Текст книги "Башня Ярости. Книга 1. Чёрные маки"

Автор книги: Вера Камша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

2896 год от В.И.
12-й день месяца Лебедя
АРЦИЯ. ЛАНДЕЙ

Мария не хотела умирать в чумной деревне в какой-то жалкой гостинице, но выхода не было. Если б она путешествовала с приличествующим эскортом как доверенное лицо Ее Иносенсии, с ней бы не посмели так обращаться, а теперь! Этот мерзкий лейтенант не желает ее слушать, а когда заявятся синяки, будет еще хуже.

Девушка еще раз с тоской посмотрела в окно. Сквозь веселую летнюю зелень проглядывала обсаженная кустами канава, а за ней маячили алые туники стражников. Что же делать? Бежать некуда да и смысла не имеет. Она слишком долго дышала одним воздухом с больным негодяем. Она уже больна, а с чумой не могут справиться даже маги-медикусы. Говорят, антонианцы и циалианки знают заклятие, предотвращающее болезнь, но заразившимся оно не помогает. И почему только она так бездарна в магии! И к тому же глупа. Нужно было озаботиться и попросить кого-то из старших сестер, лучше всего Еву, защитить ее от чумы, хотя кто же мог такое предвидеть… Мария стиснула кулаки. Все, что ей представлялось важным и нужным, оказалось ерундой. Ну и что, если мать и отчим спрятали бастардов горбуна? Рано или поздно это выплывет наружу и с ними будет покончено, а она, она захотела стать хозяйкой тайны, за которую этот сморчок Пьер при всей своей скупости ничего не пожалеет… Ей, видите ли, понадобилось поиграть с коронами, вот и доигралась!

Ее жизнь кончилась, не начавшись. Мать – и та своего часа дождалась. Хозяйка замка, баронесса, она будет жить и жить… Мария оттолкнула от себя поднос с едой. Дурак трактирщик продолжает готовить жранье и брать за него деньги, а сам уже мертвец! Подумать только, от чего она отказалась в надежде получить все, и не получила ничего! Десять лет быть на побегушках у Анастазии, прятать свою красоту и свою знатность! А ведь она могла стать падчерицей барона, выйти замуж за нобиля, носить идущие ей платья.

Глупости, не напяль она на себя этот балахон, она бы стала принцессой! Горбун вернул бы ей все права, она бы вышла замуж за герцога или графа! И почему только она не покинула обитель?! Постриг, ну и что?! Анастазия бы ее отпустила – Маргарита Тагэре ей нужна не меньше, чем сестра Мария, а при помощи Анастазии она бы поднялась… Может быть, даже на трон. Разумеется, не с Тартю, но мало ли в Арции нобилей, родственных Арроям и не являющихся бастардами. Ее Иносенсия от Архипастыря и «паучат» не в восторге, она поддержала Пьера, потому что не было другого претендента. Если б Мария ей открылась, Предстоятельница сыграла иначе.

Бы… бы… бы… К Проклятому все это! Девушка швырнула злосчастный поднос на пол, осколки и жирные брызги разлетелись во все стороны! Другие интригуют, воюют, дышат, им плевать, что она скоро умрет. Никто и не заметит, что по Александру выло пол-Арции, едва уняли, а о ней не пожалеет никто. Даже мать! У нее новая семья и эти бастарды, свои ли, чужие ли, но они при ней! Если б Мария могла написать Тартю о своих подозрениях, она бы это сделала, пропадать – так всем, но ни один стражник не возьмет ничего из чумной деревни.

Девушка схватила кувшин с вином, собираясь отправить его вслед за жарким, но передумала и припала к горлышку. Страх и возбуждение требовалось куда-то девать: запить, забыть, вытеснить хоть чем-то… Она не может сидеть тут и ждать, пока у нее заболит горло, станут слезиться глаза, тело пойдет пятнами… Покончить со всем сразу? Яд у нее есть и нож тоже.

Мария задумчиво поглядела на такое невинное, на первый взгляд, колечко с беленьким камушком. Может не подействовать – она восемь лет принимает настойку, приучающую ее ко всем известным ядам, кроме тех, к которым привыкнуть нельзя. Но у нее здесь не Агва Закта, а простой и надежный яд, который может достать почти каждый. Она хотела как лучше, хотела не оставлять улик, указывающих на орден, и опять себя обманула. Выходит, сталь?

Дочь Филиппа Тагэре еще раз хлебнула из кувшина и вытащила кинжал. Тронула безупречное лезвие, поднесла к груди, потом к шее. Нажать, и все. Быстрая, чистая смерть, но в том-то и дело, что умирать ей не хотелось. Еще три глотка не помогли, кинжал полетел в угол, зазвенев, упал рядом с осколками супницы. Девушка вскочила, метнулась к окну, глянула на стражников, отступила в глубь комнаты. Проклятые воробьи. Орут, суетятся… Кошки на них нет! Мария и сама походила на затравленную кошку, только вот вцепиться в лицо было некому, она была одна. Она всегда была одна и гордилась этим, но сейчас одиночество было невыносимым.

Мария залпом допила вино и рухнула в кресло. Ярость, страх и жалость к себе спутались в какой-то пульсирующий ком. Бежать некуда, но и здесь оставаться невозможно. За окном отчаянно закудахтала курица. Идиот-трактирщик собрался кого-то кормить! Покойник варит суп для другого покойника, и тот будет пить и жрать, облизывать пальцы. Один сдохнет с набитым брюхом, другой с набитым кошельком…

Где-то рядом звякнула струна, звук смолк, и почти сразу же раздался гитарный перебор. Давешний наемник! У него была гитара, это точно. Мария вскочила, поняв, что сделает. Мириец был наглым животным, но сильным и красивым, она еще возьмет от жизни то, от чего отказалась, погнавшись за миражом. Циалианка торопливо сменила залитое вином платье, переплела волосы и, больше не заботясь о своих пожитках, вышла в коридор. Гитара смеялась и кокетничала за соседней дверью. Нужно было постучать, но девушке это в голову не пришло. Впрочем, наемник и не думал запираться. Дверь немилосердно скрипнула, заглушая мелодию, мириец отложил гитару и весело посмотрел на гостью.

– Сигнора, чем обязан?

– Я пришла к вам, – начала Мария и замолчала, не зная, что говорить дальше.

– Хочешь вина? – осведомился хозяин, переходя на «ты». Девушке захотелось его ударить, но… Но она пришла не для того, чтоб выказывать гордость.

– Я выпью, – согласилась Мария.

Наемник налил ей и себе.

– Если наши дорогие стражники сгонят сюда еще полсотни человек, от вина скоро ничего не останется. Люди, когда боятся и бездельничают, пьют больше, чем обычно. Можешь называть меня Хозе, Хозе Вальдец.

– Ты мириец?

– Был когда-то, – Хозе махнул рукой, – мой дом там, где мне нравится. Мне никто ничего не должен, и я никому ничего не должен.

– Меня зовут Мария. Я ехала навестить родичей.

– Бунтовщиков? – поинтересовался наемник.

– Мать… Ей нет дела до всего этого.

– Зато «всему этому» есть дело до всех. Твое здоровье, Мария. Ты очень красивая.

– Здоровье! – она горько рассмеялась и тоже отхлебнула. – Здоровье в чумной деревне!

– Именно. Во время чумы здоровье нужнее всего. Кислятина! Пожалуй, я все-таки мириец, так как не могу пить паршивое вино. Что ж, буду пить царку. Так зачем красотка пришла к нахалу?

– Я читала про чуму. Мы уже больны, хоть и не знаем это. Завтра к вечеру начнется горячка, а через пять дней, самое позднее, через кварту, мы умрем.

– Ну, кварта – это не так уж и мало, – Хозе плеснул себе из темной бутыли, – а царка здесь сносная. Хочешь?

– Налей, – Мария с утра ничего не ела и уже изрядно выпила, теперь ей море было по колено.

– Выпьем за смерть. Пусть она нас боится, а не мы ее.

– Пусть! Сигнор Хозе…

– Нет, – мириец дерзко подмигнул, – просто Хозе. Сегодня я не желаю быть сигнором. Сегодня я просто живу.

– Хорошо, пусть будет Хозе… – вино и царка свое дело сделали. Пропавшие было слова нашлись: – Я – девушка, но я хочу умереть женщиной. Я видела всех, кто здесь остановился, и пришла к тебе.

– Я польщен, – он налил еще. – Значит, ты собралась умереть. Очень глупо!

– Глупо не видеть очевидного.

– Не спорю. Сколько тебе лет?

– Будет двадцать шесть!

– Стыдно… С такими косами и девственница… Почему?

– Не твое дело.

– Ну должен же я знать, почему с тобой такая беда приключилась. От любви или от ее отсутствия?

– Ненавижу мужчин.

– Мило… Твое здоровье! И чем мы тебе не угодили?

– Тем, что вы все забрали себе.

– То есть? – Хозе откровенно забавлялся.

– Вы правите, воюете, торгуете. Решаете все за всех.

– А ты чего хочешь? Воевать или торговать?

– Я хочу занять место, которого достойна.

– Ну и займи, – не стал возражать наемник.

– Поздно, – выкрикнула она, – я попала сюда, и завтра все кончится!

– Ты в этом уверена? – черноглазый засмеялся и оттолкнул стакан. – Хватит! Если делать, так делать хорошо…

– Что делать?

– То, что ты просила. Хотя зачем это тебе, ума не приложу.

– Я хочу взять от жизни все, что могу. Здесь я могу только это.

– Не так уж и мало, между прочим, – Хозе глянул в окно, поднялся и задернул занавески, – солнышко высоко еще, и времени у нас достаточно.

2896 год от В.И.
12-й день месяца Лебедя
АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО

Эгон Гран-Гийо был гостеприимным человеком. Было бы странным, не закати он родичу и его воинам хорошей пирушки, благо и повод нашелся – со дня рождения баронессы прошло всего три дня.

«Дети» хозяина ужинали в своих комнатах. Затаиться, пока Крэсси не отправятся восвояси, было разумно, и Шарло бы с радостью скоротал вечерок за подаренными Эгоном книгами, если б не случай на мосту. Мальчик не понимал, что произошло, но оставить все как есть тоже не мог. Если ты чего-то не понимаешь, постарайся понять, – говорил отец, ты – Тагэре, а не глупый авеструс, который прячет голову в песок.

Шарло не сомневался, что его страхи как-то связаны с гостями, но как? Крэсси – это Крэсси, его хорошо знают, он никогда не причинит зла друзьям. Кто-то из его людей? Но вряд ли он бы почуял, заявись в замок предатель или убийца. Во дворце Анхеля каких только мерзавцев не болталось, но он ни разу не чувствовал ничего подобного. Шарло старательно припоминал все слышанные им истории. Рито говорил про каких-то бабочек и летучих мышей – отвратительных, но не таких уж и страшных. Однажды на него напала Дафна, кажется, тогда ему стало холодно, но Кэрна сразу понял, где зло, и сумел с ним справиться. Нет, Рито ничего полезного не знал. Эскотцы боялись оживших покойников, от которых оборонялись осколками зеркал, а фронтерцы пугали болотной и лесной нечистью, боявшейся серебра и золота. Но все эти страхи были ночными, днем они не выползали. Шарло нахмурился, запустив руки в шевелюру, и тотчас торопливо пригладил волосы. У корней они снова совсем темные, а Клотильде сейчас не до того, чтоб варить краску для приемного сына.

В дверь тихо постучали. Кати! В ночной рубашке и с распущенными волосами. Некогда ему сегодня с ней играть, он должен понять что-то важное.

– Шарло!

– Анри! Сколько раз тебе повторять!

– Шарло, – упрямо возразила сестрица, – мне страшно.

– Какие глупости, – мальчик нарочито громко рассмеялся, – тут мы в безопасности. У Эгона много воинов, да и не знает никто, что мы здесь.

– Я не о войне… Какой ты глупый, можно подумать, другой беды быть не может. Собаки воют.

– И пусть воют, беды-то.

– Нет, не пусть! Собаки всегда чуют зло. И кошка пропала.

– Кошки ночами гуляют.

– Шарло, – взгляд сестры стал очень внимательным, – ты врешь. Ты тоже боишься. Надо что-то делать.

– Что делать? И чего, по-твоему, я боюсь?

– Не знаю… Но собаки воют. Надо кому-то сказать…

– Чего говорить, и так всем слышно. Давай, я схожу посмотрю.

– Нет! Не надо…

– Надо. Сиди тут и никому не открывай. Я в окно, постучу три раза.

Катрин молча кивнула, хотя губы у нее тряслись. Шарло поднял тяжелую раму и скользнул наружу. Ночь была светлой, да и замок по случаю приезда гостей сиял огнями. Мальчик немного подумал и вместо того, чтоб спуститься во двор, поднялся на крышу. Собаки и вправду выли, громко и тоскливо, но в остальном все было в порядке. Если б они почуяли чужих, они бы лаяли, рычали, рвались с цепи, а тут… Может, дело в луне, хотя полнолуние еще не скоро. Шарло прошелся по крыше, полюбовался на летучих мышей – совершенно обычных, перепрыгнул с одной крыши на другую, скользнул на чердак, а оттуда на узкую винтовую лестницу, выходящую на конюшенный двор. Все спокойно, Кати опять наслушалась глупых сказок, а собаки могли почуять что-то в реке. Например, утопленника.

Конюхи не спали, баловались винцом. На молодого сигнора они глянули с некоторым удивлением, но одобрительно. Надо было придумать, что им сказать…

– Могу я посмотреть на коня Крэсси?

– Угу, сигнор, – старший конюх махнул рукой прикорнувшему на охапке сена парнишке, – покажи молодому господину баронова жеребца да и прочих заодно. Крэсси только на гнедых ездят, привычка ихняя такая. У них за лошадками справно ходят, только вот перекармливают… Надо меньше овса давать, а то зажиреют…

Конюшонок без лишних слов поднялся и взял в руки факел, Шарло решил про себя завтра же дать ему монетку. Среди вздыхавших и жующих лошадей было на удивление спокойно и мирно, все страхи куда-то делись, и «Анри» с удовольствием скормил гнедому Крэсси пару захваченных мальчишкой морковок. Рядом помещались и другие кони. Школа Туссена сделала свое дело, и Шарло принялся их пересчитывать. Сорок шесть!

– А почему одного поместили отдельно? Больной? Или норовистый?

– Сигнор, дык их столько, сколько было. Аккурат сорок шесть. Да сами прикиньте. Баронов жеребец, оруженосца его нового, два сигурантовых, два аюдантские да сигноносец. Ну и воинов три по тринадцать. Вот и выходит.

Выходить-то выходит, но он своими глазами видел, как к замку подъехало сорок семь всадников. Сорок семь! А Туссен пригласил войти всех, кто прибыл с бароном Крэсси. В Эскоте говорят, что лихо не переступит текущую воду и жилой порог, пока его не пригласят. Кого же пригласил добряк Туссен?

Видимо, конюшонок решил, что молодой сигнор рехнулся или впервые в жизни угостился вином, но Шарло меньше всего думал о том, что про него скажут. Собаки выли неспроста. Катрин почуяла то же, что и он. Нужно что-то делать.

Эгон был у себя. Барон задумчиво сидел у окна, вертя в руках серебряный кубок. Появление «сына» его удивило, но не рассердило.

– Крэсси готовит восстание. Если б не вы с баронессой, я бы согласился. А так даже не знаю, что и сказать. И маркиз Гаэтано как назло уехал, хоть бы он следы отыскал.

Эти ублюдки что удумали: написали про твоего отца сказку, удавить их за это мало! Таким его выставили, хуже не придумаешь! Набрали актеришек, и те эту дурь по всем провинциям показывают. И, что хуже всего, верят им!

– Чему верят? – слова барона об отце оттеснили и воющих собак, и пропавшую лошадь.

– Тому, что Александр Тагэре – узурпатор и убийца, а этот недоносок – спаситель Арции. Крэсси считает, что тянуть больше нельзя. Иначе лицедеи всех на свою сторону перетянут. Правда, нашлась управа и на них. Думаю, без Кэрны там не обошлось, но тогда он вряд ли скоро объявится. А ты-то чего хотел?

– Сигнор, сколько барон Крэсси взял с собой людей?

– Сорок пять, он сорок шестой, а что?

– Я их пересчитал со стены. Их было сорок семь! Туссен пригласил войти всех, кто пришел с Крэсси, и они перешли текущую воду. А теперь их сорок шесть и в замке воют собаки. Сигнор Эгон, когда они мимо меня через мост шли, я почувствовал что-то… Что-то очень плохое.

– А тебя, часом, не лихорадит? – барон участливо тронул лоб мальчика. – Да нет, холодный вроде. Почему псы развылись, пес их знает, – барон расхохотался собственной шутке. – Если хочешь, завтра заставлю клирика над мостом кадилом потрясти, только ерунда все это. Нам не нечисти бояться надо, а тех, кто штаны носит да мечами машет. Если мы эту кашу заварим, головы полетят и с них, и с нас! Выждать бы, да Крэсси говорит, что циалианки и антонианцы из Александра чудище лепят и почти вылепили. Только Север им пока не верит.

Эгон разговаривал с сыном Александра Тагэре как с равным. Шарло слушал, стараясь забыть о воющих собаках и пропавшем всаднике.

– Ну и что ты скажешь? – спросил напоследок барон.

– Сигнор, а мы можем найти маркиза Гаэтано?

– Если скажем Крэсси, что он здесь…

– Сигнор, если вы решите восстать, я буду с вами!

– То есть?

– Если вы не скажете, кто я, я пойду на войну, как Анри Гийо, но пойду.

– Пожалуй… А вот женщин надо спрятать. Отправлю Клотильду с Кати к моей тетке, она их давно приглашала. Ну а осенью, благословясь, и начнем…

Крэсси я отвечу, когда он назад поедет. Старик в Малве собрался, совсем себя загонял, выглядит – краше в гроб кладут. Да оно и не мудрено – всех потерять… Назад он в конце Дракона поедет, тогда я ему кое-что и расскажу, глядишь, и Кэрна к тому времени объявится. А всадника твоего мы поищем, может, и впрямь шпион какой затесался, но, вернее всего, ты просчитался, ведь против солнца смотрел.

Когда Шарло вернулся к себе, он почти забыл про свои страхи, осенняя война полностью завладела его мыслями. Кати еще не спала и выглядела немного виноватой.

– Шарло… Ой, Анрио! Я взяла твое кольцо. То есть не твое, а Рафаэля…

– С ума сошла?!

– Нет, – поджала губы девочка, – я хочу, чтоб он вернулся.

– Я тоже хочу, но кольцо-то здесь при чем?

– Способ есть, – заговорщицки прошептала Кати, – только нужна вещь, которую человек долго носил… Еще лучше прядь волос или капля крови, но и кольцо подойдет. Вот я и позвала его, теперь он домой захочет…

– Глупости, – отрезал брат, – если б это было так, никто б писем не писал и гонцов не держал…

– Ты ничего не понимаешь! Письма нужны, потому что в них объяснить можно. И гонцы нужны, если знать, куда ехать, а если не знаешь… Тогда нужно звать. Магия крови! Только я не знаю, вышло ли у меня. Вот если б Рито был нам родич, он бы точно услышал…

2896 год от В.И.
12-й день месяца Лебедя
АРЦИЯ. ЛАНДЕЙ

По зеленому лугу бродили гнедые кони, спускались к быстрой, прозрачной реке, тянули морды к воде. Вдали синели поросшие лесом горы, цвел шиповник – алый, розовый…

– Мария!

Кто здесь? И где она, с кем?!

– Просыпайся…

Горы и лошади исчезли. Над ней нависал дощатый потолок, кое-как освещенный масляным светильником, голова кружилась, все тело непривычно ломило.

– Выпей, будет легче.

Царка показалась отвратительной, но голова прояснилась. Сколько же она вчера выпила… Хотя это хороший способ забыть о чуме. Мария с трудом села, тронула рукой волосы. Распущенные, спутанные. Которая сейчас ора? Судя по всему, глубокая ночь, а она в постели у мирийского наемника, хотя через кварту тут не будет ни наемников, ни крестьян, ни торговцев – только трупы.

Хозе с усмешкой на нее смотрел, и Мария, спохватившись, накинула на плечи одеяло.

– Вот как? – поднял бровь наемник. Он, кстати говоря, был полностью одет. – Вообще-то, тебе не мешало бы подняться. Нам пора.

– Куда?

– Подальше отсюда. Мне здесь надоело.

Мария, ничего не понимая, смотрела на смеющегося мужчину, чувствуя, как у нее внутри все закипает. Он сумасшедший! Сумасшедший, да и она тоже.

– Ты уйдешь из чумной деревни? Мимо стражников и скорбящих? Ты – покойник, который вечером не сможет поднять голову.

– Я не собираюсь вечером пить, – хмыкнул мириец, – так что с головой у меня будет все в порядке.

– Ты понимаешь, что ты мертвец, – заорала Мария, – мертвец с тех самых пор, как сюда попал?!

– Не понимаю, – ответил тот, – если хочешь скоротать со мной еще вечерок, так и скажи. Я, пожалуй, задержусь. Днем больше, днем меньше.

Нет, он положительно не в себе.

– Судя по всему, я зря оделся, – заметил мириец. А вот этот блеск в черных глазах она помнила. Помнила, несмотря на выпитую царку. Мария натянула одеяло до подбородка, злясь уже на себя. Хозе – наглец и безумец, но от его взгляда жарко даже на краю смерти.

– То есть мне не раздеваться? – уточнил он. – Ты уж реши, пожалуйста. Или ты идешь со мной, или остаешься здесь, или мы уходим, но не сразу, – незаметным кошачьим движением наемник пересек комнатенку и опустился на край кровати. – А волосы у тебя перепутались ой-ей-ей как. Если сейчас не расчесать, придется обрезать. Помочь? Я умею…

В этом она не сомневалась, и отчего-то это очень задевало.

– Я сама.

– Ты в этом уверена? – темные губы изогнулись в усмешке. Проклятый, его забавляет все. Даже чума! Даже смерть!

Чтобы добраться до гребня, нужно было встать и сбросить спасительное одеяло. Или встать прямо в нем?

– Воистину, вы – странные создания, – философски заметил Хозе.

– Мы?

– Женщины. Вчера ты собиралась умирать и пришла ко мне, гм, с весьма необычной просьбой. Сегодня ты по-прежнему собираешься на тот свет, но тебя волнует, что я снова увижу то, – он засмеялся, – что, уверяю тебя, прекрасно рассмотрел. Думаешь, чем в меня бросить? Попробуй подушкой!

Мария знала, как разговаривать с мужчинами, но не в таком положении и не с такими. Ее ярость никуда не исчезла, равно как и страх перед неизбежным, но ей стало смешно. Хозе все же принес гребень и без лишних слов принялся разбирать спутавшиеся пряди. Надо отдать ему должное, он действительно делал это великолепно, напевая вполголоса какую-то песенку и то и дело отпуская сомнительные замечания в адрес женщин вообще и двадцатишестилетних девственниц в частности. Мария пыталась огрызаться, но когда ты сидишь голая в кровати и тебя держат за волосы, изображать оскорбленное достоинство трудно, а Хозе не собирался ее выпускать.

– Светлые волосы тоньше и сильнее путаются, чем черные, – мириец ловко разбирал прядь за прядью, – хотя приятнее всего расчесывать конские хвосты, лошади – создания умные, когда не надо, не брыкаются.

– Вот и иди к лошадям! – Проклятый, что она несет? Словно какая-нибудь мещанка, да он ее таковой и считает!

– Всему свое время. Для некоторых вещей лошади не годятся. Готово! – Хозе умело заплел ей косу, а потом резким движением сорвал и отбросил в сторону одеяло. Мария попыталась вцепиться наглецу в лицо, но тот стремительно уклонился и смирно сел на краешек постели, скрестив руки на груди.

– Будем драться? Любить? Или уходить? – черные глаза лукаво блестели, он ждал ответа, но любой ответ был бы глупым. Одеяло было недосягаемо, а мириец был рядом. И, в конце концов, скоро все равно все кончится навсегда. Мария молчала, и Хозе истолковал ее молчание так, как счел нужным. Кстати говоря, совершенно правильно.