Текст книги "Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат"

Автор книги: Вера Камша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

3

Верхнюю тропу украшали бакраны на козлах, вдоль главной дороги торчали бириссцы в пятнистых шкурах, под ногами лежали ковры. Холтийские, насколько Марсель разглядел. Зрелище радовало глаз и душу, поскольку всадники Бакны не только украшали пейзаж, но и гнали из сердец расположенных ниже «барсов» самую мысль о вероломстве. Успокоившись на сей счет, Валме решил, что конной статуи в лице Алвы хватит, и с чистой совестью завертел головой, разглядывая знаменитое ущелье. То, что его уже взяли, не могло не радовать. Чем больше вражеских крепостей занято, а кораблей потоплено, тем меньше остается неприятностей, а славы Марсель никогда не алкал, по крайней мере военной. Придумать новый фасон воротника приятней, чем насадить на шпагу лишний пяток несчастных, только дамы надевают платья с новыми воротниками ради маршалов и адмиралов. Такова натура – мужчина, завоевывая женские сердца, колотит себе подобных, как какой-нибудь кот или петух, но коты и петухи «переодеваются» лишь дважды в год и лишены возможности изменить свою песню… Натура все-таки дура, и возвращаться к ней нелепо.

– Скажите, – окликнул Марсель Коннера, – в Варасте водятся матерьялисты?

– Может, и водятся, только зовутся иначе… У нас всё ежаны да тушканы, а в книжках про них вроде по-другому прописано.

– Матерьялисты у вас зовутся ызаргами.

Развить мысль Валме не успел – в перегородившей ущелье стене распахнулись ворота, на выносных башнях грохнули пушки, и под мужественный медный грохот навстречу Алве выползла другая кавалькада, возглавляемая кагетом на белом коне и бакраном на козле с полосатыми рогами. Король и казар. Бакна Бакранский и Баата Кагетский, он же Лисенок, а на гербе у Валмонов были борзые. Это обязывало.

– Мы быстрее! – сказал Валме и пришпорил горбоносого варастийского жеребца. Шелиахом виконт был сыт по самое горло, но мориск был молчаливей коряги, а Ворон против подкрепления ничего не имел. Маневр Марселя незамеченным не прошел – здоровенный черный всадник догнал казара, и Валме едва не прослезился, узнав его преосвященство. Бонифаций слегка опал пузом, а ехавший следом Дьегаррон, наоборот, чуток отъелся – война полезна и для толстых, и для тощих… Бакна Талиг тоже не позорил, хотя борода у бакранского величества могла бы быть и не столь козлоугодна. Лисенка Валме оставил напоследок, и Лисенок этот напоминал олененка. Очень трепетного, очень глазастого и неимоверно живучего.

Между всадниками оставалось не больше сотни бье, и Ворон двинулся шагом навстречу кагету. Шелиаху достался уже имевший дело с мориском Бакна, и Валме с чистой совестью рванул к Бонифацию. Из дипломатических соображений обниматься не следовало, но виконт с наслаждением очертил левой рукой круг в настоящем бакранском приветствии.

4

Донимать Карваля сразу не стоило, и Арлетта просто запомнила невысокого плотного офицера с очень цепким взглядом. Прощенный мятежник и свежеиспеченный генерал напоминал не только своего брата, но и первого Франциска. Такой же беспородный и… незабываемый. Про Сэ Карваль врал – Сэц-Арижи выказали удаль по собственному почину, никого не спрашивая. Или не врал, если крепыш значил больше, чем пристало командиру оставленного Анри-Гийому смехотворного гарнизончика. Вытащивший Арлетту из Сэ перед самым налетом Райнштайнер темнил, но думать еще и о бергере было совсем не ко времени, и Арлетта вернулась к пропаже.

Явно ничего не подозревавший Робер передал письма «Елены» обожаемой кузине. Все. И все они были тошнотворно-приторной чушью, в которую Арлетта едва не поверила, ибо несколько лет сидела по шею в Алисином мармеладе. Любой, кто увязал в нем хотя бы по колено, принял бы изделия Марселя за чистую монету. И любой же, кто имел представление об Эмиле, понял бы, что Елена или врет, или по дурости повторяет за врущим папенькой. Катарина поняла и вряд ли уничтожила любопытный документ. Значит, он где-то лежит, а вместе с ним могут лежать и другие.

Куда беременная и постоянно находящаяся на глазах женщина спрячет что-то важное? Катарина не могла ворочать тяжести, прыгать по шкафам и даже поднимать руки. Королева оставалась одна в церкви, спальне, будуаре и кабинете. Церковь сто раз обыскивали, и потом, бумаги туда еще нужно пронести. Тайников во вновь отделанных комнатах не имелось, но ведь сунула же Катарина куда-то отданное ей письмо! Куда? Одиночные листки можно прятать в книгах, и Арлетта в первый же день лично перетрясла все, что побывало в руках ее величества. Выпало несколько закладок с пометками и недурными набросками лошадей. Бегущих, лежащих, стоящих, положив друг на друга морды… Их Арлетта, поддавшись минутному порыву, сожгла и вернулась к поискам. Ни под матрасами, ни между спинкой кровати и стеной, ни за зеркалом ничего не нашлось.

Графиня Савиньяк в шестнадцатый раз прошла по опустевшим апартаментам, напоминая самой себе вынюхивающую мышей кошку. Зачехленная мебель и пустые вазы бубнили о бренности бытия, уцелевшее урготско-раканское уродство – о фальшивом сватовстве. Разбирать второй раз счетá, прошения и доклады Арлетта не стала, искать надо, где потеряно, а не где светлее. И еще эти слуги со своими тряпками и щетками… Графиня выдвинула пару ящиков и тут же задвинула, лениво подумала, что успевшие стать ненужными бумаги надо отдать в геренцию, и… бросилась к нише, где пылился старый архив ее величества, арестованный Манриками и возвращенный владелице галантным Альдо. Несколько десятков тяжелых, умело обвязанных и опечатанных пачек громоздились друг на друга. Все они были нетронуты, как и печати супрема и геренция. Арлетте говорили, что Катарина чуть ли не каждое утро грозилась их разобрать, но так и не успела. Не слишком ли часто она об этом твердила?

Арлетта подошла вплотную к стене из внушительных, обернутых парусиной пачек. Стань она больной и беременной и желай сохранить тайну, она б выбрала для тайника второй ряд, который почему-то получился пониже переднего. Графиня по очереди попыталась вытащить задние пачки. Одна оказалась неожиданно легкой. Неужели? Женщина водрузила опутанную шнуром добычу на стол. Все четыре печати были нетронуты. Оставалось их сорвать и посмотреть, но Арлетте захотелось сперва отыскать подтверждение своей догадки. Войдя в раж, графиня выволокла еще одну пачку. При сравнении печати второй пачки казались чуть старше. На воск налипли ворсинки, в одном месте выкрошился кусочек, в другом отпечаталась бечевка. Королеве не требовались потайные ящички, королеве хватило двух ставших никому не нужными печатей, которые могли валяться хоть в цветочном горшке… Печати отыскались в стоящем на виду ларце, куда Катарина напихала всякой мелочи вроде костяных холтийских фигурок, белых морских камней и стеклянных шариков. Так незатейливо и так умно!

Снять опутавшую тайник бечевку было непросто, но Арлетта, из какого-то упрямства отказавшись от ножа и сломав ноготь, развязала все узлы. «Заплаканное» письмо лежало на самом верху. Под ним обнаружилось с дюжину доносов, исписанные канцелярским почерком листки, видимо чьи-то показания, снова письма. Разный почерк, разные даты… Все это придется перечитать, неминуемо проникнувшись очередной ненавистью к очередным представителям рода человеческого. Графиня методично извлекала документ за документом. Последним показался лаковый гайифский футляр. На багряной крышке догорал степной закат, сильный ветер гнул травы, кружились черные птицы и тревожное алое солнце касалось верха одинокой башни. О башне Росио тоже успел рассказать…

5

Опоздать с первым балом на полвека – это надо умудриться! Матильда умудрилась, так как в Алате до балов она еще не доросла, а в Агарисе Раканов в приличные дома не звали; то же, что закатывал в Олларии внук, тянуло разве что на похабный маскарад. Вот и вышло, что затеянная в честь регента Талига пирушка стала для принцессы первым достойным ее происхождения выходом. Король бакранский, полуказар кагетский, пресловутый Алва… Какое общество, твою кавалерию, какое роскошное общество!

Матильда угрюмо напялила не отосланное в Тронко платье – черное, с двойной желтой и алой отделкой – и вдела в уши пережившие агарисских падальщиков рубиновые серьги. Посмотрелась в зеркало и вдруг вытащила спертый где-то внуком кулон, который по уму нужно было отдать Дьегаррону, а не по уму – швырнуть в Рассанну или в здешнюю пропасть: пускай твари закатные катают…

Неистовая алая звезда бесстрашно улеглась на раскрытой ладони, она знала, что ни одной женщине по доброй воле от нее не избавиться. Матильда долго глядела на злющий огонек, а потом ройя как-то оказалась у принцессы на шее под самым горлом. Цепочка застегнулась с трудом – шейка у прежней хозяйки явно была лебединой… Матильда хмыкнула, повернулась пару раз и подняла руки снять краденую красоту. Не успела – явилась Этери и уставилась на ройю. Теперь снимать было глупо, а цепочка и не думала врезаться в кожу…

– Как же вы царственно прекрасны! – проворковала кагетка, не отрывая глаз от кулона. Уж она-то была послушной если не дочерью, то сестрой и честно отправилась к дикому мужу спасать не отечество, так Баату или себя. Муж, на взгляд теперешней Матильды, был сносен, ибо не имел ничего общего с Анэсти, а вот в юности алатку от бородатого дикаря стошнило бы. В юности хочется чистенького и сладенького… Пока не обожрешься!

– Поживешь с мое, будешь если не прекрасной, то царственной! – буркнула ее высочество себе под нос. Коровой и старухой она себя чувствовала не раз, но воровкой?! Разве что отдать ройю прямо на пиру. «Возьми, красавчик, камушек и мою бедушку в придачу», хотя бедушки с краденым не уходят, только со своим, от сердца отрываемым.

– Мы так мало говорим, – пропустила бестактность мимо ушей Этери. – Как вам Барсовы Врата? Это древняя крепость, она много старше и Агариса, и Паоны…

– А как они вам? – поддалась двойному любопытству Матильда. – Хозяином Барсовых Врат должен был стать ваш брат, а станете вы с… супругом.

– Ни я, ни Баата не рассчитывали получить то, что мы получили, – улыбнулась кагетка. Расспрашивать дальше было наглостью, а Матильда еще не пила, и потом, какое ей дело до чужих чувств? А белокурая дочь своего отца все болтала. Про старый казарский дворец. Про сорта роз, которые растут только здесь и в Равиате. Про какого-то Прахумпа, что объединил восемь родов, победил сеймурского царя и стал первым казаром. Про… Миклоша Белую Ель!

– Я училась говорить по-алатски. Так хотел отец, он думал породниться с домом Мекчеи…

Отцы вечно думают, и не только отцы, бабки тоже, а выходит Леворукий знает что… Светскую беседу требовалось продолжить, и Матильда перешла на алатский. В тысячах хорн от Сакаци! Этери поняла и ответила. Медленно, но правильно. Они говорили о погоде, розах и великих воителях, алатских и кагетских. Ощущение было дикое, но принцесса Алати в самом деле сидела рядом с похожей на проклятущую Аполку красавицей – женой наследного принца смехотворной Бакрии и дочерью казара Кагеты. Разодетая в парчу беременная Этери готовилась встретить убийцу отца. Снявшая траур Матильда – хозяина убившей Альдо лошади.

– Двенадцатый залп, – объявила на талиг Этери. – Они здесь.

Матильда кивнула. В Кагете любили стрелять, как и в Алате. Господарь приехал, господарь уехал, господарь выпил чару, господарь пообедал… Обо всем сообщают пушки, по крайней мере так было раньше. При братце стрелять перестали, или она со злости оглохла?

Ввалилась носатая ворона в черном, объявила, что принцесс ждут. Адъютанта Дьегаррона Матильда знала, четверых явившихся с ним бакранов – нет. Возникла заминка, но Этери не растерялась:

– Наша царственная сестра старше годами. Наша царственная сестра – гостья и свидетель со стороны великого Талига. Ей идти первой.

Дальше дочь Адгемара перешла на незнакомый язык, очевидно – бакранский, потому что кагетский Матильда узнала бы. От Торки до Фельпа все понимают всех, за Сагранной на каждой горе свой говор.

– Ваше высочество! – Торрихо в парадном мундире щелкнул каблуками. – Позвольте.

Опереться на руку молодого провожатого, поковылять исполнять свой долг… В юности она на долги плевала. Как отец оправдается перед гаунасским женихом и в каких драгоценностях будет венчаться сестра, влюбленная поганка не думала. Лишь бы удержать Анэсти. Удержала…

Они подходили к маленькому старому дворцу с двух сторон. Мужчины – с запада, женщины – с востока. Было это обычаем или церемонию выдумали на месте, Матильде не сказали. Мог знать Торрихо, но расспрашивать кэналлийца не хотелось. Хватит и того, что он волочет ее на себе, как волóк на коронационный пир Окделл. Мальчишка был предан Альдо не меньше Робера, а она про него позабыла, да и про Мэллицу… Позабытая в радости родня, позабытые в горе дети, которые уже или погибли, или уцелели без ее помощи.

Улочки крепости были почти пусты. В Барсовых Вратах зевак не водилось. В древней крепости что хотели делали ласточки и розы, но не люди, потому здесь и было грустно даже в праздник. Гремели литавры, развевались флаги и навязанные на шесты ленты, где-то закричал верховой козел. Матильда привыкла к этим крикам еще в Тронко, а к горам не надо было и привыкать, хотя Сагранна не похожа на Черную Алати. Она выше, злее, моложе…

– Сударыня!

Дьегаррон. Надо полагать, за ней, потому что за Этери явился муж. Красивый муж, хоть и бородатый. Любит кагетка или ненавидит? У стóящей принцессы не поймешь. Победи Адгемар, мужем Этери мог бы стать Альдо. Красивая вышла бы пара…

– Сударыня, я не быстро иду?

– Нет!

За Дьегарроном успеть можно, это жизнь пронеслась, как весна в степи. Налетела, закружила и осыпалась… Вчера цветы, сегодня – стручки, а когда выросли и пожелтели, никто не заметил.

– Сударыня, я… Ваше высочество, герцог Алва может показаться вам… резким.

– Как-нибудь переживу. Не бойтесь.

Удивил, твою кавалерию! Альдо чуть не угробил и самого Алву, и его Талиг… Тут не резким станешь, тут сожрешь со всеми потрохами. А не сожрешь, так прирежешь.

– А можно, я буду бояться? Немного?

Кэналлийский маркиз шутил, а у нее не было ни пистолетов, ни хотя бы возможности удалиться. Ругаться и то не выходило, оставалось не замечать. Узкий, будто в монастыре, коридор обрывался в пестром и очень светлом зале. Паршивец Дьегаррон сжал локоть сильнее, чем требовал этикет. Матильда «не заметила» и этого. Стройный черноволосый человек шагнул навстречу. Он был без приятеля и без маски, но Матильда все равно его узнала – Рокэ Алва успел прогуляться по самому мерзкому сну в ее жизни.

Глава 8
Нижняя Кагета. Гурпо. Дриксен. Эйнрехт
400 год К.С. 9-й день Летних Ветров

1

Флот не справился с объединенными силами морисков, теперь его остатки зализывают раны в укрепленных портах. Пока гайифских, но надолго ли? До Паоны уже докатились вести о высадке крупных вражеских сил в Ланчии и Караде. Попытки сбросить пришельцев в море не привели ни к чему, кроме непозволительных потерь. И это не считая корсаров, с весны терзающих приморские провинции по всему южному побережью. Красота, одним словом! Победа военной теории и государственной мудрости над варварством. Виват, Военная коллегия и мудрый стратег Забардзакис! Виват, обожаемый император! Обожаемый, непобедимый и дальновидный…

Капрас сунул долгожданное письмо в футляр и послал за Ламбросом. Собрался выпить – раздумал, для верности убрал вино в бюро и дважды повернул ключ. Сидеть в Кагете не значит уподобляться кагетам, а беситься и вовсе последнее дело, тем паче писал не Забардзакис, а старый приятель, плевавший как на вцепившиеся в Капраса неудачи, так и на охватившую Коллегию панику; паника же вышла отменная – голубчики-стратеги метались не хуже вальяжных замковых тараканов, когда их по приказу маршала принялись шпарить. Отбывая в кагетскую почти ссылку, Карло Капрас мечтал дожить до дня, когда обделавшемуся Забардзакису станет не на кого переваливать свои просчеты. Мечта сбылась стремительно, но лучше б она не сбылась вовсе, потому что посрамление Коллегии гробило империю. Чтобы выправить положение, требовался пяток полноценных, не чета кагетскому, корпусов. Корпусов, которых не было…

Маршал не исключал, что, получив приличные войска и избавившись от опеки, он бы вынудил морисков убраться, но приходилось караулить Хаммаила, да и наспех набранному мужичью только лишь предстояло стать солдатами. Года эдак через полтора… Или раньше, если талигойцы не станут искать поводов для войны, а честно воспользуются случаем и нападут. Сам Капрас на месте командующего в Тронко так бы и поступил: Олларию очистили без посторонней помощи, опыт войны с казаронами у талигойцев имеется, силу, точнее бессилие, Хаммаила этот самый Дьегаррон представляет… Почему бы и не врезать, если Лисенок окажет союзникам поддержку, а гаденыш спит и видит ее оказать. Адгемару удалось создать несколько приличных полков и сохранить их при Дараме, теперь они служат Баате, как и большинство уцелевших бириссцев. С дружинами Хаммаила Лисенок справится, ну а «черно-белые», понятное дело, займутся гайифским корпусом. Если удар будет внезапным, шансов на приличный исход не останется…

Да, на месте Дьегаррона Карло знал бы, что делать, зато на своем собственном… Ждать, когда тебе на заведомо невыгодных условиях навяжут драку, глупо и безответственно, потому-то маршал и рискнул, не дожидаясь визы Коллегии, выдвинуть на запад пять батальонов. Формально для прикрытия Хаммаилова сборища, на самом же деле – чтобы не быть застигнутым врасплох.

Боялся не только Капрас. Озабоченный безопасностью своих владений Курподай постарался заполучить в свой Пирхаллуп батальон поприличнее. Казарон не жалея сил расписывал ожидающие обожаемых союзников радости, хорошие, прямо-таки отличные укрепления и удобство расположения замка с точки зрения разведки. Последнее почти положило конец маршальским колебаниям. Капрасу надоело зависеть от кагетов, да и достоверность ими сообщаемого внушала все бóльшие сомнения, и все же Карло подождал бы ответа из Паоны еще немного. Если б не Хаммаил, вообразивший, что может указывать имперскому маршалу, как тому управляться со своим корпусом. Указания прилагались – немалый пакет со ссылками на дюжину циркуляров разъяснял, куда идти надо, а куда не следует. У казара для подобных советов просто не было нужных знаний, а тот же Курподай никогда бы не присоветовал подобную ахинею, зато отставной прощелыга-дипломат… В том, что ветер дует от Антиссиной родни, Капрас не сомневался, только никак не мог понять, зачем им это нужно. Хотят вытащить из Гурпо? Обойдутся! Карло написал короткий ответ, а наутро начал передислокацию в строгом противоречии с полученными указаниями.

Выдвинутым отрядам было велено доносить о каждом чихе, а если чихов не будет, слать доклады еженедельно. Первым отчитался отправленный в Пирхаллуп капитан Гапзис. Старый сослуживец Ламброса был почти доволен: разместили, кормят, поят, командир местных дружинников – человек толковый, а выделенные казароном молодые крестьяне уже проходят обучение. Не сказать чтоб очень успешно, но не хуже той деревенщины, что набирали зимой в Гайифе…

Деревенщину Гапзис не жаловал, только деревенщина эта оказалась последним резервом. Собирая корпус, они выгребли южное приграничье подчистую, сейчас вербовщикам делать там было нечего. Как и на раздерганном побережье, оставались Паона и внутренние провинции. Сколько там соберешь? Сколько б ни собрали, это не его, Капраса, дело! Не его! Есть неразбитые маршалы, есть Военная коллегия, есть, в конце концов, император с наследником и гвардией оного.

Карло злобно глянул на ящик, в который запер вино. Ламброс где-то шлялся, а считать сапоги и алебарды гайифец был не в настроении, потому и сделал то, чего еще себе не позволял, – среди дня отправился к любовнице. Открыто, не стесняясь ни прислуги, ни адъютантов. И едва не поперхнулся немедленно налитым белым, поняв, что девочка ему рада. По-настоящему, как радовалась тридцать лет назад резвушка Ио… ныне супруга командующего гвардией, разодрали б его кошки, желательно морисские…

2

Парик в жару – это похуже любого покушения, но Руппи сорвал русую волосню, лишь убедившись, что в кабинете нет никого, кроме отца Луциана и Гудрун, чьи чувства за время разлуки ничуть не остыли.

– Я представлял север как-то прохладнее, – заметил адрианианец. – Но мне простительно…

– В Эйнрехте бывает жарко. – Лейтенант все еще чувствовал себя заживо брошенной на сковородку рыбиной. – Далеко от моря… Гудрун!!!

– Она рада, и это очень хорошо. Садись. Пить сразу не стоит, вода со льдом, а хуже летней простуды только болотная лихорадка.

– Я знаю. – Руппи повалился на стул. Гудрун только того и ждала. Меховое чудовище кротко мявкнуло и немедленно вскочило на колени. Раздалось счастливое урчанье.

– Мои собратья, давая котенку имя, поступили опрометчиво. – Адрианианец потягивал из запотевшего стакана нечто малиновое и почти улыбался. – Имя Гудрун, судя по всему, способствует привязчивости и настырности, по крайней мере в Дриксен. Денег хватает?

– Пока да. Бóльшая часть истрачена на…

– Сын мой, я не интендант. Хорошо, что ты не пошел в суд. Некоторых сборищ следует избегать.

– Меня могли узнать. – Бабушка Элиза уехала, но слуги наверняка остались, обмануть того же Гельмута париком и зубными накладками не выйдет.

– Не быть узнанным – еще не все, нужно узнавать самому. Это трудней, чем упокоить пару-другую задир.

– Думаете, я не выдержу? Ваше право, но со времени нашего знакомства я не тронул ни одной сволочи!

– Ты не всегда верно смотришь на жизнь, сын мой. Подобное случается, если мерой всего считать себя. Встань на другую гору и увидишь, что дело не в недоверии к тебе, а в доверии к брату Оресту.

Засмеяться Руппи помешали впившиеся в ногу и сразу же разжавшиеся когти. Вошедший монах, крепыш средних лет с удивительно правильным лицом, еще ничего не сделал, а Гудрун на коленях Руппи уже не было. Мелькнул пушистый хвост, и распластавшаяся в какую-то яичницу зверюга исчезла под неподъемным шкафом. Лейтенант не удержался, хмыкнул. Красивый монах недовольно поджал словно нарисованные губы.

– Сын мой, – спокойно попросил отец Луциан, – достань кошку. Брат Харитон, ступай вниз и жди.

Монах вышел, Руппи, ничего не понимая, встал на колени и заглянул под шкаф. В темноте блестели две круглые недоверчивые пуговицы.

– Вылезай, – велел наследник Фельсенбургов.

Под шкафом затарахтело, но дальше дело не пошло – покидать убежище беглянка не собиралась. Подманить? Руппи оглянулся на стол – там была ветчина, но Гудрун на нее не зарилась…

– Отец Луциан, у вас есть рыба?

– Лучше продолжим разговор. Кошка вылезет сама, и тогда тебе придется ее предать. Само собой, ради общего блага.

Гудрун вылезла, когда говорили о ее тезке. Дева Дриксен могла жить без короны, она бы отказалась от статуй и од, но не от кузена. Размолвка с Гаунау дарила принцессе надежду, но Фридриху мало было развестись с «медведицей», на брак между двоюродными братом и сестрой требовалось особое разрешение. Дать его мог либо Эсперадор по представлению кардинала Дриксенского, либо магнус Домашнего Очага или Чистоты, а таковых нынче не имелось.

– Эсперадора выбирают кардиналы, – негромко рассказывал адрианианец, косясь на отдаляющуюся от шкафа зверюгу, – избрание магнуса – дело сугубо орденское. Оспорить его полномочия вправе лишь Эсперадор и орденские же епископы, числом более половины, но кто их ныне сочтет? Сын мой, кошек удобней носить, подхватив обеими руками под живот ближе к передним лапам. Гудрун слишком тяжела, чтобы таскать ее за шкирку.

– А куда… Куда ее нести?

– В приемный зал, где вы и познакомились. Я тебя провожу.

Знакомый тонюсенький писк и мягкий тяжелый шлепок. Руппи предательски ухватил пытающуюся угнездиться на коленях Гудрун под пузо и вскочил. Луциан тоже поднялся. Кошка понуро обвисла в руках, вырываться не пытается, и то спасибо.

Они шли молчаливыми прохладными коридорами – молодой горожанин с трехцветной кошкой и странствующий епископ или… больше чем епископ? Гудрун не трепыхалась, но тащить ее все равно было неудобно.

– Когда мы войдем, я закрою дверь, а ты отпустишь кошку. Не раньше.

– Хорошо, но, святой отец…

–  Этоя тебе, сын мой, объясню. Позже.

Позже так позже. Если спасение Олафа требует таскания кошек, он готов их таскать с утра до вечера. Мешками. Луциан что-то нажал и посторонился, пропуская Руппи вперед. В уже знакомой комнате ничего не изменилось. Разве что огонь в камине не горел.

– Брат Орест! Вы ведь из су…

Может быть, Руппи и смог бы удержать Гудрун, если б думал о ней, но он ждал известий, а кошка рванулась, заехав лейтенанту по руке задними лапами, шмякнулась на пол и зашипела.

Брат Орест кивнул и принялся спокойно развязывать служившую ему поясом веревку. Кошка, охаживая себя по бокам хвостом и прижав уши, боком наступала на раздевающегося монаха. И так немаленькая, распушившись, Гудрун превратилась в шипящий шар. Очень злобный. Брат Орест бросил в сторону кошки веревку, следом отправились сапоги и верхнее одеяние, под которым обнаружилась почти абордажная рубаха, заправленная в штаны, и еще один пояс, для оружия. Брат Харитон цеплял сброшенные вещи какой-то железякой и совал в алый сундучок. Кошка уже не шипела, а рычала. Руппи оглянулся на Луциана. Тот спокойно перебирал красные четки.

– Брату Оресту требуется время, чтобы… м-м… успокоить Гудрун и предстать перед нами в должном виде. Идем, сын мой.

– Но… – Руппи оглядел свихнувшихся монахов и свихнувшуюся кошку. – Я должен знать, что было в суде!

– Только то, чего мы ожидали. – Брат Орест отвлекся лишь на мгновенье, но Гудрун хватило. Она прыгнула.