Текст книги "Кесари и боги (сб.)"

Автор книги: Вера Камша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Не кричи на меня! Я не оспариваю заслуг дона Гонсало, но Марии было с ним плохо.

– Нищенка хотела золота, она его получила, а за розовые спальни нужно платить! – Он не желает слышать про маркизу де Хенилья и не желает знать свою сестру. – Хватит, Инес. Сейчас Бенеро покончит с осмотром, и ты отправишься в Сан-Федерико. Родственники не имеют права допрашивать родственников. Полагаю, тобой займется Торрихос.

– Тебе дали в ордене не то имя, – прошипела Инес, – надо было назвать тебя Иродом.

– Вам, сеньора, вряд ли представится возможность называть меня хоть как-нибудь. Что бы с вами ни случилось, я умываю руки.

– Ты всегда слушал только себя. – Инес подошла совсем близко. Она не понимала, чем рискует: в рукаве инкверент всегда носил стилет! – Думай ты о нас, ты не добил бы отца своим монашеством… Ты не хочешь меня видеть? Но ты меня выслушаешь! Напоследок… Это я все придумала. Я, не Мария! Когда я к ней ехала, я ничего не знала, но ей стало плохо прямо здесь. Помнишь, как тебя било после раны? Ей было хуже! Я хотела позвать слуг, их не было. Так я все и узнала. Ты рассказывал мне про этого суадита. Мадругана не стал бы держать плохого врача… Мы не могли рисковать. Мундиалит мог нас выдать, а Бенеро вне закона. Он бы помог Марии и куда-нибудь уехал… Я дала б ему денег, его бы не нашли. Я не знаю, кто такой Диего, но они встретились после смерти Гонсало. После! Я была с ней на богомолье, Мариита не изменяла мужу и хотела ребенка… Ты меня слышишь?

– Разумеется. Продолжай, но я должен тебя предупредить. То, что ты говоришь мне, ты говоришь Святой Импарции.

– Это будет на твоей совести… И смерть Марии тоже. Я написала письма, взяла мантилью дуэньи…

– Взяла?

– Украла, если тебе так больше нравится!

– Сеньор! Я должен с вами переговорить! – Бенеро с каменным лицом оттеснил Инес. – Немедленно.

– Я слушаю.

– Вы уже знаете главное?

– Знаю.

– Тем лучше. Состояние женщины крайне тяжелое. Если не принять срочных мер, и она, и ребенок погибнут в течение суток. На это указывают все симптомы и обстоятельства смерти ее матери и двух сестер. С вашего разрешения я опущу подробности.

– Надежды нет? – Господь порой бывает справедлив. Убийцу убивает собственный грех. И поделом.

– Надежда уходит последней. Я исполню свой долг, но решать будет Он. Я вызову преждевременные роды. Для этого нужен порошок Populus balsamifera и еще кое-что. Вы обещали послать за необходимым.

– Говорите, что нужно и где это можно найти.

– Все, что нужно, было в моем доме.

– Все, кроме запрещенных книг, осталось на своих местах.

– И лекарственные снадобья?

– Были взяты образцы. Бо́льшая часть зелий до суда остается в опечатанном доме, чтобы исключить подделку доказательств.

– Вы можете затребовать нужное?

– Я все заберу сам. Объясните, что и где, или, еще лучше, напишите. В гостиной есть перо и бумага.

– Больную нельзя оставлять надолго, – буркнул врач, – припадок может повториться.

– С ней останется герцогиня де Ригаско. Позже я пришлю нескольких женщин. Идемте.

– Я справлюсь и одна! – Инес загородила дверь. – Сюда войдет только Бенеро! Если в тебе осталось хоть что-то… от мужчины и дворянина, не пускай сюда слуг!

И из-за этой лгуньи он настолько забылся, что заспорил при суадите с фидусьяром и был готов схватиться со всей Протектой?

– Будь по-твоему. Копайся в чужой блевотине сама! – Посторонним и в самом деле лучше остаться в неведении. – Но без присмотра вы не останетесь. Не надейся.

Глава 5

1

Инес подняла голову и обернулась на шум у дверей, хоть и поклялась не слушать и не смотреть. Не выдержала, а отворачиваться под спокойным взглядом суадита было глупо. Герцогиня поправила простыни и поднялась навстречу втащившим переносной сундук альгвазилам. Они с Бенеро ждут лекарства, и неважно, кто их принес.

– Бенеро, посмотрите, все ли верно? – Появившийся следом за сундуком Хайме видел только суадита. Брат и раньше выдерживал характер, потому и побеждал в их полудетских ссорах. Она была старше, Хайме – упрямей, но Мария – ее подруга, а у врача слишком широкая спина. Из-за нее ничего не видно, но она должна взглянуть Хайме в лицо.

– Сеньор, мне понадобится кипяток. Сейчас немного, затем – больше. – Бенеро тоже умел не замечать ничего лишнего. Например, альгвазилов.

– Вы все еще надеетесь?

– Я могу лишь повторить сказанное.

– В таком случае, прежде чем вы исполните свой долг, я исполню свой. Приму исповедь этой женщины.

– Нет, – отрезал Бенеро, пока Инес отчаянно пыталась протолкнуть застрявший в горле комок, – ей понадобятся все ее силы. И вся решимость.

– Лучше займитесь вашими склянками, – сверкнул глазами Хайме, – они вам пригодятся. Гомес, выйди, но будь поблизости! Не забудь про кипяток.

– Я отвечаю перед Ним за две жизни! – Тень Бенеро достигала потолка. – Вы к больной не подойдете. Я знаю вашу веру, если будет нужно, вы вправе сотворить «глухую» исповедь.

– Тебе нет дела до души Марииты! – Инес не собиралась ударить, просто махнула рукой, но пальцы врача тисками сжали запястья. – Пустите, сеньор! Тебе нужен убийца Хенильи, но его нет здесь. Нет! Ты понял?

– Тише, сеньора! Мы теряем время. Сеньор, вам лучше выйти и положиться на волю Его.

– Что вы станете делать?

– Дам ей лекарство, которое поддержит сердце, а затем введу вытяжку Populus balsamifera, чтобы вызвать спазм сосудов и схватки. Ребенок родится недоношенным, но может выжить и он. А теперь идите.

– Я читал, император Барка рассек чрево роженицы мечом и извлек ребенка.

– Летописец лукавил. Это средство применимо к умирающим, чтобы спасти хотя бы ребенка. Женщину в сознании оно убьет почти наверняка, а снять боль маковым отваром нельзя – ребенок не будет дышать. Сеньор, мы теряем время! Здесь вам делать нечего, а вы не в лучшем состоянии. Возьмите синюю склянку. Это настойка мяты с валерианой. Отмерьте тридцать капель, разбавьте водой, выпейте и выйдите на воздух. По-хорошему вам следовало бы пустить кровь.

– Хватит и мяты. Если вдруг понадобится… монах, позовите. – Хайме толчком распахнул дверь. – Гомес, зайди!

– Я позову, – пообещал Бенеро и, легко подняв сундучок, потащил его в альков. Инес задержалась, пытаясь поймать взгляд Хайме, но брат был занят альгвазилами. Сестру он не замечал.

– Один – у алькова, остальные – к двери. Если врач попросит помочь, помогите. Никого не выпускайте, никого не впускайте, кроме меня. – Хайме шагнул за порог и внезапно оглянулся. – Я послал на площадь Аурелио за Гьомар. От нее будет больше толку.

Дверь захлопнулась, прежде чем Инес сообразила, что сказать. Альгвазилы, благоухая луком и потом, скрестили алебарды, загородив проход. Ну и пусть! Ее место рядом с подругой, а Хайме пусть пьет свою мяту, может, кончит беситься… Инес вымученно улыбнулась здоровенному сержанту:

– Надеюсь, вы защитите нас от мышей?

– Сеньора, – замялся тот, – прошу простить…

– Прощаю, – бросила Инес. Верзила не сделал ей ничего плохого, просто пришел, куда его послали, и стоит, а вот Хайме… Откуда эта ненависть к Марии? Он ведь ее ненавидит, и давно. Женщина еще может не сойти с ума, оставаясь одинокой; одинокий мужчина всегда жесток и очень редко справедлив. Спаси Господи Марииту от Фарагуандо – этот не простит! И ее бы не простил, прими она хоть чье-то предложение. Вдовы великих должны только молиться и плакать, но почему?!

2

Мариита дрожала на смятых простынях. Котенок, замученный несчастный котенок!.. Она вряд ли понимает, что происходит. Бенеро разглядывал на свет какое-то зелье, голые, поросшие волосами руки врача сделали бы честь молотобойцу. Инес тронула разметавшиеся волосы. Нужно заплести, иначе придется обрезать.

– Сеньор Бенеро, куда вы дели гребни?

Бенеро осторожно поставил склянку на стол.

– На кресле, – коротко сообщил он. – Вы были неправы, сеньора. Нельзя предавать чужое доверие, а брат вам верил.

– Это наше дело! – Хороша б она была, предложив инкверенту выкрасть преступника. Хайме бы на нее наорал, и этим бы все и кончилось.

– Сеньора! – Да кто он такой, этот Бенеро, чтобы лезть к ним со своими советами?! – Сеньора, дайте вашей подруге это питье. Его нужно выпить маленькими глотками. До дна. Господин сержант, вы здесь?

– Да, сеньор, – громовым шепотом возвестил альгвазил, – кипяток, прошу простить, куда ставить?

– На стол. Вы мне скоро снова понадобитесь.

– В вашем распоряжении, сеньор. – Господи, он же идет на цыпочках!

– Мариита, очнись. Это надо выпить. Мариита!..

– Я не буду…

– Ты должна.

– Нет. – Она вряд ли соображает, что говорит. – Не буду… Не хочу. Где Диего? Уже темно, где он?!

– Мариита! – Хоть бы альгвазилы не расслышали про Диего! – Ты должна выпить. Иначе нельзя.

– Я ничего не стану пить. – Больная села так внезапно, что Инес едва не расплескала питье. – Это яд! Я все слышала! Монах… Это он тебе велел! Он приходил меня убить… Чтобы запереть меня с мужем в могиле! Я не пойду к дону Гонсало!

– Прекрати! – Дать пощечину? Пожалуй! – Прекрати! Если не выпьешь – умрешь!

– Не буду! Где Диего? Почему его прячут? Пустите его… Приведите ко мне Диего!

– Замолчи!

– Диего!..

Пречистая Дева, как же она кричит! На дворе и то слышно!

– Сеньора, если вы не будете слушаться, к утру вы умрете в мучениях. Вместе с ребенком.

– Нет! – Мария куда-то рванулась, Бенеро ухватил бьющуюся дурищу за плечи и прижал к подушкам.

– Сеньор, – за спиной врача возник озабоченный альгвазил, – вам, прошу прощения, помочь?

– Возможно. – Бенеро продолжал удерживать роженицу, но теперь он смотрел на Инес. – Вы сможете влить ей снадобье? Да или нет?

– Смогу, – кивнула Инес.

– Сержант, можете идти. Пока.

Альгвазил с готовностью исчез. Мария замерла, исподлобья глядя сквозь Инес на перечеркнутую тенями стену. На лбу врача выступила испарина. Господи, сделай так, чтоб Гьомар пришла побыстрее!

– Я хочу видеть Диего! – Влажные пальцы отдирали руки Бенеро. Маркиза так и не рассталась с обручальным кольцом. – Почему вы его не пускаете? Кто вы такой?!

– Риб’оно шель аолам, – выдохнул Бенеро. – Сеньора, успокойтесь.

– Господи, Мариита, какая же ты дура!

– Она не в себе, – утешил врач. – Это бывает.

– Наверное… Я не звала Карлоса, когда рожала. Я помнила, что его нет.

Она все помнила, даже кружившую под потолком муху, но она была здорова.

– Сеньор Бенеро, вы ее удержите? Я сейчас…

– У вас дрожат руки. Сосредоточьтесь. Закройте глаза и просчитайте до десяти.

Альков, альгвазилы у двери, свечи, склянки – все исчезает. Перед глазами не тьма – темно-рыжий шелк. Один… Два…

– Диего! Пусти…

Нужно взять себя в руки. Дрожать она будет потом, дрожать, объясняться с Хайме, молиться, плакать. Два… Три… Резкий даже не скрип – визг.

– Раз я так нужен, я здесь.

Мужчина. Темноволосый, стройный. Рядом с врачом кажется юношей. Значит, Мария соврала…

– Где это зелье? Она сейчас выпьет, а дальше – ваше дело.

– Диего! Ты…

– Пей, нинья!

– Эй, сеньор!.. Кто вы? Откуда!

– Тихо! Она пьет.

Мечется желтый свет, по ногам тянет холодом… Сквозняк. Потайная дверь? Как же долго Мария пьет. У Диего длинные волосы, на подбородке – шрам. Не побоялся – пришел. Прямо в змеиную пасть! Сержант мнется с ноги на ногу, врач молча смотрит. Гаснет одна свеча… Нужно зажечь.

– Умница, нинья! Сеньора, возьмите чашку.

– Ваше имя!..

Наваждение прошло. Гончие вновь стали гончими, а волк – волком.

– Диего! Ты куда?

– Не волнуйся, нинья. Я сейчас вернусь. Слушай врача!

Один против шести! Карлос смог бы…

– Ваше имя, сеньор. Вы арестованы!

– Помолчите. Нинья, ты поняла?

– Диего…

– Ты поняла? Ты будешь слушать врача?

– Буду…

– Умница… Сержант, потерпите еще минуту!

Если закрывать глаза, то теперь, но они словно приклеились к непонятному чужаку. Руки Диего скрещены на груди, на губах – улыбка. Убийца? Неужели все-таки убийца?

Человек у постели что-то шепнул Бенеро и отступил на шаг. Альгвазил послушно ждал, больная тоже притихла. Еще один шаг от постели, второй, третий, прыжок в глубь комнаты, и рев сержанта:

– Парни, вперед! Живым! Только живым.

Окно в дальнем конце… Оно открыто!

– Я вернусь, нинья!

– За ним! Во двор!

Альгвазилы быками несутся к двери. Падает сбитая ваза, толстый ковер глушит звон. Окно ведет во внутренний дворик. Ему не уйти….

– Сеньора желает любоваться на корриду или собирается заняться делом?

3

Топот на лестнице молотом саданул по едва переставшей болеть голове. Гомес, как всегда, перестарался – бегать на кухню можно и с меньшей страстью. Хайме раздраженно потер виски и вышел на галерею подышать. Он успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как из распахнувшейся двери, толкаясь, вываливается куча альгвазилов. Что они забыли во дворике, в полумраке было не разобрать. Топанье, шарканье, раздраженные голоса, плеск фонтана слились в нелепую какофонию, к которой не замедлила подключиться надсадно орущая птица.

Хайме сощурился и перегнулся через перила. Ночь не была темной, а белый мрамор, на который не поскупился Хенилья, словно бы притягивал лунный свет. Импарсиал без труда разглядел фонтан и застывшую спиной к мерцающему бассейну мужскую фигуру, которую по всем правилам полукругом обкладывал бравый Гомес. Алебарды альгвазилы держали наготове, но атаковать не спешили – в руке незнакомца выразительно поблескивал клинок.

– Сеньор! – вопль Гомеса перекрыл и плеск воды, и крики козодоя. – Сложите оружие. Именем закона!

Ночной гость пожал плечами, неожиданно напомнив Карлоса – та же выжидающая стойка, те же рост и сложение. Бежать незнакомец, похоже, не собирался, но и нападать не спешил. Стоял и смотрел на суетящихся альгвазилов. Хайме готов был поклясться, что наглец улыбается.

– Сеньор! – Громче прежнего возопил сержант. – Прош… Сложить оружие!

Уверенности в голосе сержанта могло быть и побольше, но кто этот красавчик, черт бы его побрал?! Неужели дон Диего собственной персоной? Считали ворон, а поймали волка?

– Гомес! Что здесь происходит?

– Выскочил, прошу простить! – На задранной кверху физиономии проступило немыслимое облегчение. – То есть прямо в спальне… Сеньора упрямилась, зелье не пила. Ну никак просто… Мы, прошу простить, держать хотели, а этот выскочил, напоил и в окно! Вернуться обещал!..

Вот и говори после этого, что любви не бывает. То-то Инес рехнулась. Сестра слишком много читала и слишком долго была одна, но жизнь – не новелла Ламаса.

– Стойте все, где стоите. Я сейчас спущусь.

Гомес радостно закивал, незнакомец… Диего не шелохнулся. Взять такого непросто, но ошейник отыщется и на него. Мария! Диего выдал себя, чтоб напоить любовницу лекарством, он ее не оставит, а роженицу с места не сдвинешь.

Из-за розовой двери не доносилось ни звука, что там, проверять было некогда. Только б Мария выжила… А хоть бы и умерла – за язык никто не тянет. Для дона Диего она будет жива столько, сколько потребуется.

Великий Хенилья – рогоносец… Как же гадко! Двуногих тварей хлебом не корми, дай покопаться в чужом белье. И чем ярче, сильней, знаменитей человек, тем охотней про него болтают.

На лестнице никого не было: Гомес потащил за собой всех, кого мог, а Диего, похоже, явился один. Как и в ночь смерти Хенильи. Узнай враги Онсии о причине убийства, грязь польется рекой, но этого не будет. Диего придется стать лоасским шпионом, и он им станет, чтобы спасти любовницу, а Инес подтвердит. И отправится вместе с подругой… в монастырь.

Дверь, в которую выбежали альгвазилы, была распахнута настежь, лунные лучи змеями лезли внутрь дома. Какие чистые плиты. Не стоит пачкать их кровью.

– Что случилось, Гомес? Еще раз и подробно.

– Сеньора кричала, – с готовностью затарахтел сержант, – а сеньор вылез из дыры. Я велел ему назвать имя, а врач, прошу простить, велел подождать, пока сеньора лекарство не выпьет. Мы подождали. Я снова велел назваться и следовать за нами, он вроде согласился, а сам – в окно и сюда.

– Этот человек оказывал сопротивление? Пытался напасть на вас, на врача, на герцогиню де Ригаско?

– Нет, – для пущей убедительности Гомес замотал головой, – как есть нет. Он в окно прыгнул.

– Очень хорошо. – Главное – не сфальшивить. Ты еще не знаешь, кто перед тобой, но хочешь узнать. Законное желание, хотя, если дон Диего слышал их с Инес перепалку… Может, потому она так и кричала? – Сеньор, как ваше имя?

– Прошу простить… Сеньора звала Диего, а он, прошу простить, как выскочит…

– Значит, дон Диего? Уже что-то. Меня называйте брат Хуан. Я – монах ордена Святого Петра и инкверент Постоянного Трибунала Святой Импарции.

Управится ли Диего с шестеркой Гомеса? Покойный Хенилья разбросал бы недотеп с алебардами шутя, а про Карлоса и говорить не приходится.

– Добрым мундиалитам не пристало проливать кровь друг друга! – произнес Хайме с безмятежностью, сделавшей бы честь самому Торрихосу. – Вы ведь мундиалит, дон Диего?

– Да, – мужчина, не скрывая любопытства, разглядывал монаха, – я мундиалит. Прочесть вам Credo?

– Не сейчас. Итак, вы мундиалит, и вы не совершили никакого преступления, если не считать неподчинения приказам сержанта. Это случается, особенно с дворянами, которые весьма подвержены греху гордыни. Вы ведь ему подвержены, дон Диего?

– Безусловно, – подтвердил убийца, – и не только ему.

– Так смирите жестокость в сердце своем и не стремитесь прервать жизнь ближних своих. Гомес, это и к вам относится. Кстати, вам следовало внимательней осмотреть второй этаж.

– Виноват, – с готовностью закивал альгвазил, у которого увещевание встретило полное понимание. Проливать кровь ближнего со шпагой альгвазил не стремился. К чему стремился дон Диего, оставалось тайной. Любовник Марии был неразговорчив.

– Учтите на будущее. – Брат Хуан вновь смотрел на убийцу Хенильи. Даже если они дрались, Диего был виновен. В адюльтере и гибели человека, раз за разом спасавшего Онсию.

– Сеньор Диего… Пока я буду называть вас этим именем. Предлагаю вам прекратить сопротивление и проследовать с сержантом и его людьми в Алькальдию. Вам ничего не грозит, кроме небольшого штрафа за сопротивление закону. Даже обвинение в адюльтере, ведь маркиза де Хенилья свободна.

Человек со шпагой отвесил вежливый поклон. Дескать, слышал и понял.

Гомес еще раз кивнул, хотя его никто не спрашивал. Альгвазилы не любят рисковать здоровьем, да и лишние сложности с родовитыми сеньорами им, простолюдинам, ни к чему. Царапнешь такого, а у него родственники, хлопот не оберешься. Сто раз пожалеешь, что благородного задел, а уж если, не дай боже, увечье нанесешь… Хотя тут увечьями и не пахнет. Как и родственниками.

Вновь надсадно заорал козодой. В отличие от Коломбо, синаитское капище его не пугало. Ну же, дон Диего, решайся. Или ты повинуешься, сбегаешь по дороге и тебя начинают искать как лоасского шпиона, или принимаешь бой. Соперники несерьезные, их можно запросто разогнать, но сбежать с роженицей ты не сможешь.

– Вы отдадите шпагу?

– Увы, нет. – Слова и улыбка были вежливыми и чуть ли не дурашливыми, но вот глаза… – Мое инкогнито и честь дамы… Их следует защищать. Сами понимаете.

Хайме понял, альгвазилы тоже, тем паче дон Диего не собирался вступать в пререкания. Он просто атаковал.

4

Приглушенные голоса, плеск фонтана и звон! Внизу, во дворе…

– Сеньора, не отвлекайтесь. Сложите полотно в четыре раза и процедите настой. Он готов. Какая прохладная ночь…

Врач мог бы и сам процедить свое зелье, но предпочел неторопливо пересечь комнату и захлопнуть окно. Вниз он даже не глянул, словно там не человека убивают, а коты сцепились.

– Да будет вам известно, сеньора, что самое большое количество нужного нам вещества находится в почках дерева, а потом – в коре. Тот порошок, что я заварил, представляет собой растолченную кору.

– Это надо выпить? – с сомнением произнесла Инес, глядя на золотисто-бурую, горько пахнущую жидкость.

– Выпить тоже можно, – безмятежно подтвердил Бенеро, – но лучше ввести внутрь, во влагалище, тампон, пропитанный этой жидкостью. Именно так мы и поступим.

– Диего! – раздалось сзади. Мария пыталась приподняться, бестолково шаря руками по простыням. – Диего…

– Я велел дону Диего выйти. Он вернется позже.

Врач возвышался между окном и кроватью каменной глыбой. Чтобы выглянуть во двор, пришлось бы его оттолкнуть.

– Диего вернется позже, – подхватила Инес, ставя плошку с зельем на стол и бросаясь к постели, – он велел тебе быть умницей и слушаться доктора. Ты ведь будешь умницей?

Мариита кивнула. В прозрачных глазах стояли слезы. Вернее, в одном глазу. Вторая слеза не удержалась и покатилась по щеке.

– Я умру, – негромко объявила дурочка, – зачем все это? Я умру. Приведите ко мне Диего, я хочу с ним проститься… А ты возьми себе мои гребни с изумрудами…

– Глупости! – почти взвизгнула Инес. – Мне твои гребни не нужны, а ты будешь жить!

– Нет, – заупрямилась больная. – Меня сейчас заберут… Муж заберет, он ждет… Он не простит! Тут был монах… Позовите монаха, я хочу покаяться… Моя вина, моя большая вина…

Позвать Хайме? После всего?! Нет, котенку нужен другой священник. Тот, который простит и утешит, а не станет тянуть из несчастной дурочки чужую смерть.

– Мариита, монах ушел.

– Он здесь, – прорыдала роженица. – Он сказал… Позови его… Я не хочу умирать без покаяния! Я не хочу в ад…

– Сеньора, идите сюда! – рявкнул от стола Бенеро. – А вы, маркиза, ложитесь и извольте успокоиться! Дон Диего войдет сюда не раньше, чем я ему позволю, а монаху здесь делать нечего.

– Я умираю, – всхлипнула Мария, – я хочу исповедаться!

– Вы рожаете, – отрезал врач, – хоть вы и этого еще толком не начали. Ложитесь, я сказал!

Мария вздрогнула всем телом и опустилась, почти упала на скомканные подушки. Бенеро громко втянул воздух и как ни в чем не бывало уткнулся в свои инструменты. Инес воровато глянула на уставившуюся в потолок подругу и шмыгнула к столу.

– Возьмите в сундуке платок и завяжите голову так, чтоб не выбивались волосы, – не глядя, велел врач.

Инес повиновалась. Белая ткань пахла странно и приятно. Как давно она не надевала белого… Тоненько звякнул о стекло металл – врач ловко подхватил щипчиками белый комок и опустил в плошку с отваром. Странный инструмент в огромной руке казался игрушечным.

– Сеньор, посмотрите, что там, внизу, – торопливо шепнула Инес, косясь на закрытое окно, – я ее отвлеку.

– Внизу фонтан, украшенный мраморным орлом, – и не подумал прервать свое занятие Бенеро. – У нас больше не будет времени для разговора, сеньора. Схватки начнутся практически сразу и будут сильными и крайне болезненными. Очень быстро – в течение часа-двух – они станут ежеминутными. Вы помните, как рожали?

– Да! – Инес со злостью засунула под косынку очередной завиток.

– Вашей подруге придется хуже, чем вам.

– Ей уже хуже! – Инес непроизвольно шагнула к постели, словно намереваясь заслонить Марию. – Она выживет?

– Никогда не задавайте таких вопросов, – прикрикнул Бенеро, – просто делайте, что нужно. Готовы? Берите плошку. Будете подавать тампоны.

5

Окно наверху замигало. Погасла свеча? Что там? Только бы обошлось. Он согласен на все, только бы с ниньей обошлось!

– Педро, уснул?!

– Справа заходи! Справа!..

Сопящие, белые от луны рожи… Не гончие – трактирные коты, топнешь, разбегутся. Как бы было весело, будь он один, как раньше. Но он не хочет больше одиночества! Его и так было через край.

Крайний слева наудачу ткнул алебардой. Быстро ткнул, то есть для альгвазила быстро, и тут же двое сунулись вперед. По старинке действуют: одни отвлекают, другие пытаются зацепить. За ногу, руку, на худой конец – за шею… Для подвыпивших дебоширов сгодится, но дебоширы не танцуют фламенко, а окошко горит… Мерцает желтым. Звезды и те доступней!

– Сдавайтесь, сеньор!

Как же, сейчас!.. Вежливый поклон, атака, ложный финт… Ловите! Ловят. Двое несутся наперерез, врезаются друг в друга. С грохотом. А вот и сержант. Давно пора! Размахнулся от души и едва не вломил алебардой по шлему соседа.

– Браво, сержант! Браво!

Монах, луна, черные тени, шестеро увальней, бывало и больше! Десять минут, и здесь может быть семь трупов, а что дальше? Куда девать тех, что на улице? Куда нести нинью? Нести… Ее сейчас и тронуть-то нельзя.

Чья-то алебарда суется вперед. На острие – лунный блик. Опять сержант, вот ведь усердие! Остальные прут следом. Это не бой. Это коррида какая-то! Круг дорожки, круг фонтана, круг луны. Круг за кругом по кромке бассейна вместе со звездами. А альгвазилы совсем растерялись. Дрыгаются кто во что горазд, раньше хоть друг на друга смотрели… Если б не Мариита! Не надо было ее слушать, просто взять и увезти… А дверь, вот она, нараспашку, дальше через дом – и на улицу.

Караул у калитки ничего не поймет – не успеет, а вокруг – пустые кварталы. В них черт затеряется, но бежать нельзя. И сдаться нельзя, и убивать… Ничего нельзя, только дурить тупые головы и искать выход. Не для себя, для ниньи и ребенка.

Пара быстрых шагов, резкая остановка, смена направления… Трое, поддавшись на очередной обман, летят вправо, один – влево. Экий ты недоверчивый, а зря! Вот и остались мы с тобой наедине, друг. В очень опасной близости. Для тебя опасной.

Недоверчивый тряхнул алебардой. Решил отогнать прыткого сеньора, да куда там!

– Ты б еще ближе подошел! – Перехватить не успевшее разогнаться древко, хлестануть шпагой по толстым пальцам. Плашмя. Пальцы рубят только мерзавцам.

Нечленораздельный вой, ругань, чужое оружие в руке. Тяжелое, непривычное. Вопящий альгвазил исчезает за спинами товарищей. Этому хватило.

– Вы забыли алебарду! – Замах, сержант с хрюканьем приседает, но ненужный трофей летит на галерею. Там тихо – в доме только Мариита с подругой и врач. Только б он смог…

Пятеро альгвазилов переглядываются, топчутся на месте. Не хотят драться и не могут остановиться. Смешно, но он в той же западне, а монах молчит. Стоит, смотрит и молчит. Не удрал, но и не понукает… Почему?

Некогда думать. Пятерка под вой недоверчивого лезет вперед. С оглядкой, неохотно, но лезет. Впереди сержант. Служебный долг, чтоб его!

– Осторожней, Гомес. Без пролития крови.

Надо же, заговорил! Монах не хочет крови, а чего хочет? Разговора? При альгвазилах не поговоришь, значит…

– Сержант, вы мне надоели!

Это даже не выпад, взмах, но бедняга Гомес поспешно пятится. Ничего, сейчас побежишь!

Шагнуть вперед и застыть, задрав голову. Не к окну, от него будет не оторваться, к луне. Ну, лезете вы или нет? Вот же я, перед вами, зазевался. Такой случай! Есть! Две алебарды нерешительно тянутся к добыче… Ну же! Еще немного… Молодцы! Уход назад и вниз, железные крючья цепляют друг друга. Чтоб расцепиться, оба должны сделать движение вперед, а дурни тянут оружие к себе. Ну, Бог вам в помощь, тащите!

И ведь тащат! Топчутся на месте, сопят, ничего не видят… Особенно один. Педро? Здоровенный кулак сжимает древко. Просто замечательно сжимает, так и стой… Простенький финт, прыжок, удивленные рожи. А теперь наотмашь по чужой лапе. Звучный шлепок, еще более звучный рев. Вот и второй без пальцев. По крайней мере, до вечера! А алебарду – в фонтан.

– Проклятье! – Опомнившийся Гомес летит наперерез, пытаясь подсечь ноги. Ерунда… Перескочим. Но сержант тоже не так прост. Неожиданный перехват, и алебарда в колющем ударе устремляется обратно, целя в бедро. Тело само взвивается вверх, успевая еще и развернуться в воздухе, поджатая нога с силой распрямляется, бьет по древку сверху. Была алебарда, и нету.

Несчастный сержант таращится на обломки. Можно три раза убить… Нет, нельзя, и дело не в Мариите. Альгвазилов убивает только отребье!

До Гомеса наконец дошло, что он в опасной близости от чужой шпаги, да еще с пустыми руками. Прыгает назад, куда там зайцу!

Двое без пальцев, один без оружия… И все равно не бегут. Уцелевшие хоть и пятятся, а алебардами размахивают. И смех и грех!

– Гомес, отправляйтесь за подмогой. – Раздавшийся голос ровен и равнодушен. – Раненых – к врачу, уцелевших – на улицу, к калитке. Чтоб мышь и та не выскочила.

– А вы? – В грубом голосе сразу и облегчение, и тревога. – А вы, прошу простить? С этим, прошу простить…

– Господь хранит слуг своих. Дворянин не тронет монаха.

6

Мария сжалась в комочек, всхлипнула и притихла. Инес утерла лоб и почти свалилась в кресло, можно подумать, это она рожает, а все ведь только начинается. Неужели когда-нибудь будет утро или хотя бы тишина?

– Еще пара часов, сеньора. – Бенеро не садился уже целую вечность. Стоял над постелью и хмурился.

– Что-то не так?

– Все идет как идет. – Врач взял безвольную руку. Роженица слабо охнула, но ничего не сказала. Она боялась Бенеро, а Инес была рада, что рядом именно он, хотя с Хайме вышло хуже не придумать. Теперь Инья сама не понимала, как решилась на такую чудовищную глупость. Нужно было послать Гьомар за врачом и не выпускать его до прихода Диего. Она бы так и сделала, люби Гьомар Марию и скажи та правду. Дурочка клялась, что она совсем одна до осени. Зачем? Лжи в этом мире и так невпроворот, и одна тянет другую…

– Сеньора, кто такая Гьомар?

– Моя камеристка. Она всегда со мной.

– Ей верите вы или ваш брат?

– Она любит Хайме и не любит Марииту.

– До какой степени не любит? – Взгляд врача стал жестким. Даже жестче, чем у Хайме.

– Не знаю. – Какой глупый ответ, но она в самом деле не знает. Поджатые губы, ворчанье про выскочек и побирушек, что за этим стоит? – Я не думала об этом. Я вообще слишком мало думала… Сеньор, я должна попросить у вас прощения. Моя выдумка подвергла вас опасности.

– Пустое, сеньора. – Врач неожиданно улыбнулся. – Если что меня ей и подвергло, то это рождение в несчастливой стране в несчастливое время. Когда вы ели?

– Не помню, – опешила Инес, – утром…

– Гьомар придется вас накормить. – Брови врача сошлись в одну линию. На кровати слабо вскрикнула и завозилась Мариита. Передышка кончилась. Инес поймала затравленный взгляд. Захотелось закрыть глаза, заткнуть уши и выбежать вон.

– Тебе удобно?

– Нет! – Дрожащий голос, капли пота на висках, ей же больно. Ей очень больно, почему на смену жалости пришло раздражение?

– Поправить подушки?

– Нет!.. Не трогай!.. Ай!.. Я не могу… Инес, я больше не могу.

– Можешь!

– Сеньора права. Вы можете. Закройте глаза, представьте море… Вы видели море?

– Мне больно!.. Дайте мне… Дайте что-нибудь!

– Закройте глаза! Перед вами волны. Они вас поднимают и опускают. Поднимают и опускают… Когда опустят – спите. Слышите? Не кричать, а спать! До следующей волны.

– Но мне больно!..

– Больно. Закройте глаза! Волна пошла вниз.

Закрыла, но из-под ресниц текут слезы. И на лбу испарина… А схватки и впрямь похожи на волны, как она сама не поняла.

– Все равно больно…

– Успокойся.

– Не трогай меня!

– Тебе надо обтереть лицо. Потерпи.

Все монахини ходят за больными, значит, ей монахиней не бывать, лучше в реку вниз головой.