успокоить засвербевшую совесть.
– Ну-у-у, – крыс смутился – кодекс чести дворецких, кажется, не одобрял распространение информации такого рода, – вообще-то Борс Ласких отличался всегда воловьим здоровьем, страдал только болезненной любовью к питейным заведениям…
А, ну тогда ладно. Если там из болезней только похмелье – я сочувствовать никому не буду. Я с похмелья, вон, вчера полкухни от хлама выгребла.
Тем более, что я ж не собираюсь разорять многоуважаемого Ростимея, всего лишь хочу помочь господину Эрнсту сэкономить немного деньжат, которые он потом может потратить на что-нибудь другое. На… Пуговицы, например.
Ну, нет у меня никаких гарантий, что он так сделает, но если я ему помогу – вдруг он рассмотрит этот вариант, а?
Ох, и кто бы мне сказал: «Удачи, Марьяша», – и скрестил за меня пальчики.
План был простой, дурацкий и самонадеянный. Потому что, если он не сработает – мне придется объяснять недовольному лепрекону, что я его обманула, но честно-честно хотела только помочь.
– Подержи Вафлю, Триш, – сумку с дракошкой я протянула крысу. Искренне понадеявшись, что он все-таки сможет за ней уследить. – И не высовывайся.
Крыс ответственно обхватил моего фамилиара за брюшко, пытаясь изобразить на морде бравое выражение.
Ох, ловить мне мою красавицу по всему рынку. Но что поделать – как-то слабо вписывается дракошка в картинку дочери торговца. Я, конечно, мало знаю, может, у них так можно, но… Я не видела ни одной торговки на рынке с драконом. Питер говорил, кажется, что это – дорогой питомец, а торгаши – народ прижимистый.
Торопливым шагом выходя из-за лотка горшочника, я изобразила на лице одновременно и радость, и тревогу.
– Господин Эрнст, – я зачастила так, чтоб можно было подумать, что только этого лепрекона и искала по всему рынку, – я вас нашла, неужто! Какая радость, какая радость!
Мой выход не обеспокоил господина Ласких, напротив – он только раздраженно поморщился, недовольный, что его жертву отвлекают.
– Да, дитя? – лепрекон развернулся ко мне, величаво шевельнув коротким пальчиком. – Зачем ты меня искала?
– Батюшка привез вам холстину. Простую, некрашеную, как вы и заказывали, – зачастила я, изображая на лице виноватость, – простите, что мы вас задержали, батюшка даже готов сделать для вас скидку, если вы на нас не сердитесь.
Вот тут-то лицо Роста и вытянулось так, будто он пытался изобразить лошадь, да не оскорбятся эти прекрасные животные столь неприятному сравнению.
Итак, спекулянт взял в рот мою наживку. Сейчас он её еще немного пожует, глотнет – и можно будет подсекать!
Лишь бы только лепрекон не спалился тем, что первый раз меня видит, в ближайшую пару минут!
Прошла всего лишь пара секунд, после того как я в выжидании уставилась на парящего у торгового лотка мистера Эрнста, а я в душе уже успела три раза окатиться холодным потом.
Блин, а если он сейчас выкатит глаза и поинтересуется, в своем ли я уме?
А если он поверит, что я и мой свежепридуманный папочка и вправду принесли ему ткань, и я, этакая ушлая торговка, что решила увести клиента из-под носа у конкурента?
– Вы привезли все сорок шесть разворотов, как я заказывал? – медленно и будто раздумывая, проговорил лепрекон, покручивая в пальцах черную трубку.
Какой сообразительный дядечка, быстро понял,что я ему тут организовываю. Видать, и вправду припек его этот жадный спекулянтишка.
– Вообще-то мы привезли пятьдесят шесть, про запас, – радостно продолжила заливать я, всячески изображая желание угодить. Вот, мол, смотрите, какие мы молодцы, из ботинок выпрыгиваем, лишь бы выручить, – батюшка остановился у въезда на рынок, не хочет ехать дальше. Спрос есть, но мы не продадим и разворота, мы ведь дали вам слово.
– Ну, что ж, – Эрнст невесело вздохнул, с сожалением кидая взгляд на разложенный перед ним на прилавке холст, – я бы предпочел что-то привычное мне по качеству, но цена несоразмерна. Идем, дитя, пожалуй, я куплю у вас все, что вы мне привезли.
– Господин, господин, а как же я? – возопил несчастный Ростимей, у которого на глазах золотой журавль дрыгнул лапкой и взмыл в небо. – У меня семьдесят восемь разворотов. Я оставлял их специально для вас.
– Ах, Ростик, Ростик, – Эрнст говорил скорбно и даже будто слегка виновато, – я бы и рад помочь семье моего друга деньгами, но увы, и мой горшок с золотом еще не так полон, как мне бы хотелось. И у меня есть трудности, и деньги требуют счета.
– Я отдам вам свой холст за две серебрянки за разворот, – я поскорбела лицом, будто напугавшись такой резки смены ставок, но внутри только сладко улыбнулась. Мальчик оказался слабачком.
– Ну, – лепрекон задумчиво пожевал губами и кивнул на меня, – это дитя и её батюшка предлагали мне разворот за три четверти серебрянки. А если еще и со скидкой…
– Обязательно будет скидка! – обнадеженно вклинилась я, зарабатывая лишний волчий взгляд Ростимея. В нем читалось: “Куда ты лезешь, соплюха, тут большие дяди обсуждают дела”.
Он, кажется, закусил удила и готов был на что угодно, лишь бы мне не досталось уже ни одной мелкой монетки из кошелька Эрнста. Даже если для этого требовалось разориться – он бы разорился.
– Тогда я отдам за половину серебрянки, – торжественно заявил спекулянт, скрещивая руки на груди, – и даже распоряжусь, чтобы ткань к вам доставили, господин Эрнст.
Внутри я покатывалась со смеху, довольная провернутым маневром и задумчивой физиономией лепрекона. Он все для себя решил – я видела по глазам, но ему было просто приятно для души проучить жадного мошенника-оппонента.
– Даже не знаю, – задумчиво протянул лепрекон, – ко мне ехали из самых Нижних Мутовок…
– Но ведь в Мутовках паршивые ткани, – если бы Рост умел колдовать, он бы сейчас взвился в небеса от праведного негодования.
– Так в тюрьмах большого качества и не надо, – возразил Эрнст, но глубоко задумался, будто бы сомневаясь.
Ой, артист…
Нет, бабуля всегда говорила, Оскар надо давать бабкам с рынка – вот эти тебе и ревматизм разыграют, и по-матерински тебя облобызают во все щеки, и все ради того, чтобы тебя ободрать как липку.
– Половина без полтины, – драматично простонал Рост, всем видом показывая, что его сейчас точно хватит удар от такой щедрости.
Насколько я успела понять мудреную денежную систему Завихграда – её мне объяснял Триш по дороге на рынок, – их монетное исчисление носило трехступенчатую иерархию. Медянки – как наши копейки, были младшими в рангах монет. За пару медяков можно было купить глоток воды, за десяток – леденец на палочке, за полтину – дешевый амулетик от сглаза. Как и у нас, сотня мелких монеток составляла одну крупную. Серебрянки – были монетами постарше и подороже, самыми дорогими были именно злотые. Три злотых – величина моего штрафа – были на самом деле недельной ставкой того же Триша или слуги его уровня. На три злотых можно было купить колечко с бриллиантиком, маленьким и не зачарованным, но все-таки!
И судя по всему, прижимистый лепрекон все-таки решил сэкономить все, что только возможно, да и Рост, кажется, уже продавал ткань дешевле, чем её купил, ну, или при минимальном наваре. Оно и понятно, оставит он себе все набарыженное добро, и куда он его потом денет? Раскупят его или нет?
– Ну что ж, дитя, твой ход? – милостиво кивнул мне лепрекон, предлагая умаслить его чуть сильнее. Я подняла к небу ладошки, показывая, что сдаюсь, и на такие безумства мы не способны.
– Ну что ж, тогда я все-таки выберу своих проверенных продавцов, – лепрекон развел руками, – напомни мне, дитя, где вы остановились?
Такой пинок обрадовавшемуся Росту – если что, он сейчас уже цену не задерет, ведь гипотетически я буду все еще на уме у лепрекона.
– У ворот площади, господин, – вздохнула я скорбно, развернулась и шагнула обратно – за поворот торгового ряда, к притаившемуся там Тришу. Лотки стояли плотно. Один к другому. Выглядеть меня Рост попросту не мог, разве что вышел бы из-за своего прилавка, а если его на рынке не любили – так и помогать ему никто не станет.
Бабуля говорила, что конкуренция конкуренцией, но рыночное братство совершенно не любит выскочек и мерзавцев, норовящих ходить по чужим головам.
Мы прошли пятнадцать шагов и остановились у неожиданно пустого прилавка. Здесь еще полчаса назад сидел и вырезал деревянные ветряки длинный коренастый мужичок. Ветряки разлетались со скоростью света – у его прилавка торчала целая толпа детишек с разинутыми ртами.
По всей видимости, у мужичка кончились заготовки – его приметную спину в ярко-малиновой рубахе я увидела впереди, он шагал к воротам.
Везет же некоторым! А я даже не начинала зарабатывать. Так только – мечтаю…
– Вы чрезвычайно ловко врете, госпожа ведьма, – насмешливо кашлянул над моим ухом господин Эрнст, когда я обернулась назад, чтобы выглянуть собственно его – лепрекона, закончившего свои дела и готового к тому, чтобы его окучила уже я.
– Спасибо за комплимент, – я зарделась как маковая роза, разворачиваясь к своему собеседнику, – вам понравилось?
– Понравилось ли мне, как мы с вами обули этого маленького засранца? – в темных глазах господина Эрнста заискрилось удовольствие. – Да, госпожа ведьма, премного благодарен вам за эту восхитительную возможность. Только будьте осторожны впредь – на этом рынке есть слабые ведьмы, и они ваш приметный браслетик увидят и поймут, кто перед ними. Роста не любят, но за обман кого другого – могут и побить.
– Спасибо, господин, – я очаровательно улыбнулась и подумала, что я в принципе на этот рынок с блокиратором на запястье приходить не хочу.
– Ну, бросьте эти реверансы, госпожа ведьма, – покачал головой лепрекон, – вы уже мне нравитесь, вы уже мне помогли. Я вас внимательно слушаю.
Ох, мой звездный час. Неужели ты пришел?
14. Глава о совершенно несносных вампирах, которые не поддаются никакой дрессировке
Вопреки моим ожиданиям, для господина Эрнста “пуговичный вопрос” не был столь ничтожным, как мне казалось.
Он был знаком с бывшими хозяйками дома ди Бухе – причем, похоже, со всеми тремя по очереди, и узнав, что я венчаю этот список, окинул меня взглядом, цыкнул, и даже пробормотал: “Может, и сработает…”
Что сработает? Каким именно образом – я не поняла, а вредный лепрекон от дальнейших комментариев воздержался, предложив мне перейти от слов к делу, то есть представить уже товар лицом.
Пуговицы я из сумки выгребала кулечками.
Самые простенькие, скромные, блеклые и одиночные я загодя выбрала и завернула в упертый из-под носа у Триша кусок пергамента.
Разумеется, дворецкий все выдал бы мне и так, но стащить было интереснее. Тем более мы с Вафлей провернули целую операцию – пока она тащила со стола ложку – я стащила кусок пергамента.
Пуговицы поинтереснее – серебристые, с гербами и камушками, да еще не единичные, я выбрала отдельно, приложив к открученным от тех выпендрежных плесневелых камзолов, здраво рассудив, что за благолепие обычно платят лучше. А еще я натерла всю эту красоту до блеска, чтоб глазки потенциального потребителя смотрели и радовались.
И я не прогадала.
– Вот это, – палец лепрекона очертил в воздухе полукруг над “сирыми и убогими”, составлявших пуговичное большинство, – полтина медянок.
– Три четверти серебрянки, – я не собиралась сдаваться без боя. Тем более – посреди рынка-то.
– Только в честь нашего знакомства, Марьяна, – лепрекон закатил глаза. Он воспринимал меня какой-то маленькой девочкой, – и в честь моего глубочайшего уважения к ведьмам вашего рода. Ди Бухе, разумеется, а не тех Елагиных, что понаехали в Завихград вслед за Матильдой.
Две монетки, одна – с цифрой "50" на аверсе, вторая с цифрой "25" перекочевали из маленькой лепреконьей ладошки в мою.
– Ужасно приятно, что вы так цените леди Матильду, – я радостно улыбнулась, а потом кивнула на кучку пуговиц получше, – а эти? Не берете?
– Отнюдь, – лепрекон фыркнул и сгреб пуговичную аристократию в горсть, – золотые, серебряные, с инкрустацией. Вы ведь обдирали их сами? С уже готовой одежды?
– Как вы угадали? – с интересом уточнила я.
– Я шью Завихградцам уже вторую сотню лет, – усмехнулся господин Эрнст, – я даже могу припомнить семью, которая заказывала у меня камзольчики с этими пуговицами. Мои старые клиенты, с детьми, которые очень ценят модный ныне винтаж. Я не скажу, откуда взял сей портняжный антиквариат, но обязательно включу его в стоимость того или иного предмета гардероба.
Ах, так…
– Ну, тогда я хочу злотый, – я решила, что если наглеть, то космически, раз уж мой собеседник сам позволил себе разболтаться на отвлеченную тему. Да, горсточка пуговиц столько стоить не должна, но…
Золотая монета закрутилась у моей правой ладони, с гулким стуком приземлившись на деревянную столешницу.
– Так и знал, что попросите нескромно, – фыркнул господин Эрнст, а затем рядом со второй золотой монетой шлепнулась еще одна, – только вы все равно не угадали с ценой, Марьяна.
Сказав это, лепрекон величественно снял с головы свой цилинд, смел в него купленные у меня пуговицы, а потом дрыгнул ножкой и… исчез в радужном сиянии.
Оставив меня при двух золотых и двух медных монетках. Вот все бы так встречали попаданку! С хлебом, солью, деньгами...
Монеты я сгребла в карман, с подозрением оглядываясь по сторонам. У бабули была извечная привычка прятать деньги в людных местах от чужих глаз. Я этой бабушкиной паранойей еще в десять лет заразилась, когда полтинник, взятый в школу для разорения на столовских пирожках, у меня самым беспардонным образом сперли, стоило только мазнуть им в воздухе, украдкой перекладывая из одного кармана ранца в другой.
Сперла кстати «подружка». Девочка, с которой мы часто гуляли, с которой у нас было много общего, но полтинник ей оказался дороже нашей дружбы. Ну, или она не ожидала, что учительница, которой я пожалуюсь на пропажу, устроит повальный обыск по карманам и портфелям. Конечно, обыск был не очень законной методой выяснения кто прав, кто виноват – и я знаю, что с учительницей той потом ругались родители половины класса, но сама суть того, кто именно сделал ноги подаренной бабушкой на восьмое марта деньге, задела меня тогда куда сильнее.
Нет, я не устраивала бывшей подружке кровавую месть, но за семь лет последующего обучения мы не обмолвились больше и парой слов.
А я – подозрительно оглядываюсь, пряча злотые в карман платья – практичные тут платьица, кстати, но я все равно б с удовольствием обзавелась нормальным кошельком. Тем более сейчас деньги не маленькие, целых два злотых, и мало того – единственные. Будет обидно потерять мою заначку на уплату штрафа, только пару минут подержав в руках монетки.
На меня как будто никто не таращится. Ну и отлично. Что ж, сумку я облегчила, позванивать мне нечем, из несделанных дел остается только посещение ювелира, которому я хотела показать найденные сережку и перстень. Ну и так, по мелочи…
Ответственный Триш, к которому я поспешила вернуться, заставил меня пристыженно скатать все мысленные претензии в его адрес. Он не только не упустил Вафлю, но и предложил ей развлеченьице, от которого дракошка не смогла отказаться. Не пожалел даже собственных часов – выудил оные из кармана жилетки и как бантиком покачивал им перед носом Вафли.
Часики были старенькие, потертые, но на солнце блестели позолоченными боками так, что у дракошки горели глаза. Все шесть. Пасти попеременно клацали, пытаясь схватить вожделенную блестяшку, но крыс неизменно оказывался более проворным, и раз за разом отдергивал часы, спасая их от драконьей алчности
– Слушай, Триш, а есть тут какой-нибудь кожевник? – спрашиваю я, подходя ближе к крысу.
– Кожевник, миледи? – Триш поднял ко мне морду, и именно в этот момент торжествующая Вафля-таки смогла цапнуть вожделенное сокровище средней своей пастью. Триш недовольно дернул усом, потянул за цепочку, но Вафля держала крепко, цепочка натянулась тугой струной.
– Мне нужен кошелек, – пояснила я. Не люблю таскать деньги по карманам, да и так себе это с точки зрения безопасности.
Про кожевника и его связь со всякой мелкой «галантереей» я знала из все того же фэнтези, авторы которого хоть иногда, но заглядывали если не в исторические справочники, то хотя бы в яндекс, в котором тоже находилось много интересного.
– Ах, да, есть мастер, совсем рядом, – крыс закивал и снова дернул за цепочку, пытаясь все-таки вернуть себе часы.
– Бздынь, – трагично простонала цепочка и приказала долго жить, не вдохновив нас, впрочем, своим примером.
– Ой, – почему-то мне стало неловко глядеть на вытянувшуюся морду Триша, когда Вафля, урча, свернулась клубком вокруг заветной добычи, выражением всех трех мордочек сообщая, что делиться она ни с кем не намерена и все что попало ей в когти – все объявляется её приданым, – извини, Триш, они были очень дорогие?
– Ерунда, – вздохнул крыс, без особой печали, – они все равно слишком часто стали ломаться. Иначе бы я ими не рискнул. Не отцовские, и слава богу.
– А отцовские – они где? – почему-то меня напрягла эта оговорка.
– Лоток кожевника вон там, – Триш будто не расслышал этого вопроса, – нам бы поторопиться, он довольно рано уезжает и бывает не каждую неделю. Ездит из деревни. Но Вох Добрынин мастер хороший, его жена ведьма даже приколдовывает над товаром. Стоит, конечно, подороже, но чары у неё крепкие.
Надо будет подробнее расспросить Триша про отцовские часы на досуге, что-то он очень подозрительно отмалчивается.
Вох Добрынин обладал не только приметной фамилией, напомнившей мне об одном из древнерусских богатырей, но и поистине богатырской комплекцией. Такое ощущение, что кожи он выделывал своими кулаками, и потому они у него такие мягкие.
Нрав у здоровяка оказался миролюбивый, веселый, даже слегка разбитной. Но и впаривать он умел как надо, я с трудом отбрехалась от кожаных сапожек – «сын для матери тачал, так ей не по ноге пришлись, но вы попробуйте, какая кожа мягкая…» – нет, сапожки и вправду были что надо, красивые, из темной кожи, чуть повыше голени, украшенные бахромой и вышитые. Красота, наши стилисты бы удавились за такой «народный стиль», но мои дела были не настолько хороши, чтобы я позволяла себе такие покупки. Честно говоря, я пока слабо представляла, как можно улучшить состояние тех дел, ну, кроме того, что неплохо бы найти вампирий перстенечек и избавить род ди Бухе от «позорного пятна» – тогда, глядишь, и до наследства получится добраться. А до того – хоть официанткой к Джулиану ди Венцеру устраивайся, чтобы заработать на хлеб.
Хотя…
Не возьмет же, подлец. Глазами своими яростно на меня сверкнет, попытавшись спалить на месте, и уйдет в закат. К невесте!
Пока я расплачивалась за кошелек – мягчайшая кожа, чары облегчения веса и небольшого расширения, а также мантикорий зуб на шнурке, стягивавшем горловину и обеспечивавшем кошельку безопасность от карманников, после долгого торга лишили меня обеих медных монеток, Триш в двух шагах от прилавка все так же приглядывал за дракошкой. Ну, точнее держал сумку с ней, которая мешала мне придирчиво разглядывать товар кожевника, а Вафля сидела в этой сумке, будто на королевском троне и тискала часы с таким довольным видом, будто это был самый большой бриллиант королевской короны.
Когда внезапно крыс вскрикнул – или взвизгнул, я так и не поняла, что подходит этому возмущенному воплю больше, в нем было все и сразу – высокие нотки, для привлечения внимания, рычащие – угрожающие, и много-много злости, и даже боли – я аж вздрогнула и развернулась в ту сторону на каблуках. Триш находится на брусчатке – местная площадь вымощена крупным булыжником, и такое ощущения, что кто-то просто взял и швырнул моего дворецкого носом в грязь. А сумка, где сумка? С моей Вафлей!
– Миледи, – крыс, из которого ударом вышибло кислород, без лишних слов вытянул лапку в нужном направлении.
А там я увидела свою сумку. В тощих руках какого-то мальчишки-оборванца!
Ну, капец. Беспокоилась за деньги, а у меня посреди белого дня на людной площади сперли моего дракона!
Не сказать, что я уж очень в детстве не любила физкультуру. Избирательно. Я дружила с гимнастикой, но мы с гимнастическим конем предпочитали обходить друг друга на расстоянии. Я любила футбол, но волейбольный мяч слишком часто проявлял желание меня прикончить.
Я не любила короткие забеги на скорость, но зато неплохо вытягивала длинные, на выносливость.
И если бы у меня был выбор, я бы, конечно, предпочла, чтобы на моем пути не было людей, чтобы мы с наглым воришкой бежали долго и неторопливо, чтоб я точно его нагнала, но… Выбора у меня не было.
Орать “держи-держи” я не стала. Почему? А вы когда-нибудь видели полицейского, который не сам догоняет преступника, а орет кому-то из прохожих? Как показывает практика, это редко помогает, те, кто бросается ловить негодяя, только мельтешат под ногами.
Именно поэтому я дернула в забег сама. Так, что воздух мгновенно загорелся в моих легких, но тут у меня был дивный выбор – лишиться легких или лишиться моей драгоценной дракошки. Вафля оказалась более дорогим грузом на моих внутренних весах.
Паршивец! Ему повезло, что на моем запястье блокиратор, иначе я бы сейчас от души сыпанула ему в спину что-нибудь крепкое, заковыристое, чтобы длинные руки завязались в узел где-нибудь за спиной и не развязывались бы до пенсии.
Мне в спину оборачиваются. Кто-то даже охает, взвизгивает, комментирует.
– Бабоньки, бабоньки, смотрите, наш Прошка-то опять тикает! Опять что-то спер!
Ага! Значит, мой преступник – завзятый рецидивист, и на этом рынке имеет печальную славу. Интересненько. Хотя я подумаю об этом позже. Сейчас у меня вынужденная кардионагрузка!
Дорогая вселенная, я не заказывала такого сжигания калорий от поглощенного с утра пирога.
– Бедный Прошка, – тоненько взвизгивает какая-то дородная мамашка, мимо которой я только что пронеслась, – то ж ведьма за ним бежит, не иначе как теперь пустит его на свой вонючий декокт, пакостный.
Нет, все-таки прав был господин Эрнст – на этом рынке свой ведьминский статус мне скрывать не удалось бы. Ну… Не очень-то и хотелось. Интересно, а я вправду так могу? А рецепта декокта, в котором требуются уши вороватого паршивца, нету, случаем? Вот догоню, оторву и вернусь, чтобы уточнить.
– Так ему и надо, – вклинивается недовольный голос, манерно вытягивающий гласные звуки, – другим воровайкам не повадно будет воровать! Давно их на место поставить надо было. А стража все церемонится.
– Жалко сиротиночку-у-у! – плаксиво всхлипывает жалельщица, и это в общем-то все, что я слышу напоследок. Я вылетаю за пределы рыночной площади, на широкую улицу, которая, увы, тоже полна народу. Господи, как быстро этот наглец бегает. И, судя по всему, он услышал вой за своей спиной и сделал правильные выводы. По крайней мере он сначала нырнул промеж четырех столпившихся у шляпного магазина ведьм, потом сиганул куда-то в кусты, и…
Я бы, наверное, его потеряла.
Вот только спер он не просто мою сумку, он спер мою сумку с лежащим в ней фамилиаром. А фамилиар – это не просто красивое слово, так утверждал магический справочник по разведению карликовых драконов. Между фамилиаром – магическим питомцем, – и его владельцем всегда была протянута магическая ниточка связи. И вот сейчас, лишившись Вафли, я как раз и ощутила эту ниточку, тугую, бьющуюся в унисон сердечку моей напуганной дракошки, и летела я не вслед малолетнему клептоману. Я летела по этой самой нитке. Именно страх моей дракошки и придавал мне сил. Именно он заставил меня сгрести подол в охапку и не сбавляя скорости пролететь всю полосу зеленого кустарника.
И когда на моем пути выросла каменная стена забора, невысокая, декоративная, где-то по пояс, я с налету через неё перемахнула, даже не сообразив, что никогда раньше таких высот без тренировок не брала.
Все.
Догнала.
Поймала.
Паршивец оказался здесь, в саду. Во всем своем вихрастом, немытом и побитом великолепии. Он не ожидал, что я окажусь здесь, и при виде меня шарахнулся назад, чуть не упал в роскошную клумбу пионов залатанным задом своих истасканных штанов.
Я спасла пионы. Я сгребла мальчишку за грязное ухо двумя пальцами и дернула к солнцу, желая ему расти большим и умным. От души!
Вот только он тут был не один.
Красивая девочка, в белом платьице, похожем на взбитый торт из-за количества рюшей и оборок, смотрела на меня огромными синими глазами. Гладкие черные волосы были завиты тугими локонами. Не были бы черными, спутала бы эту куколку с Мальвиной.
Я опустила глаза на ручки девочки, и мои симпатии к ней резко сбавили размах.
Моя сумка. С моей дракошкой! В руках у этой… Мелкой сообщницы!
Вот ведь бандиты, уже в банде работают!
Обожаю детей. В супе! Они там нежные, мелко порубленные и не пакостят! В иных формах обычно все-таки нет!
– Живо! Дай! Сюда! – не без удовольствия выкручивая взвывшему от боли Прошке прихваченное ранее ухо, потребовала я, глядя девчонке в глаза.
Она же только угрожающе на меня… Зашипела! Как кошка! Обнажив тоненькие маленькие клычки. Вампирша! Маленькая вампирша!
В каком-то фильме я видела тему, что такие маленькие вампиры могут быть только в одном случае – если упырь обратит в вампира ребенка. Тогда он перестает взрослеть и остается ребенком навечно. И обычно такие вот хрупкие вампиры-дети оказывались самыми сильными занозами в пятой точке.
Даже это короткое воспоминание ничего не изменило в моем настрое. Тем более, отступая, маленькая скупщица краденого крепче сжала сумку, и Вафля в ней заверещала – ей больно прищемили крылышко.
– Я досчитаю до трех, детка, – убийственно протянула я, шагая вперед и волоча за собой брыкающегося малолетнего грабителя, – и либо ты возвращаешь мне моего дракона, либо я отрываю тебе твою вампирскую головку и не посмотрю, что она у тебя такая красивая. Понятно или повторить?
– Повтори для меня, ведьма, – холодно кашлянули за моим плечом, примерно в трех шагах. Я чуть не взвыла, опознав – кому же именно принадлежит этот голос.
Великий Хэнк Морган*, Святой Первый Попаданец, ты мог мне послать кого-то другого, а не этого без меры наглого упыря? Он же совершенно не поддается дрессировке. Или что это, законы жанра?
_________________
*Хэнк Морган из романа Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» (1889) считается первым «классическим» попаданцем. В этой книге герой попал не в другой мир, и не в реальное прошлое, сколько в некую штампованную реальность рыцарских романов. Но мы-то с вами уже видали и не такое, не так ли?
15. Глава о дерзких ведьмах, которым, увы, закон запрещает отрывать голову
Как только сработали опознающие чары, отправившие Джулиану слепок ауры нарушителя границы его дома – он буквально заставлял себя не лететь навстречу судьбе. Да, ему очень хотелось крови, и большего подарка ему ведьма подарить не могла, но убивая её, Джулиан не хотел выглядеть излишне торопливым. Месть не терпит спешки. Тем более – кровная.
