Текст книги "Паучьи сети (СИ)"

Автор книги: Вера Шматова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Хорошие разговоры такими словами не начинаются, – радость с лица Ганса исчезла, словно лампочка выключилась. Сердце кольнуло болью от того, что я стала причиной этой перемены. Но уж лучше так, чем смерть от ревнивца-маньяка.

– Помнишь, я говорила тебе, что когда-то состояла в отношениях и тяжело переживала разрыв? – такой разговор действительно был. В один из вечеров на меня напала особенная откровенность и Ганс кое-что узнал, разумеется в адаптированном варианте.

– Теперь припоминаю, – чуть раздраженно проговорил мужчина, резким движением поправляя светлую прядь, упавшую на лицо. – Только не говори, что он вернулся и хочет тебя вернуть.

На секунду внутренности скрутились в узел – откуда Ганс мог узнать? Но в следующий момент пришло осознание, что это всего лишь предположение, вызванное подозрением. Проблема в том, что он почти попал в точку. Да, стоило подумать над этим разговором подольше.

– Нет. Дело не в этом. Понимаешь, когда умерла Мария… Я просто поняла, что еще не готова к новым отношениям. Это не принесет счастья ни тебе, ни мне, – произнося эту ложь я почти в нее верила. Действительно, какие тут новые отношения, когда старые вернулись и настойчиво требуют внимания?

– У тебя просто тяжелый период, – Ганс протянул руку, чтобы коснуться, но я отстранилась. – Я все понимаю. Мы можем взять паузу, пока все не закончится.

– Нет. Это не просто тяжелый период, просто… просто все не так. И дело не в тебе, – боже, я это сказала. Самая избитая фраза всех времен.

– Постой, – Ганс поднял руки, словно сдаваясь. – Ничего не говори. Я знаю, сейчас тебе это кажется хорошей идеей, но…

– Ганс, все кончено, – я постаралась вложить в эти слова как можно больше уверенности, которой не было и в помине. Сердце стучало, кровь прилила к щекам. – Сегодня мы видимся в последний раз. Ты очень хороший, просто для меня еще не время.

Мужчина ничего не ответил, глядя куда-то в сторону. Было видно, как эмоции борются на его лице. Гнев, сожаление, удивление – все смешалось и уже не понять, что же выражают глаза. Наконец, мужчина взял себя в руки и глубоко вздохнул.

– Если ты уже все для себя решила, то спорить бессмысленно. Но я не хочу с тобой расставаться. По крайней мере, мы можем оставаться друзьями?

– Не думаю, – я покачала головой, внутренне переживая настоящий шторм. Люди не бывают такими хорошими, как он. А потому получается вдвойне подло. – Прости.

– Что ж, – Ганс поднялся с дивана и прошел на кухню, туда, где начинал закипать чайник. – По крайней мере, останься со мной хотя бы еще на полчаса и расскажи, что тебя к этому решению привело.

Такого рода предложение было последним, что можно было бы ожидать от человека, которого только что бросили. Как ему удается быть таким спокойным? Или это специальная тактика, чтобы путем блестящих рассуждений убедить меня в ошибочности принятого решения? Как бы то ни было, пришлось согласиться. Ганс жил на отшибе, приехали мы на его машине, так что не стоило ссориться, ведь ему еще обратно меня везти или придется выложить кругленькую сумму за такси.

– Держи, – мужчина уже протягивал новую чашку. – Этот сорт ты еще не пробовала.

– Спасибо, – я вдохнула ароматный пар. К запаху кофе примешивалась сладковатая нотка, действительно, необычно.

– А теперь расскажи о Марии и почему ты думаешь, что мне не место в твоей жизни? – Ганс вновь устроился на диване. Было ясно, что без детального объяснения мужчина меня не отпустит. Что ж, это по-своему честно. По крайней мере, не бесится и не устраивает истерик.

Большой глоток из чашки оставил терпкое послевкусие на языке. Очень неплохо. Хоть что-то этим вечером приносит удовольствие.

Следующие полчаса превратились в сплошной поток сознания. Как оказалось, мне было необходимо выговориться, просто выплеснуть накипевшее. Как всегда при воспоминании о произошедшем с Марией на глаза наворачивались слезы. Мужчина внимательно слушал и не перебивал, словно выжидая, когда слова кончатся сами собой. Я была ему благодарна за это молчаливое понимание. Немногие люди могут так внимательно слушать. Чем больше я плакала, тем сильнее накатывала сонливость. Наверное, нервное напряжение достигло своего пика, потому что глаза буквально закрывались.

– Пойду принесу тебе новых салфеток, – Ганс поднялся с дивана и вышел из комнаты.

Я откинулась на мягкую спинку и прикрыла глаза. Как же жаль, что все у нас так заканчивается. Нужно уже попросить его отвезти меня домой. Вот только подремлю две минутки. На этом мозг отключился окончательно и погрузился в пучину тягомотного сна.

Очнулась я от холода. Мышцы сводило судорогой от неудобного положения, сильно болела голова. Веки налились свинцовой тяжестью и глаза удалось открыть далеко не с первой попытки. Да уж, лучше бы не пыталась. Я лежала на сером бетонном полу. Вокруг, насколько позволял увидеть нынешный угол обзора, не было ничего, кроме темных коробок в отдалении и каких-то шкафов.

Последнее воспоминание – кофе в гостиной у Ганса. А потом… Что же было потом? Вроде бы, я решила немного вздремнуть, а проснулась уже тут. Ужас поднял мерзкую голову, лишая способности связно мыслить. Что происходит? Где я? Страх прогнал сонливость и выпустил дозу адреналина в кровь. Попытавшись подняться, я поняла, что не могу. Препятствием оказалась металлическая цепь, обвязанная вокруг лодыжки, второй конец которой крепился к массивному кольцу, намертво впаянному в бетон пола. На руках обнаружился аналогичный агрегат, только крепившийся к другом кольцу.

Присев на пол, я обхватила руками колени и попыталась успокоиться. Несколько глубоких вздохов, подумать о бескрайнем океане… В конце концов, я все еще жива, все части тела при мне и ничего не болит. Первым делом нужно оценить обстановку и понять, что вообще происходит. Судя по всему, это подвал. Окон не видно, единственный источник света – тусклая лампа под потолком. Вдоль стен металлические стеллажи с какими-то инструментами и пакетами на полках. Позади – металлическая дверь с глазком. По всей видимости, это единственный выход отсюда. Скверно.

Меня приковали прямо посередине помещения таким образом, чтобы длины цепи хватало лишь на то, чтобы встать на четвереньки. Кое-как приняв устойчивую позицию на коленях, я попыталась подергать цепи. Бесполезно. Металл не поддавался и не было ничего, чтобы его подцепить. Лишь на самих металлических браслетах темнели узкие замочные скважины.

На мне все еще было вчерашнее вечернее платье, слишком открытое и легкое для сидения на полу. Холод от бетона проникал, казалось, в самое сердце. Или это был страх? Что же, нужно попытаться включить логику. Болящая голова ситуации не улучшала, но тем не менее мысли постепенно собирались в кучу. Если последнее воспоминание связано с Гансом, то рационально будет предположить, что именно он меня сюда и упрятал. Вот только зачем ему это нужно? Новый маньяк для Кристи? Неприятная мысль остро кольнула душу. Маньяк… Сначала Паук, теперь Ганс? Не много ли безумных убийц на одну меня? С другой стороны, пока ничего нельзя сказать наверняка. Возможно, Ганс здесь вообще не при чем. Разве может такой человек, как он кому-то причинить вред? Мерзкий голосок внутри тут же зашептал, что может. Не зря же наши отношения так и не перешли на стадию двухголового зверя. Возможно, его возбуждают совсем другие игры…

Я потрясла головой, пытаясь избавиться от устрашающих образов, чем заработала очередную вспышку боли. Ситуация вызывала острое ощущение дежа-вю. Вновь обездвиженная и во власти непонятно кого. Что же теперь делать? Ждать, пока придет неведомый тюремщик и тем временем медленно зарабатывать воспаление легких? Ну уж нет. Решили девушку изнасиловать, так насилуйте, а не томите.

– Эй, там! Выпустите меня отсюда! – мой голос отдался эхом под потолком.

Никакого ответа не последовало. В какой-то момент нахлынул иррациональный страх, что никто не придет. Меня просто запрут здесь и забудут. Но какой в этом смысл? Если кто-то потратил столько усилий, чтобы одурманить, а затем затащить жертву сюда, значит, он вряд ли собирается просто забыть о пленнице. Какими бы ни были его, ее или их планы, скоро они станут явными.

Долго скучать не пришлось. За дверью раздался звук шагов, шорох. Затем, с сухим щелчком, дверь распахнулась. И в эту секунду пришло озарение. Почему-то, подозревая Ганса, я совсем выпустила из вида самый очевидный вариант.

4

Сердце забилось с удвоенной скоростью, выпуская волны адреналина в кровь. На пороге стоял Паук. Его фигура четко выделялась на фоне ярко освещенного проема. Заморгав, я смахнула выступившие от света слезы и прищурилась, пытаясь разглядеть лицо маньяка. Мужчина шагнул в комнату и аккуратно прикрыл дверь за собой. Помещение вновь погрузилось в полумрак, отчего глазам стало легче.

– С добрым утром, Кристина, – убийца сделал шаг вперед.

Взгляд еще не успел разобрать черты лица, но по голосу стало понятно, что возбужденное воображение сыграло со мной шутку. Это не Паук, а всего лишь Ганс. Мужчина был одет в кожаную куртку и джинсы – любимый наряд Паука – что собственно и ввело меня в заблуждение. Значит, в происходящем все же виновен экс-бойфренд. Вопрос только в том, что ему нужно?

– Доброе утро, – медленно произнесла я, пытаясь начать диалог. В такой ситуации нет ничего хуже молчания. Страх почти осязаемым комом подступил к горлу, отчего голос напоминал сдавленный хрип.

– Доброе, – тон Ганса был ровным и дружелюбным, как всегда. – Голова не болит?

– Болит, – согласилась я. – Что происходит? Почему я прикована к полу?

– Какая деловая, – мужчина улыбнулся и сделал еще несколько шагов вперед, оказавшись прямо надо мной. Эта позиция вынуждала высоко задирать подбородок, чтобы смотреть ему в глаза. – Никакой светской болтовни, сразу к делу.

– Отпусти меня.

– Не могу, – покачал головой Ганс. – Прости, но ты никогда уже отсюда не выйдешь.

– В каком смысле? – мысли перемешались, не желая выстраиваться в единую цепочку. Лихорадочное возбуждение вызвало непроизвольную дрожь, которая не укрылась от взгляда мужчины.

– Тебе должно быть холодно. Здесь где-то должно быть старое одеяло, – Ганс отвернулся к стеллажам.

В свете тусклой лампы светлые волосы отливали сталью. Теперь, когда я увидела его со спины, то заметила рукоять пистолета, небрежно засунутого в задний карман джинсов. Если мне удастся освободиться, то можно выхватить пистолет и выбраться отсюда. Вот только как избавиться от цепей?

Мужчина пол-минуты погремел чем-то у стеллажа и вернулся с пыльным одеялом, которое осторожно, стараясь не приближаться больше необходимого, накинул на мои плечи. Стало немного теплее, но никак не спокойнее.

– Ганс, что происходит? Почему я в цепях?

Догадок было много и ни одной обнадеживающей. Самая вероятная – Ганс разозлился, что я бросила его, так и не допустив к телу и теперь собирается наверстать упущенное. Смущало только наличие цепей, вмонтированных в бетонный пол. Такое за ночь не сделаешь, здесь налицо серьезная подготовка. Значит, план созрел не сразу, а был заранее продуман до мелочей. От этой мысли становилось еще страшнее.

– Теперь ты принадлежишь мне, – просто ответил мужчина и улыбнулся. Это была все та же обезоруживающая улыбка простого парня, совершенно не подходящая к данной ситуации.

Ганс сунул руки в карманы джинсов и повернулся боком, так что его профиль попал в круг света потолочной лампы.

– И что это значит?

– Мы будем делать то, для чего познакомились, – мужчина начал неторопливо вышагивать передо мной. Три шага вперед, разворот на пятке, три назад. Очень нервирующе.

– Запер в подвале, чтобы изнасиловать? Очень храбрый и благородный поступок, – несмотря на браваду, я чувствовала, как страх внутри перерастает в ужас и избавиться от него уже не получалось. Сейчас сила на стороне Ганса и совершенно непонятно, как это изменить.

– Думаю, тебе что-то говорит имя Паук.

Смена темы была настолько неожиданной, что удивление даже переселило панику. При чем здесь Паук? Ганс знает о нашем знакомстве? Или же он действует по наводке маньяка?

– Видишь ли, я всегда хотел быть художником, – продолжил мужчина, остановившись передо мной. – Но ничего не выходило. Не было образования, вдохновения, таланта в конце концов. Все шло к черту. Знаешь ли ты, как тяжело заниматься тем, что тебе не нравится? Быть примерным клерком, когда внутри сидит беспокойный творец? В моей мастерской сотни кистей, тысячи набросков, не стоящие даже бумаги, на которой нарисованы.

Ганс на минуту замолчал и я видела, как исказилось ненавистью его лицо. Его исповедь оказалась неожиданной и вселяла еще большую неуверенность.

– Ничто не приносило результата. Я художник, который не может творить! Душа болела, требуя искусства и ничто, совершенно ничто не помогало. Но однажды мне улыбнулась удача. Год назад я нашел идеальный холст.

Шестое чувство подсказывало, что ничего хорошего дальше не последует. Ужас постепенно обхватывал ледяными пальцами сердце, мешаю нормальному его движению.

– Около года назад на парковке у придорожного кафе валялась тетрадь, – продолжал Ганс, пристально глядя мне в глаза. – Не знаю почему я подобрал ее, видимо, веление судьбы. Это оказался дневник, принадлежавший молодой женщине. Я прочел его взахлеб, всего за несколько часов. Столько интересных подробностей! Но самое интересным оказались письма под обложкой.

Последняя фраза вспышкой отдалась в мозгу, воскресив в памяти события годичной давности. Письма? Неужели Гансу в руки попали мои дневники, выпавшие во время той истории с побегом от Александра и допросом?

– Записки адресовались автору дневников, – Ганс внимательно следил за моей реакцией и продолжал историю с удовлетворенной улыбкой на губах. Теперь мужчина вовсе не казался привлекательным. Безумие исказило его черты, сделав почти отталкивающими. – Они воспевали ее красоту, нежность кожи, тонкий аромат… И в тот момент я понял, что нашел свой идеальный холст, – лицо собеседника осветилось мечтательной улыбкой, от которой по спине поползли мурашки.

– Что может быть лучше, чем самое прекрасное творение природы? Какой материал самый податливый и благодарный? О, да, именно тогда я понял, что способен сотворить шедевр, но не на бумаге.

Ганс замолчал, запрокинув голову к свету. Скользнув взглядом по его фигуре, я поняла, что рассказ его возбуждает. Явное свидетельство тому непреклонно бугрилось в районе ширинки, вызывая стойкое отвращение. Цепи давали немного свободы, так что я отодвинулась от мужчины настолько далеко, насколько могла. Тюремщик, казалось, не обратил на шевеление никакого внимания, погруженный в собственные мысли. Приоткрыв глаза, он продолжил:

– Потребовалось совсем немного времени, чтобы сопоставить факты и понять, кто автор этих записок. Статьи в газетах, интернет-сообщества поклонников Паука… Когда я понял, что дневник принадлежит последней намеченной жертве знаменитого маньяка, то почти расстался с надеждой найти ее. Это означало поражение – нет холста, нет шедевра. Но внутреннее чутье заставило продолжить поиски женщины.

Я слушала монолог безумца и понимала, что жизнь сыграла со мной очередную шутку. Ну почему, почему пропавшие дневники нашел именно Ганс? Как же глупо дрожать от страха перед одним маньяком и не подозревать, что тобой вовсю увлекается другой. Господи, у меня что, феромоны особые, которые привлекают опасных сумасшедших?

– В конце концов я нашел тебя. Признаюсь, времени это заняло немало, но кое-какие зацепки оказались в дневниках. Как оказалось, ты не только жива, но и живешь почти в соседнем городе! Наше знакомство не было случайностью. Я долго наблюдал, выжидал удобного момента, узнавал все, что можно узнать и только после этого рискнул подойти.

– Тогда зачем была нужна игра в отношения? – задала вопрос я, совладав, наконец, с голосом. – Ты мог пригласить меня домой и раньше.

– О нет, Кристи, разве можно лишать себя возможности как следует познакомиться с будущим полотном? – последнее слово вонзилось в сердце острейшим ножом. Не человек, не разумное существо, всего лишь говорящее полотно. Ненависть поднялась из глубин души, немного притупляя страх. Это было хорошо, потому что прочищало мозги и позволяло эффектней думать.

– А когда я решила с тобой расстаться, ты понял, что другого шанса не будет?

– Да, – подтвердил Ганс, опускаясь передо мной на корточки. Вздувшаяся ширинка оказалась перед глазами и отвращение усилилось до тошноты. – Время пришло. Сегодня мы начнем работу над произведением, которое прославит нас на века.

– Что ты собираешься делать? – я замерла и даже почти перестала дышать, понимая, что сейчас прозвучит самое главное.

– Я создам настоящий шедевр на твоей коже. Мона Лиза, Кричащий человек, все это померкнет по сравнению с силой таланта настоящего творца.

– На… коже? – я чуть выдохнула, когда поняла, что с языка Ганса не слетело ничего, похожего на «смерть» и «убийство». Может, все еще обойдется? – Ты собираешься сделать татуировки?

– Не совсем. Ты когда-нибудь видела, как работают резцы по дереву?

Еще не успев как следует понять, я помотала головой. И только глядя на полное предвкушения лицо Ганса поняла, что именно он произнес. Мужчина любовался реакцией словно мать первыми шагами ребенка.

– Поясни, – разом пересохшие губы слушались с трудом.

– Я вырежу картину на твоем теле. Высеку потрясающий сюжет, используя бархат кожи, багрянец крови и белизну костей. Совершенное творение! Только подумай, как это будет выглядеть. Разве не волшебная идея? Ни одна краска не передаст сочной глубины раны, ни один камень не отразит выражения лица лучше его самого!

– Нет, – выдохнула я и в панике попыталась отодвинуться от Ганса. Цепи с грохотом скользнули по бетонному полу и натянулись, не давая пошевелиться. – Нет, не трогай меня! – мой голос сорвался на визг и мысли разом покинули голову.

– Ну-ну, не стоит бояться. Это тело послужит полотном для нового гения, – голос мужчины стал заигрывающим. – Ты станешь знаменитой! Подумай только, твое имя будет на устах поколений! Возможно, им повезет и тело будет выставлено в музее. Шедевром нужно любоваться, пусть даже и через толщу формалина.

Слова маньяка доходили до сознания сквозь густую пелену слепящего ужаса. Волны ужаса накатывали одна за другой, вызывая крупную дрожь. Цепи не поддавались, выхода не было. Что же будет? Неужели это конец? По щекам текли горячие слезы и я просто мотала головой, не в силах что-либо сказать.

– Не плачь, Кристина. Делать что-то важное всегда страшно.

– Может, я не хочу быть знаменитой? – слова едва прошли сквозь сжавшееся горло.

– Давай не начинать бессмысленный спор. Утри слезы. Тебе нечего бояться, ведь ты даже ничего не почувствуешь, – Ганс дотронулся до моей щеки и от этого прикосновения к горлу подкатила волна тошноты.

– Значит, ты сейчас убьешь меня?

– Нет! Резать по мертвому совсем неинтересно. Кожа должна быть жива и дышать, так, чтобы кровь бежала по венам. Но крики боли отвлекают от работы, да и твои мучения не входят в мои планы. Так что я кое-что приготовил.

Мужчина легко поднялся и отошел к стеллажам. Пистолет вновь сверкнул в свете лампы, даря незримую надежду. Выбраться, только бы выбраться! С одной из полок, заставленных непонятными бутылками, Ганс достал флакон из темного стекла и демонстративно поиграл им на свету.

– Пара инъекций – и никакой боли. Более того, ты даже сможешь понаблюдать, как я создаю шедевр.

– А потом ты меня отпустишь?

Прикованная к полу, одинокая, беспомощная, наедине с настоящим психом я ощущала беспросветное отчаяние. И если раньше мне казалось, что можно обмануть судьбу, что-то сделать, убежать, то теперь это чувство испарилось, оставив только тоскливый ужас.

– А потом тебе придется умереть, – подытожил мужчина, возвращая баночку на место. – Я законсервирую свой шедевр в формалине и позабочусь, чтобы мир проникся нашим величием, – эта спокойная уверенность не оставляла места надежде. Можно лишь молиться, чтобы смерть моя была быстрой и легкой. Сомнений в том, что она наступит, у не было.

– Ты больной ублюдок, – прошептала я тихо.

– Гений всегда вызывает отторжение у простых обывателей, – просто ответил Ганс, вновь приближаясь ко мне. В его руках поблескивало что-то металлическое, похожее на ошейник. – Я не в обиде. А теперь, Кристи, мне уже не терпится приступить к работе.

Мужчина обошел меня сзади.

– Будь хорошей девочкой и посиди спокойно. Начнешь делать глупости, вкачу дозу транквилизатора, – предупредил он.

Я ничего не ответила, замерев в напряженном ожидании. Одеяло, все еще согревавшее плечи, полетело на пол, а к горлу прикоснулась холодная сталь. Ганс защелкнул ошейник и отпустил цепь, легко скользнувшую вдоль спины.

– Что ты делаешь?

– Сейчас пойдем купаться, – ответил Ганс. – Сначала тебя надо отчистить.

Теперь теплые пальцы что-то делали с широкими браслетами на запястьях. Мужчина завел мои руки за спину и соединил цепь с ошейника с наручниками. В последнюю очередь он соединил оковы на ногах таким образом, чтобы длины цепи хватало на один шаг, но не на активные передвижения. Мелькнули ключи, щелкнули замки в бетоне – и я поняла, что теперь могу подняться. Вот только время, долго проведенное на холодном полу и дополнительный вес железа не благоприятствовали равновесию. Ганс пришел на помощь, поддержав под руки и буквально поставив меня на ноги. Несмотря на близкий контакт, мужчина старался сохранять дистанцию, словно опасаясь, что я выверну руку под невероятным углом и попытаюсь его достать.

– Пойдем, – мучитель потянул за цепь, принуждая следовать за ним.

За дверью оказалось так светло, что я прищурилась и на минуту потеряла ориентацию, в то время как ноги автоматически шагали в заданном направлении. Обуви не было, так что босые ступни чувствовали каждую песчинку на полу. Когда же глаза, наконец, адаптировались, то я смогла рассмотреть помещение, в котором оказалась.

Новая комната отличалась от предыдущей как размерами, так и обстановкой. Окон здесь не было, но свет обеспечивали яркие галогенные лампы под потолком. Серые стены в некоторых местах покрыты дешевым белым кафелем. В ближайшем к двери углу располагался большой поддон, над которым крепился покрытый известковым налетом душ. Следы ржавчины виднелись кое-где на стене и эмали. Неплотно прикрытый вентиль пропускал капельки воды, с характерным звуком срывавшимся в полет и опускавшихся на поддон. Одну из длинных стен закрывали огромные закрытые шкафы из некрашеного дерева. Вдоль другой на уровне пояса располагалась длинная металлическая полка, на которой в безукоризненном порядке выстроились блестящие инструменты и ванночки. Однако мой взгляд приковал к себе огромный операционный стол, разместившийся посреди комнаты. Он блистал в свете ламп словно артефакт из фильмов ужасов. В некоторых местах к нему крепились ремни, сейчас свободно висящие по сторонам и чуть зашевелившиеся от нашего приближения. Об их предназначении было легко догадаться.

В воздухе повис противный запах хлорки и чего-то еще, что нос определить затруднялся. Ганс запер за мной дверь и опустил ключ в карман джинсов. Здесь было так тихо, что слышно было даже дыхание. Казалось, еще немного и начнет отдаваться эхо от лихорадочно бьющегося сердца.

– Иди сюда, – мужчина потянул меня к душевому поддону.

Внезапно пришло осознание, что дальше он потребует снять одежду. Ощущения смущения и негодования даже на фоне реальной опасности нисколько не померкли. Можете резать, бить, убивать, но не заставляйте раздеваться перед незнакомцами! Но что я могу сделать? В ситуации, когда сила не на твоей стороне, можно лишь притвориться покорной и выждать подходящего момента, чтобы что-то изменить. Вот только предоставится ли оный?

– Я могу раздеться сама, – тихо предложила я, отчасти в попытке избежать окончательного унижения и отчасти в крошечной надежде воспользоваться ситуацией.

– Для этого мне бы пришлось освободить тебе руки, – проговорил Ганс, возящийся с молнией платья на спине. Та в конце концов поддалась и ткань соскользнула вниз, к ногам. – Прости, но я достаточно почерпнул из дневника, чтобы понять – ты не сдашься просто так. Так что придется потерпеть, – голос маньяка звучал почти мирно. Если бы не ситуация, можно было бы подумать, что мы сидим в кафе за чашкой кофе.

Я промолчала, понимая, что спорить бессмысленно. Лифчик без бретелек так же беспрепятственно отправился на пол. Кожи груди коснулся прохладный воздух. Ладонь Ганса легко огладила мое обнаженное плечо, спустившись ниже. Пальцы легко пощекотали сосок, а к ягодицам на секунду прижалась горячая выпуклость, все еще скованная тканью. От этих касаний меня передернуло и ужас нахлынул новой волной. Ганс издал тихий смешок, очень мужской и интимный, отчего стало еще хуже.

На мне все еще оставались колготки и трусики. Если учесть, что ноги скованы цепью, то есть только один способ снять их, не возясь с замками. Холодное лезвие на миг прижалось к коже и ткань трусиков поддалась под напором. То же самое случилось с другой стороны, так что белье превратилось в тряпку. Колготки разорвались по всей длине ног с легким треском и невесомой вуалью опустились к ступням, оставив полностью обнаженной.

– Вставай в поддон, – скомандовал Ганс. На миг мне захотелось взбунтоваться, но воспоминание об угрозе укола транквилизатора заглушило вспышку неповиновения.

Я послушно выполняла все указания и пыталась абстрагироваться от происходящего. Выходило плохо. Теплая вода лилась по телу, хотя бы немного согревая, но вот руки Ганса, скользящие по коже, то и дело задевающие груди и неуклонно стремящиеся к низу живота спокойствия не добавляли. Неужели еще вчера мужчина казался мне привлекательным? О чем я только думала? Уж точно не о том, что он может оказаться маньяком.

Пытка мытьем окончилась довольно быстро. Ганс на скорую руку меня вытер и даже накинул на плечи халат, висевший тут же на крючке. Халат был медицинским, из белого плотного хлопка и почти не грел.

– Ганс, пожалуйста, не надо, – тихо попросила я, глядя прямо в глаза своему мучителю. – Что я тебе сделала, чтобы заслужить такую смерть?

– Ты не понимаешь, – на секунду на его лице проявилась нежность. – Это не смерть, но вечность. Что значит простая человеческая жизнь на фоне неувядающей веками славы? Твое тело никогда не сгниет в могиле и останется навеки прекрасным. Обещаю, больно не будет.

Маньяк вновь потянул меня за собой, прямо к сверкающему столу. В этот момент нервы не выдержали. Я рванулась в сторону, забыв о цепи на ногах и тут же рухнула на пол. По щекам текли слезы, паника застилала глаза.

– Еще одна выходка и я погружаю тебя в сон, – предупредил Ганс, рывком поднимая на ноги. – Удачно упала, ни царапины.

В последней фразе звучала откровенная озабоченность. Так волнуется автовладелец, не появилась ли на новой машине первая царапинка. Господь, есть ты существуешь, помоги!

– Пожалуйста, – вновь прошептала я, пока сильные руки укладывали меня на стол лицом вниз. – Меня будут искать и придут сюда. Просто отпусти и я никому ничего не расскажу.

– Искать тебя некому. С Марией покончено, а больше близких у тебя нет, – равнодушно проговорил Ганс.

– Это ты убил Марию? – упоминание имени подруги навело на подозрения. Если ее не убивал Паук, то в свете открывшихся обстоятельств мотив мог быть лишь у Ганса.

– Никаких больше разговоров, дорогая. Мне нужно настроиться, – оборвал беседу маньяк.

Мужчина зафиксировал мои ноги на столе с помощью ремней, а затем расцепил руки и привязал их к специальным креплениям. Совершенно обнаженная, я лежала на животе и не могла ни пошевелиться, ни увидеть, что делает Ганс. С моего угла обзора можно было понять, что он отошел к полке. Металлический лязг по полу – и в поле зрения оказался высокий металлический столик на колесиках, с разложенными на нем инструментами.

Ганс оказался одетым в халат, а на руках его красовались голубые хирургические перчатки.

– Сейчас будет немного больно, – сладким, словно у врача в педиатрии голосом, произнес он, доставая большой шприц. – Введем тебе анестезию и немного очень хорошего препарата, который притупит чувствительность всего тела.

Вид иголки заставил тихонько пискнуть. До меня наконец окончательно дошло, что все это не кошмарный сон, а ужасающая реальность. Правда, укол на спине оказался не таким болезненным, как я боялась. За ним последовал еще один, потом еще и еще. Последний был сделан уже из другого шприца и пришелся на шею.

– Шшш, не бойся, Кристи, – прошептал Ганс, склонившись к уху. – Открой рот.

Между зубами внезапно оказался резиновый шарик – кляп. Мужчина застегнул его на моем затылке, тем самым лишив возможности кричать. Отчаяние стало глубже, словно с каждой минутой костлявая над плечом становилась все материальнее.

Лежать, распластанной, словно звезда на холодном столе было неудобно. Постепенно я ощущала, как по коже спины разливается онемение и параллельно с этим начинала кружиться голова. Ганс чем-то звенел за спиной и эти звуки с каждой секундой нервировали все сильнее. Когда не можешь видеть, что происходит, это хуже всего. Воображение всегда страшнее любой реальности, хотя возможно в этом случае правило и не сработает. Никогда не знаешь, что еще учудит маньяк. Попробовав пошевелить лопатками, я поняла, что тело уже не совсем слушается. Еще через несколько минут стал уходить холод, сменяясь приятным теплом. По всей видимости непонятный препарат, введенный Гансом начинал действовать.

Кляп невообразимо мешал во рту. От ужаса, захлестнувшего целое существо, хотелось кричать и биться на месте, на худой конец просто потерять сознание, чтобы не ощущать грядущего кошмара. Но мой мучитель решил, что одурманенная, но в сознании я ему нравлюсь больше. Наконец, твердые шаги прозвучали по бетонному полу, мужчина приблизился к столу. Ногу задело что-то металлическое и я догадалась, что Ганс раскладывает инструменты.

– Ты готова, милая? Прекрасно.

На протестующее мычание мужчина не обратил внимания. Он склонился надо мной и только по легкому ветерку на ягодицах, да едва заметному давлению на кожу в некоторых местах я поняла, что мужчина ощупывает мою спину. Прикосновения не чувствовались абсолютно. Это немного радовало, но в то же время безмерно пугало. Как понять что происходит, когда полностью лишаешься чувствительности?

Видимо, маньяк остался доволен осмотром.

– Прекрасно, просто замечательно, – пробормотал он.

Послышалось легкое звяканье и краем глаза удалось увидеть что-то металлическое, сверкнувшее в ладони маньяка. Боже, начинается. Я глубоко вздохнула и замерла в ожидании. Ощущения пришли почти сразу, странное давление на спине, будто скользят резиновым скребком по стеклу. Больно и вправду не было, лишь неприятное, ноющее ощущение на грани сознания, грозящее превратиться потом в настоящую муку. В полной тишине подвала раздавалось лишь наше дыхание, легкий шорох одежды Ганса, да отвратительный звук, словно рядом разделывают кусок мяса. Хотелось заткнуть уши, закричать, исчезнуть, сделать хоть что-нибудь, чтобы не слышать, как раздается собственная кожа под ножом маньяка.